Прашкевич Геннадий Мартович. Вечный лоцман

Геннадий Прашкевич
ВЕЧНЫЙ ЛОЦМАН

    …Меч сотрет железо ножен,
    И душа источит грудь.
    Вечный пламень невозможен,
    Сердцу нужно отдохнуть.
    Пусть влюбленными лучами
    Месяц тянется к земле,
    Не бродить уж нам ночами
    В серебристой лунной мгле.

 

1

   – Хочешь выпить?
   – Да, – сказала она, рассматривая календарь. И упрямо оттопырила губу: – Только не эту дрянь. В ней привкус песка. Или пыли.
   – Но это придает вину своеобразный оттенок. Это самое вкусное, что есть на Марсе.
   – Я согласна на самое невкусное, что есть на Земле.
   Лейя упрямо наклонила голову.
   Она разглядывала талисман.
   Вечный календарь – вот что это было.
   Пластиковый лист с фосфоресцирующими цифрами, всегда живыми, и с изображением белой хризантемы, на которой застыла взлетающая радужная бабочка. Календарь был рассчитан на вечность. Значит, радужная бабочка обречена была взлетать вечно.
   – Ненавижу Марс. Ненавижу луну, которая дважды всходит за ночь. Молчи, не говори не слова! – предупредила Лейя. – Да, мы на Марсе. Да, мы добрались до мертвых морей. Да, мы плывем на гравитационной барке. Но на гравитационной и воды под нами нет! Только пыль, лед, пески! Севр, я сойду с ума! И еще этот марсианин на носу барки. Их же нет, они давно вымерли. Ты же не будешь спорить? Марсиане вымерли миллион лет назад. И моря высохли. Мы нигде не видели ни капельки воды, только пески и пыль. Планета обмана! Здесь ничто не соответствует своим названиям. Ну почему, – взмолилась она, – называют морями промерзшие мертвые долины пыли?
   – Не говори о пыли.
   – Почему? – она опять выпятила губы.
   – Потому что надо успеть пройти канал Хирхуф прежде, чем пылевое облако нас накроет. Оно сейчас на южной подошве Олимпа и движется в нашу сторону. Если утром мы не войдем в бухту Сет, мы можем застрять надолго. Пожалуй, я бы не прочь… – он хищно облизнулся: – Но ты, кажется, нервничаешь?
 
    …вход в бухту Сет опознаётся по резко разрезанной проливом береговой линии, поросшей смешанным лесом. Иногда у берегов наблюдаются буруны, однако подводных опасностей не обнаружено. Затонувшая барка лежит на дне к западу от устья реки Нейи…
 
   – Этот марсианин… Наш лоцман… Он, правда, считает, что ведет барку по воде?
   Севр кивнул.
   Он не хотел ссоры.
   – Это мы с тобой ничего не видим, – объяснил он, стараясь говорить ровно. – Для нас все вокруг – только развалы мерзлых камней, сухие русла, мертвая тень Олимпа. Но лоцман видит. Он ведет настоящуюбарку по настоящемуканалу. Он ориентируется по деревьям, спускающимся к воде. Смотри, как он напряжен. Он знает все опасности и загадки этих мест. Почему ты нервничаешь?– все же не удержался Севр. – Ты прилетела с Земли. Пустое пространство тебя не остановило. А ведь пустоту пространства представить трудней, чем воду, льющуюся по мертвым камням Марса. – Он улыбнулся, смягчая свои слова. – Ты сама хотела увидеть вечного Лоцмана. Ты мне уши прожужжала на Земле, так сильно тебе хотелось увидеть последнего марсианина. Ну вот, теперь ты его видишь. Так зачем же нервничать?
   Она промолчала.
   – Хочешь, я попрошу его включить музыкальную книгу?
   – С этими ужасными стонами? Они там душат друг друга? Нет, хватит с меня.
   – Эту музыку оставила самая древняя из всех известных в Солнечной системе цивилизаций.
   – Музыка мертвецов, – фыркнула Лейя и длинным узким ногтем пурпурного цвета поправила нежный завиток платиновых волос, упавший ей на щеку. Классический образчик земной капризности, упрямства, красоты. Севр смотрел на нее и у него сжималось сердце. Так сильно он ее хотел. Она была сама недоступность. Полупрозрачные борта гравитационной барки пугали Лейю, она с недоверием поглядывала на полупрозрачный силуэт Лоцмана, утвердившегося на носу гравитационной барки. Севр чувствовал, что она оттолкнет его руку, если он попробует коснуться завитка платиновых волос.
   – Не говори про марсиан, что они мертвецы.
   – Но разве он жив?
   Лейя пристально глянула на призрачный силуэт Лоцмана.
   Бедра старика были обвязаны куском фосфоресцирующей ткани, украшенной крошечным золотым пауком – символом Марса. Паук казался совсем игрушечным, но сразу бросался в глаза. Сквозь широкие плечи, сквозь широкую грудь Лоцмана неясно просвечивал далекий чудовищный купол вулкана Олимп и крошечная звезда в розоватом небе. Черная вершина над белым снежным воротничком. Крошечная звезда над черной вершиной. Почти семнадцать миль в высоту. Кристаллический иней нежно отмечал прихотливые извивы каменных каньонов.
   – Здравомыслящий человек старается унести ноги с Марса. Мы могли сейчас валяться на песчаном берегу Крита.
   – Но разве мы здравомыслящие? Ты сама предложила эту прогулку на Марс! – возмутился Севр. – Ты сама раскопала рекламу Вечного Лоцмана. « Он указывает будущее»! Ты сразу поверила рекламе, будто для того, чтобы попасть в будущее, обязательно надо что-то узнать о нем. Ну вот, ты на Марсе! Старик из рекламы перед тобой. Окликни его! Почему молчишь? Спроси его, ведь он « …из прошлого. Он видит будущее». – Севр злился. – Ты летела на Марс для того, чтобы задать старику какой-то вопрос. Мне ты его задать не хочешь, и не надо. Делай, как тебе нравится. Чего тянешь? Я устроил тебе встречу с вечным Лоцманом, спрашивай. Я вложил в эту прогулку столько денег, что не хочу вернуться без результата.
   – Не кричи на меня, – попросила она угрожающе, хотя он и не думал кричать. – Что там бормочет этот призрак?

 
Мое имя смрадно более, чем птичий помет днем, когда знойно небо…
Мое имя смрадно более, чем рыбная корзина в день ловли, когда знойно небо…
Мое имя смрадно более, чем имя жены, сказавшей ложь своему мужу…
Я говорю: «Есть ли кто-либо ныне?»
Осыхающие камни на отмели глубиной менее пяти локтей…
Я спрашиваю: «Есть ли кто-либо ныне?»
Якорное место забито песками…
 

   Лоцман медленно обернулся.
   Кажется, он смотрел на Лейю, но она не могла понять его взгляда, потому что сквозь просвечивающую фигуру видела все те же голые камни, ужасные мертвые обрывы и розоватое небо над ними. Розоватое, нежное небо. Цвета ночной сорочки, брошенной ею в спальне Главного купола.

 
Нет справедливых…
Нет верного друга…
Смерть стоит передо мной,
как выздоровление перед больным…
Как выход после болезни, как благовоние винного дерева…
Как сидение под парусом в ветреную погоду.
Как путешествие под дождем и возвращение на военной барке…
 

   – Это песня?
   Севр не ответил.
   Наверное, Лоцману не на кого опереться, подумал он.
   Но барка скользит по темной воде. И путь впереди известен.
   Ужасные обрывы, тускло мерцающие зеркала скольжения, тонко посеребренные инеем. Вряд ли Вечный Лоцман видит череп с огромными глазницами, ледяным комом белеющий на черной каменной террасе. Вряд ли он видит завихрения серебристого ледяного песка. Под баркой, которую он ведет, плещет вода. Он ее слышит. Иногда вода становится совсем прозрачной, а с обрывов срываются метельные завихрения. Солнечный ветер болтает слабое магнитное поле планеты, как мыльный пузырь. В такую ночь легко сбиться с курса, хотя якорные стоянки здесь можно пересчитать на пальцах. Это не сложно, когда на каждой руке только по три пальца. Некоторые стоянки защищают только от берегового ветра, тогда барку надо прятать под маяками. Ближайший – Хирхуф, по имени канала. Его следует достичь до начала пылевой бури. К этому маяку лучше подходить к восходу, когда Солнце еще за Олимпом, но бедный розоватый свет уже отмечает тяжелую рябь медленного течения, а некоторые скалы фосфоресцируют. Барку следует держать носом на оранжевую светящуюся скалу. Скала будет медленно увеличиваться, она будет расти, заполнять пространство. И лишь когда скала закроет собой Олимп, надо резко взять вправо на двадцать градусов. Когда-то военная барка «Аллис» на полном ходу врезалась в узкий каменный островок, потому что маяк погас. «Аллис» тонула почти три часа, было холодно, отбивное течение не позволило никому спастись. Кипящая лава, стремительно вырвавшаяся из южного кратера Олимпа, вытопила гигантскую ледяную линзу, веками спавшую под каменными слоями, и мутная бешеная вода стеной пошла вниз, в долину. Некоторые маяки еще работали, но их свет помочь не мог. Лабиринты Иртет-центра затопило, несмотря на медные закрышки. Три долгих страшных недели из-под земли доносились стоны. Они записаны на листы земфрии. Существа с Земли принимают стоны умиравших за музыку. Они думают, что нас погубило отсутствие воды, а на самом деле нас погубила вода, вытопленная извержениями…

2

   – Эти знаки похожи на текст…
   Севр взглянул на внутреннюю полупрозрачную перегородку барки, расписанную смутными узорами. Они походили на огромную фотографию звездных перемычек. Если понимать порядок пробелов, знал Севр, можно почувствовать скрытую ритмику, услышать звучание давно исчезнувших голосов.
   – Какие-нибудь заклинания?
   –  Путь…
   – Что это означает?
   – Не знаю, – он все еще сердился. – Ни один землянин не знает. У марсиан не было религии, как мы это понимаем. Они не боялись друг друга или стихий. Самые жестокие бедствия они принимали как должное. Не больше.
   – А что они умели?
   – Хранить воду, – объяснил Севр. – И уходить от воды. Строить неприхотливую жизнь. Спасать ее. Напитывать себя водой, так это прозвучало бы по марсиански. В корнях большинства марсианских слов заключено понятие воды.
   – Но воды нет.
   Лейя смотрела на прозрачный борт, на призрачные ледяные уступы, под которыми медленно проходила гравитационная барка. Ледяные глыбы прилегали друг к другу плотно, как седая рыбья чешуя. Слои пемзы и туфов, желто-бурое битое стекло палагонитов. Вода, наверное, пряталась глубоко под каменными слоями. Так было не всегда. Но теперь это было так. Ледники подпирают каждый склон. Достаточно излиться лаве из кратера и вода вновь наполнит каналы.

3

   – Ты умеешь это читать?
   Севр улыбнулся и указал на крошечный прибор-переводчик.
   Лейя разочарованно отвернулась. Звездные узоры на полупрозрачных внутренних перегородках барки напоминали наплывы сухой плесени. Как слова Севра. Обжигая на Земле, они не трогали на Марсе. И она не понимала, почему? Ну, почему слова Севра превращались на Марсе в мертвый язык, начинали отдавать пылью? Она не хотела этого. Я полетела бы дальше, подумала она, лишь бы изменить это. Я ненавижу мертвые планеты и пустоту между ними, еще более мертвую, но я полетела бы гораздо дальше, только бы понять, почему слова Севра остывают.
   – У него есть имя?
   – Если ты о Лоцмане, то приближенно его имя звучит как Пта.
   – И он откликается на такое нелепое имя?
   – Если захочет. Говорят, такое случалось. Но сам я так думаю. Уверен, это просто легенда. – Севр как бы уколол ее. – Я никогда не слышал такого от людей, которые разговаривали бы с ним сами. Всегда из третьих-четвертых рук. Честно говоря, мы даже не знаем, марсианин ли это?
   – Если нет, то кто? – испугалась Лейя.
   – Не знаю, – пожал он плечами. – Некий артефакт. Флуктуация. Сгусток некоего разума, материализовавшегося в такой странной форме. Всего лишь электромагнитное облачко.
   – А мы разве не такие?
   – Мы без обмана, – покачал он головой. – Мы созданы природой, и знаем это. У нас есть твердые доказательства нашего земного происхождения. А Вечный Лоцман просто водит барки по каналам Марса. Может, он водил их тут и тысячи лет назад, а может, появился в одно время с нами. Может, он всего лишь тень, наведенная неведомо кем, даже нами.
   Он улыбнулся:
   – Зачем ты таскаешь с собой этот календарь? Ты же знаешь, на Марсе он ничему не соответствует.
   Лейя не ответила.
   Она бережно погладила белую хризантему.
   Может, она и похожа на тонкие ледяные цветы Марса, но она живая и не растает под живыми лучами Солнца. И радужная бабочка не изменит своей формы, хотя, к сожалению, никогда не взлетит. Я не могу понять, куда уходит тепло из голоса Севра? Он улыбается, но это неправильная улыбка. Мне нужно чудо. Самое обыкновенное. Мне нужен знак. Она провела кончиком язычка по пересохшим губам. Я не хочу уподобляться мертвой планете. Лейя молча смотрела на нежную колючую белизну инея, все гуще садящегося на камни. Я не хочу, чтобы Севр превратился в ледяной полупрозрачный призрак. Я не люблю воспоминаний, ненавижу мертвецов, которых, может, никогда не было. Мне нужны живые руки. Пусть даже грубые.
   – О чем он думает?
   – Лоцман? – откликнулся Севр.
   – Ну да.
   – Я даже не знаю, думает ли он вообще?
   – Он думает, – упрямо произнесла Лейя.
   – Интересно, о чем? – усмехнулся Севр.
   – О живом цветке, который терпеливо ожидает его дома, – Лейя не знала, почему она произносит эти слова. Может, потому что они звучали в ее сознании? – Цветок сидит в клетке. Совсем один. Пока меня нет, цветок должен надышать много кислорода. В моем доме хрустальные стены, а по каменному полу текут ручьи настоящей воды. А за окнами шумят винные деревья.
   – И ты говоришь, у тебя нет воображения.

4

   Накренясь, барка медленно вошла в канал Манаган, из которого открывался прямой путь к маяку Хирхуф.
   Здесь караваны обычно разделялись.
   Одни шли в Амму, а белый камень везли в Аммару.
   Туда же, в Аммару, шли барки с медью и золотым песком.
   А в Меллух везли диорит для огромных статуй, постоянно затапливаемых черным илом и мутной водой с Олимпа. Чтобы построить Меллух ламиты приходили с моря Аззор, а сузы из Нижних Суз, а манаганы поставляли глыбы диорита. Огромные черные статуи поднимались над призрачным течением канала Хирхуф, указывая путь. Как к дому мрака, как к жилищу, отдаваемому воде. И входящий вступал в место, из которого был изъят свет, где пищей служит прах, а питьем – только тени, и где никто никогда не видел над горизонтом двух лун. «Привратник, открой дверь, чтобы войти мне! Если ты не откроешь дверей и я не буду в состоянии войти, я разобью дверь, сломаю засов, сокрушу вереи, оторву створки, выведу покойников. И они будут есть и жить. И станет мертвых больше, чем живых.»
 
   – Он говорит?
   – Разве? Ты что-то услышала? – встревожился Севр.
   – А ты ничего не слышал? Этот голос… Как паутина… Нет, как сухой снег… Ты не слышишь?… Мне страшно.
   – Марс единственное место, где некого бояться, – улыбнулся Севр.
 
   «Ты готова к моим услугам?»
   «Я готова».
   «Ты готова молчать?»
   «Я готова».
   «Тогда молчи. Иначе я отвечу молчанием».
 
   – Кому ты киваешь?
   Севр пытался скрыть раздражение, но не мог.
   Он все еще боролся с искушением нежно коснуться завитка на ее виске. И поцеловать глаза – жадно, вовсе не по-братски. Он так целовал на Земле и не понимал, почему так нельзя целовать на Марсе. Он не хотел каких-то чужих голосов или того лучше призрачной паутины. Ты ведь хотела меня в ракете, думал он, обиженно сжимая губы. Ты ведь хотела меня в Главном куполе. И стонала подо мной. Почему же сейчас?… Этот Лоцман слеп… Он ничего не видит… Потому он и водит барки, что слеп, иначе однажды изменил бы маршрут… Он – вечный обман, тень тени…
 
   Неведомые мысли,
   необычные изречения, выраженные новыми словами,
   совершенные звуки, раньше не бывшие в ходу, чуждые повторения старой речи…
   Ты готова?
   Все повторяемые наречия сказаны…
   Я видел все, начиная от первого поколения до грядущих потом, которые во всем подобны прошедшим…
   Я вижу положение всех дел…
   Ты готова?…
 
   – Зачем мы здесь? – испуганно спросила Лейя.
   – Тебе лучше знать, – Севр все еще сердился. – Ты хотела попасть на Марс и увидеть Вечного Лоцмана. Я сделал тебе этот подарок. Ты хотела, чтобы мы побыли наедине. Нет проблем, я и это сделал. Но теперь ты знаешь, как дорого стоит настоящее уединение. В космосе все холодное. И на Марсе сейчас минус сто. Мы не можем побежать босиком, но мы рядом. Это и есть уединение. Нас только двое. Хочешь бесстыдно обнять меня? Океан высох, реки исчезли, сами марсиане исчезли, но мы можем обнять друг друга. Призрак на носу гравитационной барки видит оазисы, зеленые берега, но не видит льдов, пыли и нас. Он не видит нас, понимаешь? Вокруг камни и холод, но он ничего не видит. Лейя, обними меня.
   – Подожди…
   Она жадно вслушивалась, но шелестящий голос, только что наполнявший ее сознание, смолк, и голос Севра снова показался ей ледяным. Его страсть текла, как песок сквозь пальцы. Его страсть холодила ее, как сквозняк. Она поежилась. Почему это произошло с нами?
   – С первого дня на Марсе ты отталкиваешь меня…
   – Но тут везде прозрачные переборки!
   – На Земле тебя возбуждало это.
   – Да! Но на Земле! Чувствуешь разницу? Тут все иначе. Я не могу задыхаться под тобой, когда Лоцман нас видит. А он видит, я чувствую. И не хочу, чтобы нас видели из библиотеки, из центра синтеза, из лабораторных отсеков Главного купола. Я не знала, что на Марсе все будет так.
   – Но я же говорил, что на Марсе все открыто! – возмутился Севр. – Здесь все должны видеть друг друга. Чтобы вовремя помочь, если это понадобится. Так легче придти на помощь.
   – В любви?

 
Воспрянет оружие ужаса,
все хорошее улетит, живое погибнет,
разрушится настоящее, полевые плоды исчезнут,
солнце будет светить один час
и никто не заметит наступление полдня.
Нижнее сделается верхним,
явятся гости с Зеленой планеты.
Они хотят знать, что идет на смену их чувствам.
Они скажут: «Ты умер».
И я засмеюсь, потому что ответ один.
«Держитесь в стороне от тайн».
 

   – Что будет с нами, когда мы вернемся? – Лейя зажала руками уши, будто это могло заглушить шелестящий в ее сознании голос.
   – Мы вернемся и все снова будет как прежде.
   – Так не бывает, – она чуть не заплакала. – Мы уже никогда не будем как прежде.
   – Не пугай меня, – Севр злился. – Я слишком много заплатил за эту прогулку.
   – Не повторяй! – закричала она. – Я больше не хочу слышать об этом!
 
    «Держитесь в стороне от тайн».
 
   Темный канал.
   Розоватое нежное небо.
   Розоватое от тончайшей ледяной пыли, никогда не оседающей на камни планеты.
   Гигантская голая вершина вулкана Олимп казалась отсюда пепельной. На огромной высоте давления не хватает для того, чтобы, как иней, осадить углекислоту на черные базальтовые откосы. Я спустился к морю на барке в сто пятьдесят локтей в длину. На ней было сто пятьдесят матросов, самых отборных в области Олимпа. Они видели небо, они видели землю, и сердце их было холодней горных метелей. Они предсказывали бурю раньше, чем она наступала, и непогоду прежде, чем она появлялась. Настоящая буря разразилась на подходе к маяку Кран. Поднялся ветер и взгромоздил тяжелые волны. Я схватился за пучок дерева, а все бывшие на барке погибли. Три дня я имел спутником только собственное сердце и, выброшенный на берег, сразу уснул под защитой каменных стен. Потом я искал желтые луковицы и красную траву и слышал звук грома. Открыв лицо я увидел морского змея длиной в сто тридцать локтей. Члены его были покрыты золотом, брови покрыты ляпис-лазурью, хвост выгнут вперед. Он открыл уста: «Кто звал тебя? Не надо ли держаться в стороне от тайн?» И я сказал: «Принесен волнами.»
    Ты готова?

5

   Лейя молча смотрела на Лоцмана.
   Старик медленно повернул голову и она, наконец, разглядела его лицо, искаженное подобием улыбки. Вечный Лоцман действительно казался стариком, но никто не сказал бы, сколько ему лет. Огромные глаза мерцали. Они казались бездонными. Галактики бесконечных взрывов, бесконечность развития, сияющее облако, бесконечно расширяющееся. Может, он читает меня как музыкальную книгу?
   От этой мысли Лейе стало неловко.
   Она хотела выйти на берег и увидеть настоящую воду. Она хотела услышать настоящую скрипку. Неужели ничего этого нельзя? Неужели жизнь на Марсе обошлась без скрипок?

 
Тень Олимпа – мыс Бентен…
Склоны темного мыса, поросшие зимним лесом…
Ажурные четырехгранные башни Наблюдателей Сета…
Башни серебристого цвета, над ними заградительные огни…
Ты готова?…
 

   Почему мертвые моря выглядят так ужасно?
   Лейя смотрела, как нос гравитационной барки медленно проходит над оплавленными сварившимися пластинами песка и кварца. Они сверкали внизу, как битое зеленое стекло. Наверное, когда-то тут садилась ракета, ничем другим Лейя не могла объяснить увиденного.

 
Река Юбену…
Перед устьем песчаный бар, опасный для барок…
Высокий утес темно-красного цвета. Он закрывает вход в бухту Сет, удобную для якорной стоянки…
Пылевые бури обходят бухту Сет. Но входить в нее надо при южном ветре…
Ты готова?
 

   Почему он оглядывается на меня?
   Почему я вижу сквозь его грудь, сквозь его огромные глаза? Почему я вижу сквозь него ледяной Олимп и холодные песчаные дюны, наметенные в плоских боковых кратерах? И вижу ледяную пустыню, похожую на голос Севра, когда он говорит, что все будет так, как прежде? Лучше тонуть в любом земном море, чем блуждать в безжизненном марсианском океане. Не хочу слышать мертвых стонов, хочу стонать в мужских руках.
   И нет лучшей музыки.
   Она смотрела на календарь.
   Она отмечала на нем каждый проведенный ею на Марсе день.
   Если Вечный Лоцман не подаст ей знак, значит, она побывала на Марсе зря. И зря отмечала текущее время на календаре, не соответствующем марсианским сезонам. Мы, кажется, уже невдалеке от бухты Сет. Там кончается маршрут, предоставляемый тем, кто хотел бы увидеть знак. Говорят, счастливее всех те, кто все-таки не увидел знака, или не опознал его. «Держитесь в стороне от тайн.»Им приходится выбирают самим. Но разве я хочу выбирать? Я хочу знать! Я хочу увидеть! Как это должно выразиться? Она не знала. Кивнет мне Лоцман в ответ на скрытую мысль, в которой я сама не хочу признаваться? Или укажет на что-то, что откроет мне глаза?
   Она ждала, но ничего не происходило.
   Она чувствовала себя обманутой.
   Наверное, Севр прав. Нельзя ждать знака от того, что не существует.
   Вечного Лоцмана нельзя коснуться, значит, он не существует. Его нельзя поцеловать. До него нельзя дотронуться. Ему нельзя подарить календарик, как нельзя в наши дни подарить золотое кольцо Наполеону или подковать Буцефала.

 
Запретный район…
Не вставать на якорь, не ловить рыбы придонными сетями…
Ты готова?
 

   Радужная акварельная бабочка вспорхнула с хризантемы.
   Распахнув крылья, бабочка, как отсвет радуги, скользнула к полупрозрачному полу барки, метнулась в сторону и вдруг заработала крыльями так быстро, так радостно, что испугала Лейю. Несколько белых лепестков упали с хризантемы в подставленную ладонь и Лейя с изумлением почувствовала их нежный вес.
   Выпрямившись, Лоцман медленно кивнул.
   Барка шла прямо на каменный страшный мыс, до блеска вылизанный пылевыми бурями.
   Наверное, это был мыс Бентен.
   Севр тоже подумал так и с облегчением захлопал в ладоши.
   – Видишь, мы успели!
   Голос Севра и громкое хлопанье испугали бабочку.
   Она заметалась над полом, слепя глаза Лейи неистовым трепыханьем развернутых оранжевых крыльев.
   – Подумаешь, ничего не увидели! Ни о чем не жалей. – Голос Севра звучал обрадовано. Он, правда, хотел утешить Лейю, потому что видел слезы в ее глазах. – Не жалей о том, что мы потеряли. – Он думал о своем. – Да, мы потеряли не мало, зато старик сумел обогнать пылевую бурю.
   Она хотела спросить: « Разве ты не видишь?»И не смогла.
   «Обними меня, мне холодно, – хотела сказать она. – Люби меня, Севр, мне холодно». Но не смогла произнести вслух ни слова.
   – Конечно, мы потеряли большие деньги, – утешал Севр, смеясь. – Зато теперь мы вернемся и все будет, как прежде.
   Лейя не ответила.
   Севр не видел радужную бабочку.
   Она сорвалась с календаря не для него. И танцевала не для него. И белые лепестки хризантемы упали на ее пальцы не для него. Севр не видел.
   И она сказала упавшим голосом:
   – Как прежде…