Слова произнесенные или написанные -- они все
упрощают. Слова непроизнесенные -- они несут смысл.
Не помню кто, возможно я сам.
Роман читаешь иногда и думаешь, что догадался -- вот этого сейчас
убьют, а этот может доживет, тут автор чуть перестарался, а здесь читатель
не поймет... Ах, да читатель -- это я... Зачем читать эти романы? Чтобы
развлечься? Отдохнуть? Иль зализать на сердце раны? А может попросту уснуть?
Что мы в них ищем? Развлеченья иль тайный смысл бытия? В душе тревога и
сомненья... и тут я узнаю себя.
Себя, уставшего от жизни и ищущего новый смысл. Как думаешь, зачем
живем мы? Зачем приходим в этот мир? И есть ли в том предназначенье --
любить себя в процессе том. Жить торопясь или неспешно, но жить... зачем?
Построить дом? Родить детей, в них повториться?
Зачем-то я сумел родиться... Но позабыл. Как муравей -- ползет по
веточке зеленой, чего-то ищет, что-то ждет... Лишь одного он не поймет, что
сколь веревочке не виться, он все равно к земле придет. И каблуком его
раздавят. Или он все же ускользнет. И муравейник свой построит. Умрет
счастливым. Но зачем? А может станет человеком? Тогда кем стану я? Творцом?
Скорей, глупцом... Дано от века, вопросы эти человека оставить, вообщем, без
ответа. Пусть кто-то плачет до рассвета, пусть кто-то мнит себя борцом...
Я снова узнаю себя. Опять ищу как ветра в поле. Себя или свою любовь?
Или в игру опять играю... Нет, это вовсе не игра. Конечно, нет. Но так
хотелось, чтоб раны заживали сразу, все удавалось как в романах и был обещан
всем конец. Конец счастливый, с фейрверком, ночными танцами, луной, бегущей
по морской дорожке и силуэты, что вдали, застыли, словно две статуи в
замысловатом освещеньи, в переплетеньи тел и света. Конец счастливый. Да,
конечно, мы не играем -- посему, концам положено в романы, а нам смотреть на
дождь стеной и вновь себя терзать вопросом...
Себя я снова узнаю. Чего хочу? Чего желаю? Страдаю. Зубы сжав терплю.
Краснею, злюсь и ненавижу. Хочу проклять. Прогнать. Обижу. Расскаюсь вдруг,
но промолчу. Пройдет досада. Вспыхнет нежность. В душе затеплится надежда.
Зачем живем мы? Как случилось, что ты и я? Не получилось?! Причем судьба
тут? ЧЬЯ-НИБУДЬ!!!
Обломки мыслей и влеченья. Обрывки фраз, полунамек. Полуигра,
полустремленье. Души источник. Новый бог... Ну вот и все мои порывы. Здесь
нет любви, здесь есть любовь. Люблю играть словами злыми, и не люблю играть
без слов.
Пишу стихи, потом скучаю, смотрю в окно,
Глоточек чаю... и вновь унылая пора.
Сегодня солнце -- завтра дождь,
Чего-то ищешь, что-то ждешь.
А что еще? Работа, дети.
Стихи... Поверишь ли, на свете бывают люди
лучше нас? На кой мне смысл в твоем ответе?!
Мне нужно счастье и сейчас!..
И вновь -- никто не виноват, и вновь одни мы на планете.
Чем я живу? Стихи пишу, потом скучаю...
Пойти еще поставить чаю?
Роман закончен. Франсуа? -- Я сам возьму.
И мне пора:
Забыть ее я не смогу --
Затихнет ветер, смолкнут звуки,
Я упаду раскинув руки
И крест протает на снегу.
Дмитрий Рудаков.
-- Привет!, Во Первых Строках Моего Письма -- Спасибо, Что Не Забыли
Старика, Уважили; Вообще, Все Чаще Прихожу К Мысли, Что Единственное
Доказательство Собственного Существования -- Это Внимание Окружающих К Твоей
Персоне, И Тут, Как Никогда, Важно Не Только Количество Окружающих, Но И Их
Качество., Но Речь Не О Выворачивании Шеи С Целью Увидеть Собственный
Распущенный Хвост, А О Доставленных Мне, Любимому, Часах Удовольствия, И, Не
Побоюсь Этого Слова -- Наслаждения.. С одной стороны, я ничего другого и не
ожидал; как в анекдоте:
-- А борщ, Митрофаныч, у вас сегодня не плох!
-- Гавна не держим-с, барин!
(По первому слову полового видно, что история происходила на
каком-нибудь московском Снобконе.)
С другой стороны, меня несколько насторожило избыточное поглощение
безусловно искусной формой идейного содержания в "Черном Баламуте" и, в
особенности, В "Я возьму сам". Впрочем, я воспринял это не как
свидетельство, упаси боже, творческой слабости -- скорее, симптом
"сосредотачивания" (в соответствии с дипломатической формулой канцлера
Горчакова). Видимо, сказывается глубоко имплантированная вера во
всемогущество диалектики -- в необходимость накопления уже упоминавшегося
количества для перехода в несомненно новое качество.
Прежде всего потерпел поражение, неожиданно приятное для него самого,
мой национальный скептицизм. Я имею в виду формулу "три человека -- два
писателя"; трудно, привыкнув к прописной в Израиле мысли "два человека --
три мнения" (при наличии двух различных мнений даже у одного индивидуума),
ожидать не просто единомыслия и единообразия, но -- более того! -- полного
творческого слияния авторских индивидуальностей, и так,-- чтоб без шва,
сучка и задоринки.
Мне лишь жаль, что я не познакомился с творчеством Андрея Валентинова
до "Нам здесь жить": увы, сейчас в местных книжных магазинах его книг не
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента