Людмила Петрушевская
Еду в сад
Одноактная пьеса
© Людмила Петрушевская, 2012
© ООО «Издательство Астрель», 2012
© ООО «Астрель-СПб», оригинал-макет, 2012
© Сергей Козиенко, фото, 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© ООО «Издательство Астрель», 2012
© ООО «Астрель-СПб», оригинал-макет, 2012
© Сергей Козиенко, фото, 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Действующие лица
М.
О.
М. Ну вот. Ты сыта? Будем сейчас пить чай.
О. Чая много не выпьешь.
М. Что?
О. Я говорю, чая много не выпьешь.
М. Это в каком смысле ты говоришь, чая много не выпьешь? А? Ну?
О. Так просто.
М. Полчашки тебе надо? В этом смысле?
О. Налейте, ладно, чашку, чашку. Шутка, шутка.
М. Шутка? В чем эта шутка?
О. Я пошутила.
М. Пошутила. Хорошо. Ну что, будешь пить чай?
О. Чая много не выпьешь.
М. Опять шутка?
Пауза.
У меня пряники есть, даже тортик вафельный остался.
О. Я сладкое не очень обожаю.
М. Не хочешь как хочешь.
О. Я больше обожаю покрепче.
М. Ну сама себе нальешь заварки сколько хочешь. Я ведь все понимаю. Я в курсе насчет заварки. Можешь не скрывать. Вы пили чифирь. Я знаю это.
О. Да, мы одну заварку пили.
М. Но теперь это уже прошло, понимаешь? Все прошло.
О. Когда получалось, то пачку чая на бокал кипятку.
М. Но это же вредно, это на сердце влияет, что ты, Оля.
О. Ну да, начинается колотун (показывает на грудь), в больничку пойдешь, таблетку дадут. Они орут, опять чифирь, ты себе сердце сорвала, больше сюда не шастай.
М. Все это было и кануло в прошлое, Оля. Сейчас уже сердце надо беречь, это важно для дальнейшей жизни. Надо жить уже, Оля. Жизнь – самое прекрасное, что есть у тебя. Ты не умерла, Оля! Это главное.
О. Можно, я буду вас мамой называть? Мама, я говорю тебе большое человеческое спасибо.
М. Мама… Скорей сестра… Ну ладно, ладно. Хорошо, хорошо. Всё, всё.
О. Просто огромное, мама. Вы, мама, меня спасла.
Кланяется, сидя на стуле в позе орла.
М. Это был мой долг, понимаешь? У каждого человека есть свой долг, сказала она. Вот так. И у тебя теперь будет как у всех. Встать вовремя, умыться, одеться и на работу.
О. Ну и что? Все равно спасибо. Никто и никогда обо мне так не думал, как вы.
М. (не слушая). Это долг, и у тебя он должен быть.
О. (не слушая). Я когда получила твое первое письмо…
М. Долг – это совесть, понимаешь? Но об этом потом.
О. (не слушая). Я когда твое первое письмо получила, я просто как с ума сбесилась, бегать начала вокруг столовой. Никто мне не писал…
М. Совесть даже в зачаточном состоянии есть у всех, у каждого. Отсюда муки. Муки совести.
О. Я целовала каждую строчку, понимаешь? Плакала. Кто-то обо мне подумал! Не всё о них! Они получали письма, а я нет!
М. Муки совести. Ты ведь мучилась.
О. Да, ааа, как я мучилась! Не спала. Все думала.
М. А больше всего ты мучилась, что убила. Я знаю.
О. Нет, как раз что еще не убила!
М. Не убила? Ты – не – убила? Ты?
О. Да, я мучилась. Представляла, как его убить. Разрешите твою руку. (Хватает руку М., целует.)
М. (выдирая руку). Ну вот еще. Как раз! Додумалась. Брось, брось. Ты брось тут эти мысли и планы. Ты уже на воле, на во-ле! Мы добились этого. Ура! (Пауза.) Скажи «ура». Ну?
О. Ура?
М. Будь счастлива!
О. Ура? С какого это я подпрыгу буду счастлива? Елы-палы. После всего что со мной эта тварь устроила?
М. Ты на воле, а другие еще сидят.
О. Сидят правильно они. Воровки и мокрушницы. Убийцы. Меня чуть не зарезали.
М. Ты же убила ребенка.
О. А, это. Так это каждый тогда убил ребенка. Кто аборт сделал.
М. Нет! Ты убила ребенка и вынесла его в контейнер!
О. А куда еще, на кладбище нести? Куда? Сказала она.
М. Вот! Вот я и говорю, другие сидят за то же самое, за убийство, за сокрытие, за обман, а ты! Ты теперь спокойно и свободно можешь жить. Всё! Все уже хорошо. С тобой все в ажуре. Ты можешь отдохнуть. Да. Кстати, о сидящих. Теперь у меня следующая проблема. Знаешь, я начала теперь хлопотать об Анджеле.
О. Об Анджелке? Да она мокрушница. Она ведь зарезала! Ну якобы одного там дядьку. Ей дали за соучастие, а убила-то она! Она с самого начала сказала это нам и предупредила. Что кто ее тронет, она воткнет в глаз ночью стеклышко. Прячет стеклышко где-то на зоне. Я не нашла стеклышко. Искала и не нашла. Многие искали. Анджелка гордилась. Ее же к нам перевели за драки полгода назад из Казани. Она порезала там одну, но никто не определил, что это она. А она нас предупредила, что это она. Анджелка о, пользуется авторитетом. Она сейчас беременная от трех конвойных с пересылки.
М. Ну не надо, не надо. Ты что это, нехорошо, так стучать на подругу по несчастью. Беременная? Это важно.
О. На седьмом месяце.
М. Беременная… Тем более надо за нее хлопотать. Пусть выйдет на свободу с чистой совестью и с ребенком.
О. Да нужен ей этот ребенок. Она сказала, выйдет, так продаст его цыганам, которые с детьми ходят на вокзалах. Или вообще за тысячу баксов торговцам детьми по Интернету, вот. Это та еще аферистка, елы-палы.
М. Ну, ну, ну.
О. Или свернет ему набок шею и сама с ним будет ходить. Припеленает так шею, она и срастется. Мечтала… Или ручки отрубит. Потомку этому конвоирскому. Так планирует. Будет собирать деньги на операцию на новые ручки. Она его заранее ненавидит. Они, говорит, меня там затрахали на пересылке. Чересчур гордая. Что, меня не трахали? Всех. Пересылка – это надо перенести. Да! Но я, я не забеременела. Всё! Хватит! Сказала она.
М. Она на дне пропасти.
О. Не одна она оказалась на дне пропасти! Еще диктует. Кто ей лизать будет.
М. Не надо, вот не надо. Ты избывай свою злобу. Когда нам плохо, мы стараемся винить всех вокруг, а побеждает добро! Добро, понимаешь? Надо винить себя! Тебя мы ведь получили? Теперь начинай, вини себя! Только одну себя в этом во всем! Надо работать!
О. Вот вы еще Анджелку получите. Вот погодите. Увидите небо в клеточку.
М. Да. Небо в алмазах надо говорить увидим.
О. Небо в алмазах вы тоже увидите, так и знайте.
М. И мы ее получим, Анджелу погибающую. Наибольшая победа, это когда самых тяжелых удается спасти. Легкие сами спасутся. Убийц, детоубийц, матереубийц, мошенниц, которые грабят пенсионеров, их надо выводить из ада. Им жить страшнее всего. Им убитые и обманутые являются. Они об этом пишут нам.
О. Вы так думаете? Вы ошибаетесь. Они авторитеты. Убийц, их уважают. Их боятся. То, что они видят убитых, – это они лепят дуру! Ни тра-та-та они ни в каком сне не видят. Они бы рассказывали. А так они огребают от вас ваши письма и ходят смеются, за меня хо-дай-ствуют, ам быр-лым бырлым, мать.
М. Ходатайствуют. Не надо, не надо употреблять ненормативную лексику. Через сто лет люди вспомнят о нас, и что они вспомнят? Ненормативную лексику? Что найдут археологи? Жвачку жеваную на тротуаре? Крышки от бутылок? Больше будет нечего? Ведь восстание в России начнется, только если перестать водку продавать! И сахар! Так говорит наш учитель. И ты, уже спасенная, опять за старое?
О. Простите дуру. Господь все видит! Один Господь все видит! Господи, утешителю! Подай милостыню! Господи! Я потеряла себя!
М. Плакать сейчас не надо. Не жалей себя. Не надо. Плакать надо было тогда, перед. Понимаешь? Но не после.
О. Мама! Никто никогда со мной так не говорил. Никто обо мне не заботился как вы.
М. Повторяю, я выполняла свой долг. Теперь ты должна выполнять свой долг. Работать, совершенствоваться, учиться.
О. Я, когда получила ваше первое письмо, я не смеялась над вами как другие, как Анджелка. Я целовала каждую строчку. Плакала. Не то что другие.
М. Они смеялись?
О. Да. Над вами. Письмо счастья пришло, гы-гы-гы, тра-та-та. А ты получила? И я получила. Ходайствовать будут, гы-гы-гы.
М. Они скрывали свои чувства и боялись насмешек окружения.
О. Я думала, что никогда не получу. Когда получила, никому не сказала, только бегала по кругу.
М. Ты наш человек.
О. Руку поцеловать… Можно руку?
М. Ну вот еще. Ты человек, ты обыкновенный счастливый человек, ты готова обнять весь мир. Я просто первая попалась тебе на этом твоем новом пути. Успокойся и во всем будь благодарна учителю Владимиру.
О. Ну просто руку поцеловать…
М. Тогда я бы хотела теперь с тобой серьезно поговорить.
О. Вот не надо. Вот это не надо. Все хотели со мной серьезно поговорить. Хватит.
М. Ну когда-нибудь это наступит!
О. Ну я вот не хочу. Сегодня, в первый вечер нашей встречи, я хочу поднять тост и поднимаю за тебя, мама!
М. Надо сказать «поднимаю этот бокал», ну чашку. Тост произносят, а не поднимают. Это все равно что сказать «я поднимаю свое поздравление».
О. За тебя, моя мама! Поднимаю свое поздравление!
Наливает полную чашку заварки.
Простите, что всю заварку себе налила. Иначе не могу, очень переживаю. (Пьет, сплевывает в сторону.) Это че за щи?
М. Это можно, это мята, я сама собирала и сушила. Это полезно. Чай на ночь вредно, а то не заснешь.
О. О! Я не засну! Закурить не найдется?
М. Ты решила продолжать курить все равно? Несмотря на то, что ты на свободе?
О. Я же на свободе!
М. Курить-то вредно! О курении предупреждает Министерство даже здравоохранения! Это не свобода, делать что душе угодно! Такая свобода уже поставила тебя вне… вне жизни!
О. Мама! За курение я отдам все и свою молодую жизнь в том числе!
М. За твою жизнь боролась я, тебе она досталась просто так, ты не боролась! Поэтому ты считаешь, что можешь ей разбрасываться?
О. Я никого не просила меня рождать. Я, может, много раз хотела уйти. Если я такая. Ну и не нужно мне жить.
М. Вот я и говорю, что тебе твоя жизнь досталась просто так, как животному. Как кошке или там…
О. Собаке.
М. Или там белке. Ты за эту жизнь не сражалась, не боролась. Ты ее просто так проводила, как… ну как кошка или это… там, я не знаю, ну… опять-таки белка.
О. Да? Да? Как собака? Так вы хотите сказать? Что я жила как собака? Собачьей жизнью?
М. Как ни странно, позволишь мне сказать правду, да.
О. Ну спасибо.
М. Звание человека еще заслужить надо. Человек! Понимаешь? Человек – это звучит гордо!
О. Ха-ха.
М. Погоди. Ведь ты же мне писала, что хочешь жить как человек, писала? Как человек, а не как животное, которое, что хочет, то и делает.
О. Я сидела! На зоне сидела. И там я и была животное, которое идет куда ведут, и ест что дают, и спит где разрешили. И делает что надо другим! Да! Всё делает, а то убьют. Это и была собачья жизнь. Но даже там мы имели право на беломор.
М. Беломор – это не бело-мор, а человеко-мор. Он убивает.
О. Ну пусть он меня убьет, на тра-та-та мне такая жизнь. Я хочу курить, курить, курить я хочу! Можно, я пойду к соседям постучусь?
М. Пока нельзя. Ты знаешь, я долго добивалась этого дня. Мы все добивались, и в первую голову Владимир Георгиевич. Дня твоего освобождения. Это первая наша победа, нашего благотворительного фонда! Мы гордились тобой!
О. Ни тра-та-та это не освобождение, а новое заключение! Дайте посмолить, ну дайте! Верните меня на зону! Я пойду на улицу, стрельну у мужчины.
М. Пока что тебе нельзя выходить одной, потому что у тебя нет документов. Регистрации нет. Заберут.
О. На улице я познакомлюсь, заработаю. Тра-та-та по-быстрому у какого-нибудь водилы. Будет мне и на пиво, и на папиросы. Выйду на улицу! Дайте я выйду! Сколько я этого ждала, думала, выйду на улицу! На улицу! Покурю! Выпью!
М. Если ты так настаиваешь, я специально купила для тебя беломор. Кури.
О. (закуривает). Спасибо, мама. Ну зачем тра-та-та ты меня воспитываешь? Ну все уже, я конченая тра-та-та. Другая подумала бы работать, а я работать не буду, когда я могу на бутылку быстро себе собрать у мужчин. Я их терпеть не люблю!
М. Владимир Георгиевич все это учитывает и со мной беседовал об этом.
О. Кто?
М. Владимир Георгиевич, руководитель нашего центра. Он, кстати, хотел с тобой познакомиться.
М.
О.
М. Ну вот. Ты сыта? Будем сейчас пить чай.
О. Чая много не выпьешь.
М. Что?
О. Я говорю, чая много не выпьешь.
М. Это в каком смысле ты говоришь, чая много не выпьешь? А? Ну?
О. Так просто.
М. Полчашки тебе надо? В этом смысле?
О. Налейте, ладно, чашку, чашку. Шутка, шутка.
М. Шутка? В чем эта шутка?
О. Я пошутила.
М. Пошутила. Хорошо. Ну что, будешь пить чай?
О. Чая много не выпьешь.
М. Опять шутка?
Пауза.
У меня пряники есть, даже тортик вафельный остался.
О. Я сладкое не очень обожаю.
М. Не хочешь как хочешь.
О. Я больше обожаю покрепче.
М. Ну сама себе нальешь заварки сколько хочешь. Я ведь все понимаю. Я в курсе насчет заварки. Можешь не скрывать. Вы пили чифирь. Я знаю это.
О. Да, мы одну заварку пили.
М. Но теперь это уже прошло, понимаешь? Все прошло.
О. Когда получалось, то пачку чая на бокал кипятку.
М. Но это же вредно, это на сердце влияет, что ты, Оля.
О. Ну да, начинается колотун (показывает на грудь), в больничку пойдешь, таблетку дадут. Они орут, опять чифирь, ты себе сердце сорвала, больше сюда не шастай.
М. Все это было и кануло в прошлое, Оля. Сейчас уже сердце надо беречь, это важно для дальнейшей жизни. Надо жить уже, Оля. Жизнь – самое прекрасное, что есть у тебя. Ты не умерла, Оля! Это главное.
О. Можно, я буду вас мамой называть? Мама, я говорю тебе большое человеческое спасибо.
М. Мама… Скорей сестра… Ну ладно, ладно. Хорошо, хорошо. Всё, всё.
О. Просто огромное, мама. Вы, мама, меня спасла.
Кланяется, сидя на стуле в позе орла.
М. Это был мой долг, понимаешь? У каждого человека есть свой долг, сказала она. Вот так. И у тебя теперь будет как у всех. Встать вовремя, умыться, одеться и на работу.
О. Ну и что? Все равно спасибо. Никто и никогда обо мне так не думал, как вы.
М. (не слушая). Это долг, и у тебя он должен быть.
О. (не слушая). Я когда получила твое первое письмо…
М. Долг – это совесть, понимаешь? Но об этом потом.
О. (не слушая). Я когда твое первое письмо получила, я просто как с ума сбесилась, бегать начала вокруг столовой. Никто мне не писал…
М. Совесть даже в зачаточном состоянии есть у всех, у каждого. Отсюда муки. Муки совести.
О. Я целовала каждую строчку, понимаешь? Плакала. Кто-то обо мне подумал! Не всё о них! Они получали письма, а я нет!
М. Муки совести. Ты ведь мучилась.
О. Да, ааа, как я мучилась! Не спала. Все думала.
М. А больше всего ты мучилась, что убила. Я знаю.
О. Нет, как раз что еще не убила!
М. Не убила? Ты – не – убила? Ты?
О. Да, я мучилась. Представляла, как его убить. Разрешите твою руку. (Хватает руку М., целует.)
М. (выдирая руку). Ну вот еще. Как раз! Додумалась. Брось, брось. Ты брось тут эти мысли и планы. Ты уже на воле, на во-ле! Мы добились этого. Ура! (Пауза.) Скажи «ура». Ну?
О. Ура?
М. Будь счастлива!
О. Ура? С какого это я подпрыгу буду счастлива? Елы-палы. После всего что со мной эта тварь устроила?
М. Ты на воле, а другие еще сидят.
О. Сидят правильно они. Воровки и мокрушницы. Убийцы. Меня чуть не зарезали.
М. Ты же убила ребенка.
О. А, это. Так это каждый тогда убил ребенка. Кто аборт сделал.
М. Нет! Ты убила ребенка и вынесла его в контейнер!
О. А куда еще, на кладбище нести? Куда? Сказала она.
М. Вот! Вот я и говорю, другие сидят за то же самое, за убийство, за сокрытие, за обман, а ты! Ты теперь спокойно и свободно можешь жить. Всё! Все уже хорошо. С тобой все в ажуре. Ты можешь отдохнуть. Да. Кстати, о сидящих. Теперь у меня следующая проблема. Знаешь, я начала теперь хлопотать об Анджеле.
О. Об Анджелке? Да она мокрушница. Она ведь зарезала! Ну якобы одного там дядьку. Ей дали за соучастие, а убила-то она! Она с самого начала сказала это нам и предупредила. Что кто ее тронет, она воткнет в глаз ночью стеклышко. Прячет стеклышко где-то на зоне. Я не нашла стеклышко. Искала и не нашла. Многие искали. Анджелка гордилась. Ее же к нам перевели за драки полгода назад из Казани. Она порезала там одну, но никто не определил, что это она. А она нас предупредила, что это она. Анджелка о, пользуется авторитетом. Она сейчас беременная от трех конвойных с пересылки.
М. Ну не надо, не надо. Ты что это, нехорошо, так стучать на подругу по несчастью. Беременная? Это важно.
О. На седьмом месяце.
М. Беременная… Тем более надо за нее хлопотать. Пусть выйдет на свободу с чистой совестью и с ребенком.
О. Да нужен ей этот ребенок. Она сказала, выйдет, так продаст его цыганам, которые с детьми ходят на вокзалах. Или вообще за тысячу баксов торговцам детьми по Интернету, вот. Это та еще аферистка, елы-палы.
М. Ну, ну, ну.
О. Или свернет ему набок шею и сама с ним будет ходить. Припеленает так шею, она и срастется. Мечтала… Или ручки отрубит. Потомку этому конвоирскому. Так планирует. Будет собирать деньги на операцию на новые ручки. Она его заранее ненавидит. Они, говорит, меня там затрахали на пересылке. Чересчур гордая. Что, меня не трахали? Всех. Пересылка – это надо перенести. Да! Но я, я не забеременела. Всё! Хватит! Сказала она.
М. Она на дне пропасти.
О. Не одна она оказалась на дне пропасти! Еще диктует. Кто ей лизать будет.
М. Не надо, вот не надо. Ты избывай свою злобу. Когда нам плохо, мы стараемся винить всех вокруг, а побеждает добро! Добро, понимаешь? Надо винить себя! Тебя мы ведь получили? Теперь начинай, вини себя! Только одну себя в этом во всем! Надо работать!
О. Вот вы еще Анджелку получите. Вот погодите. Увидите небо в клеточку.
М. Да. Небо в алмазах надо говорить увидим.
О. Небо в алмазах вы тоже увидите, так и знайте.
М. И мы ее получим, Анджелу погибающую. Наибольшая победа, это когда самых тяжелых удается спасти. Легкие сами спасутся. Убийц, детоубийц, матереубийц, мошенниц, которые грабят пенсионеров, их надо выводить из ада. Им жить страшнее всего. Им убитые и обманутые являются. Они об этом пишут нам.
О. Вы так думаете? Вы ошибаетесь. Они авторитеты. Убийц, их уважают. Их боятся. То, что они видят убитых, – это они лепят дуру! Ни тра-та-та они ни в каком сне не видят. Они бы рассказывали. А так они огребают от вас ваши письма и ходят смеются, за меня хо-дай-ствуют, ам быр-лым бырлым, мать.
М. Ходатайствуют. Не надо, не надо употреблять ненормативную лексику. Через сто лет люди вспомнят о нас, и что они вспомнят? Ненормативную лексику? Что найдут археологи? Жвачку жеваную на тротуаре? Крышки от бутылок? Больше будет нечего? Ведь восстание в России начнется, только если перестать водку продавать! И сахар! Так говорит наш учитель. И ты, уже спасенная, опять за старое?
О. Простите дуру. Господь все видит! Один Господь все видит! Господи, утешителю! Подай милостыню! Господи! Я потеряла себя!
М. Плакать сейчас не надо. Не жалей себя. Не надо. Плакать надо было тогда, перед. Понимаешь? Но не после.
О. Мама! Никто никогда со мной так не говорил. Никто обо мне не заботился как вы.
М. Повторяю, я выполняла свой долг. Теперь ты должна выполнять свой долг. Работать, совершенствоваться, учиться.
О. Я, когда получила ваше первое письмо, я не смеялась над вами как другие, как Анджелка. Я целовала каждую строчку. Плакала. Не то что другие.
М. Они смеялись?
О. Да. Над вами. Письмо счастья пришло, гы-гы-гы, тра-та-та. А ты получила? И я получила. Ходайствовать будут, гы-гы-гы.
М. Они скрывали свои чувства и боялись насмешек окружения.
О. Я думала, что никогда не получу. Когда получила, никому не сказала, только бегала по кругу.
М. Ты наш человек.
О. Руку поцеловать… Можно руку?
М. Ну вот еще. Ты человек, ты обыкновенный счастливый человек, ты готова обнять весь мир. Я просто первая попалась тебе на этом твоем новом пути. Успокойся и во всем будь благодарна учителю Владимиру.
О. Ну просто руку поцеловать…
М. Тогда я бы хотела теперь с тобой серьезно поговорить.
О. Вот не надо. Вот это не надо. Все хотели со мной серьезно поговорить. Хватит.
М. Ну когда-нибудь это наступит!
О. Ну я вот не хочу. Сегодня, в первый вечер нашей встречи, я хочу поднять тост и поднимаю за тебя, мама!
М. Надо сказать «поднимаю этот бокал», ну чашку. Тост произносят, а не поднимают. Это все равно что сказать «я поднимаю свое поздравление».
О. За тебя, моя мама! Поднимаю свое поздравление!
Наливает полную чашку заварки.
Простите, что всю заварку себе налила. Иначе не могу, очень переживаю. (Пьет, сплевывает в сторону.) Это че за щи?
М. Это можно, это мята, я сама собирала и сушила. Это полезно. Чай на ночь вредно, а то не заснешь.
О. О! Я не засну! Закурить не найдется?
М. Ты решила продолжать курить все равно? Несмотря на то, что ты на свободе?
О. Я же на свободе!
М. Курить-то вредно! О курении предупреждает Министерство даже здравоохранения! Это не свобода, делать что душе угодно! Такая свобода уже поставила тебя вне… вне жизни!
О. Мама! За курение я отдам все и свою молодую жизнь в том числе!
М. За твою жизнь боролась я, тебе она досталась просто так, ты не боролась! Поэтому ты считаешь, что можешь ей разбрасываться?
О. Я никого не просила меня рождать. Я, может, много раз хотела уйти. Если я такая. Ну и не нужно мне жить.
М. Вот я и говорю, что тебе твоя жизнь досталась просто так, как животному. Как кошке или там…
О. Собаке.
М. Или там белке. Ты за эту жизнь не сражалась, не боролась. Ты ее просто так проводила, как… ну как кошка или это… там, я не знаю, ну… опять-таки белка.
О. Да? Да? Как собака? Так вы хотите сказать? Что я жила как собака? Собачьей жизнью?
М. Как ни странно, позволишь мне сказать правду, да.
О. Ну спасибо.
М. Звание человека еще заслужить надо. Человек! Понимаешь? Человек – это звучит гордо!
О. Ха-ха.
М. Погоди. Ведь ты же мне писала, что хочешь жить как человек, писала? Как человек, а не как животное, которое, что хочет, то и делает.
О. Я сидела! На зоне сидела. И там я и была животное, которое идет куда ведут, и ест что дают, и спит где разрешили. И делает что надо другим! Да! Всё делает, а то убьют. Это и была собачья жизнь. Но даже там мы имели право на беломор.
М. Беломор – это не бело-мор, а человеко-мор. Он убивает.
О. Ну пусть он меня убьет, на тра-та-та мне такая жизнь. Я хочу курить, курить, курить я хочу! Можно, я пойду к соседям постучусь?
М. Пока нельзя. Ты знаешь, я долго добивалась этого дня. Мы все добивались, и в первую голову Владимир Георгиевич. Дня твоего освобождения. Это первая наша победа, нашего благотворительного фонда! Мы гордились тобой!
О. Ни тра-та-та это не освобождение, а новое заключение! Дайте посмолить, ну дайте! Верните меня на зону! Я пойду на улицу, стрельну у мужчины.
М. Пока что тебе нельзя выходить одной, потому что у тебя нет документов. Регистрации нет. Заберут.
О. На улице я познакомлюсь, заработаю. Тра-та-та по-быстрому у какого-нибудь водилы. Будет мне и на пиво, и на папиросы. Выйду на улицу! Дайте я выйду! Сколько я этого ждала, думала, выйду на улицу! На улицу! Покурю! Выпью!
М. Если ты так настаиваешь, я специально купила для тебя беломор. Кури.
О. (закуривает). Спасибо, мама. Ну зачем тра-та-та ты меня воспитываешь? Ну все уже, я конченая тра-та-та. Другая подумала бы работать, а я работать не буду, когда я могу на бутылку быстро себе собрать у мужчин. Я их терпеть не люблю!
М. Владимир Георгиевич все это учитывает и со мной беседовал об этом.
О. Кто?
М. Владимир Георгиевич, руководитель нашего центра. Он, кстати, хотел с тобой познакомиться.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента