---------------------------------------------------------------
Любая публикация или какое бы то ни было другое
коммерческое использование данного произведения возможно только
с письменного согласия авторов.
© Copyright (с) 1997 Дмитрий Громов, Олег Ладыженский.
E-Mail: f_oldie@guru.cit-ua.net
---------------------------------------------------------------
Рассвет пах обреченностью.
Еще не открывая глаз, Мбете Лакемба, потомственный жрец Лакемба,
которого в последние годы упрямо именовали Стариной Лайком, чувствовал
тухлый привкус судьбы. Дни предназначения всегда начинаются рассветом,
в этом они неотличимы от любых других дней, бессмысленной вереницей
бегущих мимо людей, а люди смешно растопыривают руки для ловли ветра и
машут вслепую -- всегда упуская самое важное. Сквозняк змеей скользнул
в дом, неся в зубах кровоточащий обрывок плоти северо-восточного
бриза, и соленый запах моря коснулся ноздрей Мбете Лакембы. Другого
запаха, не считая тухлятинки судьбы, жрец не знал -- единственную в
своей жизни дальнюю дорогу, связавшую остров с островом, окруженный
рифами Вату-вара с этим испорченным цивилизацией обломком у побережья
Южной Каролины, упрямый Лакемба проделал морем. Да, господа мои, морем
и никак иначе, хотя западные Мбати-Воины с большими звездами на
погонах предлагали беречь время и лететь самолетом. Наверное, вместо
звезд им следовало бы разместить на погонах циферблат часов, потому
что они всю жизнь боялись потратить время впустую. Неудачники -- так
они звали тех, чье время просыпалось сквозь пальцы. Удачей же
считались латунные звезды, достойная пенсия и жареная индейка;
западные Мбати рождались стариками, навытяжку лежа в пеленках, похожих
на мундиры, и называли это удачей.
Мбете Лакемба оторвал затылок от деревянного изголовья и, кряхтя,
стал подниматься. Большинство береговых фиджийцев к концу жизни было
склонно к полноте, и жрец не являлся исключением. Когда-то рослый,
плечистый, сейчас Лакемба сутулился под тяжестью лет и удвоившегося
веса, а колышущийся бурдюк живота вынуждал двигаться вперевалочку,
подобно глупой домашней птице. Впрочем, лицо его оставалось прежним,
вытесанным из пористого камня скал Вату-вара -- высокие скулы, длинный
прямой нос, крупные черты... было странно видеть такое лицо у жирного
старика, и местные рыбаки тайком скрещивали пальцы и отводили взгляд,
когда им доводилось наткнуться на острогу немигающих черных глаз
Старины Лайка. Рыбаки смотрели телевизор и любили своих жен под вопли
компакт-проигрывателя, у рыбаков была медицинская страховка и дом,
воняющий пластмассой, но в море волны раскачивали лодку, а ночное небо
равнодушно взирало сверху на утлые скорлупки, оглашавшие простор
дурацким тарахтением, и медицинская страховка казалась чем-то
несущественным, вроде муравья на рукаве, а слова Старины Лайка о
муссоне пополуночи -- гласом пророка перед коленопреклоненными
последователями.
Потом рыбаки возвращались домой, и Уитни Хьюстон помогала им
любить своих жен, громко жалуясь на одиночество из темницы
компакт-проигрывателя.
Стараясь не разбудить матушку, бесформенной кучкой тряпья
прикорнувшую в углу у земляной печи, Мбете Лакемба вышел во двор.
Посторонний наблюдатель отметил бы бесшумность его ковыляющего шага,
удивительную для возраста и телосложения жреца, но до сих пор еще в
доме Старины Лайка не водилось посторонних, особенно перед рассветом.
Зябко передернувшись, старик снял с веревки высохшую за ночь одежду и
принялся натягивать брезентовые штаны с не перестававшими удивлять его
карманами на заднице. Эти карманы удивляли жреца много лет подряд,
потому что задница нужна здравомыслящему человеку, чтобы на ней
сидеть, а не хранить всякую ерунду, сидеть на которой неудобно и даже
болезненно, будь ты правильный человек с Вату-вара, ловец удачи в
звездных погонах или рыбак, верящий одновременно в приметы и
медицинскую страховку.
Пожалуй, гораздо больше стоил удивления тот факт, что штаны
Лакембы совершенно не промокли от утренней росы -- но это пустяки,
если знаешь слова Куру-ндуандуа, зато карманы на заднице...
Почесав волосатое брюхо, радостно перевалившееся через узкий
кожаный ремешок, Мбете Лакемба прислонился к изгороди и шумно втянул
ноздрями воздух. Нет. Рассвет по-прежнему пах обреченностью. Даже
сильнее, чем при пробуждении. Так уже было однажды, когда на родном
Вату-вара жрецу пришлось схватиться с двухвостым Змеем Туа-ле-ита,
духом Тропы Мертвых, беззаконно утащившим душу не принадлежащего ему
правильного человека. Белый священник еще хотел тогда увезти Лакембу в
госпиталь, он твердил о милосердии, а потом принялся проклинать
дураков с кожей цвета шоколада "Corona", потому что не понимал, как
может здоровый детина больше недели лежать неподвижно с холодными
руками и ногами, лишь изредка хватая сам себя за горло; а в Туа-ле-иту
белый священник не верил, что удивительно для жреца, даже если ты
носишь странный воротничок и называешь Отца-Нденгеи то Христом, то
Иеговой.
К счастью, матушка Мбете Лакембы не позволила увезти сына в
госпиталь св. Магдалины, иначе двухвостый Туа-ле-ита не только
заглотал бы украденную душу вместе с жрецом, задохнувшимся под
кислородной маской, но и славно повеселился бы среди западных Мбати.
Хотя вопли белого священника, распугавшие духов-покровителей, все же
не прошли даром: именно через месяц после того, как жрец очнулся на
знакомо пахнущем рассвете, забытый островок Вату-вара позарез
понадобился звездным погонам для их громких игр. Рассвет был
правильным -- после забав западных Мбати-Воинов остается выжженный
камень, гнилые телята со вздувшимися животами и крысы размером с
добрую свинью, радующие своим писком духа Тропы Мертвых.
Но мнения жреца никто не спрашивал, потому что западный Мбати с
самой большой звездой и без того втайне порицал расточительность
правительства: с его точки зрения было верхом глупости оплачивать
переселение "шоколадок" за казенный счет, особенно после того, как им
была выплачена двухсотпроцентная компенсация. Так что жители Вату-вара
разъехались по Океании, неискренне благодаря доброе чужое
правительство, а пароход со смешным названием "Paradise" повез
упрямого Мбете Лакембу с его матушкой прочь от скал Вату-вара.
Туда, где горбатые волны Атлантики омывают побережье Южной
Каролины, не забывая плеснуть горсть соленых слез и на крохотную
насыпь каменистой земли Стрим-Айленда.
Поступок жреца удивил не только главного западного Мбати, но и
односельчан, принадлежавших к одной с Лакембой семье-явусе; но если ты
больше недели провалялся в обнимку с двухвостым вором Туа-ле-ита, то
удивительно ли, что твое поведение становится странным?
Мбете Лакемба знал, что делает, поднимаясь на борт "Paradise".
...капрал береговой охраны, здоровенный негр с наголо бритой
головой, махал со своего катера Старине Лайку -- даже мающемуся
похмельем капралу было видно, что сегодня старика обременяет не только
полусотня фунтов жира, способная заменить спасательный жилет, но и
изрядная порция дурного настроения.
Бар пустовал: считал мух за стойкой однорукий бородач-хозяин,
спал, уронив голову на столешницу, Плешак Абрахам -- да еще сидел в
углу, за самым чистым столиком, незнакомый коротышка в брезентовой
рыбацкой робе.
Явно с чужого плеча.
Таким породистым коротышкам больше приличествует строгий
костюм-тройка и галстук, стоящий втрое по отношению ко всем робам,
какие найдутся во всем поселке.
Всякий раз, заходя в это мрачное помещение, гордо именуемое баром,
Мбете Лакемба поражался тщеславию стрим-айлендцев. Назвать баром
пристройку к лавке Вильяма Кукера, чьей правой рукой в свое время
позавтракала особо прыткая мако*, было равносильно... ну, к примеру,
равносильно попытке назвать барменом самого Кукера.
______________________________________________________________________
* Мако -- Issurus oxyrinchus Rasinesque, сельдевая акула,
ближайший родич большой белой акулы. Одни из наиболее опасных для
человека рыб, нередко выпрыгивающие из воды и выхватывающие свои
жертвы прямо из лодок. Длина -- до 4 м., вес -- до 500 кг.
______________________________________________________________________
-- Как всегда, Лайк? -- осведомился однорукий, выждав, пока
Лакемба привыкнет к сумраку после солнца, вовсю полыхавшего снаружи.
Полдень диктовал острову свои условия.
Старик кивнул, и Кукер лягнул располагавшуюся рядом дверь. За
дверью послышался грохот посуды, сменивший доносившееся перед тем
гитарное треньканье -- мексиканец-подручный сломя голову кинулся
жарить бекон и заливать шкворчащие ломтики пятью яйцами; вкусы Старины
Лайка не менялись достаточное количество лет, чтобы к ним могли
привыкнуть, как к регулярной смене дня и ночи.
Коротышка в робе прекратил изучать содержимое чашки, которую
грустно держал перед собой, близко к глазам, как все близорукие,
временно лишенные очков, и воззрился на Мбете Лакембу.
Если поначалу он явно предполагал, что темная маслянистая жидкость
в чашке рано или поздно превратится в кофе -- то сейчас одному Богу
было известно, в кого он намеревался превратить разжиревшего старика.
-- Доброе утро! -- коротышка грустно пожевал обметанными простудой
губами.-- Меня зовут Флаксман, Александер Флаксман. Доктор ихтиологии.
Присаживайтесь, пожалуйста, ко мне, а то я скоро подохну от скуки и не
дождусь катера.
-- Лакемба,-- бросил старик, садясь напротив.
Обреченность рассвета мало-помалу просачивалась вовнутрь, и ноздри
жреца трепетали, ловя вонь судьбы.
Блеклые глазки доктора Флаксмана зажглись подозрительными
огоньками.
-- Лакемба? -- переспросил он и даже отхлебнул из чашки, чего
раньше отнюдь не собирался делать.-- Мбати Лакемба? Явуса но
Соро-а-вуравура?
-- Мбете Лакемба,-- равнодушно поправил старик.-- Мбете,
матангали-мбете. Явуса На-ро-ясо. Туна-мбанга ндау лаваки. Оро-и?
Однорукий Кукер за стойкой нахмурился и поковырялся пальцем в ухе.
-- В моем заведении говорят нормальным языком,-- буркнул он.-- А
кто хочет плеваться всякой дрянью, пусть выметается на улицу.
Было видно, что коротышка изрядно успел осточертеть Вильяму
Кукеру, и без того не отличавшемуся покладистым характером; просто
раньше не находилось повода взъесться на доктора ихтиологии.
Кофе ему не нравится, умнику...
-- Он спросил: не являюсь ли я Лакембой из касты воинов? -- старик
даже не повернулся к обозленному Кукеру.-- И не принадлежу ли к общине
"Взимающих дань со всего света"? А я ответил, что с момента зачатья
вхожу в к касту жрецов, матангали-мбете.
-- Именно так,-- хихикнул коротышка.-- И еще вы добавили, что у
"испражняющегося камнями" отвратительное произношение. Думали, я не
знаю диалекта Вату-вара?!
Жрец промолчал.
Разочаровывать гордого своими познаниями коротышку было недостойно
правильного человека -- кроме того, тогда пришлось бы объяснять, что у
"испражняющегося камнями" не только плохое произношение.
За "ндау лаваки" на родине Мбете Лакембы вызывали на поединок в
рукавицах, густо утыканных акульими зубами.
Оро-и?
-- Пять лет,-- разлагольствовал меж тем довольный собой
Флаксман,-- пять лет моей жизни я отдал вашим скалам, вашим бухтам и
отмелям, и, в первую очередь, вашим тайнам, уважаемый Мбете Лакемба!
Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что годы спустя меня смоет за
борт и я окажусь на забытом Богом и правительством Штатов островке,
где встречу потомственного жреца из общины На-ро-ясо, "Повелевающих
акулами" -- клянусь, я рассмеялся бы и плюнул говорившему в глаза!..
"А он разбил бы тебе породистую морду," -- подумал Лакемба,
принимаясь за яичницу, которую только что поставил на стол сияющий
мексиканец.
Коротышка вдруг осекся, словно первый проглоченный Лакембой кусок
забил доктору ихтиологии горло.
-- Лакемба? -- хрипло переспросил он.-- Погодите, погодите...
Туру-ноа Лакемба случайно не ваша родственница?
-- Это моя матушка,-- из уважения к матери старик на миг перестал
жевать и сложил ладони перед лбом.
-- Матушка?! Так ведь именно ее я просил... нет, умолял позволить
мне увидеть обряд инициации вашей явусы! Тот самый, о котором
вспоминал в своих мемуарах падре Лапланте!.. на колени даже встал --
нет и все! Наотрез! Боже, ну почему вы, фиджийцы, такие упрямые? И чем
я, доктор Флаксман, хуже францисканца Лапланте?!
"Тем, что белый Лапланте тоже Мбете, как и я, разве что называет
Великого Нденгеи по-иному," -- жрец продолжил завтрак, тщетно пытаясь
отрешиться от болтовни доктора Флаксмана и вызванных ею воспоминаний.
-- Дался вам этот обряд,-- хмыкнул из-за стойки Кукер, царапая
ногтем деревянную панель.-- Маетесь дурью...
На дереве оставались еле заметные белесые шрамики.
-- Вы не понимаете! Падре Лапланте писал, что члены явусы
"На-ро-ясо" в день совершеннолетия ныряют в бухту и пускают себе
кровь, привлекая акул! А потом -- знаете, каким образом они
останавливают атакующего хищника?!
-- Из гарпунного ружья,-- однорукий Кукер не отличался богатой
фантазией.
-- Дудки! Они останавливают акулу... поцелуем! И та не только
прекращает всякие попытки сожрать безумца, но и начинает защишать его,
если в бухте окажется другая акула!
-- Эй, Пако! -- заорал Кукер во всю глотку.-- Эй, сукин сын,
ботинок нечищенный, ты меня слышишь?
-- Слышу, хозяин! -- донесся из-за двери голос мексиканца.
-- Мы тебя сегодня акуле кинем! Понял, бездельник?
-- Зачем?
Видимо, после восьми лет работы на Вильяма Кукера, Пако равнодушно
отнесся к подобной перспективе.
-- Навроде живца! Она на тебя, дурака, кинется, а док ее в задницу
целовать будет! Прямо под хвост! Понял?!
Пако не ответил -- наверное, понял.
Флаксман обиделся и на некоторое время заткнулся, что вполне
устраивало Лакембу; однако теперь завелся Кукер.
-- Не знаю, какие штуки вытворяет родня Старины Лайка -- пусть
хоть трахаются с акулами! -- но когда зараза-мако оттяпала мне руку по
локоть (Билл демонстративно помахал культей в воздухе, словно это
должно было пристыдить коротышку), мне было не до поцелуев! И вот что
я вам скажу, мистер: вы, может, и большая шишка у себя в институте,
или откуда вы там вынырнули; наверное, вы и в акулах разбираетесь, как
ихний президент -- не стану спорить. Но не надо меня учить, как с ними
себя вести! Лучший поцелуй для хвостатой мрази -- заряд картечи, или
хороший гарпун, или крючок из четвертьдюймовой нержавейки; а всего
лучше подружка -- динамитная шашка!
Словно в унисон последнему выкрику завизжали петли, дверь бара
распахнулась настежь, и в проем полыхнуло солнце. Черный силуэт на
пороге грузно заворочался, окрашиваясь кровью, подгулявший бриз с моря
обнял гостя за широкие плечи и швырнул в лица собравшимся пригоршню
соли и йодистой вони.
И еще -- обреченности.
Только нюх на этот раз подвел людей; всех, кроме старого Лакембы.
Даже сбившийся на полуслове Кукер удивленно моргал и никак не мог
взять в толк: что это на него нашло?!
Раскричался ни с того ни с сего...
Люди молчали, хлопали ресницами, а судьба бродила по берегу и
посмеивалась. Мбете Лакемба отчетливо слышал ее смех и вкрадчивые
шаги, похожие на плеск волн.
Но это длилось недолго.
-- Точно, Билли! -- громыхнуло с порога не хуже динамита, и дверь
с треском захлопнулась, отрезав людей от кровавого солнца,
своевольного бриза и запаха, который только притворялся запахом
моря.-- Запалил фитилек -- и кверху брюхом!
Через мгновение к стойке протопал Ламберт Мак-Эванс, известный
всему Стрим-Айленду как Малявка Лэмб*. Он грохнул кулачищем по
деревянному покрытию, во всеуслышанье пустил ветры и огляделся с
надеждой: а вдруг кому-то это не понравится?
Увы, повода отвести рыбацкую душу не представилось.
______________________________________________________________________
* Лэмб (lamb) -- ягненок (англ.).
______________________________________________________________________
-- Совсем житья не стало от треклятых тварей! Четвертый день
выходим в море -- и что? Болт анкерный с левой резьбой! Мало того, что
ни одной рыбешки, так еще и половину сетей -- в клочья! Я ж говорил:
надо было сразу пристрелить ту грязнопузую бестию, не будь я Ламберт
Любая публикация или какое бы то ни было другое
коммерческое использование данного произведения возможно только
с письменного согласия авторов.
© Copyright (с) 1997 Дмитрий Громов, Олег Ладыженский.
E-Mail: f_oldie@guru.cit-ua.net
---------------------------------------------------------------
Рассвет пах обреченностью.
Еще не открывая глаз, Мбете Лакемба, потомственный жрец Лакемба,
которого в последние годы упрямо именовали Стариной Лайком, чувствовал
тухлый привкус судьбы. Дни предназначения всегда начинаются рассветом,
в этом они неотличимы от любых других дней, бессмысленной вереницей
бегущих мимо людей, а люди смешно растопыривают руки для ловли ветра и
машут вслепую -- всегда упуская самое важное. Сквозняк змеей скользнул
в дом, неся в зубах кровоточащий обрывок плоти северо-восточного
бриза, и соленый запах моря коснулся ноздрей Мбете Лакембы. Другого
запаха, не считая тухлятинки судьбы, жрец не знал -- единственную в
своей жизни дальнюю дорогу, связавшую остров с островом, окруженный
рифами Вату-вара с этим испорченным цивилизацией обломком у побережья
Южной Каролины, упрямый Лакемба проделал морем. Да, господа мои, морем
и никак иначе, хотя западные Мбати-Воины с большими звездами на
погонах предлагали беречь время и лететь самолетом. Наверное, вместо
звезд им следовало бы разместить на погонах циферблат часов, потому
что они всю жизнь боялись потратить время впустую. Неудачники -- так
они звали тех, чье время просыпалось сквозь пальцы. Удачей же
считались латунные звезды, достойная пенсия и жареная индейка;
западные Мбати рождались стариками, навытяжку лежа в пеленках, похожих
на мундиры, и называли это удачей.
Мбете Лакемба оторвал затылок от деревянного изголовья и, кряхтя,
стал подниматься. Большинство береговых фиджийцев к концу жизни было
склонно к полноте, и жрец не являлся исключением. Когда-то рослый,
плечистый, сейчас Лакемба сутулился под тяжестью лет и удвоившегося
веса, а колышущийся бурдюк живота вынуждал двигаться вперевалочку,
подобно глупой домашней птице. Впрочем, лицо его оставалось прежним,
вытесанным из пористого камня скал Вату-вара -- высокие скулы, длинный
прямой нос, крупные черты... было странно видеть такое лицо у жирного
старика, и местные рыбаки тайком скрещивали пальцы и отводили взгляд,
когда им доводилось наткнуться на острогу немигающих черных глаз
Старины Лайка. Рыбаки смотрели телевизор и любили своих жен под вопли
компакт-проигрывателя, у рыбаков была медицинская страховка и дом,
воняющий пластмассой, но в море волны раскачивали лодку, а ночное небо
равнодушно взирало сверху на утлые скорлупки, оглашавшие простор
дурацким тарахтением, и медицинская страховка казалась чем-то
несущественным, вроде муравья на рукаве, а слова Старины Лайка о
муссоне пополуночи -- гласом пророка перед коленопреклоненными
последователями.
Потом рыбаки возвращались домой, и Уитни Хьюстон помогала им
любить своих жен, громко жалуясь на одиночество из темницы
компакт-проигрывателя.
Стараясь не разбудить матушку, бесформенной кучкой тряпья
прикорнувшую в углу у земляной печи, Мбете Лакемба вышел во двор.
Посторонний наблюдатель отметил бы бесшумность его ковыляющего шага,
удивительную для возраста и телосложения жреца, но до сих пор еще в
доме Старины Лайка не водилось посторонних, особенно перед рассветом.
Зябко передернувшись, старик снял с веревки высохшую за ночь одежду и
принялся натягивать брезентовые штаны с не перестававшими удивлять его
карманами на заднице. Эти карманы удивляли жреца много лет подряд,
потому что задница нужна здравомыслящему человеку, чтобы на ней
сидеть, а не хранить всякую ерунду, сидеть на которой неудобно и даже
болезненно, будь ты правильный человек с Вату-вара, ловец удачи в
звездных погонах или рыбак, верящий одновременно в приметы и
медицинскую страховку.
Пожалуй, гораздо больше стоил удивления тот факт, что штаны
Лакембы совершенно не промокли от утренней росы -- но это пустяки,
если знаешь слова Куру-ндуандуа, зато карманы на заднице...
Почесав волосатое брюхо, радостно перевалившееся через узкий
кожаный ремешок, Мбете Лакемба прислонился к изгороди и шумно втянул
ноздрями воздух. Нет. Рассвет по-прежнему пах обреченностью. Даже
сильнее, чем при пробуждении. Так уже было однажды, когда на родном
Вату-вара жрецу пришлось схватиться с двухвостым Змеем Туа-ле-ита,
духом Тропы Мертвых, беззаконно утащившим душу не принадлежащего ему
правильного человека. Белый священник еще хотел тогда увезти Лакембу в
госпиталь, он твердил о милосердии, а потом принялся проклинать
дураков с кожей цвета шоколада "Corona", потому что не понимал, как
может здоровый детина больше недели лежать неподвижно с холодными
руками и ногами, лишь изредка хватая сам себя за горло; а в Туа-ле-иту
белый священник не верил, что удивительно для жреца, даже если ты
носишь странный воротничок и называешь Отца-Нденгеи то Христом, то
Иеговой.
К счастью, матушка Мбете Лакембы не позволила увезти сына в
госпиталь св. Магдалины, иначе двухвостый Туа-ле-ита не только
заглотал бы украденную душу вместе с жрецом, задохнувшимся под
кислородной маской, но и славно повеселился бы среди западных Мбати.
Хотя вопли белого священника, распугавшие духов-покровителей, все же
не прошли даром: именно через месяц после того, как жрец очнулся на
знакомо пахнущем рассвете, забытый островок Вату-вара позарез
понадобился звездным погонам для их громких игр. Рассвет был
правильным -- после забав западных Мбати-Воинов остается выжженный
камень, гнилые телята со вздувшимися животами и крысы размером с
добрую свинью, радующие своим писком духа Тропы Мертвых.
Но мнения жреца никто не спрашивал, потому что западный Мбати с
самой большой звездой и без того втайне порицал расточительность
правительства: с его точки зрения было верхом глупости оплачивать
переселение "шоколадок" за казенный счет, особенно после того, как им
была выплачена двухсотпроцентная компенсация. Так что жители Вату-вара
разъехались по Океании, неискренне благодаря доброе чужое
правительство, а пароход со смешным названием "Paradise" повез
упрямого Мбете Лакембу с его матушкой прочь от скал Вату-вара.
Туда, где горбатые волны Атлантики омывают побережье Южной
Каролины, не забывая плеснуть горсть соленых слез и на крохотную
насыпь каменистой земли Стрим-Айленда.
Поступок жреца удивил не только главного западного Мбати, но и
односельчан, принадлежавших к одной с Лакембой семье-явусе; но если ты
больше недели провалялся в обнимку с двухвостым вором Туа-ле-ита, то
удивительно ли, что твое поведение становится странным?
Мбете Лакемба знал, что делает, поднимаясь на борт "Paradise".
...капрал береговой охраны, здоровенный негр с наголо бритой
головой, махал со своего катера Старине Лайку -- даже мающемуся
похмельем капралу было видно, что сегодня старика обременяет не только
полусотня фунтов жира, способная заменить спасательный жилет, но и
изрядная порция дурного настроения.
Бар пустовал: считал мух за стойкой однорукий бородач-хозяин,
спал, уронив голову на столешницу, Плешак Абрахам -- да еще сидел в
углу, за самым чистым столиком, незнакомый коротышка в брезентовой
рыбацкой робе.
Явно с чужого плеча.
Таким породистым коротышкам больше приличествует строгий
костюм-тройка и галстук, стоящий втрое по отношению ко всем робам,
какие найдутся во всем поселке.
Всякий раз, заходя в это мрачное помещение, гордо именуемое баром,
Мбете Лакемба поражался тщеславию стрим-айлендцев. Назвать баром
пристройку к лавке Вильяма Кукера, чьей правой рукой в свое время
позавтракала особо прыткая мако*, было равносильно... ну, к примеру,
равносильно попытке назвать барменом самого Кукера.
______________________________________________________________________
* Мако -- Issurus oxyrinchus Rasinesque, сельдевая акула,
ближайший родич большой белой акулы. Одни из наиболее опасных для
человека рыб, нередко выпрыгивающие из воды и выхватывающие свои
жертвы прямо из лодок. Длина -- до 4 м., вес -- до 500 кг.
______________________________________________________________________
-- Как всегда, Лайк? -- осведомился однорукий, выждав, пока
Лакемба привыкнет к сумраку после солнца, вовсю полыхавшего снаружи.
Полдень диктовал острову свои условия.
Старик кивнул, и Кукер лягнул располагавшуюся рядом дверь. За
дверью послышался грохот посуды, сменивший доносившееся перед тем
гитарное треньканье -- мексиканец-подручный сломя голову кинулся
жарить бекон и заливать шкворчащие ломтики пятью яйцами; вкусы Старины
Лайка не менялись достаточное количество лет, чтобы к ним могли
привыкнуть, как к регулярной смене дня и ночи.
Коротышка в робе прекратил изучать содержимое чашки, которую
грустно держал перед собой, близко к глазам, как все близорукие,
временно лишенные очков, и воззрился на Мбете Лакембу.
Если поначалу он явно предполагал, что темная маслянистая жидкость
в чашке рано или поздно превратится в кофе -- то сейчас одному Богу
было известно, в кого он намеревался превратить разжиревшего старика.
-- Доброе утро! -- коротышка грустно пожевал обметанными простудой
губами.-- Меня зовут Флаксман, Александер Флаксман. Доктор ихтиологии.
Присаживайтесь, пожалуйста, ко мне, а то я скоро подохну от скуки и не
дождусь катера.
-- Лакемба,-- бросил старик, садясь напротив.
Обреченность рассвета мало-помалу просачивалась вовнутрь, и ноздри
жреца трепетали, ловя вонь судьбы.
Блеклые глазки доктора Флаксмана зажглись подозрительными
огоньками.
-- Лакемба? -- переспросил он и даже отхлебнул из чашки, чего
раньше отнюдь не собирался делать.-- Мбати Лакемба? Явуса но
Соро-а-вуравура?
-- Мбете Лакемба,-- равнодушно поправил старик.-- Мбете,
матангали-мбете. Явуса На-ро-ясо. Туна-мбанга ндау лаваки. Оро-и?
Однорукий Кукер за стойкой нахмурился и поковырялся пальцем в ухе.
-- В моем заведении говорят нормальным языком,-- буркнул он.-- А
кто хочет плеваться всякой дрянью, пусть выметается на улицу.
Было видно, что коротышка изрядно успел осточертеть Вильяму
Кукеру, и без того не отличавшемуся покладистым характером; просто
раньше не находилось повода взъесться на доктора ихтиологии.
Кофе ему не нравится, умнику...
-- Он спросил: не являюсь ли я Лакембой из касты воинов? -- старик
даже не повернулся к обозленному Кукеру.-- И не принадлежу ли к общине
"Взимающих дань со всего света"? А я ответил, что с момента зачатья
вхожу в к касту жрецов, матангали-мбете.
-- Именно так,-- хихикнул коротышка.-- И еще вы добавили, что у
"испражняющегося камнями" отвратительное произношение. Думали, я не
знаю диалекта Вату-вара?!
Жрец промолчал.
Разочаровывать гордого своими познаниями коротышку было недостойно
правильного человека -- кроме того, тогда пришлось бы объяснять, что у
"испражняющегося камнями" не только плохое произношение.
За "ндау лаваки" на родине Мбете Лакембы вызывали на поединок в
рукавицах, густо утыканных акульими зубами.
Оро-и?
-- Пять лет,-- разлагольствовал меж тем довольный собой
Флаксман,-- пять лет моей жизни я отдал вашим скалам, вашим бухтам и
отмелям, и, в первую очередь, вашим тайнам, уважаемый Мбете Лакемба!
Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что годы спустя меня смоет за
борт и я окажусь на забытом Богом и правительством Штатов островке,
где встречу потомственного жреца из общины На-ро-ясо, "Повелевающих
акулами" -- клянусь, я рассмеялся бы и плюнул говорившему в глаза!..
"А он разбил бы тебе породистую морду," -- подумал Лакемба,
принимаясь за яичницу, которую только что поставил на стол сияющий
мексиканец.
Коротышка вдруг осекся, словно первый проглоченный Лакембой кусок
забил доктору ихтиологии горло.
-- Лакемба? -- хрипло переспросил он.-- Погодите, погодите...
Туру-ноа Лакемба случайно не ваша родственница?
-- Это моя матушка,-- из уважения к матери старик на миг перестал
жевать и сложил ладони перед лбом.
-- Матушка?! Так ведь именно ее я просил... нет, умолял позволить
мне увидеть обряд инициации вашей явусы! Тот самый, о котором
вспоминал в своих мемуарах падре Лапланте!.. на колени даже встал --
нет и все! Наотрез! Боже, ну почему вы, фиджийцы, такие упрямые? И чем
я, доктор Флаксман, хуже францисканца Лапланте?!
"Тем, что белый Лапланте тоже Мбете, как и я, разве что называет
Великого Нденгеи по-иному," -- жрец продолжил завтрак, тщетно пытаясь
отрешиться от болтовни доктора Флаксмана и вызванных ею воспоминаний.
-- Дался вам этот обряд,-- хмыкнул из-за стойки Кукер, царапая
ногтем деревянную панель.-- Маетесь дурью...
На дереве оставались еле заметные белесые шрамики.
-- Вы не понимаете! Падре Лапланте писал, что члены явусы
"На-ро-ясо" в день совершеннолетия ныряют в бухту и пускают себе
кровь, привлекая акул! А потом -- знаете, каким образом они
останавливают атакующего хищника?!
-- Из гарпунного ружья,-- однорукий Кукер не отличался богатой
фантазией.
-- Дудки! Они останавливают акулу... поцелуем! И та не только
прекращает всякие попытки сожрать безумца, но и начинает защишать его,
если в бухте окажется другая акула!
-- Эй, Пако! -- заорал Кукер во всю глотку.-- Эй, сукин сын,
ботинок нечищенный, ты меня слышишь?
-- Слышу, хозяин! -- донесся из-за двери голос мексиканца.
-- Мы тебя сегодня акуле кинем! Понял, бездельник?
-- Зачем?
Видимо, после восьми лет работы на Вильяма Кукера, Пако равнодушно
отнесся к подобной перспективе.
-- Навроде живца! Она на тебя, дурака, кинется, а док ее в задницу
целовать будет! Прямо под хвост! Понял?!
Пако не ответил -- наверное, понял.
Флаксман обиделся и на некоторое время заткнулся, что вполне
устраивало Лакембу; однако теперь завелся Кукер.
-- Не знаю, какие штуки вытворяет родня Старины Лайка -- пусть
хоть трахаются с акулами! -- но когда зараза-мако оттяпала мне руку по
локоть (Билл демонстративно помахал культей в воздухе, словно это
должно было пристыдить коротышку), мне было не до поцелуев! И вот что
я вам скажу, мистер: вы, может, и большая шишка у себя в институте,
или откуда вы там вынырнули; наверное, вы и в акулах разбираетесь, как
ихний президент -- не стану спорить. Но не надо меня учить, как с ними
себя вести! Лучший поцелуй для хвостатой мрази -- заряд картечи, или
хороший гарпун, или крючок из четвертьдюймовой нержавейки; а всего
лучше подружка -- динамитная шашка!
Словно в унисон последнему выкрику завизжали петли, дверь бара
распахнулась настежь, и в проем полыхнуло солнце. Черный силуэт на
пороге грузно заворочался, окрашиваясь кровью, подгулявший бриз с моря
обнял гостя за широкие плечи и швырнул в лица собравшимся пригоршню
соли и йодистой вони.
И еще -- обреченности.
Только нюх на этот раз подвел людей; всех, кроме старого Лакембы.
Даже сбившийся на полуслове Кукер удивленно моргал и никак не мог
взять в толк: что это на него нашло?!
Раскричался ни с того ни с сего...
Люди молчали, хлопали ресницами, а судьба бродила по берегу и
посмеивалась. Мбете Лакемба отчетливо слышал ее смех и вкрадчивые
шаги, похожие на плеск волн.
Но это длилось недолго.
-- Точно, Билли! -- громыхнуло с порога не хуже динамита, и дверь
с треском захлопнулась, отрезав людей от кровавого солнца,
своевольного бриза и запаха, который только притворялся запахом
моря.-- Запалил фитилек -- и кверху брюхом!
Через мгновение к стойке протопал Ламберт Мак-Эванс, известный
всему Стрим-Айленду как Малявка Лэмб*. Он грохнул кулачищем по
деревянному покрытию, во всеуслышанье пустил ветры и огляделся с
надеждой: а вдруг кому-то это не понравится?
Увы, повода отвести рыбацкую душу не представилось.
______________________________________________________________________
* Лэмб (lamb) -- ягненок (англ.).
______________________________________________________________________
-- Совсем житья не стало от треклятых тварей! Четвертый день
выходим в море -- и что? Болт анкерный с левой резьбой! Мало того, что
ни одной рыбешки, так еще и половину сетей -- в клочья! Я ж говорил:
надо было сразу пристрелить ту грязнопузую бестию, не будь я Ламберт
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента