Пикуль Валентин
День именин Петра и Павла
Пикуль Валентин
День именин Петра и Павла
Данзас - зрение военных острое - первым заметил его, когда он завернул с Конюшенной на Мойку, еще издали снимая цилиндр. Полковник вернулся в номер, распустил крючки тугого воротника на вспотевшей шее.
- Спешит, - сообщил друзьям. - И тростью машет.
Павел Воинович Нащокин, выпятив брюшко и оттопырив сочную губу, присмотрелся к стрелкам своего "брегета":
- Ай да Сашка! Небось опять пешком с Черной речки. Ну-ну, ходкий он! Шампазея-то, чай, подмерзла?
И побежал навстречу, заранее распахнув объятия.
Пушкин вошел в номер. Расшвырял куда попало свои цилиндр, перчатки, трость. Сразу от порога Нащокин потянул с него узенький сюртучишко.
- Ну и жарища! А у нас ночью на даче гроза была. Вы тоже слышали? спросил Пушкин.
Нащокин широким жестом обвел своих гостей:
- Этих поросят ты и сам знаешь, - показал он на князя Эристова и Данзаса. - А вот сей молодой пиит, должно быть, еще незнаком тебе. Пожалуй: поэт и артист Куликов!
Артист, заезжий из Москвы, почтительно склонился:
- Так-с. Только Павел Воиныч напрасно меня поэтом величают. Высокого звания сего, увы, не достоин-с.
Нащокин был нетерпелив, и за спиною Пушкина разом дружно захлопали пробки. Перехватив бутылку из рук лакея, Павел Воинович, деловито и со вкусом, сам наполнил бокалы.
- В известной Демута отели, - читал он, шепелявя, - берут с нас пятьдесят рублей. И то за мягкие постели. За кофе же, обед и чай. Как дальше?
- Особой платой отмечай, - смущенно закончил за него Куликов. Произведение пера моего. Но это я так. балуюсь.
День именин Петра и Павла
Данзас - зрение военных острое - первым заметил его, когда он завернул с Конюшенной на Мойку, еще издали снимая цилиндр. Полковник вернулся в номер, распустил крючки тугого воротника на вспотевшей шее.
- Спешит, - сообщил друзьям. - И тростью машет.
Павел Воинович Нащокин, выпятив брюшко и оттопырив сочную губу, присмотрелся к стрелкам своего "брегета":
- Ай да Сашка! Небось опять пешком с Черной речки. Ну-ну, ходкий он! Шампазея-то, чай, подмерзла?
И побежал навстречу, заранее распахнув объятия.
Пушкин вошел в номер. Расшвырял куда попало свои цилиндр, перчатки, трость. Сразу от порога Нащокин потянул с него узенький сюртучишко.
- Ну и жарища! А у нас ночью на даче гроза была. Вы тоже слышали? спросил Пушкин.
Нащокин широким жестом обвел своих гостей:
- Этих поросят ты и сам знаешь, - показал он на князя Эристова и Данзаса. - А вот сей молодой пиит, должно быть, еще незнаком тебе. Пожалуй: поэт и артист Куликов!
Артист, заезжий из Москвы, почтительно склонился:
- Так-с. Только Павел Воиныч напрасно меня поэтом величают. Высокого звания сего, увы, не достоин-с.
Нащокин был нетерпелив, и за спиною Пушкина разом дружно захлопали пробки. Перехватив бутылку из рук лакея, Павел Воинович, деловито и со вкусом, сам наполнил бокалы.
- В известной Демута отели, - читал он, шепелявя, - берут с нас пятьдесят рублей. И то за мягкие постели. За кофе же, обед и чай. Как дальше?
- Особой платой отмечай, - смущенно закончил за него Куликов. Произведение пера моего. Но это я так. балуюсь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента