Остальные два члена экипажа — физик Штефан Григореску и радист Ханибал Калотэ — кинулись к ракете.
Все трое по внешности резко отличались друг от друга. Инженер Станчу, пилот «Бури», был высок ростом, темноволос; голубые, как весеннее небо, глаза освещали его широкое открытое лицо. Физику было лет сорок; черты его были словно высечены из камня, волосы серебрились на висках, сам он был худой и костистый. Полной противоположностью ему был Ханибал Калотэ — маленького роста, с яйцевидной лысой головой; широкий костюм на нем вздувался от ветра, так что он был похож на воздушный шар.
Они стояли перед поднимающейся кверху взлетной дорожной. Ракета «Буря», со стройным, веретенообразным корпусом и отклоненным назад оперением, целилась носом в облака. Инженер Станчу любовно взглянул на блестевшую под солнечными лучами серебряную стрелу, потом решительным движением открыл дверь и вошел внутрь ракеты. Остальные последовали за ним.
Персонал ракетодрома покинул металлическую эстакаду, закончив последние приготовления. Начальник ракетодрома взмахнул флажком.
В то же мгновение раздался шипящий свист. В какую-то долю секунды «Буря» рванулась вверх, скользя по трем намасленным рельсам. Она почти мгновенно превратилась в точку и исчезла в облаках.
ДВА КИЛОМЕТРА В СЕКУНДУ
Путешественникам казалось, что огромная сила вдавила их в пружинные кресла и мешала дышать.
Ханибал Калотэ побледнел, и на лбу у него проступили капли пота.
— С какой скоростью идем? — спросил Григореску.
— 7 200 километров в час, то-есть 2 километра в секунду, — ответил инженер Станчу, взглянув на счетчик. — Нужно проверить и остальные данные.
Он нажал кнопку, и вдруг в каюте раздался голос, не принадлежавший никому из них:
— Высота 18 500 метров, температура минус 56, ветер северо-западный, 6 баллов, относительная влажность 2 десятые процента, состав воздуха…
Это были автоматические индикаторы, работавшие по принципу говорящих часов.
— Значит, мы уже в стратосфере, — заметил физик.
В нижний иллюминатор виднелись густые облака, плавающие в тропосфере — зоне, простирающейся иа высоту до 12 километров, где рождаются дожди и грозы, снег и град, где дует ветер и разыгрываются все метеорологические явления.
В прорывах между облаками виднелись контуры суши и моря, реки, казавшиеся синими нитями, и островерхие массивы гор.
Зрелище в верхнем иллюминаторе было необычным. Небо было уже не голубым, а темнофиолетовым, почти черным, и на нем вместе с солнцем все ярче и ярче сияли звезды и серебристый серп луны.
— Это доказывает, объяснил физик, — что три четверти всей массы атмосферы находится уже под нами.
Внешняя температура начала подниматься. На высоте 60 километров самопишущие приборы отметили максимальный ее уровень в 70 градусов, потом она стала быстро, но плавно падать.
У верхних пределов стратосферы сиял последний слой серебристых облаков, открытых русским исследователем Черкасским. Здесь были взяты пробы воздуха для анализа.
На высоте 80 километров температура упала до минус 62. Стройный корпус «Бури» вступил в ионосферу.
Небо было черным, как уголь,
— Высота 120 километров, — заговорил автоматический прибор, как только физик включил его. — Температура плюс 108…
— Мы вступили в область излучений, — заметил пилот. — Здесь со всех сторон несутся потоки лучей: инфракрасных, ультрафиолетовых и космических.
Ханибал Калотэ побледнел, и на лбу у него проступили капли пота.
— С какой скоростью идем? — спросил Григореску.
— 7 200 километров в час, то-есть 2 километра в секунду, — ответил инженер Станчу, взглянув на счетчик. — Нужно проверить и остальные данные.
Он нажал кнопку, и вдруг в каюте раздался голос, не принадлежавший никому из них:
— Высота 18 500 метров, температура минус 56, ветер северо-западный, 6 баллов, относительная влажность 2 десятые процента, состав воздуха…
Это были автоматические индикаторы, работавшие по принципу говорящих часов.
— Значит, мы уже в стратосфере, — заметил физик.
В нижний иллюминатор виднелись густые облака, плавающие в тропосфере — зоне, простирающейся иа высоту до 12 километров, где рождаются дожди и грозы, снег и град, где дует ветер и разыгрываются все метеорологические явления.
В прорывах между облаками виднелись контуры суши и моря, реки, казавшиеся синими нитями, и островерхие массивы гор.
Зрелище в верхнем иллюминаторе было необычным. Небо было уже не голубым, а темнофиолетовым, почти черным, и на нем вместе с солнцем все ярче и ярче сияли звезды и серебристый серп луны.
— Это доказывает, объяснил физик, — что три четверти всей массы атмосферы находится уже под нами.
Внешняя температура начала подниматься. На высоте 60 километров самопишущие приборы отметили максимальный ее уровень в 70 градусов, потом она стала быстро, но плавно падать.
У верхних пределов стратосферы сиял последний слой серебристых облаков, открытых русским исследователем Черкасским. Здесь были взяты пробы воздуха для анализа.
На высоте 80 километров температура упала до минус 62. Стройный корпус «Бури» вступил в ионосферу.
Небо было черным, как уголь,
— Высота 120 километров, — заговорил автоматический прибор, как только физик включил его. — Температура плюс 108…
— Мы вступили в область излучений, — заметил пилот. — Здесь со всех сторон несутся потоки лучей: инфракрасных, ультрафиолетовых и космических.
ТАИНСТВЕННЫЕ СИГНАЛЫ
— Нужно изменить длину волны сообщения с Землей, — обратился инженер Станчу к радисту. — Мы прошли отражающие слои Е и F, и 28-метровые волны не годятся больше.
— Я знаю, — ответил Калотэ — я и сам хотел перейти на более короткие волны, могущие проникнуть сквозь эти слои, но…
— Но что? — Вмешался физик, только что вошедший в каюту.
— Но мне показалось, что я слышу какие-то сигналы на 25 метрах. Не знаю, может быть, я ошибаюсь…
Физик иронически взглянул на него.
— Ты знаешь, что на этой длине волны к нам не может попасть ни одни земной сигнал.
— Я очень доверяю тонкости слуха Калотэ, — заметил инженер.
Некоторое время в аппарате не слышалось ничего, кроме паразитических шумов. Радист только что приготовился изменить длину волны, когда среди смутного шороха и писка послышались какие-то сигналы. Он стал напряженно вслушиваться.
Физик слушал некоторое время, потом оказал:
— Возможно, что мы встретились с любопытным явлением отражения или с электромагнитным излучением Солнца.
— А может быть, это сигналы из другого мира, — прошептал Хавибал. — Кажется, они на неизвестном языке…
— Тссс… Дайте-ка, сказал пилот, я тоже попробую расшифровать эти «марсианские» сигналы. — И он надел наушники.
Сигналы — чередование длинных и коротких звуков — слышались теперь как будто яснее. Инженеру удалось даже понять их.
— Тем-пе-ратура плюс 72… Влажность ноль…
— Браво, товарищ Калотэ! Так, значит, это и есть сигналы из другого мира? А не кажется ли тебе, что это просто метеорологические данные? А язык — тот самый, иа котором говорим мы сами?
Радист покраснел.
— Что ж… Когда я слушал их в первый раз, они были неясные, — пробормотал он. И потом, разве я не могу ошибаться?
Штефан Григореску усиленно старался что-то вспомнить. На лбу у него прорезались новые морщины.
— Конечно, — произнес он, помолчав, и решительное лицо его просветлело. Теперь я вспомнил. Вы знаете, что недели две назад была выпущена управляемая по радио метеорологическая ракета, не вернувшаяся более. Я думаю, что вследствие ошибки в управлении эта ракета в какой-то момент достигла чрезмерной скорости, — скажем 8 километров в секунду, — и превратилась в искусственный спутник.
— Вы понимаете, какие сокровища таятся в ней теперь? Ведь уже в течение двух недель она производит записи на высоте 200–300 километров, судя по передаваемым ею метеорологическим сведениям! Сведения эти не могли попасть в земные приемники, так как передаются на волне 25 метров. Пока она оставалась ниже главных отражающих слоев, на высоте 80–90 километров, на Земле ее прекрасно слышали.
— Что ж, если так, то давайте найдем эту управляемую ракету.
— Конечно! — вскричал физик с редко прорывавшимся у него энтузиазмом. Да она одна стоит не меньше десятка исследовательских полетов! Ее непременно нужно найти. Товарищ Калотэ, включи поисковый механизм, чтобы определить направление, с которого идет волна.
Радист явно заинтересовался этим предложением. В нем всегда жила жажда приключений, и никогда он не испытывал большего удовольствия, чем участвуя в разгадке какой-нибудь тайны.
— Да, да, немедленно, — поспешил он ответить.
С лицом, загоревшимся от волнения, он включил аппарат. Направление указывалось совершенно ясно, и инженер соответственно этому изменил курс ракеты. Но по мере ее движения сигналы становились все слабее и, наконец, совсем перестали быть слышными.
Когда их удалось поймать снова, пеленгатор показал совсем другое направление.
— Интересно, очень интересно! — вскричал инженер. — Попробуем еще раз.
Попробовали снова. С приближением к месту, указываемому пеленгатором, сигналы слабели.
— Нет, причина должна быть другая. Вероятно, 25-метровые волны, излучаемые ракетой, отражаются от различных слоев ионосферы. То, что мы принимаем, это просто эхо, по направлению которого ни о чем нельзя судить.
— Значит, откажемся? — с досадой спросил Калотэ.
— Нет, будем искать иначе. Радиолокатор может оказаться полезнее. Нам нужны более короткие, не отражающиеся от ионосферы волны.
Немедленно включили радиолокатор. После нескольких минут ожидания на экране показалась светлая точка.
Инженер отметил направление и кинулся к своему пульту. Григореску обшаривал темное, как уголь, небо своим биноклем.
Электрический хронометр на стене показывал, что с момента отлета прошло 4 часа 5 минут.
Ханибал Калотэ начал терять терпение.
— А вдруг мы ее не найдем? — огорченно заговорил он. — Пеленгатор указал десяток разных направлений, так что совсем меня запутал. Что, если и локатор поможет не больше? Товарищ Григореску, я говорю…
Не успел он кончить фразы, как голос пилота заставил обоих обернуться к кабине управления.
— Вот!.. Это она! Товарищ Григореску, иди-ка сюда с биноклем!
— Я знаю, — ответил Калотэ — я и сам хотел перейти на более короткие волны, могущие проникнуть сквозь эти слои, но…
— Но что? — Вмешался физик, только что вошедший в каюту.
— Но мне показалось, что я слышу какие-то сигналы на 25 метрах. Не знаю, может быть, я ошибаюсь…
Физик иронически взглянул на него.
— Ты знаешь, что на этой длине волны к нам не может попасть ни одни земной сигнал.
— Я очень доверяю тонкости слуха Калотэ, — заметил инженер.
Некоторое время в аппарате не слышалось ничего, кроме паразитических шумов. Радист только что приготовился изменить длину волны, когда среди смутного шороха и писка послышались какие-то сигналы. Он стал напряженно вслушиваться.
Физик слушал некоторое время, потом оказал:
— Возможно, что мы встретились с любопытным явлением отражения или с электромагнитным излучением Солнца.
— А может быть, это сигналы из другого мира, — прошептал Хавибал. — Кажется, они на неизвестном языке…
Сигналы — чередование длинных и коротких звуков — слышались теперь как будто яснее. Инженеру удалось даже понять их.
— Тем-пе-ратура плюс 72… Влажность ноль…
— Браво, товарищ Калотэ! Так, значит, это и есть сигналы из другого мира? А не кажется ли тебе, что это просто метеорологические данные? А язык — тот самый, иа котором говорим мы сами?
Радист покраснел.
— Что ж… Когда я слушал их в первый раз, они были неясные, — пробормотал он. И потом, разве я не могу ошибаться?
Штефан Григореску усиленно старался что-то вспомнить. На лбу у него прорезались новые морщины.
— Конечно, — произнес он, помолчав, и решительное лицо его просветлело. Теперь я вспомнил. Вы знаете, что недели две назад была выпущена управляемая по радио метеорологическая ракета, не вернувшаяся более. Я думаю, что вследствие ошибки в управлении эта ракета в какой-то момент достигла чрезмерной скорости, — скажем 8 километров в секунду, — и превратилась в искусственный спутник.
— Вы понимаете, какие сокровища таятся в ней теперь? Ведь уже в течение двух недель она производит записи на высоте 200–300 километров, судя по передаваемым ею метеорологическим сведениям! Сведения эти не могли попасть в земные приемники, так как передаются на волне 25 метров. Пока она оставалась ниже главных отражающих слоев, на высоте 80–90 километров, на Земле ее прекрасно слышали.
— Что ж, если так, то давайте найдем эту управляемую ракету.
— Конечно! — вскричал физик с редко прорывавшимся у него энтузиазмом. Да она одна стоит не меньше десятка исследовательских полетов! Ее непременно нужно найти. Товарищ Калотэ, включи поисковый механизм, чтобы определить направление, с которого идет волна.
Радист явно заинтересовался этим предложением. В нем всегда жила жажда приключений, и никогда он не испытывал большего удовольствия, чем участвуя в разгадке какой-нибудь тайны.
— Да, да, немедленно, — поспешил он ответить.
С лицом, загоревшимся от волнения, он включил аппарат. Направление указывалось совершенно ясно, и инженер соответственно этому изменил курс ракеты. Но по мере ее движения сигналы становились все слабее и, наконец, совсем перестали быть слышными.
Когда их удалось поймать снова, пеленгатор показал совсем другое направление.
— Интересно, очень интересно! — вскричал инженер. — Попробуем еще раз.
Попробовали снова. С приближением к месту, указываемому пеленгатором, сигналы слабели.
— Нет, причина должна быть другая. Вероятно, 25-метровые волны, излучаемые ракетой, отражаются от различных слоев ионосферы. То, что мы принимаем, это просто эхо, по направлению которого ни о чем нельзя судить.
— Значит, откажемся? — с досадой спросил Калотэ.
— Нет, будем искать иначе. Радиолокатор может оказаться полезнее. Нам нужны более короткие, не отражающиеся от ионосферы волны.
Немедленно включили радиолокатор. После нескольких минут ожидания на экране показалась светлая точка.
Инженер отметил направление и кинулся к своему пульту. Григореску обшаривал темное, как уголь, небо своим биноклем.
Электрический хронометр на стене показывал, что с момента отлета прошло 4 часа 5 минут.
Ханибал Калотэ начал терять терпение.
— А вдруг мы ее не найдем? — огорченно заговорил он. — Пеленгатор указал десяток разных направлений, так что совсем меня запутал. Что, если и локатор поможет не больше? Товарищ Григореску, я говорю…
Не успел он кончить фразы, как голос пилота заставил обоих обернуться к кабине управления.
— Вот!.. Это она! Товарищ Григореску, иди-ка сюда с биноклем!
РАКЕТА, УПРАВЛЯЕМАЯ ПО РАДИО
Физик бросился к Станчу, поднес бинокль к глазам и взглянул в иллюминатор в направлении, которое указывал инженер.
— Вот она, управляемая ракета! — взволнованно вскричал он. Товарищ Станчу, не выпускай ее теперь из виду ни на секунду!
Пилот изменил курс, и вскоре «Буря» оказалась в сотне метров от маленькой ракеты.
— Что, если взять ее с собою? — предложил радист.
— Отличная мысль! — одобрили остальные.
— Нам нужно придать своей ракете такую скорость, чтобы на время тоже стать искусственным спутником, — предложил физик. — Тогда мы сможем подойти к радиоракете поближе и захватать ее нашими погрузочными рычагами.
Инженер придал «Буре» скорость 8 километров в секунду и подвел ее вплотную к метеорологической ракете. Ее массивный, пепельно-серый корпус виднелся всего в нескольких метрах над верхним иллюминатором.
— Так… очень хорошо… — одобрил физик маневр. — Еще немного правее, теперь повыше… так… А теперь пустите в ход рычаги.
Послышалось легкое жужжание. Верхний люк открылся, механические руки схватили ракету и стали подтягивать ее все ближе, пока она не исчезла в шлюзовой камере. Снова раздалось жужжание, и люк закрылся.
Инженер Станчу постепенно уменьшил скорость ракеты до двух километров в секунду и включил малые насосы, нагнетающие воздух в шлюзовую камеру. Через несколько секунд, когда внутренняя дверка открылась, путешественники кинулись туда и втащили ракету в каюту.
Торопливо они вскрыли ее. То, что они нашли, превосходило все их ожидания. На лентах различных аппаратов были записаны бесценные данные о характеристиках пройденных ракетой слоев ионосферы. Было также множество микроснимков любопытных световых явлений, а в маленьких баллонах — множество проб воздуха, взятых на различной высоте.
— Вот она, управляемая ракета! — взволнованно вскричал он. Товарищ Станчу, не выпускай ее теперь из виду ни на секунду!
Пилот изменил курс, и вскоре «Буря» оказалась в сотне метров от маленькой ракеты.
— Что, если взять ее с собою? — предложил радист.
— Отличная мысль! — одобрили остальные.
— Нам нужно придать своей ракете такую скорость, чтобы на время тоже стать искусственным спутником, — предложил физик. — Тогда мы сможем подойти к радиоракете поближе и захватать ее нашими погрузочными рычагами.
Инженер придал «Буре» скорость 8 километров в секунду и подвел ее вплотную к метеорологической ракете. Ее массивный, пепельно-серый корпус виднелся всего в нескольких метрах над верхним иллюминатором.
— Так… очень хорошо… — одобрил физик маневр. — Еще немного правее, теперь повыше… так… А теперь пустите в ход рычаги.
Послышалось легкое жужжание. Верхний люк открылся, механические руки схватили ракету и стали подтягивать ее все ближе, пока она не исчезла в шлюзовой камере. Снова раздалось жужжание, и люк закрылся.
Инженер Станчу постепенно уменьшил скорость ракеты до двух километров в секунду и включил малые насосы, нагнетающие воздух в шлюзовую камеру. Через несколько секунд, когда внутренняя дверка открылась, путешественники кинулись туда и втащили ракету в каюту.
Торопливо они вскрыли ее. То, что они нашли, превосходило все их ожидания. На лентах различных аппаратов были записаны бесценные данные о характеристиках пройденных ракетой слоев ионосферы. Было также множество микроснимков любопытных световых явлений, а в маленьких баллонах — множество проб воздуха, взятых на различной высоте.
НЕСЧАСТЬЕ
Инженер предоставил исследовать радиоракету своим товарищам, а сам вернулся к посту управления.
Взглянув на указатели, он вскрикнул от изумления:
— Что это значит? Мы теряем высоту? Альтиметр показывает не более 223 километров… — Он схватился за рычаг подъема, но стрелка на приборе не сдвинулась ни на линию.
Инженер встревоженно начал проверять всю внутреннюю аппаратуру. Нет, здесь все было в порядке. И все же «Буря» продолжала спускаться.
— Это был уже не спуск, — это было настоящее падение. Несколько десятков лет назад в подобном случае можно было подумать, что кончилось горючее. Но когда ракета движется на атомной энергии, такого вопроса быть не может.
Все эти мысли мелькнули у него в голове, как молния. Он решил сообщить все своим товарищам и вызвал их в кабину управления. Лицо у него побледнело, голубые глаза напряженно блестели, но голос был твердым, когда он сказал:
— Друзья, «Буря» падает. Мы потеряли 43 километра. Взгляните на стрелку альтиметра. Мы падаем все быстрее. Я проверил аппараты. Судя по всему, порча произошла снаружи, вероятно, в выхлопных дюзах.
— Тогда, — сказал Ханибал, — я вылезу через шлюзовую камеру и исправлю дюзы.
— На такой скорости это невозможно.
Калотэ вышел из кабины, чтобы взглянуть в нижний иллюминатор. Инженер и физик стали советоваться о том, какие меры можно принять.
— Я хочу попробовать кое-что — сказал инженер. — Когда достигнем высоты 20 километров, нажму красную кнопку.
Падение продолжалось.
— 33 километра… 30 километров… 29 километров… — прошептал пилот. — Другого выхода нет!
Его палец приблизился к красной кнопке на панели управления и решительным движением нажал ее.
Через несколько мгновений сильнейший толчок расшвырял в ракете все предметы, оставшиеся незакрепленными. Падение сразу прекратилось. Над «Бурей» одновременно раскрылось 14 парашютов, и теперь она не падала, а медленно опускалась. Путешественники облегченно вздохнули.
Они были еще очень высоко над поверхностью земного шара.
Сев перед радиопередатчиком, Ханибал Калотэ непрерывно повторял:
— SOS… SOS… SOS… Ракета «Буря» в опасности!
На высоте девяти километров ракета вошла в серые тучи, окутавшие ее густым туманом. Это продолжалось несколько минут; потом открылась панорама местности, к которой они спускались. Километрах в восьми внизу простиралась необозримая, однообразная равнина голубовато-зеленого цвета.
— Море! — вскричал Ханибал, едва взглянув в иллюминатор, и кинулся в кабину управления.
От волнения он мог только пробормотать:
— Товарищи… там внизу… я видел… море! Под нами вода, ничего, кроме бесконечной воды…
Григореску и инженер кинулись за ним в каюту. Они убедились, что радист не ошибся.
— Нет, так не должно кончиться, — упрямо произнес инженер.
Он быстро надел кислородную маску, взял сумку, с инструментами, сварочный аппарат и направился к шлюзовой камере. Лицо его выражало непоколебимую решимость.
Взглянув на указатели, он вскрикнул от изумления:
— Что это значит? Мы теряем высоту? Альтиметр показывает не более 223 километров… — Он схватился за рычаг подъема, но стрелка на приборе не сдвинулась ни на линию.
Инженер встревоженно начал проверять всю внутреннюю аппаратуру. Нет, здесь все было в порядке. И все же «Буря» продолжала спускаться.
— Это был уже не спуск, — это было настоящее падение. Несколько десятков лет назад в подобном случае можно было подумать, что кончилось горючее. Но когда ракета движется на атомной энергии, такого вопроса быть не может.
Все эти мысли мелькнули у него в голове, как молния. Он решил сообщить все своим товарищам и вызвал их в кабину управления. Лицо у него побледнело, голубые глаза напряженно блестели, но голос был твердым, когда он сказал:
— Друзья, «Буря» падает. Мы потеряли 43 километра. Взгляните на стрелку альтиметра. Мы падаем все быстрее. Я проверил аппараты. Судя по всему, порча произошла снаружи, вероятно, в выхлопных дюзах.
— Тогда, — сказал Ханибал, — я вылезу через шлюзовую камеру и исправлю дюзы.
— На такой скорости это невозможно.
Калотэ вышел из кабины, чтобы взглянуть в нижний иллюминатор. Инженер и физик стали советоваться о том, какие меры можно принять.
— Я хочу попробовать кое-что — сказал инженер. — Когда достигнем высоты 20 километров, нажму красную кнопку.
Падение продолжалось.
— 33 километра… 30 километров… 29 километров… — прошептал пилот. — Другого выхода нет!
Его палец приблизился к красной кнопке на панели управления и решительным движением нажал ее.
Через несколько мгновений сильнейший толчок расшвырял в ракете все предметы, оставшиеся незакрепленными. Падение сразу прекратилось. Над «Бурей» одновременно раскрылось 14 парашютов, и теперь она не падала, а медленно опускалась. Путешественники облегченно вздохнули.
Они были еще очень высоко над поверхностью земного шара.
Сев перед радиопередатчиком, Ханибал Калотэ непрерывно повторял:
— SOS… SOS… SOS… Ракета «Буря» в опасности!
На высоте девяти километров ракета вошла в серые тучи, окутавшие ее густым туманом. Это продолжалось несколько минут; потом открылась панорама местности, к которой они спускались. Километрах в восьми внизу простиралась необозримая, однообразная равнина голубовато-зеленого цвета.
— Море! — вскричал Ханибал, едва взглянув в иллюминатор, и кинулся в кабину управления.
От волнения он мог только пробормотать:
— Товарищи… там внизу… я видел… море! Под нами вода, ничего, кроме бесконечной воды…
Григореску и инженер кинулись за ним в каюту. Они убедились, что радист не ошибся.
— Нет, так не должно кончиться, — упрямо произнес инженер.
Он быстро надел кислородную маску, взял сумку, с инструментами, сварочный аппарат и направился к шлюзовой камере. Лицо его выражало непоколебимую решимость.
ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА
Инженер Станчу пересек шлюзовую камеру и включил механизм, открывающий наружную дверь. Он обвязался гибким прочным канатом, прикрепил его к поручню и пополз по длинному корпусу ракеты к выхлопным дюзам.
Приостановившись, он огляделся. Внизу, на дне пропасти, виднелась поблескивающая поверхность моря.
Положение оказалось именно таким, как он и представляя себе. В одном месте дюзы появилась большая трещина. Ее нужно заварить.
Инженер пустил в ход сварочный аппарат. Шум его послышался даже внутри ракеты, где Ханибал Калотэ, взобравшись на ящик, чтобы быть поближе к верхнему иллюминатору, внимательно следил за действиями инженера. Но видеть ему удавалось немного: в поле зрения были только ноги Станчу. Тем временем инженер отодвинул аппарат, чтобы проползти еще на шаг.
Неосторожное движение — и ногой он задел аппарат, кувырком полетевший за борт, Ханибал видел это.
— Нет! Я не позволю ему возвращаться за запасным аппаратом! Я принесу его! Радист быстро надел кислородную маску и через несколько секунд, тяжело дыша, очутился в шлюзовой камере. Еще через несколько секунд он уже полз по скользкому корпусу «Бури».
Он протянул инженеру аппарат, и когда Станчу ответил ему кивком и движением руки, сердце у него забилось ровнее.
Он помогал инженеру, поддерживая аппарат, пока Станчу продолжал заваривать трещину.
Тем временем «Буря» все опускалась и была уже в шести километрах над поверхностью моря. В бинокль можно было видеть белые гребешки пены на волнах.
«Если еще через четверть часа мотор не сможет работать, нашей ракете конец», — подумал инженер. Лихорадочно он продолжал свое дело. Наконец трещина была закрыта.
— Готово! — произнес Станчу и сделал радисту знак возвращаться. Тот не заставил себя просить и начал осторожно пятиться к люку шлюзовой камеры. Но на полдороге его охватило головокружение. Прямо под собой он увидел море, и море это было странное, оно качалось во все стороны, вздымая горизонт к зениту. «Что же это происходит?» — подумал Ханибал.
Руки у него обмякли, разжались на выступе корпуса. Он почувствовал, что начинает скользить. Все вокруг качалось. И его мучила только одна мысль: сумеет ли он плыть?
Потом он почувствовал, что падает в пустоту.
Пилот стоял перед панелью управления, сжимая рукоять подъема. «Буря» ровно и быстро неслась в высоту.
— И как я вам говорил, товарищ Григореску, — рассказывал он, трещина была заделана. Чтобы вернуться назад, я дал Ханибалу знак открыть люк камеры. И вдруг лицо у него пожелтело, как воск. Я кинулся к нему и успел только схватить за ногу: все тело висело уже за бортом. Мне пришлось тащить его до самого люка. И трудно же это было! Но посмотрим теперь, как пойдет дело. Наша «Буря» летит прямо кверху. И мы уже поднялись на 7 600 метров.
Когда они вошли в каюту, Ханибал Калотэ уже встал с койки, где только что лежал в обмороке. Он сидел перед своими аппаратами, все еще немного бледный, однако толстое лицо его сияло, а глаза обратились к товарищам с несказанной радостью.
Он ничего не сказал. Его короткие пальцы быстро забегали по кнопкам аппарата.
Придвинув к себе микрофон, он закричал во всю силу своих легких:
— Алло, ракетодром! Алло! Говорит «Буря»! Мы возвращаемся, да, возвращаемся… и с какими результатами! Вы спрашиваете, отчего я кричу? Как отчего? От радости!
Приостановившись, он огляделся. Внизу, на дне пропасти, виднелась поблескивающая поверхность моря.
Положение оказалось именно таким, как он и представляя себе. В одном месте дюзы появилась большая трещина. Ее нужно заварить.
Инженер пустил в ход сварочный аппарат. Шум его послышался даже внутри ракеты, где Ханибал Калотэ, взобравшись на ящик, чтобы быть поближе к верхнему иллюминатору, внимательно следил за действиями инженера. Но видеть ему удавалось немного: в поле зрения были только ноги Станчу. Тем временем инженер отодвинул аппарат, чтобы проползти еще на шаг.
Неосторожное движение — и ногой он задел аппарат, кувырком полетевший за борт, Ханибал видел это.
— Нет! Я не позволю ему возвращаться за запасным аппаратом! Я принесу его! Радист быстро надел кислородную маску и через несколько секунд, тяжело дыша, очутился в шлюзовой камере. Еще через несколько секунд он уже полз по скользкому корпусу «Бури».
Он протянул инженеру аппарат, и когда Станчу ответил ему кивком и движением руки, сердце у него забилось ровнее.
Он помогал инженеру, поддерживая аппарат, пока Станчу продолжал заваривать трещину.
Тем временем «Буря» все опускалась и была уже в шести километрах над поверхностью моря. В бинокль можно было видеть белые гребешки пены на волнах.
«Если еще через четверть часа мотор не сможет работать, нашей ракете конец», — подумал инженер. Лихорадочно он продолжал свое дело. Наконец трещина была закрыта.
— Готово! — произнес Станчу и сделал радисту знак возвращаться. Тот не заставил себя просить и начал осторожно пятиться к люку шлюзовой камеры. Но на полдороге его охватило головокружение. Прямо под собой он увидел море, и море это было странное, оно качалось во все стороны, вздымая горизонт к зениту. «Что же это происходит?» — подумал Ханибал.
Руки у него обмякли, разжались на выступе корпуса. Он почувствовал, что начинает скользить. Все вокруг качалось. И его мучила только одна мысль: сумеет ли он плыть?
Потом он почувствовал, что падает в пустоту.
Пилот стоял перед панелью управления, сжимая рукоять подъема. «Буря» ровно и быстро неслась в высоту.
— И как я вам говорил, товарищ Григореску, — рассказывал он, трещина была заделана. Чтобы вернуться назад, я дал Ханибалу знак открыть люк камеры. И вдруг лицо у него пожелтело, как воск. Я кинулся к нему и успел только схватить за ногу: все тело висело уже за бортом. Мне пришлось тащить его до самого люка. И трудно же это было! Но посмотрим теперь, как пойдет дело. Наша «Буря» летит прямо кверху. И мы уже поднялись на 7 600 метров.
Когда они вошли в каюту, Ханибал Калотэ уже встал с койки, где только что лежал в обмороке. Он сидел перед своими аппаратами, все еще немного бледный, однако толстое лицо его сияло, а глаза обратились к товарищам с несказанной радостью.
Он ничего не сказал. Его короткие пальцы быстро забегали по кнопкам аппарата.
Придвинув к себе микрофон, он закричал во всю силу своих легких:
— Алло, ракетодром! Алло! Говорит «Буря»! Мы возвращаемся, да, возвращаемся… и с какими результатами! Вы спрашиваете, отчего я кричу? Как отчего? От радости!