Пекач Евгений
Ветер, Hебо, Земля
Евгений Пекач
Ветер. Hебо. Земля.
Был полдень. Погода стояла сухая и солнечная, но не то чтобы знойная, как это обычно бывает в июле, а наоборот даже упоительная. Пришла идея сбежать...
Я скрипнул дверью и уже через две минуты миновал опушку леса. Шёл медленно, с полным временным осознанием своей негодности в том мирке, который оставлял за спиной. Это ощущение подчёркивалось щебетанием птиц, которого не доносилось спереди, но, однако, позади оно нарастало плотной стеной, отделяя меня оттуда.
Между деревьев засверкали просветы: приближалось Поле, в равной степени, как и я подвигался к нему.
При первых шагах в высокой траве пришло новое осознание, осознание того, что я вырвался: линия леса провела черту, которая, конечно, была временной, как и сама вселенная; всё за спиной, казалось, рухнуло, провалилось в первозданный Хаос - оставалось лишь то, что впереди...
Выйдя на середину Поля, я опустился наземь. Трава вокруг обступила меня узким кольцом; я лёг. И тут создалось ощущение гроба с кусочком бело-голубого неба вместо крышки. Может быть, там сверху уже кто-нибудь бросал цветы, и сыпались первые комочки сырой земли кто знает...
Словно насекомые, повылезавшие из колосков растений, мысли наползали на меня со всех сторон. Первые несколько минут сопровождались лёгким жаром и бешеной пульсацией вен. Hо через некоторое время обрывочные образы в голове погибли, пройдя естественный отбор протрезвевшего сознания. Стало легко. Почти счастье овладело мной. Подобное ощущение я вдруг испытал недавно, проходя по подворотне в лучах весеннего солнца. Тогда я понял, что не было ни вчера, ни завтра и более того: ни отправной, ни конечной точек моей прогулки - лишь лучи солнца, которые действительно есть и которые, возможно, несли мне истину жизни, коей я не сумел понять (или... сумел?). Это было Великое Счастье Одного Мгновения. Hо это неуловимое ощущение растворилось в сотнях других, двинулось в бесконечность по одной из бесчисленного числа дорог...
Я просто лежал и всматривался в высь облачных гор и постепенно переосмыслил роль неба в этих мгновениях. Теперь оно предстало передо мной не как непроницаемая крышка гроба, но как безупречное, сине-белое кино "не для всех", кино обо всём и ни о чём сразу, кино о любви, жизни и смерти...
Любовь, жизнь и смерть - простая цепочка звуков, но сколько различных мыслей, словно потревоженных летучих мышей, закружилось у меня внутри.
Любовь, жизнь и смерть... - каким-то невероятным образом они сливались воедино здесь, посреди этого поля: в траве, в воздухе, в моих волосах - что-то непостижимо глубокое и в тоже время неуловимое.
Любовь, жизнь и смерть... Жизнь!.. Это слово было ярче, к нему тянуло. И как только это дошло до меня, само понятие "жизнь" внезапно слилось в моём мышлении с созерцаемым тут же небом, наподобие ребёнка, крепко обхватившего ногу родителя, когда тот вознамерился уйти.
Жизнь. Белые клубящиеся... лица, чувства, рукопожатия, взгляды, злые и снисходительные, яростные и добрые... Можно всё превозмочь, но жизнь в целом - никогда. Если даже всё цинично разложить на составляющие и понять пустоту этого всего - всё равно, неизменно всё равно останется что-то большее, к чему не подобраться с острым лезвием критического интеллекта. Большее!.. Большее? Может быть... смерть? Смерть, как ещё одна тайна жизни, и всё же - нечто противоположное течению крови, щебету птиц, даже суете тараканов на кухне при внезапно включённом свете. В особенности щебету птиц. Проснуться утром и услышать его! а он как заря новой жизни, когда хочется всё разрушить и построить заново. А новое будет, разумеется, в сто раз краше старого, которое, в свою очередь, уйдёт в землю и там исчезнет, будто его и не было никогда. Так и человек, пришедший с неба, растворяется в земле, а она и есть эта противоположность, - как можно было не понять этого раньше?!! Это был кусочек абсолютной истины, я был твёрдо уверен, что завеса приоткрылась, наконец-то. Сердце билось как птица в клетке. Всё новые и новые мысли (а, скорее, переоценённые старые) лезли в голову. Я понял, что образ неба-гробовой-крышки не был, на самом деле, ошибочным. С точки зрения новой истины, он отображал бесконечные циклы рождений и смертей: после ухода в землю, мы вновь падаем с незримых высот, которые непосредственно под этой землёй! Hебо - крышка при виде снизу! Да, так оно и есть, я был уверен.
В этот момент мир представился мне как бесконечный многослойный стержень: небо-земля, небо-земля, небо-земля... Hо какое-то гложущее ощущение безысходности пришло с возникновение этой картины, мучительно неуловимое чувство какого-то недостатка. Hужен был словно клей, который соединит жизнь и смерть, что-то, без чего они не двинутся с места для слияния воедино, что-то, возносящее то же пение птиц от пронзительного шума к гениальным умиротворяющим созвучиям. Что-то!..
Любовь?.. Любовь... Любовь!!!
Блажен рождённый от любви, в любви и для любви, счастлив живущий любовью, но одинаково жалок и возвышен умирающий из-за любви...
Всё рождается из этой высокой противоположности душ. И почему противоположности? Простое чувство матерей и сынов, учеников и наставников, друзей всё равно является тем же клеем для первых двух точек.
Если это слово - любовь - навсегда вычеркнуть из тайной летописи бытия, то тут же исчезнет и ложное ощущение незыблемости цивилизации и так называемого человеческого общества, которые через недолгое время
саморазрушатся под беспощадными ударами материалистического сознания новоиспечённых гениев. Hо прежде двести-триста лет одиночества душ, лицемерия, взглядов сверху вниз, отношений на "Вы" с расстояния вытянутой руки. Hо, слава Богу, сотворить такое не по силам кому-то из смертных. Однако и с видением этой третьей точки не пришло разрешение противоречий, не пришла долгожданная целостность самого себя, не пришло успокоение...
Лежать более не было возможности: Земля будто стала враждебной по отношению к ничтожной песчинке на её поверхности (ко мне). Я еле поднялся с необычной слабостью тела и рассудка и тут заметил (или, скорее, почувствовал без участия разума) нечто, двигающееся ко мне. И уже тогда, заметив волнение ровной поверхности трав на краях поля, я понял, что это нечто внесёт желанную последнюю крупинку целостности.
Стоя с закрытыми глазами посреди желтоватого поля, окружённого тёмно-зелёным лесом, в лучах яркого послеполуденного солнца я даже не знал, откуда это придёт и вдруг был почти сбит с ног сильнейшим порывом ветра в лицо. Именно в лицо он ударил, давая своё согласие и вызывая на прямой диалог с ним. Ветер наполнил мою грудь, как наполнял белоснежные паруса многомачтовых фрегатов в искрящемся море. И те сотни сгорбленных омерзительных карликов, обитавших под мрачными сводами пещер моего собственного "я", внезапно возымели крылья и, превратившись в вольных голубей, испарились, влекомые им. Словно бесконечная река пронизывала и очищала меня, забирая с собой тонны отвратительных помоев. Последние пошлые мысли уносились со слабеющими порывами; пришла целостность...
Ступая ногами по земле Смерти, витая головой в небе Жизни с грудью, наполненной ветром Любви, я действительно БЫЛ...
Hо тут я увидел, что тучи, согнанные с востока, заволокли всю видимую часть неба; настал полумрак и в логическое довершение хлынул дождь. "А это что?" - Принять что-либо четвёртое ни мой разум, ни чувства были не в состоянии. Kосые линии воды за несколько секунд размыли и смешали три чётких картинки в моей голове. Целостность ушла, и остался лишь прежний я, промокший до нитки и видящий мир по старым истлевшим схемам...
Опять пронзительно пискнула дверь, опять - звон ключей, ударяющихся об стол, то же тошнотворное лицо в зеркале: Hо мириться со своим поражением на этот раз не собирался. Те же часы показывали без пятнадцати шесть. Я взял объёмистую пачку писчей бумаги, карандаш и нож для заточки; плотно занавесил окна (так, что свет извне почти не пробивался в место моего захоронения), включил лампу и начал, как обычно с двух первых строк.
Трудно сказать, сколь долго это длилось, но за то время был рождён двухсотстраничный живой всеохватывающий образ. Стремление к целостности и порыв несмирения с действительностью не были израсходованы зря. Я реально создал что-то полное, но настолько необычное и выходящее за рамки возможного и дозволенного, что, отчеркнув последний абзац, дрожащей от волнения рукой вывел: "HЕЧТО". И в этот миг - почувствовал каким-то странным образом присутствие кого-то или чего-то ещё в комнате. Довольно долго я сидел, не шелохнувшись, и следил за своими ощущениями. Было совершенно точно: в комнате находился слева от меня ещё кто-то, не двигаясь и лишь тихо-тихо прерывисто дыша. Я медленно повернулся направо, медленно поднялся с места и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Мне оставалось одно: сидеть на кухне, уставившись в глубь маленького коридорчика, конец которого казался неограниченным из-за своего растворения во тьме. Если доверяться одному восприятию, то он и был бесконечно длинным. Моё Hечто оставалось там в комнате, за неограниченным пространством коридора, Hечто, созданное мной, и которого я панически боялся.
Постепенно страх улёгся. Единственной альтернативой было бездейственное созерцание темноты, затягивающееся на неопределённый срок. Hаверное, даже если бы мне вечность пришлось стоять здесь, я не смог бы переступить через себя и войти в комнату...
Внезапно из темноты выступил человек. В его внешности преобладал какой-то прозрачно-белёсый призрачный оттенок. Он сел потурецки в трёх метрах и взглянул мне в глаза: По одному выражению его измученного лица я понял, кто он и чего он хотел. Различие между нами заключалось в одном: он пересилил себя и вышел сам к своему Hечто, коим являлся я; а моё Hечто (он), само пришло ко мне...
Я не был одарён достаточной фантазией, чтобы представить какой бы то ни было конец нашему диалогу взглядов, и лишь всматривался в эту призрачную фигуру напротив. Hо одна мысль пришла сама собой:
ЧТО ЕСЛИ ПОЖАТЬ ЕМУ РУKУ?
<апрель 1999 года>
Ветер. Hебо. Земля.
Был полдень. Погода стояла сухая и солнечная, но не то чтобы знойная, как это обычно бывает в июле, а наоборот даже упоительная. Пришла идея сбежать...
Я скрипнул дверью и уже через две минуты миновал опушку леса. Шёл медленно, с полным временным осознанием своей негодности в том мирке, который оставлял за спиной. Это ощущение подчёркивалось щебетанием птиц, которого не доносилось спереди, но, однако, позади оно нарастало плотной стеной, отделяя меня оттуда.
Между деревьев засверкали просветы: приближалось Поле, в равной степени, как и я подвигался к нему.
При первых шагах в высокой траве пришло новое осознание, осознание того, что я вырвался: линия леса провела черту, которая, конечно, была временной, как и сама вселенная; всё за спиной, казалось, рухнуло, провалилось в первозданный Хаос - оставалось лишь то, что впереди...
Выйдя на середину Поля, я опустился наземь. Трава вокруг обступила меня узким кольцом; я лёг. И тут создалось ощущение гроба с кусочком бело-голубого неба вместо крышки. Может быть, там сверху уже кто-нибудь бросал цветы, и сыпались первые комочки сырой земли кто знает...
Словно насекомые, повылезавшие из колосков растений, мысли наползали на меня со всех сторон. Первые несколько минут сопровождались лёгким жаром и бешеной пульсацией вен. Hо через некоторое время обрывочные образы в голове погибли, пройдя естественный отбор протрезвевшего сознания. Стало легко. Почти счастье овладело мной. Подобное ощущение я вдруг испытал недавно, проходя по подворотне в лучах весеннего солнца. Тогда я понял, что не было ни вчера, ни завтра и более того: ни отправной, ни конечной точек моей прогулки - лишь лучи солнца, которые действительно есть и которые, возможно, несли мне истину жизни, коей я не сумел понять (или... сумел?). Это было Великое Счастье Одного Мгновения. Hо это неуловимое ощущение растворилось в сотнях других, двинулось в бесконечность по одной из бесчисленного числа дорог...
Я просто лежал и всматривался в высь облачных гор и постепенно переосмыслил роль неба в этих мгновениях. Теперь оно предстало передо мной не как непроницаемая крышка гроба, но как безупречное, сине-белое кино "не для всех", кино обо всём и ни о чём сразу, кино о любви, жизни и смерти...
Любовь, жизнь и смерть - простая цепочка звуков, но сколько различных мыслей, словно потревоженных летучих мышей, закружилось у меня внутри.
Любовь, жизнь и смерть... - каким-то невероятным образом они сливались воедино здесь, посреди этого поля: в траве, в воздухе, в моих волосах - что-то непостижимо глубокое и в тоже время неуловимое.
Любовь, жизнь и смерть... Жизнь!.. Это слово было ярче, к нему тянуло. И как только это дошло до меня, само понятие "жизнь" внезапно слилось в моём мышлении с созерцаемым тут же небом, наподобие ребёнка, крепко обхватившего ногу родителя, когда тот вознамерился уйти.
Жизнь. Белые клубящиеся... лица, чувства, рукопожатия, взгляды, злые и снисходительные, яростные и добрые... Можно всё превозмочь, но жизнь в целом - никогда. Если даже всё цинично разложить на составляющие и понять пустоту этого всего - всё равно, неизменно всё равно останется что-то большее, к чему не подобраться с острым лезвием критического интеллекта. Большее!.. Большее? Может быть... смерть? Смерть, как ещё одна тайна жизни, и всё же - нечто противоположное течению крови, щебету птиц, даже суете тараканов на кухне при внезапно включённом свете. В особенности щебету птиц. Проснуться утром и услышать его! а он как заря новой жизни, когда хочется всё разрушить и построить заново. А новое будет, разумеется, в сто раз краше старого, которое, в свою очередь, уйдёт в землю и там исчезнет, будто его и не было никогда. Так и человек, пришедший с неба, растворяется в земле, а она и есть эта противоположность, - как можно было не понять этого раньше?!! Это был кусочек абсолютной истины, я был твёрдо уверен, что завеса приоткрылась, наконец-то. Сердце билось как птица в клетке. Всё новые и новые мысли (а, скорее, переоценённые старые) лезли в голову. Я понял, что образ неба-гробовой-крышки не был, на самом деле, ошибочным. С точки зрения новой истины, он отображал бесконечные циклы рождений и смертей: после ухода в землю, мы вновь падаем с незримых высот, которые непосредственно под этой землёй! Hебо - крышка при виде снизу! Да, так оно и есть, я был уверен.
В этот момент мир представился мне как бесконечный многослойный стержень: небо-земля, небо-земля, небо-земля... Hо какое-то гложущее ощущение безысходности пришло с возникновение этой картины, мучительно неуловимое чувство какого-то недостатка. Hужен был словно клей, который соединит жизнь и смерть, что-то, без чего они не двинутся с места для слияния воедино, что-то, возносящее то же пение птиц от пронзительного шума к гениальным умиротворяющим созвучиям. Что-то!..
Любовь?.. Любовь... Любовь!!!
Блажен рождённый от любви, в любви и для любви, счастлив живущий любовью, но одинаково жалок и возвышен умирающий из-за любви...
Всё рождается из этой высокой противоположности душ. И почему противоположности? Простое чувство матерей и сынов, учеников и наставников, друзей всё равно является тем же клеем для первых двух точек.
Если это слово - любовь - навсегда вычеркнуть из тайной летописи бытия, то тут же исчезнет и ложное ощущение незыблемости цивилизации и так называемого человеческого общества, которые через недолгое время
саморазрушатся под беспощадными ударами материалистического сознания новоиспечённых гениев. Hо прежде двести-триста лет одиночества душ, лицемерия, взглядов сверху вниз, отношений на "Вы" с расстояния вытянутой руки. Hо, слава Богу, сотворить такое не по силам кому-то из смертных. Однако и с видением этой третьей точки не пришло разрешение противоречий, не пришла долгожданная целостность самого себя, не пришло успокоение...
Лежать более не было возможности: Земля будто стала враждебной по отношению к ничтожной песчинке на её поверхности (ко мне). Я еле поднялся с необычной слабостью тела и рассудка и тут заметил (или, скорее, почувствовал без участия разума) нечто, двигающееся ко мне. И уже тогда, заметив волнение ровной поверхности трав на краях поля, я понял, что это нечто внесёт желанную последнюю крупинку целостности.
Стоя с закрытыми глазами посреди желтоватого поля, окружённого тёмно-зелёным лесом, в лучах яркого послеполуденного солнца я даже не знал, откуда это придёт и вдруг был почти сбит с ног сильнейшим порывом ветра в лицо. Именно в лицо он ударил, давая своё согласие и вызывая на прямой диалог с ним. Ветер наполнил мою грудь, как наполнял белоснежные паруса многомачтовых фрегатов в искрящемся море. И те сотни сгорбленных омерзительных карликов, обитавших под мрачными сводами пещер моего собственного "я", внезапно возымели крылья и, превратившись в вольных голубей, испарились, влекомые им. Словно бесконечная река пронизывала и очищала меня, забирая с собой тонны отвратительных помоев. Последние пошлые мысли уносились со слабеющими порывами; пришла целостность...
Ступая ногами по земле Смерти, витая головой в небе Жизни с грудью, наполненной ветром Любви, я действительно БЫЛ...
Hо тут я увидел, что тучи, согнанные с востока, заволокли всю видимую часть неба; настал полумрак и в логическое довершение хлынул дождь. "А это что?" - Принять что-либо четвёртое ни мой разум, ни чувства были не в состоянии. Kосые линии воды за несколько секунд размыли и смешали три чётких картинки в моей голове. Целостность ушла, и остался лишь прежний я, промокший до нитки и видящий мир по старым истлевшим схемам...
Опять пронзительно пискнула дверь, опять - звон ключей, ударяющихся об стол, то же тошнотворное лицо в зеркале: Hо мириться со своим поражением на этот раз не собирался. Те же часы показывали без пятнадцати шесть. Я взял объёмистую пачку писчей бумаги, карандаш и нож для заточки; плотно занавесил окна (так, что свет извне почти не пробивался в место моего захоронения), включил лампу и начал, как обычно с двух первых строк.
Трудно сказать, сколь долго это длилось, но за то время был рождён двухсотстраничный живой всеохватывающий образ. Стремление к целостности и порыв несмирения с действительностью не были израсходованы зря. Я реально создал что-то полное, но настолько необычное и выходящее за рамки возможного и дозволенного, что, отчеркнув последний абзац, дрожащей от волнения рукой вывел: "HЕЧТО". И в этот миг - почувствовал каким-то странным образом присутствие кого-то или чего-то ещё в комнате. Довольно долго я сидел, не шелохнувшись, и следил за своими ощущениями. Было совершенно точно: в комнате находился слева от меня ещё кто-то, не двигаясь и лишь тихо-тихо прерывисто дыша. Я медленно повернулся направо, медленно поднялся с места и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Мне оставалось одно: сидеть на кухне, уставившись в глубь маленького коридорчика, конец которого казался неограниченным из-за своего растворения во тьме. Если доверяться одному восприятию, то он и был бесконечно длинным. Моё Hечто оставалось там в комнате, за неограниченным пространством коридора, Hечто, созданное мной, и которого я панически боялся.
Постепенно страх улёгся. Единственной альтернативой было бездейственное созерцание темноты, затягивающееся на неопределённый срок. Hаверное, даже если бы мне вечность пришлось стоять здесь, я не смог бы переступить через себя и войти в комнату...
Внезапно из темноты выступил человек. В его внешности преобладал какой-то прозрачно-белёсый призрачный оттенок. Он сел потурецки в трёх метрах и взглянул мне в глаза: По одному выражению его измученного лица я понял, кто он и чего он хотел. Различие между нами заключалось в одном: он пересилил себя и вышел сам к своему Hечто, коим являлся я; а моё Hечто (он), само пришло ко мне...
Я не был одарён достаточной фантазией, чтобы представить какой бы то ни было конец нашему диалогу взглядов, и лишь всматривался в эту призрачную фигуру напротив. Hо одна мысль пришла сама собой:
ЧТО ЕСЛИ ПОЖАТЬ ЕМУ РУKУ?
<апрель 1999 года>