Полынская Галина
Светлый прямоугольник в конце коридора
Полынская Галина
Светлый прямоугольник в конце коридора
Рабочий день закончился, а на моем столе опять начал надрываться телефон. Одной рукой я уже была в рукаве пальто, поэтому долго смотрела на аппарат безобразного желтого цвета и боролась с зудящим желанием быстро выйти из кабинета, потом по лестнице, на улицу, домой...
- Алло, - сказала я, придерживая трубку подбородком и пытаясь просунуть в рукав вторую руку.
- Алена?
- Да, - голос я никак не могла узнать.
- Аленка, это я, Марина!
- О, я тебя не узнала, богатой бу...
Внезапно Маринка безудержно разрыдалась.
- Что случилось?! - крикнула я, испугавшись. - Что с тобой?!
- Не со мной, - с трудом выдавила Марина, - с Олежкой...
- С братом?!
- Да, он... он покончил с собой!
- Не говори глупости! - завопила я, разозлившись, - такими вещами не шутят!
- Сегодня утром, в шесть часов, - не слышала меня Марина, - он выбросился из окна у себя в общежитии...
Я медленно опустилась на край стула. Казалось, меня ошпарили кипятком, в глазах потемнело, как перед потерей сознания, но захлебывающиеся звуки в трубке не давали мне отключиться.
- Ты где сейчас, Марина?
- Дома.
- Буду через десять минут.
Я положила трубку на рычаг, рука двигалась медленно-медленно и я не могла понять, кажется это мне или...
На улице дул сырой, промозглый весенний ветер. Немного подморозило, и прохожие все поголовно шли осторожно, как старички и старушки. Я поймала машину и назвала адрес. Олежка Симбирцев... четвертый курс МГУ, юридический... Высокий, красивый блондин с лучистыми зелеными глазами, умница, с прекрасным чувством юмора, душа любой компании, моя душа...я закрыла глаза и стиснула зубы - нельзя же закричать во весь голос в такси...
Машина остановилась у дома Марины, я сунула водителю купюру и побрела к подъезду. Как только я позвонила, дверь сразу же распахнулась, будто Марина все время стояла в коридоре и ждала меня. Сдавленно всхлипнув, она повисла у меня на шее, и я едва смогла удержаться на ногах.
- Почему, Аля, почему? - невнятно бормотала она, - Почему?
Потом мы сидели на кухне и молчали. В ярком электрическом свете Маринкино лицо было опухшим и жалким, она не плакала, только раскачивалась из стороны в сторону и смотрела в окно. А я, так и не сняв пальто, царапала ногтем пеструю клеенку на столе и ничего, ничего не понимала. Только одно Олежка не мог сделать такое с собой и со всеми нами...просто не мог...
- Где он сейчас, Марин?
- В морге, - она не заплакала, скорее, завыла, - в морге! В морге!
Сердце, дернувшись, ухнуло куда-то вниз и из глубины, из темноты, заторопилось больными рывками. Я машинально бросила валидол под язык. На столе ожил телефон.
- Давай я возьму?
Марина кивнула.
- Алло?
- Так я и знал что ты там! - произнес раздраженный голос мужа. - Ты знаешь сколько времени?! Я обзвонил всех твоих возможных и потенциальных любовников и был потрясен - тебя нигде не оказалось! Знаешь, что я хочу тебе сказать...
Я смотрела поверх склоненной Маринкиной головы на маленький шкафчик со всевозможными кухонными мелочами. На его деревянных дверцах пестрели переводные картинки - медведи, зайцы, фрукты... их наклеил Олежка, когда ему было лет шесть, а восьмилетняя Маринка, на правах старшей сестры, долго его отчитывала и запрещала впредь портить мебель... Всю остальную мебель давно сменили, а шкафчик так и висит...
Маринкины плечи едва заметно вздрагивали, золотистые, такие же, как у брата волосы, растрепанными локонами закрывали лицо...
- ... не знаю, каких мужиков вы там ждете! Немедленно домой! Немедленно...
Я положила трубку, но через минуту телефон зазвонил снова. Пришлось встать на колени, дотянуться до телефонной розетки и выдернуть вилку.
- Как же так? - голос Марины прозвучал глухо, механически. - После сессии, мы же в Прагу... и на море... а завтра годовщина у Соловьевых, мы и подарок купили... Что я скажу Соловьевым? - Маринка подняла лицо, ее зеленые, кошачьи глаза были сухими, тусклыми, безумными.
- Родители знают?
- Они в Амстердаме, вернутся через неделю.
- Позвонить?
- Не знаю куда. Не знаю... ничего не знаю!
Я помнила, где лежат лекарства. Впихнула в Маринку жменю успокаивающего, выпила сама и почувствовала, что сердце опять начинает частить и тупо ныть. Дернула воротник свитера - водолазки, хотелось дышать и дышать... Маринка начала клевать носом - подействовали препараты. Я подняла ее со стула и помогла дойти до кровати. Уложив и укрыв, присела на край рядом. В незашторенные окна темной комнаты лился свет фонарей. Тускло поблескивала люстра, настенные бра и увеличенная фотография под стеклом. Олег и Марина, в прошлом году, на какой-то скале в Крыму, смеются и делают вид, что сейчас взлетят, а за их спинами, то ли море, то ли небо, не поймешь - что-то пронзительное, синее, живое... Мне всегда нравился этот снимок, очень удачно получился...Что же могло произойти? Что? Что...
- Аль, ты езжай домой, - пробормотала Марина сквозь сон, - поезжай, а то твой придурок...
- Нет, я с тобой посижу.
- Прошу тебя, мне одной легче, правда. Я позвоню, как проснусь.
- И я сразу же приеду, ладно?
- Угу.
Я поправила одеяло, поцеловала ее и вышла из квартиры, закрыв дверь с едва слышным щелчком. Ноги слушались плохо, сердце еще хуже - то взлетало к самому горлу, то падало на дно желудка, тряслось и дрожало, разгоняя вязкую боль по всему телу...
- Елена! - из затормозившего неподалеку такси вылезал муж. - Елена, ты переходишь уже все границы!
Я медленно брела по тротуару, как старички и старушки, опасавшиеся упасть на подмороженной слякоти. Дышать, дышать...
- Елена! - догнав, он схватил меня за плечо и рывком повернул к себе. Сердце бросилось к горлу и забилось испуганно. "Не бойся, - мысленно сказала я ему, - скоро приедем домой".
- Елена, ты что, пьяная? Напилась с этой и этим ее смазливым братцем? Елена, нам надо серьезно поговорить!
Такси все еще стояло у обочины. Высвободив плечо, я пошла к машине.
- Елена! Да что же это такое?!
Я села на переднее сидение, муж забрался на заднее. Я назвала адрес, и навстречу понеслись размытые, размазанные по лобовому стеклу московские огни. В позапрошлом году мы втроем ездили за грибами, Олег набрал кучу сыроежек и полкулька поганок, приняв их за опята...
Машина въехала во двор и остановилась у нашего подъезда. На лестнице как всегда было темно, ступеньки казались бесконечными, а сердце ныло и задыхалось...
Квартирный зев дохнул в лицо пятилетней семейной жизнью, пропитавшей воздух, въевшейся в стены. Сбросив туфли, я сняла пальто и не найдя в себе сил повесить его на вешалку, бросила на тумбочку для обуви. Сумка упала на пол. Держась за стену, добралась до кресла в зале, села, привычно стиснула зубы, чтобы сердце не выпрыгнуло через рот и не забилось на паласе... Даже и не сразу заметила, что муж ходит по комнате и что-то говорит. Прислушалась.
- Да, конечно, ты у нас единственная зарабатываешь деньги! Бизнес, презентации, выпивка, поклонники! Ты женщина коммуникабельная и умная, я никчемный идиот с высшим образованием! Кем я при тебе являюсь?! Кухаркой?! Домработницей?! Может мне и детей рожать?! Ты вообще перестала интересоваться домом и семьей! У тебя кто-то есть? Скажи, Елена? Скажи честно, я пойму! Он тоже бизнесмен, да? У вас общие интересы?
Свет в глазах медленно гас, комната плавно поворачивалась вокруг меня...
- Дима, мне плохо... аптечку... дай...
- Это тебя твои пьянки довели бесконечные! - аптечку он все-таки принес и сунул мне в руки. - Если сердце барахлит, надо к врачу обратиться или пить какой-нибудь там пустырник, я уж не знаю! А так, как ты живешь, Елена...
- Воды... принеси...
- Сейчас, ваше высочество, все будет исполнено!
Загудел на кухне кран. Я хотела крикнуть, чтобы налил из чайника, но не вышло. Не получилось крикнуть. Выпила таблетки, оттянула воротник свитера... дышать...
- Ты понимаешь, что все эти деньги погубили нашу семью, Елена! - голос Дмитрия достиг невыносимой для сердца громкости, и оно закололо мелкими острыми иголками. - Лучше бы мы по-прежнему жили в комуналке...
- Скоро будем, - сказала я, язык плохо слушался, сказывались выпитые у Марины успокоительные.
- В каком смысле? - он перестал бегать по комнате и остановился напротив меня.
- Фирма разорена, меня обокрал Левенщук... вернее обкрадывал уже два года...
- Левенщук? Твой зам?
- Да. Придется продать все, что есть...
- О, господи, Елена!!! Что ты наделала?! Ты вообще в своем уме или уже нет?! Как это все продать?! Не сходи с ума! Мы подадим в суд, Левенщука посадят! Я пойду свидетелем, подпишу все что надо... Какая же ты безответственная, Елена! Невнимательная! Два года! Рехнуться можно! Как ты вообще умудрялась заниматься бизнесом с твоими-то способностями! Вернее при их полном отсутствии!
Люстра расплылась дрожащими, искряными подвесками и появилось улыбчивое лицо Олега... он непременно хотел жить в общежитии, вместе со всеми, но ему, как москвичу, комнату не давали, он сам за нее платил, как за гостиницу... В его комнате всегда было полно народа...
- ...если так пойдет и дальше, Елена, нам придется расстаться!
Сердце, захлебнувшись в лекарствах, спокойно и вымученно билось. Я поднялась в кресле и, пошатываясь, пошла в коридор. Пальто валялось на тумбочке для обуви, сумка на полу. Я оделась, обулась...
- Лена, ты куда?! Ты куда это собралась, Елена?!
Я открыла дверь, она скрипнула... все время забываю смазать...
- Ну и черт с тобой! Катись к своим хахалям! Лена, вернись, последний раз прошу!
Ступенька, ступенька... пролет... ступенька... И спать, вроде бы хочется, сил нет, и уснуть не получится. Не получится, я точно знала. На улице моросил мелкий дождь со снегом. Я набросила капюшон пальто и снова пошла ловить такси. Кажется, ехали очень долго, я засыпала и просыпалась от голоса шофера:
- Вам плохо?
- Нет, - отвечала я одними губами, - мне хорошо. Не беспокойтесь.
- Но, я же вижу что плохо, - упорствовал молодой парень, - может вас в больницу отвезти? А, женщина?
- Вы знаете, сколько мне лет, молодой человек? - у меня даже получилось улыбнуться.
- Я не умею возраст определять, честное слово, - он нерешительно посмотрел на меня.
- Тридцать. Мне исполнилось тридцать неделю назад.
- Ну... это... с прошедшим днем рожденья... Вам у какого дома остановить?
- Вон, у того, желтого.
- А вы назад поедете? Вас подождать?
- Нет, спасибо, не поеду, возьмите деньги.
- Не надо. Счастливо вам.
- Спасибо.
Свет в окнах Марины не горел. Я поднялась на этаж, входная дверь заперта, будить я ее не стала. Присела на ступеньку, прислонилась к стене, оттянула ворот свитера. Дышать, как же хотелось дышать...Не мог Олег покончить с собой, не мог...
- Вытолкнул кто-то, - я и не заметила, что говорю вслух, - выбросил из окна...Ребята сейчас какие жестокие, откуда в них столько жестокости, глупой, слепой... позавидовал ему кто-то, может чью-то девчонку увел... Господи... бедный ты мой мальчик, любимый ты мой человечек... любимый... Любимый...
В сердце сидела тупая, раскаленная игла, она, как брошку прикрепляла ко мне изнутри дрожащий, бесформенный комок с двумя желудочками, предсердием, аортой...
- Тетя, вас домой не пускают?
Я открыла глаза и несколько секунд ничего не могла понять. Передо мной стоял мальчик лет шести с черным пуделем на поводке. У мальчика светлые волосы и зелё... нет, карие глаза.
- Вас домой не пускают? - переспросил он.
- Нет, милый, - я еле-еле поднялась со ступеньки на ноги, - я просто... просто...
Я не придумала, что сказать, а мальчик не стал слушать. Он торопился вниз, во двор, выгуливать своего каракулевого питомца. Оказывается, уже было утро. Я спустилась вниз, опять подморозило, самый настоящий гололед. Я решила сначала съездить в Олежкино общежитие, потом уже вернуться к Марине. От выпитого накануне большого количества лекарств мутило, и кружилась голова. Сердце притихло, притихло настолько, что казалось, оно вовсе не бьется. Я приложила ладонь к груди. Нет, все-таки бьется, едва заметно, но бьется...
Общежитие юридического факультета нашла быстро. У его дверей стояла большая толпа студентов, взволнованных, притихших, подавленных.
- Извините, - обратилась я к высокому рыжему бородачу, - здесь вчера... несчастный случай...
- Да, а вы...
- Родственница, близкая, - соврала я. - Мне бы... пройти туда...
- Я вас проведу, - он подставил мне руку.
Оперевшись, я, едва переставляя ноги, побрела к дверям. Что и кому говорил мой провожатый, не слышала, просто смотрела по сторонам. Здесь Олежка ходил, через эти двери, четыре года, с этими людьми дружил и разговаривал, строил планы на будущее...
- Вот на этом этаже он жил, - сквозь ватную толщу услышала я, - вы знаете, где его комната?
- Да, спасибо. Вы не могли бы оставить меня ненадолго?
- Конечно, если понадоблюсь, я курю на лестнице.
Коридор был пуст, в самом его конце сияло залитое солнцем окно. Казалось, что пол под ногами пружинит и куда-то движется. Свет из окна, четким, сверкающим прямоугольником, безмятежно лежал на полу. Я подошла к самой границе этого света. Сердце как-то странно дернулось, и я почти увидела, как оно повисло на тонкой окровавленной нитке. Все тело стало вялым, непослушным, оно не захотело стоять на ногах, оно зачем-то упало на колени. Под руками оказался теплый-теплый солнечный свет, такой яркий, почти совсем белый. Я чувствовала, как глажу деревянный, будто полированный пол, похожий на ласковую, согретую спинку какого-то животного... Сердце раскачивалось на тонкой нитке из стороны в сторону, из стороны в сторону, разгоняя ослепительную боль... ослепительную... обрывающую тонкую нитку...
- Боже мой, вам плохо?! Эй, кто-нибудь! Позовите кого-нибудь! Да скорее же!!! Кто-нибудь!
17 января 2000.
Светлый прямоугольник в конце коридора
Рабочий день закончился, а на моем столе опять начал надрываться телефон. Одной рукой я уже была в рукаве пальто, поэтому долго смотрела на аппарат безобразного желтого цвета и боролась с зудящим желанием быстро выйти из кабинета, потом по лестнице, на улицу, домой...
- Алло, - сказала я, придерживая трубку подбородком и пытаясь просунуть в рукав вторую руку.
- Алена?
- Да, - голос я никак не могла узнать.
- Аленка, это я, Марина!
- О, я тебя не узнала, богатой бу...
Внезапно Маринка безудержно разрыдалась.
- Что случилось?! - крикнула я, испугавшись. - Что с тобой?!
- Не со мной, - с трудом выдавила Марина, - с Олежкой...
- С братом?!
- Да, он... он покончил с собой!
- Не говори глупости! - завопила я, разозлившись, - такими вещами не шутят!
- Сегодня утром, в шесть часов, - не слышала меня Марина, - он выбросился из окна у себя в общежитии...
Я медленно опустилась на край стула. Казалось, меня ошпарили кипятком, в глазах потемнело, как перед потерей сознания, но захлебывающиеся звуки в трубке не давали мне отключиться.
- Ты где сейчас, Марина?
- Дома.
- Буду через десять минут.
Я положила трубку на рычаг, рука двигалась медленно-медленно и я не могла понять, кажется это мне или...
На улице дул сырой, промозглый весенний ветер. Немного подморозило, и прохожие все поголовно шли осторожно, как старички и старушки. Я поймала машину и назвала адрес. Олежка Симбирцев... четвертый курс МГУ, юридический... Высокий, красивый блондин с лучистыми зелеными глазами, умница, с прекрасным чувством юмора, душа любой компании, моя душа...я закрыла глаза и стиснула зубы - нельзя же закричать во весь голос в такси...
Машина остановилась у дома Марины, я сунула водителю купюру и побрела к подъезду. Как только я позвонила, дверь сразу же распахнулась, будто Марина все время стояла в коридоре и ждала меня. Сдавленно всхлипнув, она повисла у меня на шее, и я едва смогла удержаться на ногах.
- Почему, Аля, почему? - невнятно бормотала она, - Почему?
Потом мы сидели на кухне и молчали. В ярком электрическом свете Маринкино лицо было опухшим и жалким, она не плакала, только раскачивалась из стороны в сторону и смотрела в окно. А я, так и не сняв пальто, царапала ногтем пеструю клеенку на столе и ничего, ничего не понимала. Только одно Олежка не мог сделать такое с собой и со всеми нами...просто не мог...
- Где он сейчас, Марин?
- В морге, - она не заплакала, скорее, завыла, - в морге! В морге!
Сердце, дернувшись, ухнуло куда-то вниз и из глубины, из темноты, заторопилось больными рывками. Я машинально бросила валидол под язык. На столе ожил телефон.
- Давай я возьму?
Марина кивнула.
- Алло?
- Так я и знал что ты там! - произнес раздраженный голос мужа. - Ты знаешь сколько времени?! Я обзвонил всех твоих возможных и потенциальных любовников и был потрясен - тебя нигде не оказалось! Знаешь, что я хочу тебе сказать...
Я смотрела поверх склоненной Маринкиной головы на маленький шкафчик со всевозможными кухонными мелочами. На его деревянных дверцах пестрели переводные картинки - медведи, зайцы, фрукты... их наклеил Олежка, когда ему было лет шесть, а восьмилетняя Маринка, на правах старшей сестры, долго его отчитывала и запрещала впредь портить мебель... Всю остальную мебель давно сменили, а шкафчик так и висит...
Маринкины плечи едва заметно вздрагивали, золотистые, такие же, как у брата волосы, растрепанными локонами закрывали лицо...
- ... не знаю, каких мужиков вы там ждете! Немедленно домой! Немедленно...
Я положила трубку, но через минуту телефон зазвонил снова. Пришлось встать на колени, дотянуться до телефонной розетки и выдернуть вилку.
- Как же так? - голос Марины прозвучал глухо, механически. - После сессии, мы же в Прагу... и на море... а завтра годовщина у Соловьевых, мы и подарок купили... Что я скажу Соловьевым? - Маринка подняла лицо, ее зеленые, кошачьи глаза были сухими, тусклыми, безумными.
- Родители знают?
- Они в Амстердаме, вернутся через неделю.
- Позвонить?
- Не знаю куда. Не знаю... ничего не знаю!
Я помнила, где лежат лекарства. Впихнула в Маринку жменю успокаивающего, выпила сама и почувствовала, что сердце опять начинает частить и тупо ныть. Дернула воротник свитера - водолазки, хотелось дышать и дышать... Маринка начала клевать носом - подействовали препараты. Я подняла ее со стула и помогла дойти до кровати. Уложив и укрыв, присела на край рядом. В незашторенные окна темной комнаты лился свет фонарей. Тускло поблескивала люстра, настенные бра и увеличенная фотография под стеклом. Олег и Марина, в прошлом году, на какой-то скале в Крыму, смеются и делают вид, что сейчас взлетят, а за их спинами, то ли море, то ли небо, не поймешь - что-то пронзительное, синее, живое... Мне всегда нравился этот снимок, очень удачно получился...Что же могло произойти? Что? Что...
- Аль, ты езжай домой, - пробормотала Марина сквозь сон, - поезжай, а то твой придурок...
- Нет, я с тобой посижу.
- Прошу тебя, мне одной легче, правда. Я позвоню, как проснусь.
- И я сразу же приеду, ладно?
- Угу.
Я поправила одеяло, поцеловала ее и вышла из квартиры, закрыв дверь с едва слышным щелчком. Ноги слушались плохо, сердце еще хуже - то взлетало к самому горлу, то падало на дно желудка, тряслось и дрожало, разгоняя вязкую боль по всему телу...
- Елена! - из затормозившего неподалеку такси вылезал муж. - Елена, ты переходишь уже все границы!
Я медленно брела по тротуару, как старички и старушки, опасавшиеся упасть на подмороженной слякоти. Дышать, дышать...
- Елена! - догнав, он схватил меня за плечо и рывком повернул к себе. Сердце бросилось к горлу и забилось испуганно. "Не бойся, - мысленно сказала я ему, - скоро приедем домой".
- Елена, ты что, пьяная? Напилась с этой и этим ее смазливым братцем? Елена, нам надо серьезно поговорить!
Такси все еще стояло у обочины. Высвободив плечо, я пошла к машине.
- Елена! Да что же это такое?!
Я села на переднее сидение, муж забрался на заднее. Я назвала адрес, и навстречу понеслись размытые, размазанные по лобовому стеклу московские огни. В позапрошлом году мы втроем ездили за грибами, Олег набрал кучу сыроежек и полкулька поганок, приняв их за опята...
Машина въехала во двор и остановилась у нашего подъезда. На лестнице как всегда было темно, ступеньки казались бесконечными, а сердце ныло и задыхалось...
Квартирный зев дохнул в лицо пятилетней семейной жизнью, пропитавшей воздух, въевшейся в стены. Сбросив туфли, я сняла пальто и не найдя в себе сил повесить его на вешалку, бросила на тумбочку для обуви. Сумка упала на пол. Держась за стену, добралась до кресла в зале, села, привычно стиснула зубы, чтобы сердце не выпрыгнуло через рот и не забилось на паласе... Даже и не сразу заметила, что муж ходит по комнате и что-то говорит. Прислушалась.
- Да, конечно, ты у нас единственная зарабатываешь деньги! Бизнес, презентации, выпивка, поклонники! Ты женщина коммуникабельная и умная, я никчемный идиот с высшим образованием! Кем я при тебе являюсь?! Кухаркой?! Домработницей?! Может мне и детей рожать?! Ты вообще перестала интересоваться домом и семьей! У тебя кто-то есть? Скажи, Елена? Скажи честно, я пойму! Он тоже бизнесмен, да? У вас общие интересы?
Свет в глазах медленно гас, комната плавно поворачивалась вокруг меня...
- Дима, мне плохо... аптечку... дай...
- Это тебя твои пьянки довели бесконечные! - аптечку он все-таки принес и сунул мне в руки. - Если сердце барахлит, надо к врачу обратиться или пить какой-нибудь там пустырник, я уж не знаю! А так, как ты живешь, Елена...
- Воды... принеси...
- Сейчас, ваше высочество, все будет исполнено!
Загудел на кухне кран. Я хотела крикнуть, чтобы налил из чайника, но не вышло. Не получилось крикнуть. Выпила таблетки, оттянула воротник свитера... дышать...
- Ты понимаешь, что все эти деньги погубили нашу семью, Елена! - голос Дмитрия достиг невыносимой для сердца громкости, и оно закололо мелкими острыми иголками. - Лучше бы мы по-прежнему жили в комуналке...
- Скоро будем, - сказала я, язык плохо слушался, сказывались выпитые у Марины успокоительные.
- В каком смысле? - он перестал бегать по комнате и остановился напротив меня.
- Фирма разорена, меня обокрал Левенщук... вернее обкрадывал уже два года...
- Левенщук? Твой зам?
- Да. Придется продать все, что есть...
- О, господи, Елена!!! Что ты наделала?! Ты вообще в своем уме или уже нет?! Как это все продать?! Не сходи с ума! Мы подадим в суд, Левенщука посадят! Я пойду свидетелем, подпишу все что надо... Какая же ты безответственная, Елена! Невнимательная! Два года! Рехнуться можно! Как ты вообще умудрялась заниматься бизнесом с твоими-то способностями! Вернее при их полном отсутствии!
Люстра расплылась дрожащими, искряными подвесками и появилось улыбчивое лицо Олега... он непременно хотел жить в общежитии, вместе со всеми, но ему, как москвичу, комнату не давали, он сам за нее платил, как за гостиницу... В его комнате всегда было полно народа...
- ...если так пойдет и дальше, Елена, нам придется расстаться!
Сердце, захлебнувшись в лекарствах, спокойно и вымученно билось. Я поднялась в кресле и, пошатываясь, пошла в коридор. Пальто валялось на тумбочке для обуви, сумка на полу. Я оделась, обулась...
- Лена, ты куда?! Ты куда это собралась, Елена?!
Я открыла дверь, она скрипнула... все время забываю смазать...
- Ну и черт с тобой! Катись к своим хахалям! Лена, вернись, последний раз прошу!
Ступенька, ступенька... пролет... ступенька... И спать, вроде бы хочется, сил нет, и уснуть не получится. Не получится, я точно знала. На улице моросил мелкий дождь со снегом. Я набросила капюшон пальто и снова пошла ловить такси. Кажется, ехали очень долго, я засыпала и просыпалась от голоса шофера:
- Вам плохо?
- Нет, - отвечала я одними губами, - мне хорошо. Не беспокойтесь.
- Но, я же вижу что плохо, - упорствовал молодой парень, - может вас в больницу отвезти? А, женщина?
- Вы знаете, сколько мне лет, молодой человек? - у меня даже получилось улыбнуться.
- Я не умею возраст определять, честное слово, - он нерешительно посмотрел на меня.
- Тридцать. Мне исполнилось тридцать неделю назад.
- Ну... это... с прошедшим днем рожденья... Вам у какого дома остановить?
- Вон, у того, желтого.
- А вы назад поедете? Вас подождать?
- Нет, спасибо, не поеду, возьмите деньги.
- Не надо. Счастливо вам.
- Спасибо.
Свет в окнах Марины не горел. Я поднялась на этаж, входная дверь заперта, будить я ее не стала. Присела на ступеньку, прислонилась к стене, оттянула ворот свитера. Дышать, как же хотелось дышать...Не мог Олег покончить с собой, не мог...
- Вытолкнул кто-то, - я и не заметила, что говорю вслух, - выбросил из окна...Ребята сейчас какие жестокие, откуда в них столько жестокости, глупой, слепой... позавидовал ему кто-то, может чью-то девчонку увел... Господи... бедный ты мой мальчик, любимый ты мой человечек... любимый... Любимый...
В сердце сидела тупая, раскаленная игла, она, как брошку прикрепляла ко мне изнутри дрожащий, бесформенный комок с двумя желудочками, предсердием, аортой...
- Тетя, вас домой не пускают?
Я открыла глаза и несколько секунд ничего не могла понять. Передо мной стоял мальчик лет шести с черным пуделем на поводке. У мальчика светлые волосы и зелё... нет, карие глаза.
- Вас домой не пускают? - переспросил он.
- Нет, милый, - я еле-еле поднялась со ступеньки на ноги, - я просто... просто...
Я не придумала, что сказать, а мальчик не стал слушать. Он торопился вниз, во двор, выгуливать своего каракулевого питомца. Оказывается, уже было утро. Я спустилась вниз, опять подморозило, самый настоящий гололед. Я решила сначала съездить в Олежкино общежитие, потом уже вернуться к Марине. От выпитого накануне большого количества лекарств мутило, и кружилась голова. Сердце притихло, притихло настолько, что казалось, оно вовсе не бьется. Я приложила ладонь к груди. Нет, все-таки бьется, едва заметно, но бьется...
Общежитие юридического факультета нашла быстро. У его дверей стояла большая толпа студентов, взволнованных, притихших, подавленных.
- Извините, - обратилась я к высокому рыжему бородачу, - здесь вчера... несчастный случай...
- Да, а вы...
- Родственница, близкая, - соврала я. - Мне бы... пройти туда...
- Я вас проведу, - он подставил мне руку.
Оперевшись, я, едва переставляя ноги, побрела к дверям. Что и кому говорил мой провожатый, не слышала, просто смотрела по сторонам. Здесь Олежка ходил, через эти двери, четыре года, с этими людьми дружил и разговаривал, строил планы на будущее...
- Вот на этом этаже он жил, - сквозь ватную толщу услышала я, - вы знаете, где его комната?
- Да, спасибо. Вы не могли бы оставить меня ненадолго?
- Конечно, если понадоблюсь, я курю на лестнице.
Коридор был пуст, в самом его конце сияло залитое солнцем окно. Казалось, что пол под ногами пружинит и куда-то движется. Свет из окна, четким, сверкающим прямоугольником, безмятежно лежал на полу. Я подошла к самой границе этого света. Сердце как-то странно дернулось, и я почти увидела, как оно повисло на тонкой окровавленной нитке. Все тело стало вялым, непослушным, оно не захотело стоять на ногах, оно зачем-то упало на колени. Под руками оказался теплый-теплый солнечный свет, такой яркий, почти совсем белый. Я чувствовала, как глажу деревянный, будто полированный пол, похожий на ласковую, согретую спинку какого-то животного... Сердце раскачивалось на тонкой нитке из стороны в сторону, из стороны в сторону, разгоняя ослепительную боль... ослепительную... обрывающую тонкую нитку...
- Боже мой, вам плохо?! Эй, кто-нибудь! Позовите кого-нибудь! Да скорее же!!! Кто-нибудь!
17 января 2000.