Олдисс Брайан
Никогда в жизни
Брайан Уилсон Олдисс
Никогда в жизни
Взвизгнули и заскрипели пружины кровати, мрак рассеялся, Родни Фурнелл окончательно проснулся. Из расположенной поблизости ванной комнаты доносилось жужжание электробритвы - сын уже встал. Соседняя кровать была пуста: Валерия, жена Родни, тоже поднялась раньше. Родни, испытывая некоторое чувство вины, спустил ноги на пол и неуклюже потянулся, пытаясь распрямить позвоночник. Эх, молодость! Теперь, когда она уходит, надо умело использовать хотя бы то, что от нее осталось. Он пошевелил пальцами ног.
В этот момент зрители впервые разразились хохотом.
Пока Родни облачался в парадный костюм, кукушка часов Валерии прокуковала девять раз, следом сардонически отозвались куранты его позолоченного бронзового хронометра. Когда он появился в дверях уютной кухоньки, Валерия и Джимми (Родни всегда называл своего единственного сына уменьшительным именем) уже доедали кукурузные хлопья.
Тут последовал очередной взрыв хохота, вызванный представшей перед зрителями картинкой старомодного быта, характерной для XX столетия.
- Доброе утро, дорогие мои! Прекрасная погода! - радостно воскликнул Родни, целуя Валерию в лоб.
Действительно, лучи сентябрьского солнца уже успели пробиться сквозь влажную мглу, а 46-летний мужчина всегда инстинктивно старается вооружиться оптимизмом, встречаясь с женой, которая моложе его на целых пятнадцать лет.
Зрительская аудитория просто обожает следить за тем, как они едят, и ревет от восторга, когда кто-нибудь из них использует особые приспособления - электрический тостер, чайник, щипчики для сахара.
Валерия была, как всегда, свежа и обаятельна. Сын одел спортивную рубашку и вел себя с мачехой подчеркнуто любезно и учтиво. Ему уже стукнуло 19, он был неотразимо красив и безукоризненно вежлив. Джимми уже поделился по-дружески с Валерией утренней газетой, и они теперь оживленно болтали о театре и каких-то новых книжках. Родни время от времени подключался к разговору, когда речь заходила о книжках, ему знакомых. Вбив себе в голову, что жене неприятно видеть его в очках, он воздерживался от чтения за завтраком.
Зато, когда он позже, уже в своем кабинете, заложил очки на нос, зрители покатились со смеху. Ах, как же ненавидел он этих зевак! Он отдал бы душу за возможность хотя бы бровью повести в знак безграничного к ним презрения!
День лениво влачился по накатанной колее, точно так же, как тысячи предыдущих, не отличаясь от них ни на йоту. И это будет повторяться снова и снова, столь же бессмысленно, как избитая фраза или давным-давно наскучившая мелодия - повторяться на потеху этим идиотам, обступившим их со всех четырех сторон и встречавших радостным гоготом любое их слово и действие.
Вначале все это изумляло и пугало Родни до колик в желудке. Могущественная сила, вытащившая их как бы из гроба, казалась ему чем-то сугубо сверхъестественным. Потом, пообвыкнув, он даже слегка возгордился тем, что эти мудрые существа выбрали для показа именно его день, эксгумировали именно его скромную жизнь. Вскоре, однако, он понял, что гордиться, собственно, нечем, что он не более чем актеришка на каком-то, широко разрекламированном, правда, но все же третьеразрядном представлении какой-то сумасшедшей ярмарки - поставляет развлечение зевакам, а не пищу для размышлений философам.
Родни, обняв Валерию, прошелся с нею по запущенному саду. В южной части Оксфорда стояла прекрасная погода, радио у соседей молчало.
- Так ли уж нужно тебе ехать к этому нудному профессору, дорогой? спросила она.
- Ты же знаешь, что я должен с ним встретиться, - сказал он и, сдерживая раздражение, добавил: - После ленча выберемся куда-нибудь вдвоем: только ты и я.
В этот момент зрители неизменно хихикали, вероятно, выражение "выбраться вдвоем" приобрело в их время оттенок некоторой двузначности. Родни, произнося эту фразу, каждый раз со страхом прислушивался к реакции публики, но ничего изменить не мог - все, что когда-то было сказано и сделано, повторялось без малейших изменений вновь и вновь.
Он элегантно, как ему казалось, поцеловал Валерию (зрители хохотнули) и направился в гараж. Жена вернулась домой - и к Джиму. Он, Родни, никогда не узнает, что там происходило, сколько бы раз ни повторялся этот день. Он догадывался, что сын влюблен в Валерию, и что ей он тоже не безразличен, но ни утвердиться в своих подозрениях, ни опровергнуть их не имел ни малейшей возможности. Оставалось надеяться, что у нее хватит ума предпочесть зрелого опытного мужчину девятнадцатилетнему сопляку. Впрочем, не далее чем полтора года назад о нем писали как "об одном из наиболее многообещающих молодых литературоведов litterae historical".
Родни, конечно, мог бы дойти до колледжа пешком - до него, если идти напрямик, было рукой подать. Однако он, поскольку недавно приобрел машину некоторым образом роскошь при его скромном заработке преподавателя, - решил все же ехать. Публика, естественно, корчилась от смеха, завидев его скромный автомобильчик. Родни протер тряпкой ветровое стекло и, лелея в душе ненависть к зрителям и всем прочим обитателям этого ужасного мира, сел за руль. Странное дело - в каком-то из дальних уголков мозга прежнего Родни крепко гнездился дух совершенно нового, неизвестного ему человека. Что касается зрения, слуха и всех прочих жизненно необходимых атрибутов, - все они принадлежали старому Родни: тому, кто прожил некогда этот теплый осенний день, а новый Родни едва распоряжался малой частичкой его сознания, и был не более чем наблюдателем, вновь и вновь окунающимся в прошлое.
В этом и состояла ирония ситуации. Он избежал бы всех этих страданий, если бы не понимал того, что происходит. Но он понимал, в том-то вся беда даже для него, историка, а не представителя естественных наук, разобраться в этом не составило особого труда. Где-то в будущем люди научились воскрешать прошлое. Ушедшие годы лежат на полках минувшего, как катушки с кинопленкой в фильмотеке. Их нельзя изменить, нельзя смонтировать заново, как кинопленку, но можно заложить в соответствующий проектор и продемонстрировать на каком-то неведомом ему экране. И надо же было тому случиться, что экспериментаторам грядущего приглянулся чем-то именно этот осенний денек его, Родни, жизни, и они теперь крутят и крутят его без конца.
Напряженно обдумывая сложившуюся ситуацию, он уже настолько привык к ней, что ее трагизм потерял первоначальную остроту. Тот день минул тихо, обычно и был благополучно забыт; и вдруг теперь, через много лет, его воскресили заново и поместили среди иных реально существующих вещей. Ушедшие события, даже мысли, вернулись вновь, и только краешком сознания Родни осознавал, что происходит, расценивая это как издевательство над естеством. Ему осточертели, казались насквозь фальшивыми и манерными жесты и поступки, которые он вынужден был повторять в сотый и тысячный раз.
Неужели он всегда был таким самодовольным и напыщенным, как в этот проклятый Богом день? И что случилось позже? Тогда он понятия не имел о том, что ждет его в будущем, само-собой не знал он этого и теперь. Долго ли длилась его счастливая жизнь с Валерией, получила ли признание его новая книжка о феодальном судопроизводстве - вот вопросы, на которые он не находил ответа.
На заднем сиденье автомобиля лежали перчатки Валерии. Родни, не отрывая глаз от дороги, потянулся за ними, уверенным движением, вовсе не соответствующим тому чувству внутреннего бессилия, что постоянно испытывал, положил в ящик. Валерия - жена, бесконечно дорогое ему существо, находилась в столь же незавидном положении, только вот обсудить между собою то, что происходит, они никогда уже не смогут.
Он медленно ехал по Бэндбери-роуд. Как всегда, сосуществовали четыре уровня реальности: внешний мир Оксфорда; абстрагированные мысли и впечатления Родни, наплывавшие по раз и навсегда установленной программе; горькие размышления "затаившегося" Родни; едва заметные лица зрителей, то приближавшиеся, то удалявшиеся без видимой на то причины. Эти четыре уровня иногда смешивались друг с другом в немыслимый коктейль, и тогда Родни казалось, что он окончательно спятил. (Кстати, можно ли сойти с ума, будучи заключенным в оболочку трезвого рассудка? Родни захотелось вдруг попробовать. )
Иногда он улавливал обрывки разговоров публики. Хоть это вносило некоторое разнообразие и отличало один день от второго.
- Ну и чучело! - говорили одни. - Если бы он мог себя видеть...
Другие шептали:
- Видишь ее прическу?
Или:
- Нет, ты посмотри, не могу поверить!
Или:
- Мамочка, что он такое ест, коричневое что-то такое?
Или частенько слышалось:
- Знал бы он, что мы его видим!
Когда он подкатил к колледжу и выключил зажигание, отозвался колокол близстоящего костела. Так, сейчас он встретится с дряхлым профессором в душной аудитории и будет пить с ним какую-то дрянь вместо вина. И, Бог знает в какой раз, будет широко улыбаться - чего не сделаешь ради карьеры. Его мысли галопировали вокруг да около, пытаясь вырваться из жестких рамок. Ох, если бы он мог хоть что-то сделать, этот день уже закончился бы. И наконец пришла бы ночь - последний взрыв хохота зрителей при виде его пижамы и ночной сорочки Валерии - и забытье.
Забытье... длящееся вечность и не более, чем миг. ОНИ перемотают ленту и запустят снова.
Он наслаждался беседой с профессором. Профессор наслаждался беседой с ним. Да, чудесный денек! Нет, что вы, с тех пор он никуда не ездил, когда же это было - еще в прошлом году. Далее следовала фраза, приводившая этих проклятых бездельников в бурный восторг, Родни при всем желании не мог не повторять ее снова и снова:
- Ах, каждый из нас может рассчитывать на бессмертие в той или иной форме.
Ему пришлось это сказать, сказать снова, не заикнувшись, сказать точно так же, как тогда, когда он произнес эти дурацкие слова впервые, сказать теперь, когда пожелание это сбылось, исполнилось столь абсурдным образом. Ах, скорей бы все это кончилось, хоть бы лента у них оборвалась!..
И тут лента и в самом деле оборвалась.
Свет замигал и превратился в мглистое фиолетовое сияние. Температура снизилась до нуля, звуки исчезли. Родни Фурнелл застыл на месте, словно парализованный, с рюмкой вина в правой руке.
Мерцание, фиолетовое сияние, глухота добрались уже и до него. И хотя он чувствовал, что начинает таять, душу всколыхнула вдруг абсолютно абсурдная, безумная, но горячая и всепоглощающая надежда. В мгновение ока "затаившийся" Родни овладел душой и телом Родни "прежнего".
Рюмка вина пропала, словно ее и не было, профессор растворился во тьме. Воцарились мрак и безмолвие. Родни огляделся по сторонам. Это было инстинктивное действие, НЕ ПРЕДУСМОТРЕННОЕ СЦЕНАРИЕМ, Родни не только все еще жил, но и обрел вдруг свободу.
Мыльный пузырь XX века лопнул, и Родни очутился в будущем. Он стоял в самом центре темного помоста. Судя по всему, тут только что взорвалась какая-то штуковина. Над ним нависало нечто вроде стрелы подъемного крана с кабиной на конце и торчащими снизу воронками, из которых клубами валил сизый дым. Сомневаться не приходилось, это и был проектор времени, или как он там назывался, выведенный из строя чем-то вроде короткого замыкания.
Все внимание Родни сосредоточилось на ближайшем окружении. Он с восторгом следил за тем, как среди зрителей ширилась паника. Они орали и толкались, в центре зала разгорелась даже драка. Все зрители, и мужчины и женщины, носили вместо одежды бесформенные прозрачные мешки, окутывавшие их с ног до головы. И они имели наглость смеяться над его пижамой!
Родни осторожно приблизился к краю помоста. Осознание того, что он свободен, ошеломило его на первых порах, он с трудом верил в то, что действительно живет. Затем пришла трезвая мысль: свобода бесценна, вдвойне бесценна после того, что с ним вытворяли! - надо бежать, спасаться. Родни спрыгнул с помоста и помчался к выходу, но притормозил у огромной афиши:
АО с О.О. "ХРОНОАРХЕОЛОГИЯ" предлагает:
ЛИКИ СТОЛЕТИЙ!
ПОСМОТРИ, КАК ЖИЛИ ТВОИ ПРЕДКИ!
УМРЕШЬ СО СМЕХУ, НАБЛЮДАЯ ЗА НИМИ!
И ниже:
ПОДРОБНОСТИ В ПРОСПЕКТЕ!
Сдерживая дрожь в руках, он выхватил один из проспектов, сунул в карман и побежал дальше.
Его догадка относительно ярмарки оказалась верной. Валерия и он сам выступали в балаганном представлении. Везде вокруг возносились гигантские шатры. Между ними бродили люди, сбиваясь в шумные и веселые толпы и не обращая на бегущего Родни особого внимания. Развевались на ветру флаги, откуда-то сверху лилась звонкая приятная музыка, загорались и гасли неоновые буквы огромной рекламы:
ТОЛЬКО С АНТИГРАВОМ СБУДУТСЯ ТВОИ МЕЧТЫ!
Чуть поодаль гигантский плакат зазывал:
ТОЛЬКО У НАС: ЖУТКИЕ ВЕНЕРИАНЕ!
К счастью, вдали показались уже входные ворота. Родни со всех ног помчался к ним, огибая какую-то мощную конструкцию, возле которой стояли в очереди люди, нетерпеливо поглядывая на розовую надпись:
ТОЛЬКО У НАС: ЭРОТИКА В СВОБОДНОМ ПАДЕНИИ!
Кто-то из обслуживающего персонала удивленно вскрикнул и попытался его задержать. Родни припустил еще быстрее. Он, задыхаясь, несся по гладкой, словно атласная лента, дорожке пока не наткнулся на странный предмет в форме ботинка, но величиною с небольшой дом, стоявший на обочине. Он заглянул в окошко - несколько топчанов и ни единой живой души. Родни, не раздумывая, скользнул внутрь и, хрипя рвущимися на части легкими, рухнул на эластичные подушки из пенопласта.
Только теперь у него появилась возможность хоть как-то осмыслить то, что он видел. Итак, спустя века после своей жизни и смерти он оказался в мире супертехники и отъявленного варварства и беззакония. Именно таким, во всяком случае, представлялся ему этот мир. Хотя, каким бы он ни был, хуже того кошмара, в котором он, Родни, только что находился, быть вообще ничего не может. Нет, надо спокойно все это обдумать.
Родни аж подскочил, услышав вдруг рядом чей-то голос. Он крутнул головой, никого поблизости не было.
- Куда прикажете? - снова послышался голос.
- Ты кто? - спросил ошарашенно Родни.
- Автомотор номер 761 к вашим услугам, сэр. Куда прикажете ехать?
- Мы можем уехать отсюда?
- Так точно, сэр.
- Ну так езжай!!!
Ботинок тронулся с места. Мягко, без шума и вибрации. Ярмарка осталась где-то далеко позади, по сторонам бесконечной чередой тянулись приземистые, отстоящие довольно далеко друг от друга здания, возведенные из материала, напоминавшего по виду грубое сукно.
- Ты... Мы едем в деревню? - спросил Родни.
- Мы уже в деревне, сэр. Хотите поехать в город?
- Нет, погоди. А что тут еще есть кроме деревни и города?
- Ничего, если не считать, конечно, моря, сэр.
Родни решил разобраться с этим несколько позже и, инстинктивно обращаясь к пульту контроля в передней части экипажа, спросил:
- Простите за любопытство, вы э... э... робот?
- Так точно, автомотор номер 761, сэр. Я недавно на этой трассе.
Родни вздохнул с облегчением. Он боялся встретиться лицом к лицу с человеком этой безумной эпохи, относительно же механического существа ощущал нечто вроде даже превосходства. Голос робота имел приятный тембр, был чуточку хрипловатым, похожим на голос знакомого преподавателя староанглийского языка в колледже... правда, это было... давно это было...
- Который сейчас год? - спросил он.
- Нулевой цикл 82-й эпохи по новому календарю. Или 2500-й от рождества Христова по старому.
Все подозрения Родни полностью подтвердились, у него не было оснований не верить этому трезвому голосу.
- Спасибо, - сказал он глухо. - А теперь, если позволишь, я немного подумаю.
Раздумья, однако, особой пользы не принесли. Обратиться к властям, если таковые еще тут имеются, полагаясь на их милосердие, - казалось естественным в его положении. Но то, что было естественным в мире XX столетия, будет ли таким же в мире... гм... XXVI века?
- Эй, дружище, Оксфорд еще существует?
- Извините, сэр, что такое Оксфорд?
Сердце Родни кольнула тревога и он поспешно спросил:
- Но мы в Англии, не так ли?
- Да, конечно, сэр. Я уже отыскал Оксфорд в справочнике. Это фабрика космопланов в центральной части страны.
- Едем!
Он сунул руку в карман, вытащил украденный на ярмарке проспект и вгляделся в напечатанный разноцветными буквами текст, надеясь, что тот подскажет решение.
"Акционерное общество с ограниченной ответственностью "ХРОНОАРХЕОЛОГИЯ" предлагает серию ошеломляющих путешествий в прошлое.
День из жизни:
1. Динозаврихи и ее детенышей;
2. Философа Сократа и его т. н. учеников;
3. Жителя Лондона времени Стюартов;
4. Влюбленного преподавателя XX века.
Подлинность гарантирована! Никаких сокращений!
На великолепном 4Д и не требует стерео!"
Родни, уязвленный характеристикой собственной особы, злобно смял проспект в комок. Он с горечью думал об иных людях его эпохи, которым приходится безропотно сносить столь скандальное издевательство в ярмарочных балаганах по всему этому свету. Когда горечь оскорбленного самолюбия несколько притупилась, вновь взяло верх любопытство. Он разгладил на колене странички проспекта и прочитал короткое описание процедуры, которая "перенесет вас в любую эпоху". Под заголовком: "Это феноменально и невероятно!" было напечатано следующее:
"Подобно тому, как антигравитация возносит человека в направлении, противоположном действию земного притяжения, так и хронощуп может устремить аппарат против течения времени и послать его в прошлое сквозь погрузившиеся во мрак столетия. Управляя им из настоящего, можно выхватить некий строго определенный кусочек прошлого и развернуть его - без ведома людей, оказавшихся внутри, - перед вашими глазами. Понятно, что столь сложная операция требует невероятных, просто фантастических капиталовло... "
- Эй, парень! - прохрипел Родни. - Что тебе известно об этой истории с выхватыванием прошлого?
- Не более того, что приходилось слышать, сэр.
- Что ты имеешь в виду?
- В меня вмонтирован блок сбора информации, это, в основном, касается информации, относящейся непосредственно к моей служебной деятельности, однако случается иногда почерпнуть то или иное из разговора пассажиров - это тоже накапливается в памяти...
- Тогда скажи, могут ли люди путешествовать в прошлое?
Они мчались мимо безмолвных и угрюмых зданий. Родни ждал ответа, нетерпеливо постукивая пальцами по сиденью.
- В прошлое путешествуют только машины. Люди не могут жить вспять.
Родни показалось, что прямо под его ногами разверзлась бездна, он сполз с сиденья, обхватил его руками и горько заплакал. Автомат молчал, подобная ситуация не предусматривалась его программой.
Родни, наконец, справился с отчаянием, вытер слезы рукавом - рукавом лучшего своего костюма - и взгромоздился вновь на сиденье. Приказав роботу ехать прямиком к зданию дирекции "Хроноархеологии", он опять погрузился в угрюмые раздумья. Только в дирекции компании, использующей это дьявольское изобретение, могут отыскаться люди, которые сумеют - если захотят - вернуть его в прошлое. Его передернуло при одной мысли о том, что придется говорить с кем-то из людей этого прагматичного, бездушного, насквозь аморального века. Он попытался изгнать ее из головы и сосредоточился на воспоминаниях о мире и спокойствии, царивших в том прошлом, из которого его воскресили. Ах, увидеть бы снова Оксфорд, увидеть Валерию... Милая, дорогая Валерия... Помогут ли ему в "Хроноархеологии"? А ЧТО, ЕСЛИ ЭТИ, НА ЯРМАРКЕ, ОТРЕМОНТИРУЮТ СВОЮ САТАНИНСКУЮ АППАРАТУРУ ДО ТОГО, КАК ОН ПОПАДЕТ В ДИРЕКЦИЮ? Он даже подумать боялся о том, что тогда случится.
- Быстрее! - крикнул Родни.
Редко разбросанные здания слились в сплошную стену.
- Быстрее!
Стена превратилась в серую мглу.
- Мы достигли значения 2, 3 по шкале Маха, - спокойно сообщил робот-водитель.
- Еще быстрее!!!
Мгла обратилась в сплошной рев.
- Сейчас разобьемся, сэр.
И они разбились. Мрак - абсолютный и милосердный.
Взвизгнули и заскрипели пружины кровати, мрак рассеялся, Родни проснулся. Из ванной комнаты доносилось жужжание электробритвы - сын уже встал...
Никогда в жизни
Взвизгнули и заскрипели пружины кровати, мрак рассеялся, Родни Фурнелл окончательно проснулся. Из расположенной поблизости ванной комнаты доносилось жужжание электробритвы - сын уже встал. Соседняя кровать была пуста: Валерия, жена Родни, тоже поднялась раньше. Родни, испытывая некоторое чувство вины, спустил ноги на пол и неуклюже потянулся, пытаясь распрямить позвоночник. Эх, молодость! Теперь, когда она уходит, надо умело использовать хотя бы то, что от нее осталось. Он пошевелил пальцами ног.
В этот момент зрители впервые разразились хохотом.
Пока Родни облачался в парадный костюм, кукушка часов Валерии прокуковала девять раз, следом сардонически отозвались куранты его позолоченного бронзового хронометра. Когда он появился в дверях уютной кухоньки, Валерия и Джимми (Родни всегда называл своего единственного сына уменьшительным именем) уже доедали кукурузные хлопья.
Тут последовал очередной взрыв хохота, вызванный представшей перед зрителями картинкой старомодного быта, характерной для XX столетия.
- Доброе утро, дорогие мои! Прекрасная погода! - радостно воскликнул Родни, целуя Валерию в лоб.
Действительно, лучи сентябрьского солнца уже успели пробиться сквозь влажную мглу, а 46-летний мужчина всегда инстинктивно старается вооружиться оптимизмом, встречаясь с женой, которая моложе его на целых пятнадцать лет.
Зрительская аудитория просто обожает следить за тем, как они едят, и ревет от восторга, когда кто-нибудь из них использует особые приспособления - электрический тостер, чайник, щипчики для сахара.
Валерия была, как всегда, свежа и обаятельна. Сын одел спортивную рубашку и вел себя с мачехой подчеркнуто любезно и учтиво. Ему уже стукнуло 19, он был неотразимо красив и безукоризненно вежлив. Джимми уже поделился по-дружески с Валерией утренней газетой, и они теперь оживленно болтали о театре и каких-то новых книжках. Родни время от времени подключался к разговору, когда речь заходила о книжках, ему знакомых. Вбив себе в голову, что жене неприятно видеть его в очках, он воздерживался от чтения за завтраком.
Зато, когда он позже, уже в своем кабинете, заложил очки на нос, зрители покатились со смеху. Ах, как же ненавидел он этих зевак! Он отдал бы душу за возможность хотя бы бровью повести в знак безграничного к ним презрения!
День лениво влачился по накатанной колее, точно так же, как тысячи предыдущих, не отличаясь от них ни на йоту. И это будет повторяться снова и снова, столь же бессмысленно, как избитая фраза или давным-давно наскучившая мелодия - повторяться на потеху этим идиотам, обступившим их со всех четырех сторон и встречавших радостным гоготом любое их слово и действие.
Вначале все это изумляло и пугало Родни до колик в желудке. Могущественная сила, вытащившая их как бы из гроба, казалась ему чем-то сугубо сверхъестественным. Потом, пообвыкнув, он даже слегка возгордился тем, что эти мудрые существа выбрали для показа именно его день, эксгумировали именно его скромную жизнь. Вскоре, однако, он понял, что гордиться, собственно, нечем, что он не более чем актеришка на каком-то, широко разрекламированном, правда, но все же третьеразрядном представлении какой-то сумасшедшей ярмарки - поставляет развлечение зевакам, а не пищу для размышлений философам.
Родни, обняв Валерию, прошелся с нею по запущенному саду. В южной части Оксфорда стояла прекрасная погода, радио у соседей молчало.
- Так ли уж нужно тебе ехать к этому нудному профессору, дорогой? спросила она.
- Ты же знаешь, что я должен с ним встретиться, - сказал он и, сдерживая раздражение, добавил: - После ленча выберемся куда-нибудь вдвоем: только ты и я.
В этот момент зрители неизменно хихикали, вероятно, выражение "выбраться вдвоем" приобрело в их время оттенок некоторой двузначности. Родни, произнося эту фразу, каждый раз со страхом прислушивался к реакции публики, но ничего изменить не мог - все, что когда-то было сказано и сделано, повторялось без малейших изменений вновь и вновь.
Он элегантно, как ему казалось, поцеловал Валерию (зрители хохотнули) и направился в гараж. Жена вернулась домой - и к Джиму. Он, Родни, никогда не узнает, что там происходило, сколько бы раз ни повторялся этот день. Он догадывался, что сын влюблен в Валерию, и что ей он тоже не безразличен, но ни утвердиться в своих подозрениях, ни опровергнуть их не имел ни малейшей возможности. Оставалось надеяться, что у нее хватит ума предпочесть зрелого опытного мужчину девятнадцатилетнему сопляку. Впрочем, не далее чем полтора года назад о нем писали как "об одном из наиболее многообещающих молодых литературоведов litterae historical".
Родни, конечно, мог бы дойти до колледжа пешком - до него, если идти напрямик, было рукой подать. Однако он, поскольку недавно приобрел машину некоторым образом роскошь при его скромном заработке преподавателя, - решил все же ехать. Публика, естественно, корчилась от смеха, завидев его скромный автомобильчик. Родни протер тряпкой ветровое стекло и, лелея в душе ненависть к зрителям и всем прочим обитателям этого ужасного мира, сел за руль. Странное дело - в каком-то из дальних уголков мозга прежнего Родни крепко гнездился дух совершенно нового, неизвестного ему человека. Что касается зрения, слуха и всех прочих жизненно необходимых атрибутов, - все они принадлежали старому Родни: тому, кто прожил некогда этот теплый осенний день, а новый Родни едва распоряжался малой частичкой его сознания, и был не более чем наблюдателем, вновь и вновь окунающимся в прошлое.
В этом и состояла ирония ситуации. Он избежал бы всех этих страданий, если бы не понимал того, что происходит. Но он понимал, в том-то вся беда даже для него, историка, а не представителя естественных наук, разобраться в этом не составило особого труда. Где-то в будущем люди научились воскрешать прошлое. Ушедшие годы лежат на полках минувшего, как катушки с кинопленкой в фильмотеке. Их нельзя изменить, нельзя смонтировать заново, как кинопленку, но можно заложить в соответствующий проектор и продемонстрировать на каком-то неведомом ему экране. И надо же было тому случиться, что экспериментаторам грядущего приглянулся чем-то именно этот осенний денек его, Родни, жизни, и они теперь крутят и крутят его без конца.
Напряженно обдумывая сложившуюся ситуацию, он уже настолько привык к ней, что ее трагизм потерял первоначальную остроту. Тот день минул тихо, обычно и был благополучно забыт; и вдруг теперь, через много лет, его воскресили заново и поместили среди иных реально существующих вещей. Ушедшие события, даже мысли, вернулись вновь, и только краешком сознания Родни осознавал, что происходит, расценивая это как издевательство над естеством. Ему осточертели, казались насквозь фальшивыми и манерными жесты и поступки, которые он вынужден был повторять в сотый и тысячный раз.
Неужели он всегда был таким самодовольным и напыщенным, как в этот проклятый Богом день? И что случилось позже? Тогда он понятия не имел о том, что ждет его в будущем, само-собой не знал он этого и теперь. Долго ли длилась его счастливая жизнь с Валерией, получила ли признание его новая книжка о феодальном судопроизводстве - вот вопросы, на которые он не находил ответа.
На заднем сиденье автомобиля лежали перчатки Валерии. Родни, не отрывая глаз от дороги, потянулся за ними, уверенным движением, вовсе не соответствующим тому чувству внутреннего бессилия, что постоянно испытывал, положил в ящик. Валерия - жена, бесконечно дорогое ему существо, находилась в столь же незавидном положении, только вот обсудить между собою то, что происходит, они никогда уже не смогут.
Он медленно ехал по Бэндбери-роуд. Как всегда, сосуществовали четыре уровня реальности: внешний мир Оксфорда; абстрагированные мысли и впечатления Родни, наплывавшие по раз и навсегда установленной программе; горькие размышления "затаившегося" Родни; едва заметные лица зрителей, то приближавшиеся, то удалявшиеся без видимой на то причины. Эти четыре уровня иногда смешивались друг с другом в немыслимый коктейль, и тогда Родни казалось, что он окончательно спятил. (Кстати, можно ли сойти с ума, будучи заключенным в оболочку трезвого рассудка? Родни захотелось вдруг попробовать. )
Иногда он улавливал обрывки разговоров публики. Хоть это вносило некоторое разнообразие и отличало один день от второго.
- Ну и чучело! - говорили одни. - Если бы он мог себя видеть...
Другие шептали:
- Видишь ее прическу?
Или:
- Нет, ты посмотри, не могу поверить!
Или:
- Мамочка, что он такое ест, коричневое что-то такое?
Или частенько слышалось:
- Знал бы он, что мы его видим!
Когда он подкатил к колледжу и выключил зажигание, отозвался колокол близстоящего костела. Так, сейчас он встретится с дряхлым профессором в душной аудитории и будет пить с ним какую-то дрянь вместо вина. И, Бог знает в какой раз, будет широко улыбаться - чего не сделаешь ради карьеры. Его мысли галопировали вокруг да около, пытаясь вырваться из жестких рамок. Ох, если бы он мог хоть что-то сделать, этот день уже закончился бы. И наконец пришла бы ночь - последний взрыв хохота зрителей при виде его пижамы и ночной сорочки Валерии - и забытье.
Забытье... длящееся вечность и не более, чем миг. ОНИ перемотают ленту и запустят снова.
Он наслаждался беседой с профессором. Профессор наслаждался беседой с ним. Да, чудесный денек! Нет, что вы, с тех пор он никуда не ездил, когда же это было - еще в прошлом году. Далее следовала фраза, приводившая этих проклятых бездельников в бурный восторг, Родни при всем желании не мог не повторять ее снова и снова:
- Ах, каждый из нас может рассчитывать на бессмертие в той или иной форме.
Ему пришлось это сказать, сказать снова, не заикнувшись, сказать точно так же, как тогда, когда он произнес эти дурацкие слова впервые, сказать теперь, когда пожелание это сбылось, исполнилось столь абсурдным образом. Ах, скорей бы все это кончилось, хоть бы лента у них оборвалась!..
И тут лента и в самом деле оборвалась.
Свет замигал и превратился в мглистое фиолетовое сияние. Температура снизилась до нуля, звуки исчезли. Родни Фурнелл застыл на месте, словно парализованный, с рюмкой вина в правой руке.
Мерцание, фиолетовое сияние, глухота добрались уже и до него. И хотя он чувствовал, что начинает таять, душу всколыхнула вдруг абсолютно абсурдная, безумная, но горячая и всепоглощающая надежда. В мгновение ока "затаившийся" Родни овладел душой и телом Родни "прежнего".
Рюмка вина пропала, словно ее и не было, профессор растворился во тьме. Воцарились мрак и безмолвие. Родни огляделся по сторонам. Это было инстинктивное действие, НЕ ПРЕДУСМОТРЕННОЕ СЦЕНАРИЕМ, Родни не только все еще жил, но и обрел вдруг свободу.
Мыльный пузырь XX века лопнул, и Родни очутился в будущем. Он стоял в самом центре темного помоста. Судя по всему, тут только что взорвалась какая-то штуковина. Над ним нависало нечто вроде стрелы подъемного крана с кабиной на конце и торчащими снизу воронками, из которых клубами валил сизый дым. Сомневаться не приходилось, это и был проектор времени, или как он там назывался, выведенный из строя чем-то вроде короткого замыкания.
Все внимание Родни сосредоточилось на ближайшем окружении. Он с восторгом следил за тем, как среди зрителей ширилась паника. Они орали и толкались, в центре зала разгорелась даже драка. Все зрители, и мужчины и женщины, носили вместо одежды бесформенные прозрачные мешки, окутывавшие их с ног до головы. И они имели наглость смеяться над его пижамой!
Родни осторожно приблизился к краю помоста. Осознание того, что он свободен, ошеломило его на первых порах, он с трудом верил в то, что действительно живет. Затем пришла трезвая мысль: свобода бесценна, вдвойне бесценна после того, что с ним вытворяли! - надо бежать, спасаться. Родни спрыгнул с помоста и помчался к выходу, но притормозил у огромной афиши:
АО с О.О. "ХРОНОАРХЕОЛОГИЯ" предлагает:
ЛИКИ СТОЛЕТИЙ!
ПОСМОТРИ, КАК ЖИЛИ ТВОИ ПРЕДКИ!
УМРЕШЬ СО СМЕХУ, НАБЛЮДАЯ ЗА НИМИ!
И ниже:
ПОДРОБНОСТИ В ПРОСПЕКТЕ!
Сдерживая дрожь в руках, он выхватил один из проспектов, сунул в карман и побежал дальше.
Его догадка относительно ярмарки оказалась верной. Валерия и он сам выступали в балаганном представлении. Везде вокруг возносились гигантские шатры. Между ними бродили люди, сбиваясь в шумные и веселые толпы и не обращая на бегущего Родни особого внимания. Развевались на ветру флаги, откуда-то сверху лилась звонкая приятная музыка, загорались и гасли неоновые буквы огромной рекламы:
ТОЛЬКО С АНТИГРАВОМ СБУДУТСЯ ТВОИ МЕЧТЫ!
Чуть поодаль гигантский плакат зазывал:
ТОЛЬКО У НАС: ЖУТКИЕ ВЕНЕРИАНЕ!
К счастью, вдали показались уже входные ворота. Родни со всех ног помчался к ним, огибая какую-то мощную конструкцию, возле которой стояли в очереди люди, нетерпеливо поглядывая на розовую надпись:
ТОЛЬКО У НАС: ЭРОТИКА В СВОБОДНОМ ПАДЕНИИ!
Кто-то из обслуживающего персонала удивленно вскрикнул и попытался его задержать. Родни припустил еще быстрее. Он, задыхаясь, несся по гладкой, словно атласная лента, дорожке пока не наткнулся на странный предмет в форме ботинка, но величиною с небольшой дом, стоявший на обочине. Он заглянул в окошко - несколько топчанов и ни единой живой души. Родни, не раздумывая, скользнул внутрь и, хрипя рвущимися на части легкими, рухнул на эластичные подушки из пенопласта.
Только теперь у него появилась возможность хоть как-то осмыслить то, что он видел. Итак, спустя века после своей жизни и смерти он оказался в мире супертехники и отъявленного варварства и беззакония. Именно таким, во всяком случае, представлялся ему этот мир. Хотя, каким бы он ни был, хуже того кошмара, в котором он, Родни, только что находился, быть вообще ничего не может. Нет, надо спокойно все это обдумать.
Родни аж подскочил, услышав вдруг рядом чей-то голос. Он крутнул головой, никого поблизости не было.
- Куда прикажете? - снова послышался голос.
- Ты кто? - спросил ошарашенно Родни.
- Автомотор номер 761 к вашим услугам, сэр. Куда прикажете ехать?
- Мы можем уехать отсюда?
- Так точно, сэр.
- Ну так езжай!!!
Ботинок тронулся с места. Мягко, без шума и вибрации. Ярмарка осталась где-то далеко позади, по сторонам бесконечной чередой тянулись приземистые, отстоящие довольно далеко друг от друга здания, возведенные из материала, напоминавшего по виду грубое сукно.
- Ты... Мы едем в деревню? - спросил Родни.
- Мы уже в деревне, сэр. Хотите поехать в город?
- Нет, погоди. А что тут еще есть кроме деревни и города?
- Ничего, если не считать, конечно, моря, сэр.
Родни решил разобраться с этим несколько позже и, инстинктивно обращаясь к пульту контроля в передней части экипажа, спросил:
- Простите за любопытство, вы э... э... робот?
- Так точно, автомотор номер 761, сэр. Я недавно на этой трассе.
Родни вздохнул с облегчением. Он боялся встретиться лицом к лицу с человеком этой безумной эпохи, относительно же механического существа ощущал нечто вроде даже превосходства. Голос робота имел приятный тембр, был чуточку хрипловатым, похожим на голос знакомого преподавателя староанглийского языка в колледже... правда, это было... давно это было...
- Который сейчас год? - спросил он.
- Нулевой цикл 82-й эпохи по новому календарю. Или 2500-й от рождества Христова по старому.
Все подозрения Родни полностью подтвердились, у него не было оснований не верить этому трезвому голосу.
- Спасибо, - сказал он глухо. - А теперь, если позволишь, я немного подумаю.
Раздумья, однако, особой пользы не принесли. Обратиться к властям, если таковые еще тут имеются, полагаясь на их милосердие, - казалось естественным в его положении. Но то, что было естественным в мире XX столетия, будет ли таким же в мире... гм... XXVI века?
- Эй, дружище, Оксфорд еще существует?
- Извините, сэр, что такое Оксфорд?
Сердце Родни кольнула тревога и он поспешно спросил:
- Но мы в Англии, не так ли?
- Да, конечно, сэр. Я уже отыскал Оксфорд в справочнике. Это фабрика космопланов в центральной части страны.
- Едем!
Он сунул руку в карман, вытащил украденный на ярмарке проспект и вгляделся в напечатанный разноцветными буквами текст, надеясь, что тот подскажет решение.
"Акционерное общество с ограниченной ответственностью "ХРОНОАРХЕОЛОГИЯ" предлагает серию ошеломляющих путешествий в прошлое.
День из жизни:
1. Динозаврихи и ее детенышей;
2. Философа Сократа и его т. н. учеников;
3. Жителя Лондона времени Стюартов;
4. Влюбленного преподавателя XX века.
Подлинность гарантирована! Никаких сокращений!
На великолепном 4Д и не требует стерео!"
Родни, уязвленный характеристикой собственной особы, злобно смял проспект в комок. Он с горечью думал об иных людях его эпохи, которым приходится безропотно сносить столь скандальное издевательство в ярмарочных балаганах по всему этому свету. Когда горечь оскорбленного самолюбия несколько притупилась, вновь взяло верх любопытство. Он разгладил на колене странички проспекта и прочитал короткое описание процедуры, которая "перенесет вас в любую эпоху". Под заголовком: "Это феноменально и невероятно!" было напечатано следующее:
"Подобно тому, как антигравитация возносит человека в направлении, противоположном действию земного притяжения, так и хронощуп может устремить аппарат против течения времени и послать его в прошлое сквозь погрузившиеся во мрак столетия. Управляя им из настоящего, можно выхватить некий строго определенный кусочек прошлого и развернуть его - без ведома людей, оказавшихся внутри, - перед вашими глазами. Понятно, что столь сложная операция требует невероятных, просто фантастических капиталовло... "
- Эй, парень! - прохрипел Родни. - Что тебе известно об этой истории с выхватыванием прошлого?
- Не более того, что приходилось слышать, сэр.
- Что ты имеешь в виду?
- В меня вмонтирован блок сбора информации, это, в основном, касается информации, относящейся непосредственно к моей служебной деятельности, однако случается иногда почерпнуть то или иное из разговора пассажиров - это тоже накапливается в памяти...
- Тогда скажи, могут ли люди путешествовать в прошлое?
Они мчались мимо безмолвных и угрюмых зданий. Родни ждал ответа, нетерпеливо постукивая пальцами по сиденью.
- В прошлое путешествуют только машины. Люди не могут жить вспять.
Родни показалось, что прямо под его ногами разверзлась бездна, он сполз с сиденья, обхватил его руками и горько заплакал. Автомат молчал, подобная ситуация не предусматривалась его программой.
Родни, наконец, справился с отчаянием, вытер слезы рукавом - рукавом лучшего своего костюма - и взгромоздился вновь на сиденье. Приказав роботу ехать прямиком к зданию дирекции "Хроноархеологии", он опять погрузился в угрюмые раздумья. Только в дирекции компании, использующей это дьявольское изобретение, могут отыскаться люди, которые сумеют - если захотят - вернуть его в прошлое. Его передернуло при одной мысли о том, что придется говорить с кем-то из людей этого прагматичного, бездушного, насквозь аморального века. Он попытался изгнать ее из головы и сосредоточился на воспоминаниях о мире и спокойствии, царивших в том прошлом, из которого его воскресили. Ах, увидеть бы снова Оксфорд, увидеть Валерию... Милая, дорогая Валерия... Помогут ли ему в "Хроноархеологии"? А ЧТО, ЕСЛИ ЭТИ, НА ЯРМАРКЕ, ОТРЕМОНТИРУЮТ СВОЮ САТАНИНСКУЮ АППАРАТУРУ ДО ТОГО, КАК ОН ПОПАДЕТ В ДИРЕКЦИЮ? Он даже подумать боялся о том, что тогда случится.
- Быстрее! - крикнул Родни.
Редко разбросанные здания слились в сплошную стену.
- Быстрее!
Стена превратилась в серую мглу.
- Мы достигли значения 2, 3 по шкале Маха, - спокойно сообщил робот-водитель.
- Еще быстрее!!!
Мгла обратилась в сплошной рев.
- Сейчас разобьемся, сэр.
И они разбились. Мрак - абсолютный и милосердный.
Взвизгнули и заскрипели пружины кровати, мрак рассеялся, Родни проснулся. Из ванной комнаты доносилось жужжание электробритвы - сын уже встал...