Андрей Платонов
Луговые мастера
Небольшая у нас река, а для лугов ядовитая. И название у нее малое — Лесная Скважинка. Скважинкой она прозвана за то, что омута в ней большие: старики сказывали, что мерили рыбаки глубину деревом, так дерево ушло под воду, а дна даже не коснулось, а в дереве том высота большая была — саженей пять.
Народ у нас до сей поры рослый. Лугов — обилие, скота бывало много и харчи мясные каждое воскресенье.
Только теперь пошло иное. На лугах сладкие травы пропадать начали, а полезла разная непитательная кислина, которая впору одним волам.
Лесная Скважинка каждую весну долго воду на пойме держит — в иной год только к июню обсыхают луга, да и в себя речка наша воду начала плохо принимать: хода в ней засорены. Пройдет ливень — и долго мокреют луга, а бывало, враз обсохнут. А где впадины на лугах, там теперь вечные болота стоят. От них зараза и растет по всей долине, и вся трава перерождается.
Село наше по-нонешнему называется Красногвардейское, а по-старинному Гожево.
Жил у нас один мужик в прозвище Жмых, а по документам Отжошкин.
В старые годы он сильно запивал.
Бывало — купит четверть казенной, наденет полушубок, тулуп, шапку, валенки и идет в сарай. А время стоит летнее.
— Куда ты, Жмых? — спросит сосед.
— На Москву подаюсь, — скажет Жмых в полном разуме.
В сарае он залезал в телегу, выпивал стакан водки и тогда думал, что поехал в Москву. Что он едет, а не сидит в сарае на телеге. Жмых думал твердо и даже разговаривал со встречными мужиками:
— Ну, што, Степан? Живешь еще? Жена, сваха моя, цела?
А тот, встречный Степан, будто бы отвечает Жмыху:
— Цела, Жмых, двойню родила. Отбою нету от ребят.
— Ну ничего, Степан, рожай, старайся, — воздуху на всех хватит, — отвечал Жмых и как бы ехал дальше.
Повстречав еще кой-кого, Жмых выпивал снова стакан, а потом засыпал. Просыпался он недалеко от Москвы.
Тут он встречал, будто бы, старинного друга, к тому же еврея.
— Ну как, Яков Якович. Все тряпки скупаешь, дерьмом кормишься?
— По малости, господин Жмых. (Тогда еще господа были: дело довоенное), по малости. Что-то давно не видно вас, соскучились…
— Ага, ты соскучился. Ну, давай выпьем!
И так Жмых — встречая, беседуя и выпивая — доезжал до Москвы, не выходя из сарая. Из Москвы он сейчас же возвращался обратно — дела ему там не было, — и снова дорогу ему переступали всякие знакомые, которых он угощал.
Когда в четверти оставалось на донышке, Жмых допивал молча один и говорил:
— Приехали, слава тебе, господи, уцелел, Мавра, — кричал он жене, — встречай гостя! — и вылезал из телеги, в которой стоял уже четвертый день. После того Жмых не пил с полгода, потом снова «ехал в Москву». Вот какой у нас Жмых.
— Сурьезное, — говорит, — время настало.
Ходил на фронте красноармейцем, Ленина видел и всякие чудеса, только не все подробно рассказывал.
Воротился Жмых чинным мужиком.
— Будя, — говорит, — пора нонешнюю деревню истребить.
— Как так, за што такое? Аль новое распоряжение такое вышло?
— Оно самотеком понятно, — говорил Жмых. — Нагота чертова. Беднота ползучая. Што у нас есть? Солома, плетень да навоз. А сказано, что бедность — болезнь и непорядок, а не норма.
— Ну и што ж? — спрашивали мужики. — А как же иначе? Дюже ты умен стал…
Но Жмых имел голову и стал делать в своей избе особую машину, мешая бабьему хозяйству. Машина та должна работать песком — кружиться без останову и без добавки песка, которого требовалось одно ведро.
Делал он ее с полгода, а может, и больше.
— Ну как, Жмых? — спрашивали мужики в окно. — Закружилась машина? Покажь тогда.
— Уйди, бродяга! — отвечал истомленный Жмых. — Это тебе не пахота — тут техническое дело.
Наконец Жмых сдался.
— Што ж, аль песок слаб? — спрашивали соседи.
— Нет, в песке большая сила, — говорил Жмых, — только ума во мне не хватает: учен дешево и рожден не по медицине.
— Вот оно што.. . — говорили соседи и уважительно глядели на Жмыха.
— А вы думали — что! — уставился на них Жмых. — Эх вы, мелкие собственники!
То и взяло Жмыха за сердце.
Поехал он в город, привез оттуда устав мелиоративного товарищества и сказал обществу, что нужно канавы по лугу копать, а самую Лесную Скважинку чистить сквозь.
Мужики поломались, но потом учредили из самих себя то мелиоративное товарищество. Назвали товарищество «Альфа и Омега», как было указано в примере при уставе.
Но никто не знал, что такое — «Альфа и Омега».
— И так тяжко придется — дернину рыть и по пузо копаться, — говорили мужики, — а тут Альфия. А может, она слово какое законное, мы вникнуть не можем, и зря отвечать придется.
Поехал опять Жмых слова те узнавать. Узнал: «Начало и Конец»— оказались.
— А чему начало и чему конец — неизвестно, — сказали гожевцы, но устав подписали и начали рыть землю, как раз работа в поле переменилась.
Тяжела оказалась земля на лугах: как земля та сделалась, так и стояла непаханая.
Жмых командовал, но и сам копался в реке, таскал карчу и разное ветхое дерево.
Приезжал раз техник, мерил болото и дал Жмыху план. Два лета бились гожевцы над болотами и над Лесной Скважинкой. Пятьсот десятин покрыли канавками да речку прочистили на десять верст.
И правда, что техник говорил, луга осохли.
Там, где вплавь на лодке едва перебирались, — на телегах поехали — и грунт ничего себе, держал.
На третий год луга вспахали. Лошадей измаяли вконец: дернина тугая, вся корневищами трав оплелась, в четыре лошади однолемешный плужок едва волокли.
На четвертый год весь укос с болота собрали, и кислых трав стало меньше.
Жмых торопил всю деревню — и ни капли не старел ни от труда, ни от времени. Что значит польза и интерес для человека.
На пятый год травой тимофеевкой засеяли всю долину, чтобы кислоту всю в почве истребить.
— Мудер мужик, — говорили гожевцы на Жмыха. — Всю Гожевку на корм теперь поставил.
— Знамо, не холуй! — благородно отзывался Жмых.
Продали гожевцы тимофеевку — двести рублей десятина дала.
— Вот это да! — говорили мужики. — Вот это не кроха, а пища!
— Холуи вы, — говорил Жмых. — То ли нам надо? То ли советская власть желает? Надобно, чтобы роскошная пища в каждой кишке прела.
— А как же то станется, Жмых? И так добро из земли прет, — говорили посытевшие от болотного добра гожевцы.
— В недра надобно углубиться, — отвечал Жмых. — Там добро погуще. Может, под нами железо есть аль еще какой минерал. Буди землю корябать — века зря проходят. Пора промысел попрочней затевать.
Народ у нас до сей поры рослый. Лугов — обилие, скота бывало много и харчи мясные каждое воскресенье.
Только теперь пошло иное. На лугах сладкие травы пропадать начали, а полезла разная непитательная кислина, которая впору одним волам.
Лесная Скважинка каждую весну долго воду на пойме держит — в иной год только к июню обсыхают луга, да и в себя речка наша воду начала плохо принимать: хода в ней засорены. Пройдет ливень — и долго мокреют луга, а бывало, враз обсохнут. А где впадины на лугах, там теперь вечные болота стоят. От них зараза и растет по всей долине, и вся трава перерождается.
Село наше по-нонешнему называется Красногвардейское, а по-старинному Гожево.
Жил у нас один мужик в прозвище Жмых, а по документам Отжошкин.
В старые годы он сильно запивал.
Бывало — купит четверть казенной, наденет полушубок, тулуп, шапку, валенки и идет в сарай. А время стоит летнее.
— Куда ты, Жмых? — спросит сосед.
— На Москву подаюсь, — скажет Жмых в полном разуме.
В сарае он залезал в телегу, выпивал стакан водки и тогда думал, что поехал в Москву. Что он едет, а не сидит в сарае на телеге. Жмых думал твердо и даже разговаривал со встречными мужиками:
— Ну, што, Степан? Живешь еще? Жена, сваха моя, цела?
А тот, встречный Степан, будто бы отвечает Жмыху:
— Цела, Жмых, двойню родила. Отбою нету от ребят.
— Ну ничего, Степан, рожай, старайся, — воздуху на всех хватит, — отвечал Жмых и как бы ехал дальше.
Повстречав еще кой-кого, Жмых выпивал снова стакан, а потом засыпал. Просыпался он недалеко от Москвы.
Тут он встречал, будто бы, старинного друга, к тому же еврея.
— Ну как, Яков Якович. Все тряпки скупаешь, дерьмом кормишься?
— По малости, господин Жмых. (Тогда еще господа были: дело довоенное), по малости. Что-то давно не видно вас, соскучились…
— Ага, ты соскучился. Ну, давай выпьем!
И так Жмых — встречая, беседуя и выпивая — доезжал до Москвы, не выходя из сарая. Из Москвы он сейчас же возвращался обратно — дела ему там не было, — и снова дорогу ему переступали всякие знакомые, которых он угощал.
Когда в четверти оставалось на донышке, Жмых допивал молча один и говорил:
— Приехали, слава тебе, господи, уцелел, Мавра, — кричал он жене, — встречай гостя! — и вылезал из телеги, в которой стоял уже четвертый день. После того Жмых не пил с полгода, потом снова «ехал в Москву». Вот какой у нас Жмых.
* * *
Позже, в революцию, он совсем остепенился:— Сурьезное, — говорит, — время настало.
Ходил на фронте красноармейцем, Ленина видел и всякие чудеса, только не все подробно рассказывал.
Воротился Жмых чинным мужиком.
— Будя, — говорит, — пора нонешнюю деревню истребить.
— Как так, за што такое? Аль новое распоряжение такое вышло?
— Оно самотеком понятно, — говорил Жмых. — Нагота чертова. Беднота ползучая. Што у нас есть? Солома, плетень да навоз. А сказано, что бедность — болезнь и непорядок, а не норма.
— Ну и што ж? — спрашивали мужики. — А как же иначе? Дюже ты умен стал…
Но Жмых имел голову и стал делать в своей избе особую машину, мешая бабьему хозяйству. Машина та должна работать песком — кружиться без останову и без добавки песка, которого требовалось одно ведро.
Делал он ее с полгода, а может, и больше.
— Ну как, Жмых? — спрашивали мужики в окно. — Закружилась машина? Покажь тогда.
— Уйди, бродяга! — отвечал истомленный Жмых. — Это тебе не пахота — тут техническое дело.
Наконец Жмых сдался.
— Што ж, аль песок слаб? — спрашивали соседи.
— Нет, в песке большая сила, — говорил Жмых, — только ума во мне не хватает: учен дешево и рожден не по медицине.
— Вот оно што.. . — говорили соседи и уважительно глядели на Жмыха.
— А вы думали — что! — уставился на них Жмых. — Эх вы, мелкие собственники!
* * *
Тогда Жмых взялся на сочливые луга. И действительно — пора. Избыток народа из нашего села каждый год уходил на шахты, а скот уменьшался, потому что кормов не было. Где было сладкое разнотравье — одна жесткая осока пошла. Болото загоняло наше Гожево в гроб.То и взяло Жмыха за сердце.
Поехал он в город, привез оттуда устав мелиоративного товарищества и сказал обществу, что нужно канавы по лугу копать, а самую Лесную Скважинку чистить сквозь.
Мужики поломались, но потом учредили из самих себя то мелиоративное товарищество. Назвали товарищество «Альфа и Омега», как было указано в примере при уставе.
Но никто не знал, что такое — «Альфа и Омега».
— И так тяжко придется — дернину рыть и по пузо копаться, — говорили мужики, — а тут Альфия. А может, она слово какое законное, мы вникнуть не можем, и зря отвечать придется.
Поехал опять Жмых слова те узнавать. Узнал: «Начало и Конец»— оказались.
— А чему начало и чему конец — неизвестно, — сказали гожевцы, но устав подписали и начали рыть землю, как раз работа в поле переменилась.
Тяжела оказалась земля на лугах: как земля та сделалась, так и стояла непаханая.
Жмых командовал, но и сам копался в реке, таскал карчу и разное ветхое дерево.
Приезжал раз техник, мерил болото и дал Жмыху план. Два лета бились гожевцы над болотами и над Лесной Скважинкой. Пятьсот десятин покрыли канавками да речку прочистили на десять верст.
И правда, что техник говорил, луга осохли.
Там, где вплавь на лодке едва перебирались, — на телегах поехали — и грунт ничего себе, держал.
На третий год луга вспахали. Лошадей измаяли вконец: дернина тугая, вся корневищами трав оплелась, в четыре лошади однолемешный плужок едва волокли.
На четвертый год весь укос с болота собрали, и кислых трав стало меньше.
Жмых торопил всю деревню — и ни капли не старел ни от труда, ни от времени. Что значит польза и интерес для человека.
На пятый год травой тимофеевкой засеяли всю долину, чтобы кислоту всю в почве истребить.
— Мудер мужик, — говорили гожевцы на Жмыха. — Всю Гожевку на корм теперь поставил.
— Знамо, не холуй! — благородно отзывался Жмых.
Продали гожевцы тимофеевку — двести рублей десятина дала.
— Вот это да! — говорили мужики. — Вот это не кроха, а пища!
— Холуи вы, — говорил Жмых. — То ли нам надо? То ли советская власть желает? Надобно, чтобы роскошная пища в каждой кишке прела.
— А как же то станется, Жмых? И так добро из земли прет, — говорили посытевшие от болотного добра гожевцы.
— В недра надобно углубиться, — отвечал Жмых. — Там добро погуще. Может, под нами железо есть аль еще какой минерал. Буди землю корябать — века зря проходят. Пора промысел попрочней затевать.