Валентин Саввич Пикуль
Калиостро — друг бедных
Шарлатан, плут и обманщик — эпитеты не первого сорта. И сейчас еще Калиостро по привычке иногда величают авантюристом. Но серьезные авторы пишут о нем спокойно: талантливый врач, замечательный актер, король иллюзионистов, одаренный химик-экспериментатор. В недавно вышедшей у нас книге по истории медицины Калиостро назван «чудесным представителем» лечебной психиатрии: «…он лечил сильным психическим влиянием, отбросив все ритуалы, пассы и церемонии». Где же правда? Признаюсь, и я долгие годы находился под впечатлением рассказа Алексея Толстого «Граф Калиостро», в котором он выведен каким-то бесом, способным слукавить и тут же исчезнуть, оставляя после себя сатанинский запах серы.
Впрочем.., часы уже пробили полночь!
Стены моего кабинета раздвинулись, и предстал он сам — широконосый, толстый, благодушный, черные кружева его манжет были закапаны вином и воском, а парик был осыпан фиолетовой пудрой с примесью мелкого алмазного порошка.
— Я не помешаю? — спросил граф Калиостро.
— Вы появились кстати, — сказал я, ничему не удивляясь. — Я как раз собирался писать о вашем дьявольском преподобии.
— Бог мой! — воскликнул Калиостро. — Недавно в Голливуде я посмотрел фильм о себе, где меня играл знаменитый Орсон Уэллс. Чего там не накручено! Не повторяйте сплетен обо мне. Не спорю: бедный человек, я многих обманывал… Но обманывал лишь богатых дураков. С бедняком же делился всем, что имел.
— Я это знаю. Но вас обвиняют и в мистицизме.
— Какая чушь! Посмотрите на меня: разве я похож на монаха? Всегда любил жизнь, любил ее радости и был далек от религии. Наоборот, у меня всегда были скандалы с церковью.
Не забывайте, что меня погубила папская инквизиция! А мои оккультные тайны ныне уже не составляют секрета и даже не называются оккультными: простая физика вещей… Ваш артист Кио работает в таком же стиле, как и я когда-то. Однако ж вы на цирковых афишах не пишете: «Скорее к нам! Вы увидите знаменитого мистика Кио! »
— Согласен, — отвечал я. — Но вы сами запутали свою судьбу… Так, например, сидя в Бастилии, вы дали показания: «Место моего рождения и родители мне совершенно неизвестны».
Не правда, граф! Вы родились в Палермо на острове Сицилия.
Читаю дальше: «Все розыски мои по этому предмету не привели меня ни к чему, хотя и вселили в меня убеждение в знатности моего происхождения…» Опять приврали, граф! Вы родились в семье мусорщика Пиетро Бальзамо, а вашу мать в девичестве звали Феличией Браконьери…
Я оглянулся, но графа Калиостро уже не было возле меня, лишь тихо потрескивали стены, сквозь которые он проходил, — удаляясь, а откуда-то сверху послышался его сдавленный голос:
— Извините, но я терпеть не могу документов…
Итак, летом 1743 года у бедных итальянцев родился мальчик, которого именовали Джузеппе Бальзамо. Он еще не знал тогда (да и не мог знать), что о нем возникнет необъятная литература на всех языках мира, что знаменитые Гете и Дюма напишут о нем романы, что Иоганн Штраус создаст о нем развеселую оперетту, а именем его — именем графа Калиостро! — будут украшены театры и цирки Европы, журналы и клубы фокусников Америки.
— На костер еретика! — завопили монахи разом.
Раздался звон стекла — Джузеппе вылетел в окно трапезной. Как обезьяна, уцепился за ветку старой оливы, и, перемахнув через ограду монастыря, он быстро исчез в зарослях виноградников. Молодой и загорелый подросток вернулся в Палермо, где начал учиться музыке и живописи, и не было такой драки на улице, в которой бы он не участвовал. Ловкая игра в карты с шулерами научила его первым приемам манипуляций. Уже тогда сплетничали, что он знается с нечистой силой, а фокусы Бальзамо привлекали людей; один бродячий актер открыл ему секрет чревовещания. Вскоре юноша узнал, что в Палермо проживает еврей-ростовщик Морано, который ничего не делает, не ест, не пьет — все копит, копит, копит.
Впрочем.., часы уже пробили полночь!
Стены моего кабинета раздвинулись, и предстал он сам — широконосый, толстый, благодушный, черные кружева его манжет были закапаны вином и воском, а парик был осыпан фиолетовой пудрой с примесью мелкого алмазного порошка.
— Я не помешаю? — спросил граф Калиостро.
— Вы появились кстати, — сказал я, ничему не удивляясь. — Я как раз собирался писать о вашем дьявольском преподобии.
— Бог мой! — воскликнул Калиостро. — Недавно в Голливуде я посмотрел фильм о себе, где меня играл знаменитый Орсон Уэллс. Чего там не накручено! Не повторяйте сплетен обо мне. Не спорю: бедный человек, я многих обманывал… Но обманывал лишь богатых дураков. С бедняком же делился всем, что имел.
— Я это знаю. Но вас обвиняют и в мистицизме.
— Какая чушь! Посмотрите на меня: разве я похож на монаха? Всегда любил жизнь, любил ее радости и был далек от религии. Наоборот, у меня всегда были скандалы с церковью.
Не забывайте, что меня погубила папская инквизиция! А мои оккультные тайны ныне уже не составляют секрета и даже не называются оккультными: простая физика вещей… Ваш артист Кио работает в таком же стиле, как и я когда-то. Однако ж вы на цирковых афишах не пишете: «Скорее к нам! Вы увидите знаменитого мистика Кио! »
— Согласен, — отвечал я. — Но вы сами запутали свою судьбу… Так, например, сидя в Бастилии, вы дали показания: «Место моего рождения и родители мне совершенно неизвестны».
Не правда, граф! Вы родились в Палермо на острове Сицилия.
Читаю дальше: «Все розыски мои по этому предмету не привели меня ни к чему, хотя и вселили в меня убеждение в знатности моего происхождения…» Опять приврали, граф! Вы родились в семье мусорщика Пиетро Бальзамо, а вашу мать в девичестве звали Феличией Браконьери…
Я оглянулся, но графа Калиостро уже не было возле меня, лишь тихо потрескивали стены, сквозь которые он проходил, — удаляясь, а откуда-то сверху послышался его сдавленный голос:
— Извините, но я терпеть не могу документов…
Итак, летом 1743 года у бедных итальянцев родился мальчик, которого именовали Джузеппе Бальзамо. Он еще не знал тогда (да и не мог знать), что о нем возникнет необъятная литература на всех языках мира, что знаменитые Гете и Дюма напишут о нем романы, что Иоганн Штраус создаст о нем развеселую оперетту, а именем его — именем графа Калиостро! — будут украшены театры и цирки Европы, журналы и клубы фокусников Америки.
***
Отданный на воспитание в коллегию святого Роха, мальчик не раз убегал, монахи его ловили, секли, ставили коленями на горох, он снова убегал. Наконец был пойман в горах Сицилии, где возглавлял шайку малолетних бродяг… Джузеппе сослали в отдаленный монастырь Картаджироне, где его взял на поруки добрый старик аптекарь. Среди древних штанглазов с лекарствами, разбирая пахучие лечебные травы, сорванец охотно постигал химию и медицину. Он даже присмирел! Но однажды за трапезой ему велели вслух читать жития святых. Монахи чавкали за столами, передавая друг другу кувшины с вином, а Джузеппе звонким голосом читал им с кафедры о подвигах святой церкви. До монахов, увлеченных едою, не сразу дошло, что чудеса в этом мире творят одни лишь фокусники и мошенники, а подвижники церкви способны на одни дьявольские козни. Джузеппе обладал пылкой фантазией: глядел-то он, конечно, в книгу, но читал то, что подсказывало ему его воображение…— На костер еретика! — завопили монахи разом.
Раздался звон стекла — Джузеппе вылетел в окно трапезной. Как обезьяна, уцепился за ветку старой оливы, и, перемахнув через ограду монастыря, он быстро исчез в зарослях виноградников. Молодой и загорелый подросток вернулся в Палермо, где начал учиться музыке и живописи, и не было такой драки на улице, в которой бы он не участвовал. Ловкая игра в карты с шулерами научила его первым приемам манипуляций. Уже тогда сплетничали, что он знается с нечистой силой, а фокусы Бальзамо привлекали людей; один бродячий актер открыл ему секрет чревовещания. Вскоре юноша узнал, что в Палермо проживает еврей-ростовщик Морано, который ничего не делает, не ест, не пьет — все копит, копит, копит.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента