Павел Байков. Дословная тишина. Книга стихов

Павел Байков
Дословная тишина. Книга стихов

Серебронза

Снаружи: шум буквальный – искрами в лицо…

   Снаружи: шум буквальный – искрами в лицо,
   сквозь кожу обжигает слепки представлений
   в сознании, звуча к началам нервных окончаний.
 
   Внутри: по краю света вырванные вплавь
   слова на ощупь выбираются из шума,
   сбиваясь в текст (но не с пути, не с ритма в стадо – в стаю!).
 
   Тельцами шелестит читательская кровь…
   Ещё раз сделал то, что в позапрошлом было
   единым целым: в космосе – ни полночи, ни полдня…

Когда сознанье сузится…

   Когда сознанье сузится
   До ниточки вперёд —
   Пройдёт по телу музыка
   И человек умрёт.
 
   Но человек останется
   Просунутым во тьму,
   Где пустота под пальцами
   Шевелится к нему.
 
   Тогда с ладоней линии
   Сойдут на раз, два, три…
   И человечек глиняный
   Рассыплется внутри.

Десять заповедей в коме…

   Десять заповедей в коме,
   Тускло лампочка горит.
   Человек в прошедшем доме
   Что-то искоса мудрит.
 
   Выдвигаясь из размеров,
   Воздух крошится в ночи.
   За чертой небесной сферы
   Человек ползком молчит.
 
   Лишь внутри себя встречая
   Слаборазвитый рассвет,
   Он злословит в чашку чая
   На бесследном склоне лет.

Она в меня подумала…

   Она в меня подумала,
   Что станет мне женой.
   И грянули под куполом
   Оркестры в мир иной.
 
   И высыпались правила
   Шипами на паркет,
   А я сидел и вздрагивал
   На каждом бугорке.
 
   Сгорает сумрак заживо,
   Спрессованный в тупик.
   Всё сделанное кажется
   Вчерашним напрямик.

Никому не враг, не друг…

   Никому не враг, не друг,
   Изнутри подпиленный,
   Человек с лицом вокруг
   Обнажил извилины.
 
   Округляясь до нуля
   В бесконечность выстрела,
   Из лица глаза скулят
   Без пяти – осмысленно…
 
   Жизнь по скошенной траве
   В небо перечёркнута —
   Завалился белый свет
   За подкладку чёрного.

Когда Минувшее столкнулось…

   Когда Минувшее столкнулось
   Лоб в лоб с просроченным Грядущим —
   Над человеком кровь сгустилась.
   И человек, влетев случайно
   В остановившееся время,
   Моргает головой просторной.
   (В кастрюле хруст его извилин).
 
   Он вспоминает из кармана,
   Как, сидя в бой на унитазе,
   До нитки проигравшись в прятки
   И рассыпаясь на квадраты —
   Он выключил себя снаружи,
   Потом задул свечу внутри.
 
   Теперь на все замки открытый,
   Став человеком из огрызков,
   Он лёжа правит бал на сцене,
   Играя первую похлёбку
   В анатомическом театре.
   Его душа бежит по трубам
   Рыгая на ходу подмёткой,
   Ручей членораздельной речи
   Стекает на пол из затылка.
 
   Над ним патологоанатом
   Склонился с хохотом печальным,
   Разглядывая по спирали
   Бесценную работу смерти.
   Вокруг отвисли чьи-то лица,
   Глазами собираясь в точку,
   Вникая с разворота в тему:
   Причина смерти человека.
 
   За окнами осенний вечер.
   Потусторонний город…
    Вечность…
   Спросонья сумеречной пеной,
   Покрылся воздух изнутри.
 
   А где-то рядом во Вселенной,
   Под сводом внеземной зари,
   На основании ребёнка,
   Забыв размерами про стыд,
   Мечтают двое перепонкой,
   Подробно воя на кусты.

Настроенье моё чудесное…

   Настроенье моё чудесное,
   В ухе заснула блоха.
   Обои рваные, тесные,
   В подушку набита труха.
 
   И за нос меня гномы дёргают…
   Зачем, всё же, я живу:
   Чтоб шкаф двигать в бездну чёрную
   И в этом лежать шкафу?

Смеркалось. Мысли лезли к потолку…

   Смеркалось. Мысли лезли к потолку.
   Вращался обруч кровеносного пейзажа.
   На свежем мертвеце играла в карты стража,
   Накладывая скуку на тоску.
 
   Кто застрелил Байкова под шумок,
   А после в рану вполз и притворился пулей?
   Под полицейскими задами выли стулья,
   А тело мысленно просилось в морг.
 
   Душа качалась на своих ветвях,
   Убийца корчил рожи ей, дыша чуть слышно.
   На письменном столе лежал Байков остывший,
   Герой сюжета в криминальных новостях.

Висит отточенное – небо слышится…

   Висит отточенное – небо слышится.
   Сидит откормленное – руки падают.
   Стоит открытое…
   Ничто не движется в метро каменных лиц.
 
   Кричат закрытые рты – их нет.
   В глазах гнездятся птицы —
    не становись в очередь.
   Неслышим-Невидим встал:
   «Тсс-ссс… Остановка Серых Мышей!..»

У живого за хвост человека…

   У живого за хвост человека
   Скособочено время внутри:
   Из пустого кармана – с разбега,
   Он глядит сразу нб две зари.
 
   А в прокуренном сердце иголка
   Отдаётся ногами вперёд.
   Время тянется быстро. Как долго
   Жить осталось в искусственный лёд?
 
   Над землёй разрастаются солнца —
   Сыном, Духом Святым и Отцом,
   Где на множество маленьких порций
   Нарезается время свинцом.

Душа от тела отрывает кровь…

   Душа от тела отрывает кровь —
   Ей влага зрячая разумней после тела.
   Сухая глина возвратится вновь,
   Туда, откуда свыше прилетела.
 
   Оттуда осень кажется весной,
   Там свет по кубикам возводится в квадраты,
   Туда проснётся то, что было мной,
   Без имени и сумеречной даты.

Юный Боже лесных фотографий…

   Юный Боже лесных фотографий
   Трепет сферы воздушных девичеств
   Принимал как свою бесконечность.
   Полыхающим снегом окутан,
   Он разбитые чаши событий
   Наполнял отражением мёда.
 
   Внутривенное солнце в зените —
   Время выхода в собственный космос,
   Изразцовое время2 (в квадрате),
   Где в растительном омуте текста
   Обитает загробная рыба,
   Как сестра без сестры и без брата.
 
   Отрываясь от берега ночи
   На исходе бессонницы летней,
   Принимая свою бесконечность,
   Я смотрел на полярные звёзды,
   Как рассвет отделялся от волка,
   Обнаженного кровью оленьей.

Полнолуние молится в сторону сонной артерии…

   Полнолуние молится в сторону сонной артерии.
   Вниз словами шевелится книжная пыль эзотерики.
   Заколочена кровь. Заживает Второе Пришествие.
   Утопая в часах, друг за друга цепляются шйстерни.
 
   Время ходит е-два – е-четыре за линию вечности.
   Храм от света отрезан горящими в золото свечками.
   Осыпается дно. На зубах сокровенное крошево.
   Затекают конечности в щели дальнейшего прошлого.
 
   Я учился любить на живых организмах по полочкам.
   Занимался огнём, проходя курс ранений осколочных.
   Закрывался в глаза. Выживал из ума до последнего.
   О себе сам с собой разговаривал через посредника.
 
   Нет сегодня, нет завтра, нет будущей жизни над пропастью.
   Посторонние мысли приходят священными тропами.
   Проливается боль. Мой клинический ангел беспомощен.
   Полнолуние молится в тонком сиянии облачном.

Болитвы

На меня напала туча…

   На меня напала туча.
   Ну, не туча пусть, вода.
   А вода хоть и трескуча,
   Но не треснет никогда!
 
   Пароход мой под парами —
   Выдох, вдох, пустой гудок.
   Деньги пахнут комарами,
   Улетающими в долг.

Бесконечная вода…

   Бесконечная вода
   Вытекает после смерти
   Из лежащего туда
   В не надписанном конверте.
 
   Отрываются шаги
   От земли в открытый воздух —
   Ты беги, беги, беги
   Через край, пока не поздно.

Не найдя в исподнем счастья…

   Не найдя в исподнем счастья,
   Встав плашмя из-под земли —
   Буду я здоров на части
   Без покойницкой сопли.
 
   А когда меня накормят
   Этой жизнью на века —
   Буду я в разумной форме
   Разлагаться свысока.

Угольки по уголкам…

   Угольки по уголкам
   Тлеют нищему на память:
   Дом, сгоревший в Божий храм,
   Не вернуть и не оставить.
 
   Всё рассчитано дотла.
   Зимний лес под сердцем кружит.
   Жизнь за шиворот прошла,
   Заключённая снаружи.

Никуда и ниоткуда…

   Никуда и ниоткуда,
   От вращенья натощак,
   Бьётся заживо посуда
   С содержимым сообща.
 
   И глядят потом осколки
   Преломляя Божий свет,
   Как проходит век недолгий
   Человеческих котлет.

Под уздцы схожу с ума…

   Алёне Бабанской

   Под уздцы схожу с ума,
   Кем – неведомо – ведомый
   Сквозь лекарственный туман,
   Обнуляющий изломы.
 
   Раздвигая на ходу
   Свет руками, с мёртвой точки
   Я кого-то вниз веду,
   Головой в себя просрочен.

Где-то кровью, где-то потом…

   Где-то кровью, где-то потом,
   Где-то желчью со слезой,
   Протекала в стол работа
   Человека над собой.
 
   Океаны в каплях влаги,
   Отпущение трудов…
   Слиплись буквы на бумаге
   В нечто чёрное без слов.

Сердце бьётся в пустоту…

   Сердце бьётся в пустоту,
   Бьётся с кукольною скукой —
   Сокращённый с корнем стук…
   И в ответ ему ни звука.
 
   Как вести себя туда,
   Где в лицо попутный ветер,
   Где на солнечный удар
   Рассыпаешься в ответе?..

То ли воздух дал осечку…

   То ли воздух дал осечку,
   То ли свет покинул грудь.
   День как утро, ночь как вечер —
   Ни проснуться, ни заснуть.
 
   Время набок покосилось,
   Дождь со снегом за окном.
   Как безвременно красиво
   Слился с кладбищем мой дом.

Я числом иду войной…

   Я числом иду войной
   За пределы суммы тела
   Против стрелки часовой,
   Чтобы кровь не зачерствела.
 
   Лики кончено святых
   Удивлённо смотрят: кто там,
   К ним причисленный под дых,
   С циферблатом бьётся током.

Бесчисленный Байковник

На дне двух лиц, случайно совмещённых…

   Памяти Бобрышевой Т.

   На дне двух лиц, случайно совмещённых,
   Туземец плоскости зеркальных качеств
   Искал единство паруса и ветра,
   Растягиваясь в сумерках движенья…

Мой ослёнок золотистый…

   Моей жене Кате

   Мой ослёнок золотистый
   На нескошенном лугу
   Щиплет солнечные листья
   И не щиплет шелуху.
 
   День из мёда сотворенный
   Расцветает на траве.
   Бродит в платьишке ослёнок
   С хохолком на голове.
 
   А в лесу дремучем волки
   Нагуляли аппетит.
   Тень сердечная на ёлке
   Головою вниз висит.
 
   Сумрак режет по живому,
   Дальше – тёмная вода
   И небес надмирный омут
   Без суда и без следа…
 
   Даль безмолвно зеленеет,
   Травы шепчут-шелестят,
   Что опасностью болеет
   Лес для маленьких ослят.

Тишина блестит очками…

   Тишина блестит очками,
   В небе тёмная луна.
   Здесь сморчками и строчками
   Вся земля заражена.
   Мой русскоязычный лес —
   Здесь я умер, здесь воскрес.
 
   Лик размазан облаками,
   Замерла в полёте мышь.
   Окружённая шагами,
   Ты испуганно молчишь.
   Лес глядит под сердце нам,
   Вырубленный пополам.
 
   Обгоревшая иконка
   По краям – моя вина.
   Нерождённого ребёнка
   Ноша наша дотемна.
   Кольца флейты плавно стелют
   Чужеродных звуков дым.
   И внутри своих петелек,
   Каждый порознь мы сидим.

Ни кола я, ни двора я…

   Памяти Н. С. Байкова

   Ни кола я, ни двора я,
   Не имею, не хочу я.
   Не горюя —
   Не сгорю я.
   У Святого Николая,
   Язвой духа не хворая,
   Я за пазухой ночую.

здесь когда-то были тополя…

   Памяти Т.Ф. Байковой (Антоновой)

   здесь когда-то были тополя
   а теперь советских три рубля
   скользкая тропинка мимо школы
   золотой зимой снег порошковый
   вид во двор из моего окна
   с шестьдесят четвёртого рожна
 
   здесь от малой охты по большой
   среднеохтинский разлом прошёл
   у домов покрой военнопленный
   им по-фински море по колено
   ветер заряжается с невы
   чтобы выбить дурь из головы
 
   я родился в пятьдесят восьмом
   смольнинский тринадцатый роддом
   вышло – две июльских единицы
   так не дай им Бог перекреститься
   два галчонка дома ждут меня
   до свиданья мама это я

Кто-то маленький и сладкий…

   «…не хочу помидорки, хочу лучка!»

Сказала Катя Бай-Го-Фу.

   Кто-то маленький и сладкий
   Рос из горькой шоколадки,
   Рос и вдоль, и поперёк
   Без расчётов наперёд.
   Чёрный хлеб, яичко всмятку,
   Чай с вареньицем вприсядку.
   Кукол ангельский улов
   Щебетал из всех углов.
   А слова играли в прятки,
   Рассыпались в беспорядке
   Из улыбок всем и вся
   Смехом по полу скользя.