Попов Александр. На высоте поцелуя. Новеллы, миниатюры, фантазии

Александр Евгеньевич Попов
На высоте поцелуя. Новеллы, миниатюры, фантазии

   Посвящается всем женщинам, которых я не целовал…

Автор

 
   Иллюстрации к книге – Юлия Хазина

От автора

   Однажды пообещал поэтам подарить книгу стихов без слов. Они возмутились, возразили – быть такого не может. Но в поэзии всё возможно, она старше письменности. Когда поэты получили на руки строки, состоящие из сколов уральских камней, они смирились.
   Я ищу поэзию во всем, она соизмерима с миром. Написал «Цифростишия», где вместо букв – цифры, где вместо слов – натуральные числа. Потом вышли «Хулиганские дроби», дробь – это тоже поэзия, танец числителя со знаменателем.
   Теперь перед вами новая книга стихов: ведь губы, соединенные в поцелуе, это четверостишия.

Из первых уст

   Поцелуй – свидание двух улыбок, танец лиц.

   Я филематолог^[1], специалист по поцелуям. Цена поцелуя – полуоборот. Не люблю банальности, но поцелуй продляет жизнь. Сам не целуюсь. Клятву дал не делать полуоборотов. Мне позволь, вмиг всех зацелую.
   Не стану уверять, что не хочется. Еще как хочется. Поэтому и кольца коллекционирую. Вы целуйтесь между собой, а за кольцами – ко мне. У каждого кольца своя история. Кольцо без истории – что человек без лица, а лица нет – и целоваться нечем.
   Без поцелуя – как без зубов, а вам это надо?
 

Кольцо I

   Всё начинается с Земли:
   и облака, и птицы, и губы…

   Первое кольцо для коллекции – с руки Лили Брик. На его поверхности громоздилось «ЛЮБ», по кругу вечное «люблю» из исполинских уст Маяковского.
   – Лиля Юрьевна, разрешите кольцо поцеловать ваше?
   – Что вы себе позволяете, извольте покинуть меня!
   – Я коллекционер, целую и ухожу.
   – Вы с ума сошли, целуйте другие слова. Это слово неприкосновенно. Оно само целует тех, кто любит моего Володю.
   Я поклонился великой женщине и вышел несолоно хлебавши.
 

Кольцо II

   Поцелуи – мой хлеб. Вспомнился вьюжный февраль 1916 года. Николай Недоброво читал «Юдифь», Анна Андреевна и слушала его, и не слышала. Ей не давало покоя черное заколдованное кольцо на пальце левой руки, подарок от прабабки, княжны-чингизидки. Подле нее сидел Борис Анреп, его присутствие волновало. Вдруг она не выдержала, сдернула кольцо с руки, протянула Борису: «Вам».
   А дальше революция, Борис с кольцом бежал в Англию. Анна на родной земле, без кольца, хлебнула несчастий по горло. В 1965 году ее пригласили в Лондон на вручение литературной премии. Борис, прослышав о визите, бежал в Париж. Анна Андреевна настигла его и там, они провели вместе вечер. Но Ахматова о кольце не сказала ни слова. Анреп при нашей встрече с ним уверял, что ничего не помнит из этого разговора.
   – В голове было полное бессмыслие, сердце стучало, горло пересохло…
   Когда в конце концов я осмелился озвучить просьбу поцеловать кольцо Ахматовой, он испугался, замахал руками и выкрикнул протяженное «Не-е‑ет!». Опомнился я только в аэропорту Хитроу.
   Факт известный: врачам не везет с хворью, филематологам – с поцелуями.
 

Кольцо III

   Что-то я в Париж зачастил. До меня слух дошел, что после смерти Пикассо любимая им Дора Маар вскрыла посылку, полученную от Пабло. Маленький сундучок в упаковке, а там золотое кольцо, похожее на обручальное. И острая игла на внутренней стороне. С обеих сторон иглы выгравированы два инициала. С одной – «Д», с другой – «П». Пабло и Дора.
   Добравшись до Парижа, отыскал адрес Доры.
   – Я прекрасно понимаю необычность просьбы.
   – Говорите, после Пабло всё обычно.
   – Позвольте поцеловать кольцо Пикассо!
   Она не отказала, приоткрыла сундучок и протянула кольцо. После Доры Маар я был первым, кому позволили коснуться великой ревности мастера.
   Теперь, надеюсь, понятно, почему филематологи не целуются.
 

От буковки к буковке

   – А первый поцелуй был?
   – Был, и имя у него есть.
   – Как зовут тот поцелуй?
   – Вода.
   – А целовался-то кто?
   – Аш да О.

   Красота разной бывает: из глаз, из ног. Мне на губы повезло. Они и манили, и жгли, и дразнили, и ждали…
   Имелось ли еще что-то на ее лице, не помню. Губы – явление неземное. Они как птицы. Между небом и землей. На банкетах, на вечеринках бегали губами, полуулыбками летали. Приблизиться на расстояние поцелуя случая не выпадало. Потом она куда-то пропала. Спасался в снах, там мы в поездах, в самолетах, в лесах, в полях целовались до тьмы первозданной, без единой звездочки на небе – они от зависти гасли.
   Когда вновь встретились, расстояние не препятствовало, а поцелуя не получалось. Губы ее опустили меня на землю:
   – Пойми, не могу, я ими сказки внукам рассказываю.
   С тех пор живу на Земле, читаю сказки и вижу, как ее губы летают от буковки к буковке.
 

У истоков

   – А кто выше человека?
   – Вода.
   – А ниже?
   – И ниже вода.
   – А человек из чего?
   – Из воды и поцелуев.

   Внутри себя славился тем, что мог представить хоть кого в позе поцелуя. А с ней случился облом: как ни пытался, ничего не выходило. Синий чулок, Будённый в юбке, как только ее ни величали коллеги по работе. Это обстоятельство вынудило усомниться в своих способностях, но любопытство не давало покоя. Желание увидеть, как она с кем-то целуется – жгло. Однажды задержался на службе, вышел в коридор покурить и обомлел. Она целовала поочередно бюсты классиков марксизма.
   С этого началась перестройка в стране.
 

Высота

   Наш отряд соревновался с первым. Они были года на два постарше и повыше. Она – пионервожатая, жадная до побед и рекордов. А я в то лето Куприна открыл, зачитывался «Олесей», «Гранатовым браслетом». В общем, всем пионервожатая, кроме меня. Я ее веснушки считал, каждую пылинку сдуть норовил, поправлял пряди волос, складки на платье. Копил внутри решимость на поцелуй.
   Я не знал, что у них в «педе» психологию учат, принимал все за чистую монету. Она меня мигом раскусила, задачу поставила непосильную – на сколько сантиметров перепрыгну ребят из первого отряда, столько поцелуев в награду и получу.
   Тренировался неистово. И вот настал день соревнований. На тренировках выше метра двадцати не брал. Судья в рупор объявил: «Вот последний прыжок второго отряда». А я и метр двадцать пять, и метр тридцать преодолел. Планку подняли на метр тридцать пять, соперник был на голову выше, но все его попытки окончились неудачей. У меня одна оставалась в запасе. Публика ждала прыжка, а я прошел мимо планки. Я искал свою Олесю. Мне хотелось напомнить перед прыжком о пяти поцелуях. Все орали: «Иди прыгай, книгу в подарок дадут». А зачем мне книга?
   Нашел Олесю перед отбоем, от нее пахло вином и сигаретами:
   – Рано тебе еще целоваться, пацан.
   – Я не пацан, а высоту возьму, пусть поцелуи на твоей совести будут.
   – Иди спать, дурачок, не до тебя.
   Высоту покорил ночью, без свидетелей. Оказывается, на свете нет ничего выше несостоявшихся поцелуев.
 

История

   Любил Алексей Максимович женщин, ни одну мимо не пропускал, зацеловывал до потери пульса. Немолодой уж был, а сдержаться не мог, манило красоту губами потрогать и всё тут. Ну, а девкам каково? Вот и орали, кто с перепуга, кто от удовольствия: «Горький!» Публике казалось, кричат: «Горько!» Ну, а дальше сами знаете. Стали это слово на свадьбах скандировать. Оно по нынешним временам не просто слово, а пароль. Произнес народ, подхватил – и пошло-поехало на раз-два-три, а то и дальше.

Бродский

   – Знаете, Иосиф, всё у вас настоящее, кроме сердца.
   – Доктор, не говорите загадками.
   – Вчерашнее оно, поизносилось.
   – Вы настоящий доктор, можно я вас поцелую за это?
   – За что?
   – За сердце вчерашнее мое.
   Бродский отказался от пересадки, он ушел со своим сердцем. Поэты сердец не меняют.
 

Экзюпери

   У Экзюпери был друг, который всю свою жизнь посвятил поиску самого вкусного поцелуя на свете. В 1944 году, перед вылетом Экзюпери на боевое задание, друг открыл ему великую тайну.
   – Антуан, поверь мне, вкуснее воды поцелуя нет и быть не может.
   Экзюпери с того полета не вернулся. Губы Средиземного моря решили не отдавать людям автора «Маленького принца».

Врун

   – А буквы откуда?
   – Из поцелуя.
   – Чьего?
   – Бумаги и пера.

   Я шел на свидание с ветром. Он всё поймет. С ним можно из уст в уста. Встреча с ветром – что выход на свободу. Я говорил как думал – он за каждое слово осыпа́л лицо поцелуями. Когда вернулся, жене не понравились губы.
   – Ты целовался?
   – Да!
   – С кем?
   – С ветром.
   – Врун.
   Я не обиделся. Я не лгун, не обманщик. Я врун – меня целовал ветер.
 

Привет

   Любое семечко – поцелуй.
   Оно из губ кожуры, из языка ядрышка.
   Люди по весне семенами землю целуют.

   Я тогда нецелованным ходил. Товарищ по парте попросил под лавкой посидеть во дворе, подежурить. Сильно ему узнать хотелось, целуется девчонка, по которой он вздыхает, или просто дружит. Лежал, лежал и дождался. Сели. Молчали долго, потом шуршание пошло. Что оно означать могло, из-за задниц не было видно.
   Если бы лето стояло, – а по осени на боку зябко. Поскуливать от холода стал. Мне бутерброд в щель сунули с колбасой – докторской. Я его в карман как вещественное доказательство. Слышу, заворковали голубки́.
   – Съест или нет?
   – Съест и спасибо не скажет.
   Ну, думаю, враки, на спасибо сил у меня хватит. Разбежались как миленькие от волшебного слова. Выбрался из-под лавки и пошел к другу результаты докладывать.
   – Ну, говори скорее, что там?
   – Всё нормально.
   – Что нормально, целуются или нет?
   – Вот просили тебе передать.
   …Настоящие друзья познаются в беде. Бутерброд поделили. Хлеб достался ему, колбаса – мне.
 

Пуля

   – А кто Царь слов?
   – Поцелуй.

   Гумилёва большевики пытали долго. Им нестерпимо хотелось понять, почему тот поэзию ставит выше марксизма. Они попросили его показать путь, по которому поэзия к Богу ведет.
   – Я еще и сам до конца не прошел, но если позволите, то попытаюсь.
   Позволили. И отправился он туда, но к большевикам не вернулся.
   Вы спросите: а поцелуй? Поцелуем пуля была.

Стена

   – Молчание высоко сто́ит.
   – А как высоко?
   – Оно, брат ты мой, на высоте поцелуя испокон веков царствует.

   Они не виделись почти вечность. Между ними две жизни возвели стену. Встретились случайно. Поискали слов – и не нашли. Ветер подтолкнул в одну сторону.
   Сделали пару неуверенных шагов на ощупь. Решение созрело одновременно. Дальше – вместе. Шли нога в ногу, как на параде, пора хотя бы улыбнуться, но у губ на улыбку сил не наскреблось. Уперлись в обледенелое крыльцо. Домофон ответил им согласием. Прихожая хрущевки на третьего не проектировалась, до дивана в комнате рукой подать, там простыня-самобранка, без ушей подушек, оскорбительно белая от отсутствия одеяла. Обнажались, как две осени на спортивной арене. Победила она. Он сдался, припал головой к ее коленям.