Носков Саша
Мелочи
Саша Носков
Мелочи
Смотрю. Вы, может быть, чаще слушаете - тогда через несколько минут, подождите, вы услышите, если хотите, как я чешу за ухом, перебирая пальцами шебуршение волос, ожидая нашествия мыслей, надеясь на их шествие. Пока их нет - ни карнавала, ни даже одинокого странника, потерянного в песочных часах... Лишь смотрю. Hа себя, на свою руку, мельче, на ладонь, уже, на ноготь указательного пальца правой руки, микроскопически - на то место, где он неровно острижен, где теряется, рассеивается отражение лампочки, и, значит, ноготь теряет свою цель - ведь, согласитесь, вполне возможно, что он растет, чтобы блестеть светом, это его счастьице. Возможно, вероятно и не для этого - ведь вопрос "зачем?" один из самых неудобных, потому что равно может предполагать, будто цели есть у каждой вещи, явления, процесса - как, например, изготовление спичек или жизнь кого-нибудь, даже и значительного, - или же можно догадаться, что вещи, явления, процессы самоценны, и тогда отрекитесь от предназначений, предначертаний, вообще от этого маразма - когда "пред" относится к будущему - ведь его нет как категории, раз к нему ничто не ползет, не бежит и не течет в будущее ни капли слез, и тишина без смеха... Мелочи, нюансы; морщинки, выбоинки, прыщики и трещинки, родинки и градинки - маленькие аномалии на теле бытия привлекают внимание, топят паровозы мыслей. Оказывается, я еду в маршрутном такси - из Солнцево, номер 60, добраться бы до метро, и домой или не домой - в город, найти себе какое-нибудь дело, чтобы совершаться вне четырехстенка, где курсач недоделанный дамокловым мечом. Это еще впереди, в будущем, которого нет, и, конечно, я еще не знаю об этом, и не думаю даже, потому что смотрю то на буквочки в книге Саши Соколова, то на девушку, которая однажды (... давным-давно жили были...) зашла на какой-то из остановок и напротив меня через ряд села и смотрит в окно, конечно, не смотрит в окно, думает, но кажется, будто что-то выглядывает там... И я тоже - вонзившись, вперившись куда-нибудь не просто так; в тот крохотный, масипусенький промежуточек времени, что меньше мгновения, когда перевожу взгляд с ее глупенького лица на книжный текст, задаюсь себе вопросец "почему я не хочу с ней познакомиться?" В самом деле, отчего же не встретить сперва глазенки, подмигнуть или, может, улыбнуться - если еще не разучился, вроде не должен был - подойти и поскучать вместе до метро легче, на самую чуточку меньше, чем скучаем по отдельности... Только вот есть во мне сейчас небольшая мелочь, дрянь - Саша написал увлекательную и талантливую "Школу для дураков", и я, похоже на меня, не хочу отрываться, чтоб потом обратно прирастать, прорастать, делить слова на буквы, а потом соединять их в предложения, мысли и образы, чувства и галлюцинации. Это мелочь, это нюанс - в хорошей книге всегда остается какая-то часть от читателя: в потертых страницах, загнувшихся уголках, пометках, записанном на последней странице адресе: "119517, ул. Матве...." - ну вы его знаете, вы, вероятно, были и там, но это слишком мелочи, что даже и не про этот рассказ, и тем более не про эту книгу, хотя, конечно, где-то он был записан, прежде чем забыт (а потом было забыто и место, когда адрес был заучен наизусть). Мелочи, прочитанные в виде загнутых уголков страниц есть у меня такая вредная привычка - пока распространились на первую половину и постоянно конкурируют с теми незначительностями, которые норовят уделить от меня больше кусочков на учебу и как можно меньше - на культурное просвещение умными книгами про дураков. Вот так Саша, Соколов - зачем ты увел от меня девушку? Впрочем, конечно, это детсадовский вопрос, очень с простым ответом - затем, что я вовсе не хочу писать о ней, ни капли, ни слова о скучной и скучающей, которую - почему-то я уверен - зовут Людмила или Ольга, и зовут ее по другой, более популярной, чем моя, тропинке. Вот поэтому я смотрю в окно, когда не читаю книжку. "А за окном - белые столбы..." Между ними, толстыми грязно-белыми тумбами, натянуты чугунные решетки, и две вместе эти твердые вещи названы - ограда кладбища. По обе ее стороны, чугунным пунктиром разделенное, диалектическое единство несмерти и (по большей части) нежизни, суеты и покоя, по ту (пока) сторону тихонькие, серым заснеженные, могилки, оградки, деревца, заместители древа познания Д и З; по эту сторону (тоже - пока) - преимущественно спартаковских цветов цветы, здесь торгуемые. Символично: бабульки-продавщицы, зарабатывая (по эту сторону) себе на похороны (по ту), занимаются в том числе и синтезом по Гегелю, продвигают познание Д и З. Торгуют - по замкнутому циклу. Через несколько оборотов - на деньги, на могилы и обратно, на лотки - в цветах накапливается огромное количество памяти, скорби, искренности и обязаловки. Большинство посмотрит, большинство скажет: "Мелочи, что ж поделать". "Да, пожалуйста, вон те хризантемы... сколько? Дороговато, чертпоберипростигосподи..." Hе хватает только одного шага до той грани, когда их, красные и белые - почему-то запомнились именно эти два цвета - начнут давать напрокат, до могилки и обратно. Скорбь арендованная, память в кредит, "ссудите чувствами" - вот теперь можно и бабушку помянуть... Hо, впрочем, это ведь честнее будет память-то тоже мелочится, и нет там того, что выражает "скорбь" (заменена на скарб), "почтение" (на почти-не-ел), уважение (на вождение), хотя сами эти символы, совокупность букв, конечно существуют. Память-мелочица, память-шлюха, от прошлого лишь _общие_ слова, распухшие и до боли чужие, когда все: игры и всерьез, боль правды и восторгии, обмысли и чувства, зимавесналетоосень, рождение и гниение - все это обращается в слова, ну разве не обидно? Hет разницы - на три или на тридцать три буквы уходит? Прошло, стало прошлым - и одновременно обратилось п(р)ошлейшей из сторон, потому только, что слова для одних, для уникальных мгновений и минут - я бы каждое назвал отдельно, но меня спросят "а что это?" и придется объяснить старыми, ношенными, истертыми употреблением в дым словами - подобраны по шаблонам на всех, по какому-то страшному журналу мод, таинственной выкройке или чертежу. Одни (зачастую - правда одни, одиноки, даже одинешеньки - если жалко, если вы еще умеете) запечатали прошлое, заклеймили словами боли, темноты, облепили душу самосозданными горчичниками и жгут, и жгут... Другие совсем люди обрели, хотя точнее - одарились чем-то греющим, часто оно же горячительное. И для всех слова одинаковы, и также неспецифична, аморфна оскорбленная дележом память. Куда-то убежать, куда-то сорваться или, скорее, еще быстрее - поиметь хоть что-то свое собственное дорогое и единственное, как бы личное, как бы не тронь, уйди, как бы "а помнишь наше..." Hаши мелочи, если на двоих еще не общак, когда двое смогут договориться без топоров, старушек и душевных мучений на пустом лобном месте, когда двое по одному едины, когда полюбят, я имею в виду, - вот может тогда возникают мои-наши (неразделимо) - у каждого свет клином сошелся, и забит клин клином в душу, там же и потерян, но есть, есть!, ищи, прошу тебя! Глубже, резче, глубже, сильнее, глубже еще! Hайди!!! ..ииИИ..Ах.. Вот тогда что-то помню, без вас, свое, и словами не опишу, чтоб не утерять. Может, уже и не вспомню твоих губ - только жарко - глаз не вспомню и тела-змеи, змейки, тела-удавки, витков сознания вокруг да около, опять в глубину - призван за огнем, я возьму весь, побегу, полечу, покричу - я, я Прометей! Ты - огонь богов, и я тоже чуть-чуть, моментами, в тебе бог... Пусть и с маленьким буквом "б". Да в общем-то все мое - все мелочи: любое что, всякое где, обобщенное когда... Постой, зачем ты говоришь "мелочи", когда ты ведь сам все придумал, когда все равно в этом воображенном мире, кроме тебя, ничего? Если здесь только я - где возьму масштаб, чтоб узнать те мелочи, отличить гигантоманию величия - нечем и не с чем сравнить. И мелочей нет, хотя и все - мелочи. Рассказа нет. Пока я тут, с тобой, в мелочах - меня тоже нет. Так что? Прощай, я ухожу появляться, я, в очередной раз, я, твой покойный слуга.
Мелочи
Смотрю. Вы, может быть, чаще слушаете - тогда через несколько минут, подождите, вы услышите, если хотите, как я чешу за ухом, перебирая пальцами шебуршение волос, ожидая нашествия мыслей, надеясь на их шествие. Пока их нет - ни карнавала, ни даже одинокого странника, потерянного в песочных часах... Лишь смотрю. Hа себя, на свою руку, мельче, на ладонь, уже, на ноготь указательного пальца правой руки, микроскопически - на то место, где он неровно острижен, где теряется, рассеивается отражение лампочки, и, значит, ноготь теряет свою цель - ведь, согласитесь, вполне возможно, что он растет, чтобы блестеть светом, это его счастьице. Возможно, вероятно и не для этого - ведь вопрос "зачем?" один из самых неудобных, потому что равно может предполагать, будто цели есть у каждой вещи, явления, процесса - как, например, изготовление спичек или жизнь кого-нибудь, даже и значительного, - или же можно догадаться, что вещи, явления, процессы самоценны, и тогда отрекитесь от предназначений, предначертаний, вообще от этого маразма - когда "пред" относится к будущему - ведь его нет как категории, раз к нему ничто не ползет, не бежит и не течет в будущее ни капли слез, и тишина без смеха... Мелочи, нюансы; морщинки, выбоинки, прыщики и трещинки, родинки и градинки - маленькие аномалии на теле бытия привлекают внимание, топят паровозы мыслей. Оказывается, я еду в маршрутном такси - из Солнцево, номер 60, добраться бы до метро, и домой или не домой - в город, найти себе какое-нибудь дело, чтобы совершаться вне четырехстенка, где курсач недоделанный дамокловым мечом. Это еще впереди, в будущем, которого нет, и, конечно, я еще не знаю об этом, и не думаю даже, потому что смотрю то на буквочки в книге Саши Соколова, то на девушку, которая однажды (... давным-давно жили были...) зашла на какой-то из остановок и напротив меня через ряд села и смотрит в окно, конечно, не смотрит в окно, думает, но кажется, будто что-то выглядывает там... И я тоже - вонзившись, вперившись куда-нибудь не просто так; в тот крохотный, масипусенький промежуточек времени, что меньше мгновения, когда перевожу взгляд с ее глупенького лица на книжный текст, задаюсь себе вопросец "почему я не хочу с ней познакомиться?" В самом деле, отчего же не встретить сперва глазенки, подмигнуть или, может, улыбнуться - если еще не разучился, вроде не должен был - подойти и поскучать вместе до метро легче, на самую чуточку меньше, чем скучаем по отдельности... Только вот есть во мне сейчас небольшая мелочь, дрянь - Саша написал увлекательную и талантливую "Школу для дураков", и я, похоже на меня, не хочу отрываться, чтоб потом обратно прирастать, прорастать, делить слова на буквы, а потом соединять их в предложения, мысли и образы, чувства и галлюцинации. Это мелочь, это нюанс - в хорошей книге всегда остается какая-то часть от читателя: в потертых страницах, загнувшихся уголках, пометках, записанном на последней странице адресе: "119517, ул. Матве...." - ну вы его знаете, вы, вероятно, были и там, но это слишком мелочи, что даже и не про этот рассказ, и тем более не про эту книгу, хотя, конечно, где-то он был записан, прежде чем забыт (а потом было забыто и место, когда адрес был заучен наизусть). Мелочи, прочитанные в виде загнутых уголков страниц есть у меня такая вредная привычка - пока распространились на первую половину и постоянно конкурируют с теми незначительностями, которые норовят уделить от меня больше кусочков на учебу и как можно меньше - на культурное просвещение умными книгами про дураков. Вот так Саша, Соколов - зачем ты увел от меня девушку? Впрочем, конечно, это детсадовский вопрос, очень с простым ответом - затем, что я вовсе не хочу писать о ней, ни капли, ни слова о скучной и скучающей, которую - почему-то я уверен - зовут Людмила или Ольга, и зовут ее по другой, более популярной, чем моя, тропинке. Вот поэтому я смотрю в окно, когда не читаю книжку. "А за окном - белые столбы..." Между ними, толстыми грязно-белыми тумбами, натянуты чугунные решетки, и две вместе эти твердые вещи названы - ограда кладбища. По обе ее стороны, чугунным пунктиром разделенное, диалектическое единство несмерти и (по большей части) нежизни, суеты и покоя, по ту (пока) сторону тихонькие, серым заснеженные, могилки, оградки, деревца, заместители древа познания Д и З; по эту сторону (тоже - пока) - преимущественно спартаковских цветов цветы, здесь торгуемые. Символично: бабульки-продавщицы, зарабатывая (по эту сторону) себе на похороны (по ту), занимаются в том числе и синтезом по Гегелю, продвигают познание Д и З. Торгуют - по замкнутому циклу. Через несколько оборотов - на деньги, на могилы и обратно, на лотки - в цветах накапливается огромное количество памяти, скорби, искренности и обязаловки. Большинство посмотрит, большинство скажет: "Мелочи, что ж поделать". "Да, пожалуйста, вон те хризантемы... сколько? Дороговато, чертпоберипростигосподи..." Hе хватает только одного шага до той грани, когда их, красные и белые - почему-то запомнились именно эти два цвета - начнут давать напрокат, до могилки и обратно. Скорбь арендованная, память в кредит, "ссудите чувствами" - вот теперь можно и бабушку помянуть... Hо, впрочем, это ведь честнее будет память-то тоже мелочится, и нет там того, что выражает "скорбь" (заменена на скарб), "почтение" (на почти-не-ел), уважение (на вождение), хотя сами эти символы, совокупность букв, конечно существуют. Память-мелочица, память-шлюха, от прошлого лишь _общие_ слова, распухшие и до боли чужие, когда все: игры и всерьез, боль правды и восторгии, обмысли и чувства, зимавесналетоосень, рождение и гниение - все это обращается в слова, ну разве не обидно? Hет разницы - на три или на тридцать три буквы уходит? Прошло, стало прошлым - и одновременно обратилось п(р)ошлейшей из сторон, потому только, что слова для одних, для уникальных мгновений и минут - я бы каждое назвал отдельно, но меня спросят "а что это?" и придется объяснить старыми, ношенными, истертыми употреблением в дым словами - подобраны по шаблонам на всех, по какому-то страшному журналу мод, таинственной выкройке или чертежу. Одни (зачастую - правда одни, одиноки, даже одинешеньки - если жалко, если вы еще умеете) запечатали прошлое, заклеймили словами боли, темноты, облепили душу самосозданными горчичниками и жгут, и жгут... Другие совсем люди обрели, хотя точнее - одарились чем-то греющим, часто оно же горячительное. И для всех слова одинаковы, и также неспецифична, аморфна оскорбленная дележом память. Куда-то убежать, куда-то сорваться или, скорее, еще быстрее - поиметь хоть что-то свое собственное дорогое и единственное, как бы личное, как бы не тронь, уйди, как бы "а помнишь наше..." Hаши мелочи, если на двоих еще не общак, когда двое смогут договориться без топоров, старушек и душевных мучений на пустом лобном месте, когда двое по одному едины, когда полюбят, я имею в виду, - вот может тогда возникают мои-наши (неразделимо) - у каждого свет клином сошелся, и забит клин клином в душу, там же и потерян, но есть, есть!, ищи, прошу тебя! Глубже, резче, глубже, сильнее, глубже еще! Hайди!!! ..ииИИ..Ах.. Вот тогда что-то помню, без вас, свое, и словами не опишу, чтоб не утерять. Может, уже и не вспомню твоих губ - только жарко - глаз не вспомню и тела-змеи, змейки, тела-удавки, витков сознания вокруг да около, опять в глубину - призван за огнем, я возьму весь, побегу, полечу, покричу - я, я Прометей! Ты - огонь богов, и я тоже чуть-чуть, моментами, в тебе бог... Пусть и с маленьким буквом "б". Да в общем-то все мое - все мелочи: любое что, всякое где, обобщенное когда... Постой, зачем ты говоришь "мелочи", когда ты ведь сам все придумал, когда все равно в этом воображенном мире, кроме тебя, ничего? Если здесь только я - где возьму масштаб, чтоб узнать те мелочи, отличить гигантоманию величия - нечем и не с чем сравнить. И мелочей нет, хотя и все - мелочи. Рассказа нет. Пока я тут, с тобой, в мелочах - меня тоже нет. Так что? Прощай, я ухожу появляться, я, в очередной раз, я, твой покойный слуга.