Николай Васильевич Успенский
Обоз

   По большой дороге ехал обоз; темнело; до деревни оставалось не более двух верст. В поле крутилась сильная метель; ветер рвал с возов рогожи и веретья; лошади ныряли в ухабах, под полозьями сердито ревел снег. На переднем возу закутанный лакей, чтобы согреться, пел песни, то и дело переменяя их. Отставший от обоза мужик с занесенным лицом отпрягал лошадь, а в стороне от него другая лошадь сидела в сугробе, не зная, что с собою делать; между тем возки перегоняли обоз, ямщики покрикивали; вьюга как будто все усиливалась. Обоз иногда останавливался и опять трогался; вдали раздавались понуканья или тянулась с переливами песня, относимая ветром, звенел колокольчик и уходил вместе с мчавшейся тройкой; раздавались крики: «Далеко до деревни?» Ветер по-прежнему выл, и метель заносила дорогу. Много было в эту погоду порвано заверток, побито лошадей и пролито слез…
   Вечером вьюга начала затихать; колокольчики слышались яснее. Обоз въехал в деревню.
   Около одиннадцати часов ночи в избе одного постоялого двора, при свете ночника, сидели за столом хозяин (дворник) и мещанин в красной рубахе; они собирались спать и лениво пересыпали из пустого в порожнее. Работница стирала со стола. На полатях и на хорах лежал ряд человеческих голов, и раздавалось храпение; некоторые из недавно приехавших мужиков разувались; иные лежа толковали про дорогу, завертки, сломанные оглобли и пр. На печи лакей жаловался, что он отморозил ноги.
   – А что, я полагаю, Митрий Егорыч, простуда ведь губит здоровье… – говорил хозяину мещанин, зевая и стуча ножом по столу.
   – Губит… Вы про простуду говорите?
   – Да… А то раз, я вам не сказывал, мы с Антипом кур ездили покупать: ну, приехали мы к барыне одной, и я ей сейчас начал доказывать, что все мы созданы из одной глины; а нам у ней хотелось подцепить сотенку цыплят…
   – Ну, что же она?
   – Ничего: обошлось отменно; а что, как вы полагаете, завтра будет метель?
   – Господь знает…
   – А гудёт шибко! Наступило молчание.
   – Что, вы продали своего сивого мерина-то?
   – Продал, на Никитской ярмарке.
   Снова наступило молчание. Мещанин продолжал стучать по столу и зевать.
   – Ах, господи помилуй!.. Так-то живешь, живешь, да и умрешь.
   – Недаром смерть пишется – с косой, – прибавил хозяин.
   Хозяин и мещанин стали вслушиваться, как на печи кто-то рассказывал:
   – У него, я тебе говорил, была только жена, мать да три лошади. И ездил он, этот извозчик, по большим дорогам один, ни с кем в общество не вступал и никого не боялся… Лошади у него были такие, цены нету! Сила у извозчика была непомерная: воз ежели взвалился на косогоре, взял, ухватил и поднял! Грудь была около пяти четвертей в ширину, и добрее человека поискать: нищенка сидит, – сейчас подаст копеечку; а поехал – божественное на уме; всякой Дворник, мужик за один вид его уважали. Деньги он имел; но главное имущество были лошади; сказываю, животам цены нету!
   – А давно это было? – спросил рассказчика лакей.
   – Да недавно, тебе говорят.
   – Ну, до свидания, – сказал мещанин хозяину, вылезая из-за стола, – пора спать…
   – До свидания, – сказал хозяин. Мещанин начал располагаться под святыми, а хозяин пошел за перегородку.
   – А вы, Митрий Егорыч, – крикнул мещанин хозяину, кладя себе под голову полушубок, – не знаете, сколько веков прошло от Адама?
   – Должно быть, много, – ответил хозяин, – без счет трудно догадаться, надо на счетах это выложить.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента