Пригов Дмитрий. Неложные мотивы

Дмитрий Пригов
Неложные мотивы

 

По мотивам поэзии Филиппова

Москва * 1995

 

Предуведомление

   Это — первый сборник проекта, состоящего из тринадцати сходных.
   В чем же суть проекта и этого конкретного сборника, первого и первопричинного, как бы натолкнувшего меня на идею всего проекта?
   Конечно, конечно, и до сей поры, учитывая мой в принципе паразитический тип существования в искусстве (признаюсь, признаюсь, но не совсем в том смысле, в котором как бы от меня это признание ожидается), я писал разного рода аллюзии и вариации на стихи чужие. Но, заметьте, это были известные стихи известных поэтов, так сказать, поп-материал, сразу ставивший меня в позицию жесткого отстранения (отнюдь не соперничества, как бывало когда-то, когда великие соперничали с великими). Я был маленьким и посторонним. Я разговаривал с памятниками, мой разговор был слышен, явен и звучал только по причине их усиливающего медно-чугунного звучания. Мой же голос был слаб и убог. Даже как бы и отсутствовал вовсе, являя этим отсутствием единственную мою возможность соприсутствия с ними в качестве немого укора (но не им, не им, великим, конечно, а судьбе!). Конечно же, всякие экзистенциальные штучки вырастали только как махровые цветочки комплексов и амбиций, впрочем, вполне бессознательно, как им и должно.
   Иное дело стихи людей еще не канонизированных, моих коллег, живых современников. Я как бы входил в живой и непосредственный контакт с ними, притворяясь соавтором, толкователем, нисколько (может быть, опять-таки по собственной гордыне) не умаляясь перед ними. Но и, конечно, конечно, прилипал к ним как уже упомянутый и неистребимый в себе паразит, используя их — но уже не славу и имидж, как в случае с великими, а начальный творческий импульс, их находки и конкретные сюжетные и словесные ходы, на которые бы меня самого и не достало бы.
   Заранее прошу прощения у авторов, мной использованных, что я не испрашивал разрешения, что своим вмешательством я нарушил некое табу суверенности творческой личности (слабым оправданием мне в этом может служить моя собственная открытость любому вторжению в мою деятельность — приходите, дорогие, вторгайтесь!). При этом я соображал так: произведения этих авторов сами по себе живут, неуничтожимы, как во времени, так и в вечности — подходи, снимай с полки, наслаждайся, забывай или вовсе не знай о всяких там перелицовщиках и мусорщиках.
   Тем более, опусами по мотивам чьих-то творений баловались и до меня многие великие, так что сам жанр нарушения подобного табу как бы введен в традицию, окультурен и может быть списан на шутки и проделки великих, и в наше время не выглядит уже столь варварски, как иногда казалось и мне самому в процессе затрагивания грубыми пальцами тонкой плоти чужих творческих порождений.
   Естественно, я отбирал стихи, чем-то меня затронувшие, отбирал я их и в сборниках, и в периодической публикации.
   При этом присутствовала задняя немного жалостливая мысль: может, кто-нибудь из этих тринадцати мной используемых станет со временем известен, и я, как на подножке трамвая, зайцем, может быть, проникну в прихожую вечности. А что — такое бывало, бывало. Все-таки в тринадцать, вернее, учитывая и себя, в четырнадцать раз больше вероятность подобного. А уж коли станется и моему недостойному имени послужить каким-то своим пригодившимся боком истории, то уж буду рад, счастлив помянуть там и имена моих соратников по данному проекту.
   Да, и напоследок, — все слабости, неувязки, неловкости и несуразности, а порой и непристойности прошу, конечно же, списать на мой счет как проявление низости, несуразности и суетливости моей натуры. Оригиналы тут ни при чем.

* * *

   Коснулся разговор высокого
   Все стихли, как налившись соком
   Неведомого
   Как будто острою осокою
   Коснулись тела, и осока
   Вдруг налилась девичьим телом
   И неземным самоотдельным
   Цветком махровым расцвела
   Так вот было
   В наши времена

* * *

   Ты видишь, разве ж я не лью
   Не проливаю
   Немытые большие слёзы? –
   Рыдает Роза Соловью
   О Господи, когда бы в розе
   Всё дело было!
   Вон, страна рушится!
   Кровь льётся!
   Города, как Сталинград,
   погребены под собственными останками! –
   Об этом, об этом надо!

* * *

   Ребёнок чистит пальчики
   От мокрого песка
   К нему подходят мальчики
   Местные
   Его берёт тоска
   Но они проходят кучкою
   Неясно веселясь
   И он безумной Жучкою
   Вдруг
   Виляя и виясь
   На четырёх лохматых лапах
   В ужасе летит за ними
   Лая и задыхаясь

* * *

   Однообразный ход вещей –
   Летают мухи преотлично
   Я наварю к обеду щей
   Жирных
   Правда скорее символично
   Чем реально
   И станет хорошо и скучно
   Глядь — за спиною кто-то скушал
   Всё
   Не мыши ведь

* * *

   Я безумен, но ругать
   Бабушка не станет
   Безумная же
   Меня
   Хорошо в полях гулять
   На колхозном стане
   По осени
   Ноги в грязи извозив
   Ой, как сладко! сладко!
   Вон, уже лежит в грязи
   Тёплой
   Дивная солдатка
   Меня ожидая

* * *

   Есть некъя низменная часть
   От целого меня
   Что воспалив дурную страсть
   И вдруг переменя
   Меня
   Нежного
   Тихого
   Целиком переменя
   Бросает в некий страшный омут
   А ведь могло б всё по-другому
   Выйти
   Между нами
   Двоими

По мотивам поэзии Юлии Куниной

Лондон * 1994

 

Предуведомление

   Ясно дело, что по мотивам не любой поэзии можно писать. Но и ясно, что к поэзии, послужившей мотивом к написанию этих опусов, они имеют весьма условное отношение. Но что же их тогда связывает? Трудно сказать. Зачастую — просто удачно и вовремя брошенный взгляд на прилавок, где долго, не привлекая ничьего внимания, пылилась эта книжонка. Я не хочу сказать, что эти стихи не имели, кроме меня, иного читателя (хотя так хотелось бы), но мое прочтение, по определению данного труда, есть наиболее пристальное и пристрастное. Оно есть сильное толкование. То есть такое толкование, которое зачастую мало что оставляет от толкуемого материала.

* * *

   Вот и сошлось две подруги
   На просеке, как листа
   Белизна
   Нетронутая
   Но мы не любили друг друга
   Я гордой была, ты — проста
   Была
   Но я гордой была по-простому
   А ты простою была, но истому
   Гордости
   Прочитывала я на твоём лице

* * *

   Нагие обовьём друг друга
   Как спирали
   Но я тебя не вижу, ты так туго
   Скручен
   Вниз головой, как Пётр — сначала
   Тебя ещё я различала
   По пульсу
   А после — после по причине
   Понятной
   Тебя уже в своей вагине
   Различала лишь
   Обнаружила
   Различила

* * *

   Какою-то силой несома
   При позднекитайской луне
   Бывает вот так хромосома
   Опомнится тихо во мне
   И вскинется где-то под кожей
   В тиши: Я хочу быть такой же
   Как она –
   Но ведь ты же малюсенькая! –
   А я вырасту! –
   Тогда и поговорим

* * *

   Когда лимонная луна
   Нависнет над собачьей миской
   И вдруг увидит: пусто, склизко
   А где собака? — Так она
   Давно уже сошла с ума
   Тебе разве не передавали? –
   Нет. Жаль. Хорошая была собака. –
   Да уж, действительно хорошая

* * *

   Их муки вечные не ждут
   Сволочей
   Привыкших
   Спокойны их сердца
   Посткоммунистические
   Да, им к лицу их подлый труд –
   До кончиков конца
   Их!
   Ишь –
   Раскраснелись даже

* * *

   Бесстыдные немыслимые вещи
   С улыбкою мне шепчет по ночам
   Он! –
   Кто? –
   Не знаю
   И груди топчет и рукою ищет! –
   Что ищет? –
   Да противоположное очам! –
   А что очам-то противоположное? –
   А и сказать не могу! –
   Почему же это? –
   Стыдливая я

* * *

   Два чёрных яда, сладкие на вкус
   Я знаю их, но путаю упорно –
   Один из них как Плотиновый Нус
   Другой из них пустой и просто чёрный
   Но оба страшно ядовитые
   Однако для меня безвредные
   А вот ребёнок в руки их берёт
   Тихо! –
   Посмотрим же, какой он изберёт

* * *

   Стояли тихо у дверей
   В вечерний поздний час
   Как тени
   И шустрый маленький еврей
   Как мышка между нас
   В дом прошмыгнул
   Вот я сейчас его кнутом! –
   О ком ты? — Я о том
   Еврее! –
   Каком еврее? –
   Ну, что в дом прошмыгнул! –
   Да ты путаешь что-то

По мотивам поэзии Дубинчика

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   Вот еще один камень в основание того благостного времени, когда поэты, как последние из способных на то людских особей (так положено, полезно и осмысленно — их взаимоотталкивание и противостояние как символ и явление предельной человеческой самости в ее предельном напряжении самопознания и становления), возлюбят друг друга и писания друг друга. И станут всматриваться в чужие слова, пытаясь их постичь и преобразовать в свои. Когда письмо станет не коллективным, а соборным — письмом одного общего текста, с малыми вариациями в виде ныне вам представляемых, в жанре "по мотивам поэзии…"

* * *

   Посидели мы долго, душевно
   И причина прямая была –
   Дом над Волгой и прочьи дела
   И какой-то больной там душевно
   Не наш
   По-тибетски, мучительно долго
   Выл над неописуемой Волгой
   Уплывающей

* * *

   Та улица с пожухлой крапивой
   Шаболовка
   В которую без памяти влюблён
   С детства
   И будочка с непробованным пивом –
   Ребёнок ещё всё-таки
   И прочее, и прочее, и клён
   И тополь
   Где я стоял, впервые холодея
   Не помню от чего, как Галатея
   Ещё только антропоподобная

* * *

   Вот поеду в гости я к Марине
   С поезда сойду и поверну
   К дачам
   И помажу зубы поморином
   К ночи
   В одеяло её тело заверну
   Молодое
   Упругое
   Детективную возьму какую книгу
   И пойдёт, пойдёт себе писать интрига
   Детективная
   Аж до рассвета

* * *

   Что наморщила нос
   Как японский цунами
   Разве же между нами
   Как аватарами вечности
   Этот странный вопрос
   Ориентальный? –
   Нет
   Нам бы, право, домчаться
   Друг до друга
   Мы ведь все — домочадцы
   Запредельного
   Нездешнего

* * *

   Не считай меня самцом
   Мерзопакостным Отелло
   Я лишь слабый, слабый сон
   Чей-то
   Слаботочная антенна
   Самоориентирующаяся
   Возбуждающаяся только
   На те, неведомые токи
   Из космоса
   А так я — чистейшее хвойное стояние

* * *

   Холодные и бархатные
   Как сугробы плечи
   А мы такие крохотные
   Как мышки, как предтечи
   Мышек
   Стучим себе коленками
   В подземелье
   И лишь порою: Лекаря!
   Лекаря! –
   Доносится –
   Барыне опять не по себе! –
   Посмеиваемся мы
   Мы-то знаем

* * *

   Давай-ка в рассеянный альт
   Нальём лиловатый асфальт
   По горло
   А после с тобою вдвоём
   В соседний снесём водоём
   Его
   А после на смуглую грудь
   Твою
   Нальём тёмно-серую ртуть
   Тускло поблёскивающую
   А после обоих сравним
   Тебя и альт –
   Которому больше нимб
   Страдания и превозмогания
   Подходит

По мотивам поэзии Вайнштейна

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   Почти моментально после начала этого проекта (письма по мотивам) я обнаружил то, что, собственно, и должен был обнаружить, что, собственно, лежало на поверхности: и так любое наше письмо есть письмо по мотивам. По мотивам всего безумно понаписанного за всю историю человечества. Осознаём мы это или нет — неважно. Знаем ли мы конкретные адреса наших мотивов, или же они сокрыты, по причине их бесчисленного потребления на протяжении тысячелетий, от нас в своей явленной откровенности, — неважно. Вся разница между нами, пишущими, просто в ясности понимания этого и в смирении принятия сей позиции и сего способа неличной артикуляции как бы личного.

* * *

   В оттенках детского испуга
   Как будто что-то там дышало
   Мягкое
   А после маленькое жало
   Высунулось
   Я прошептала: Полно, Пуго! –
   Что за Пуго?? –
   Ну, который застрелился
   Так вот
   Средь политических отвесов
   Нет кроме смертных интересов
   Смертельных, в смысле
   Никаких иных
   Интересов

* * *

   Пока ускользающий дух
   Скользит за прозрачную ширму
   Шёлковую
   Мы здесь опознали лишь двух
   Его аватар — Перво-Шиву
   И Перво-Будду
   Мистификационных
   Когда же она не спеша
   Разденется — Вот душа
   Наша! –
   Опознаем её

* * *

   Где Маркс свои листки
   В тиши марал — там Разин
   Скрипящие мостки
   Гнева народного
   Железным гноем мазал
   Безумный
   И к нам от древних ханов
   Входил немыслим, как Стаханов
   Новейших времён
   Через головы всех Марксов

* * *

   Оставив след полупрозрачный
   На голубой эмали неба
   Стоит внизу прямой и мрачный
   Иссиня-чёрный словно эбо-
   нитовый
   Штырь
   Кто он? — да нет, не подпоручик
   Он просто армии поручен
   На время
   А так-то — он гений
   Поэт он

* * *

   Где же ангел под небесами? –
   Умирая Святой Сусанин
   Вопрошал не гневаясь
   Выпивая с поляками
   На брудершафт напиток
   Смерти с большими раками
   Страшных запредельных пыток
   Взаимных

* * *

   Когда мерцавшая звезда
   Среди иных пустых пульсаций
   Явилась в Вифлеем — тогда
   Скотам даже стало казаться
   Что всюду некий странный трепет
   Пробегает
   Что они — ужас что! но терпит
   Их кто-то
   Заради собственного терпения, любви и надежды

* * *

   Сидят евангелисты
   Как будто бы евреи
   По виду
   Вдоль длинной галереи
   И псевдомускулисты
   Мускулисты, в смысле, духовно
   Обтянутые кожей
   О чём-то невозможном
   Переговариваются

По мотивам поэзии Арбузова

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   В предуведомлениях к предыдущим сборникам этого цикла — стихи по мотивам чужой поэзии — я, как правило, акцентировал тему моего смирения, покорного следования взятому материалу, умерения поэтических амбиций. Ну, в общем, известный мотив поэтического смирения паче гордости. И вот теперь, дабы не выглядеть именно подобным лицемером, отмечаю для всех, да и для себя, в первую очередь, что по прошествии некоторого времени просто неспособен выделить чужой материал, припомнить не свои слова и даже чувства, подвигавшие меня в случае каждого конкретного стихотворения как-то настраиваться на сопереживание. Ничего не помню. Вижу только тексты. Достаточно обычные свои тексты. А впрочем, иногда мелькает в них что-то — и опять они не мои.

* * *

   Мне было три года
   А братишке — шесть
   Мы сидели у входа
   В храм
   И вдруг посыпалась жесть
   С крыши
   На пустую дорогу
   Так я узнал про Бога –
   Что Он есть

* * *

   Я тронул её за юбку
   А юбка-то и озлилась
   Я было отдёрнул руку
   Ан нет — рука прицепилась
   Уж рвал я её, отрывал –
   А нет! вот с тех пор и стал
   Как приклеенный
   Или, если хотел отцепиться –
   то отцеплялся, но уже
   без руки

* * *

   Я взлетел на коня
   Брызжа пеною сам
   Кровь текла по усам
   Он взглянул на меня
   Конь
   С некоторым сожалением и пониманием даже
   И сказал: Аксакал
   Ты бы что ли поскакал
   А то всё томишься на месте да слюною брызжешь
   На меня

* * *

   Селиванову бабу
   Я вовек не забуду
   Вот уже — вислозадый
   Я
   Вот уже и беззубый
   А всё помнится снова
   Вспоминается
   Как в бору-то сосновом
   Она уединялась, скидывала
   платье и голой по
   колючкам до крови
   каталась
   А я весь дрожа подсматривал

* * *

   В самый день Победы новой
   Хоронили всем селом
   Он лежал в гробу дубовом
   В тихой церкви, и псалом
   Повисал над ним как бредя
   По-еврейски
   В виде некоего медведя
   Местного
   Среднерусского

* * *

   По Рейхстагу с красными
   Звёздами гуляли
   Духовные и праздные
   Вот и догулялись –
   Грудь крутая в орденах
   А кругом — ни ох, ни ах! –
   Вокруг-то уже одни рейхстаги
   целёхонькие понастроены
   Да нас в них не пускают
   Да и не въедешь как раньше-то
   на Катюше

* * *

   Туман в сиреневом бору
   Окутал сытого медведя
   А я иду себе, ору
   По молодости не предвидя
   Ничего подобного
   И вдруг — невообразимый он!
   Но тут рассеялся туман
   И медведь вместе с ним
   Рассеялся
   Это, оказывается, он из сиреневого тумана-то и соткался

* * *

   По рекам вздувшиеся жилы
   Проносят острую форель
   И ломит кости, сухожилья
   И стынет кровь — ещё апрель
   Ведь
   Вода одежду снизу мочит
   Но губы синие бормочут:
   Не пройдут!

* * *

   Белый платочек повяжет
   Из лесу бормоча
   Вроде лесного ручья
   Выйдет
   Что-то такое мне скажет
   Про муравейники, или
   Чтобы её схоронили
   Когда помрёт
   На холме

По мотивам поэзии Власенко

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   Среди всех поэтов, чьи стихи я использовал как мотивы для своих собственных опусов, произведения Власенко менее всего ложились на мой сборочный стол. Я делал усилия, тратя огромную нервную энергию, чтобы не передавить, не сломать все-таки первоначальную авторскую невидимую, почти незаметную на глаз и слух, но ясно ощущаемую специфическим поэтическим органом интонацию. Но и бросать было как-то не в моих правилах. Вот и получился наименьший сборничек из всех. Но, надеюсь, по качеству (если такое наличествует во всех них) не очень среди них выделяясь, в худшую сторону, я подозреваю.

* * *

   Сперматозоид как мальчик кровавый
   Носится с горлом своим перерезанным
   Маленький, бледный, чуть видный, болезный мой!
   Дикие эти мужские забавы
   Режутся, губят и жгут, точно угли
   Знаешь, чем кончится? — помнишь ли Углич
   Городок на Волге

* * *

   Вот сидит и тачает петлю
   А и вправду — кому же ты нужен
   Эту мелкую белую тлю
   Даже и извращенец на ужин
   Не ухлопает
   Коротая безумные зимы
   В Беляево
   Может, в Брянске там невобразимом
   И есть счастье
   Но здесь…

* * *

   Протирая затылок
   Чужой
   Револьверным стволом
   Видишь: вот под столом
   Уже
   Постепенно остыло
   Вернее, ещё остывает
   Чьё-то грузное тело –
   Так тебе ведь хотелось
   Этого! –
   Да, хотелось! –
   Вот-вот, тебе хотелось! –
   Да, да, хотелось! –
   Вот, вот, с детства тебе хотелось этого! –
   Да, да, да, мне с детства этого хотелось! –
   А что ты кричишь? –
   Извини, нервы

* * *

   Ходят трамваи, спят пассажиры
   Брешут собаки по частным владеньям
   Там задыхаются прямо от жира
   Изнемогают к тому же от денег
   А мы на ложе святого Прокруста
   С возвышенным сердцем открытым искусству
   Лежим

По мотивам поэзии Самарцева

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   Во всех других предуведомлениях к сборникам этого проекта я всё сетовал по поводу собственных проблем, рассматривал различные аспекты своих стратегических и тактических уловок по отношению к чужим приручаемым и, естественно! естественно! — неминуемо при том калечимым стихам. Надеюсь, что калечу их все-таки не до смерти.
   Но ни разу мне в голову не пришло, что авторы этих стихов не просто имена, а реальные живые люди, которым могут попасться эти мои проделки. И что же они почувствуют при этом? Что бы я сам почувствовал, если бы кто-нибудь так обошелся с моими собственными опусами? — да ничего бы не почувствовал.

* * *

   То были годы декаданса
   Скрытого
   Любой, бывало, как маньяк
   На рельсы синие кидался
   А после не встаёт никак
   К нему подходят: Эй, вставай!
   Пошутил
   И довольно!
   А после смотрят: а он — ой! –
   И не пошутил

* * *

   Кроме примуса на даче
   Что ещё? — ну, товарняк
   Вдалеке, словно Варяг
   Грохочущий
   Только у него иначе
   Всё
   Чем у Варяга
   У того одна вода
   Стоячая
   А у этого — туда-сюда
   Мелькания
   В пустоте

* * *

   Ах, Ольга! Ольга, ты
   В моей сугубой оде
   Как дикие пласты
   Тёмные
   Копошащиеся
   Зашевелишься вроде
   И вроде — рёбра, хвост
   Чешуйки! — Ах, прохвост
   Опять под юбку залез

* * *

   Нету Родины ближе
   Разве — карма да смерть
   Так они и в Париже
   И в Москве их не сметь
   Поменять
   Ну а с Родиной млечной
   Нежной
   По провинциям вечным
   Так и скитаться
   Нежно

* * *

   Там стояли сараи
   Вечные
   Под весенние трели
   Соловьиные
   Вроде бы несгораемы
   А и все погорели
   Неделю назад
   Полностью выгорели
   Только пепел с отливом
   В синеву
   Может быть и счастливей
   Они там
   Куда выгорели отсюда

* * *

   Я недаром их бил и ронял
   Покрывал их горячею пылью
   Опускал в ледяные моря
   Глаза мои
   Чтобы мёртвыми, мёртвыми были
   Окончательно
   Чтобы вдруг, как из некой дыры
   С точки зренья как бы мошкары
   Незадействованные
   Смогли
   Взглянуть
   На всё это

По мотивам поэзии Финна

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   Книжечку этих стихов поэта Финна я уж не помню где приобрел ли, обнаружил ли, подарил ли мне кто-то. Задумав проект, связанный с чужими стихами и их основными мотивами, могущими быть ненавязчиво переработанными в мои, вернее, наши общие тексты, я обратился к ней. И она меня привлекла, прежде всего, обнаженной и даже некоторой болезненной приверженностью к мотивам исключительно духовным: смерть, любовь, потери, обретения. Моя задача состояла только в том, чтобы быть как можно более адекватным ей. Это, конечно же, не означает рабского следования тексту оригинала. Нет, это как в случае с природой и жизнью. Важно найти наиболее неискажающий квантор перевода.

* * *

   Память о первой любви
   Словно хлысты и крапива
   Жалящие
   Белое платье в крови
   У покосившейся ивы
   Приречной
   Последственный мрак заоконный
   Звуки чудные — не конный ли
   Проскакал

* * *

   Расцветает безумный цветок
   На досаду в саду ли, в аду ли
   И шумит неземной водосток –
   Господи, и взаправду надули
   Обещали покой и прострацию
   Нирвану
   За мученья! ан нет — инкарнация
   Новая
   Ещё пущая
   С понижением в статусе

* * *

   Целовать я смерть не стану! –
   Это почему же? –
   Вот такой мой есть каприз! –
   Это почему же? –
   Как-то вот меня не тянет! –
   А куда же тебя тянет? –
   А тянет головою вниз
   Повисеть! –
   Так это вот и значит — целоваться со смертью

* * *

   Я лежу с головою зарытой
   Обещают найти и отрыть
   А предложат взамен что? — корыто
   Где способно лишь кости сложить
   Обученные! –
   Да и мы сами-то лучше немногим
   Живём! –
   Так зачем же вам было убогим
   Обещать
   И откапывать

* * *

   Чуешь дыханье небес
   Чувствуешь холод долины
   Видишь, туманится лес
   Слышишь Назианзина
   Слова:
   Все мы — следы на песке
   Польза в слезах и тоске
   Окончательно смывающих
   и эти слабые,
   лукавые следы

* * *

   Жить с женщиной-уродом –
   Оно не всё одно
   Оно лишь входит в моду
   А я уже давно
   Живу
   Как Ленин с Нахтигалем
   С Осой Архистратиг
   Они лишь постигают
   А я давно постиг
   Ось земную

* * *

   Вот, привидятся дивные твари –
   Муравьиная кошка, а то
   Конь гуляет в шикарном пальто
   Или Щорс с Лорелеею в паре –
   И что?
   Ничего, и похуже морока
   Приключалася с нами — и к сроку
   Всё испарялось
   А ежели не испарится –
   Значит, так и надо
   Так и будет
   Так и жить станем

* * *

   Стихи читаю звЕрям
   И разным грызунам
   Уж и не знаю сам –
   Зачем
   Наверно, чтоб проверить
   Что-то
   А вот и не осталось
   Ни строчки, и усталость
   Мгновенная
   Одолела

По мотивам поэзии Мишукова

Лондон * 1995

 

Предуведомление

   Это последний сборник серии. Пора от этой полувурдалачьей привычки возвращаться к самостоятельному существованию. Самому вдохновляться чем-либо, самому находить отправные образы и слова. Ну что же, это нам не впервой. Было у нас уже такое. Но и всемирная страсть единения, даже выраженная, может быть, в такой экстравагантной и пугающей форме, как вурдалачество, — все равно есть знак всемирного тяготения всего ко всему. Ну, что же, теперь пойдем другим путем. Вынуждены пойти другим путем.

* * *

   Тихо ягодки кладём
   Чёрные
   В древние корзины
   И бредём себе, бредём
   Вот уж за осины
   Дальние
   Забрели
   Я оглядываюсь вдруг
   А ты уже как странный жук
   Нездешний
   Ползёшь

* * *

   Я чаю заварю
   Задумаюсь над зверем
   И к своему зверью
   Внутреннему
   С неменьшим доверьем
   Отнесясь
   Скажу с какой-то грустью:
   Я — бабочка! и пусть я
   Поживу немного

* * *

   В ночи позвякивают петли
   Дверные
   И кто-то лёгкими стопами
   Под доскам струганым ступает
   И мысль дурная: Не запеть ли
   Реквием? –
   Промелькивает
   Пока начальный лишь кусок
   Припоминаешь
   Всё тихо, как вода в песок,
   Уходит
   Испаряется

* * *

   Шорох дождя по кровле
   Да поскрипыванье двери
   Да просвет в окне, и кроме –
   Ничего! но я не верю!
   Не верю!
   Быстро оглянусь, как тать –
   Никого! но я опять
   Не верю

* * *

   И речь ручья так непонятна
   И дерева не обойти
   Вокруг
   И на траве густые пятна
   Тёмные
   И я — как будто лет шести
   Девочка
   Прогуливаясь у ручья
   Смотрю: а я совсем ничья
   Ну просто совсем, совсем ничья

* * *

   Казалось бы — комар простой!
   Встреча над прудом деревенским
   Встретил — и ладно! но постой!
   Постой, а не прокол вселенский
   Ли
   Это
   Словно обряд, а за обрядом –
   Неисчислимый и наглядный
   Вакуум