Прошкин Евгений
На круги своя
Прошкин Евгений
На круги своя
Дождь. Странная штука. Зимой его так ждешь, а приходит весна - и начинаешь проклинать все на свете. Дорога скользкая, как кусок мыла, а у меня резина совсем лысая. Надо бы сбросить скорость. Да ладно, чего это я? Справлюсь, не мальчик. А может, притормозить? Нет! В любой другой день, но не сегодня. Жена в роддоме, надо успеть. Шоссе пустое, ни одной машины. Все будет нормально. И чего я вдруг разволновался? Старею. Это в тридцать пять-то?
Вдруг - лось. Справа - лес. Руль влево. Два прожектора - фары. Откуда автобус? Ни испуга, ни боли. Только удивление. А лось был большой, как бегемот. Смешно!
Тепло и тихо. Какое-то давно забытое, ни с чем не сравнимое ощущение полного покоя. Так чувствовала себя метагалактика накануне Большого взрыва. Да полно! Какие еще взрывы? Какие к черту галактики? Надо выяснить, где я. Сознание работает как никогда ясно, но вот тело - с ним что-то неладно. Темно. Странный гул. Полугул - полупульсация. Чего? Всего вокруг. Очень похоже на сердцебиение. Не мое. Мое - вот оно, само по себе. Правда, бьется слишком часто. Еще бы тут не волноваться.
Какое-то чувство беспокойства. И неудобства. Что-то не так. Что-то должно измениться. Мягкое прикосновение к голове. Острый укол яркого света. Легкие разрывает ворвавшийся воздух. Оказывается, я не дышал. Резкая боль в районе пупка. Ничего, терплю.
- Смотрите, не плачет. Молодец!
- Ничего хорошего. Ребенок должен плакать.
Пожилая акушерка внимательно осмотрела новорожденного. Больничная палата. Полно народу. Какие-то девушки - практикантки, скорее всего. Тут до меня доходит, что я совершенно голый. Пытаюсь прикрыть свою наготу, но руки не слушаются.
- Ой, смотрите, как ручками машет! Смешная! - раздаются голоса практиканток.
- У вас девочка, - говорит акушерка какой-то измученной женщине. Похоже, речь идет обо мне. Девочка! Это что, шутка? Я сгибаю не подчиняющуюся мне шею и... О, Боже! Где это? Где все то, что должно у меня быть? Я вижу лишь короткие пухлые ножки, болтающиеся в воздухе. Мои? Не может быть. Мои!
- Эй, что вы со мной сделали? - спрашиваю я, но язык отказывается повиноваться, и из горла вылетает лишь "эгей".
- Лепечет что-то. Какая хорошенькая! - умиляются практикантки и начинают сюсюкать: - Ути-ути! Сюси-пуси!
Значит, сюси-пуси, мать вашу так?! Что я могу сделать, ну что я могу сделать?! Господи, что у меня с пупком? Постой, так это же пуповина. И эта палата, и женщина... Я постепенно прозреваю, но мозг отказывается согласиться с моими выводами. Меня... родили?! Но я вовсе не девочка! Меня зовут Алексей, мне тридцать пять лет, у меня жена и сын. Скоро, очень скоро должен появиться на свет второй, а может, дочка, но это не имеет значения. Я как раз ехал к жене, но тут - лось, потом - автобус. Я все прекрасно помню! И вдруг я, пардон, рождаюсь заново. Да еще в обличье девочки. Как это понимать?
Ладно. Хорошо. Некоторые верят в переселение душ. Якобы существуют даже способы выяснить, когда и кем я был в прошлой жизни. Допустим. (Да и как теперь с этим не согласиться?) Но чтобы все помнить? А не попал ли я на тот свет? Или, может, на самом деле лежу я сейчас где-нибудь, привязанный к кровати крепкими ремнями? Интересно, Маша уже знает? Да нет, наверно, перед родами такие вещи не говорят. А если так, то как она истолкует мое отсутствие? Что подумает?
- Посмотрите, какая красавица! - акушерка меня, как котенка, подносит к роженице. Да какая я к черту красавица? У меня черные усы, большая лысина и кривые волосатые ноги. Ах, да! Нет у меня ни усов, ни волосатых ног, ни... Словом, ничего.
И тут я увидел ее лицо. Уставшее, бледное, в крупных каплях пота, но все равно такое красивое и бесконечно родное лицо.
- Маша! - кричу я, но у меня получается лишь бессмысленное "ма". Я пытаюсь ей все рассказать, объяснить, но изо рта вырываются одни бессвязные, нечленораздельные звуки. Да если бы я и мог говорить, то как бы объяснил, что моя мать - это моя же жена, а мой отец... Я сам.
- Ну все, вам надо отдохнуть, да и девочке тоже.
Акушерка берет меня на руки и собирается куда-то отнести. Вдруг я чувствую, что мне необходимо в туалет, причем срочно. Я же взрослый человек, но как им об этом сказать?
- Ой, Наталья Михайловна! Вы слышали? Она говорит "пи-пи"!
- Да бросьте вы, девочки! Смешно даже! Ей же и часу от роду нет, что она может сказать? Глупенькая еще совсем.
Значит, глупенькая?! Так получай же, старая ведьма! Эх, жаль, ты в клеенчатом фартуке...
- Вот видите, видите, Наталья Михайловна! Мы же говорили! - захлопали в ладоши практикантки.
Акушерка внимательно посмотрела мне в глаза.
- Прямо вундеркинд. Далеко пойдешь, милая. Может, заранее автограф взять?
Девушки-практикантки дружно и неэстетично заржали, от чего я вконец расстроился. Неожиданно для самого себя я разревелся (лась), как это обычно делают грудные дети - горько и безутешно.
Да, нервы совсем стали ни к черту.
Маленькая кроватка. И самое страшное, что я в ней умещаюсь. Спать совсем не хочется. Вокруг ряды таких же кроваток, и в них, мирно посапывая, лежат новорожденные. Такие же, как и я. Говорят: захочет Бог наказать, так разум отнимает. А если тело? А вместе с ним - всю жизнь, все, к чему пришел, чего добился за тридцать пять с небольшим лет? Хотя не так уж многого я и добился. Смотря что брать за ориентир. Одно лишь материальное благополучие маяком быть не может. Это, скорее, как ветер: хорошо, если попутный, а если встречный что ж, можно и против ветра ходить. А может, судьба выбрала меня - одного! - и дала второй шанс? Вторую попытку? Кто не мечтал прожить жизнь заново? Исправить ошибки, на всех развилках выбирать только верный путь. Кто не мечтал?
Так, выходит, я еще и радоваться должен. "Вторая попытка"... Философ! Скоро я научусь говорить. Не может быть, чтобы мой язык и меня же не слушался. И что же? Так Маше и сказать: "Мама, я твой муж"? Или делать вид, что не умею читать, не умею писать, водить машину. Всю жизнь прикидываться. Сначала маленькой девочкой, потом - девушкой, потом... Меня даже пот прошиб при мысли о том, что мне придется быть женщиной.
Все начинать с нуля. С абсолютного нуля! Это что, и есть мой второй шанс? Или мне просто предоставлена возможность некоторое время - каких-то семьдесят лет! - побыть в шкуре женщины? Зачем? Вернее - за что?
А друзья? Мой характер, наконец, привычки, неприемлемые для женщины,- все прахом?
В палату вошли знакомые практикантки, видимо, полюбоваться на гениальную девочку (на меня). Забывшись, я машинально сказал:
- У вас не будет сигареты?
Они оторопело переглянулись и снова уставились на меня.
- Ух ты! Скажи еще что-нибудь!
Я совершил ошибку. Отступать было некуда.
- С удовольствием с вами побеседую, но сначала позовите мою маму.
Говорить было чрезвычайно трудно - к языку как будто гирю привязали. Но все же это была человеческая речь, пусть картавая и шепелявая, но вполне понятная.
Девицы продолжали стоять на месте, как вкопанные, и я, чтобы вывести их из оцепенения (но в основном, конечно, из озорства), повторил свою просьбу по-английски. Возможно, международный язык общения был им более близок, так как после этого они вылетели в коридор пулей. Не успел я и глазом моргнуть, как в палату ворвалась целая делегация врачей и сестер во главе со знакомой акушеркой.
- Вот эта? - показал в мою сторону благообразный старик в очках. Он бережно взял меня на руки.
- Значит, душечка, мы уже разговариваем?
- И даже по-английски! - вставили практикантки.
- Ну-с, о чем же мы с тобой поговорим?
- Да о чем хочешь, дедуля! - ответил я, откровенно любуясь произведенным эффектом. - Но прежде я хочу знать, моей матери уже рассказали о гибели отца?
Акушерка, казалось, уже потеряла способность удивляться и только выдавила:
- Д-да...
- Так вот, друзья мои. Передайте ей, что ее муж Алексей Воронов жив и здоров. Вот так-то. Жив и здоров! - повторил я. - И, черт, дайте же наконец закурить!
На круги своя
Дождь. Странная штука. Зимой его так ждешь, а приходит весна - и начинаешь проклинать все на свете. Дорога скользкая, как кусок мыла, а у меня резина совсем лысая. Надо бы сбросить скорость. Да ладно, чего это я? Справлюсь, не мальчик. А может, притормозить? Нет! В любой другой день, но не сегодня. Жена в роддоме, надо успеть. Шоссе пустое, ни одной машины. Все будет нормально. И чего я вдруг разволновался? Старею. Это в тридцать пять-то?
Вдруг - лось. Справа - лес. Руль влево. Два прожектора - фары. Откуда автобус? Ни испуга, ни боли. Только удивление. А лось был большой, как бегемот. Смешно!
Тепло и тихо. Какое-то давно забытое, ни с чем не сравнимое ощущение полного покоя. Так чувствовала себя метагалактика накануне Большого взрыва. Да полно! Какие еще взрывы? Какие к черту галактики? Надо выяснить, где я. Сознание работает как никогда ясно, но вот тело - с ним что-то неладно. Темно. Странный гул. Полугул - полупульсация. Чего? Всего вокруг. Очень похоже на сердцебиение. Не мое. Мое - вот оно, само по себе. Правда, бьется слишком часто. Еще бы тут не волноваться.
Какое-то чувство беспокойства. И неудобства. Что-то не так. Что-то должно измениться. Мягкое прикосновение к голове. Острый укол яркого света. Легкие разрывает ворвавшийся воздух. Оказывается, я не дышал. Резкая боль в районе пупка. Ничего, терплю.
- Смотрите, не плачет. Молодец!
- Ничего хорошего. Ребенок должен плакать.
Пожилая акушерка внимательно осмотрела новорожденного. Больничная палата. Полно народу. Какие-то девушки - практикантки, скорее всего. Тут до меня доходит, что я совершенно голый. Пытаюсь прикрыть свою наготу, но руки не слушаются.
- Ой, смотрите, как ручками машет! Смешная! - раздаются голоса практиканток.
- У вас девочка, - говорит акушерка какой-то измученной женщине. Похоже, речь идет обо мне. Девочка! Это что, шутка? Я сгибаю не подчиняющуюся мне шею и... О, Боже! Где это? Где все то, что должно у меня быть? Я вижу лишь короткие пухлые ножки, болтающиеся в воздухе. Мои? Не может быть. Мои!
- Эй, что вы со мной сделали? - спрашиваю я, но язык отказывается повиноваться, и из горла вылетает лишь "эгей".
- Лепечет что-то. Какая хорошенькая! - умиляются практикантки и начинают сюсюкать: - Ути-ути! Сюси-пуси!
Значит, сюси-пуси, мать вашу так?! Что я могу сделать, ну что я могу сделать?! Господи, что у меня с пупком? Постой, так это же пуповина. И эта палата, и женщина... Я постепенно прозреваю, но мозг отказывается согласиться с моими выводами. Меня... родили?! Но я вовсе не девочка! Меня зовут Алексей, мне тридцать пять лет, у меня жена и сын. Скоро, очень скоро должен появиться на свет второй, а может, дочка, но это не имеет значения. Я как раз ехал к жене, но тут - лось, потом - автобус. Я все прекрасно помню! И вдруг я, пардон, рождаюсь заново. Да еще в обличье девочки. Как это понимать?
Ладно. Хорошо. Некоторые верят в переселение душ. Якобы существуют даже способы выяснить, когда и кем я был в прошлой жизни. Допустим. (Да и как теперь с этим не согласиться?) Но чтобы все помнить? А не попал ли я на тот свет? Или, может, на самом деле лежу я сейчас где-нибудь, привязанный к кровати крепкими ремнями? Интересно, Маша уже знает? Да нет, наверно, перед родами такие вещи не говорят. А если так, то как она истолкует мое отсутствие? Что подумает?
- Посмотрите, какая красавица! - акушерка меня, как котенка, подносит к роженице. Да какая я к черту красавица? У меня черные усы, большая лысина и кривые волосатые ноги. Ах, да! Нет у меня ни усов, ни волосатых ног, ни... Словом, ничего.
И тут я увидел ее лицо. Уставшее, бледное, в крупных каплях пота, но все равно такое красивое и бесконечно родное лицо.
- Маша! - кричу я, но у меня получается лишь бессмысленное "ма". Я пытаюсь ей все рассказать, объяснить, но изо рта вырываются одни бессвязные, нечленораздельные звуки. Да если бы я и мог говорить, то как бы объяснил, что моя мать - это моя же жена, а мой отец... Я сам.
- Ну все, вам надо отдохнуть, да и девочке тоже.
Акушерка берет меня на руки и собирается куда-то отнести. Вдруг я чувствую, что мне необходимо в туалет, причем срочно. Я же взрослый человек, но как им об этом сказать?
- Ой, Наталья Михайловна! Вы слышали? Она говорит "пи-пи"!
- Да бросьте вы, девочки! Смешно даже! Ей же и часу от роду нет, что она может сказать? Глупенькая еще совсем.
Значит, глупенькая?! Так получай же, старая ведьма! Эх, жаль, ты в клеенчатом фартуке...
- Вот видите, видите, Наталья Михайловна! Мы же говорили! - захлопали в ладоши практикантки.
Акушерка внимательно посмотрела мне в глаза.
- Прямо вундеркинд. Далеко пойдешь, милая. Может, заранее автограф взять?
Девушки-практикантки дружно и неэстетично заржали, от чего я вконец расстроился. Неожиданно для самого себя я разревелся (лась), как это обычно делают грудные дети - горько и безутешно.
Да, нервы совсем стали ни к черту.
Маленькая кроватка. И самое страшное, что я в ней умещаюсь. Спать совсем не хочется. Вокруг ряды таких же кроваток, и в них, мирно посапывая, лежат новорожденные. Такие же, как и я. Говорят: захочет Бог наказать, так разум отнимает. А если тело? А вместе с ним - всю жизнь, все, к чему пришел, чего добился за тридцать пять с небольшим лет? Хотя не так уж многого я и добился. Смотря что брать за ориентир. Одно лишь материальное благополучие маяком быть не может. Это, скорее, как ветер: хорошо, если попутный, а если встречный что ж, можно и против ветра ходить. А может, судьба выбрала меня - одного! - и дала второй шанс? Вторую попытку? Кто не мечтал прожить жизнь заново? Исправить ошибки, на всех развилках выбирать только верный путь. Кто не мечтал?
Так, выходит, я еще и радоваться должен. "Вторая попытка"... Философ! Скоро я научусь говорить. Не может быть, чтобы мой язык и меня же не слушался. И что же? Так Маше и сказать: "Мама, я твой муж"? Или делать вид, что не умею читать, не умею писать, водить машину. Всю жизнь прикидываться. Сначала маленькой девочкой, потом - девушкой, потом... Меня даже пот прошиб при мысли о том, что мне придется быть женщиной.
Все начинать с нуля. С абсолютного нуля! Это что, и есть мой второй шанс? Или мне просто предоставлена возможность некоторое время - каких-то семьдесят лет! - побыть в шкуре женщины? Зачем? Вернее - за что?
А друзья? Мой характер, наконец, привычки, неприемлемые для женщины,- все прахом?
В палату вошли знакомые практикантки, видимо, полюбоваться на гениальную девочку (на меня). Забывшись, я машинально сказал:
- У вас не будет сигареты?
Они оторопело переглянулись и снова уставились на меня.
- Ух ты! Скажи еще что-нибудь!
Я совершил ошибку. Отступать было некуда.
- С удовольствием с вами побеседую, но сначала позовите мою маму.
Говорить было чрезвычайно трудно - к языку как будто гирю привязали. Но все же это была человеческая речь, пусть картавая и шепелявая, но вполне понятная.
Девицы продолжали стоять на месте, как вкопанные, и я, чтобы вывести их из оцепенения (но в основном, конечно, из озорства), повторил свою просьбу по-английски. Возможно, международный язык общения был им более близок, так как после этого они вылетели в коридор пулей. Не успел я и глазом моргнуть, как в палату ворвалась целая делегация врачей и сестер во главе со знакомой акушеркой.
- Вот эта? - показал в мою сторону благообразный старик в очках. Он бережно взял меня на руки.
- Значит, душечка, мы уже разговариваем?
- И даже по-английски! - вставили практикантки.
- Ну-с, о чем же мы с тобой поговорим?
- Да о чем хочешь, дедуля! - ответил я, откровенно любуясь произведенным эффектом. - Но прежде я хочу знать, моей матери уже рассказали о гибели отца?
Акушерка, казалось, уже потеряла способность удивляться и только выдавила:
- Д-да...
- Так вот, друзья мои. Передайте ей, что ее муж Алексей Воронов жив и здоров. Вот так-то. Жив и здоров! - повторил я. - И, черт, дайте же наконец закурить!