Пухов Михаил
Ненужное - уничтожить
Михаил Пухов
Ненужное - уничтожить
Голос робота-информатора:
- Лифт-экспресс на систему Пратта отбывает с главной платформы.
И - старт. Тяжелые створки люков отделили пассажирский салон от людных лунных перронов. Пассажиры занимались своими делами. Все стояли, сидячие места отсутствовали. Потом люки открылись, и Дымов вместе с другими вышел под небо Дельты.
Оно напоминало земное, лишь место Солнца занимала Лега, звезда синего света. Архипелаг Пратта. Есть системы побольше, но все 18 здешних планет относятся к земному типу, а многие окружены кислородными атмосферами и пригодны для жизни человека. Хотя первая экспедиция побывала в окрестностях Леги два века назад, человечество лишь недавно взялось за освоение архипелага.
Дымов шагал по улице под ослепительно синим небом. Он знал, что нетронутые, заповедные уголки сохранились на всех планетах системы, названных по традиции буквами греческого алфавита. Альфа, Бета, Гамма... Каждая по-своему хороша, но королева, бесспорно, Дельта.
Почти такая же, как Земля. Светлый и добрый мир. Степи, моря, леса. И всего миллион жителей.
Улица спускалась от астровокзала в город. Мимо изредка пролетали машины. Люди на улицах гуляли - счастливые, беззаботные. Двухместный киберт обогнал Дымова, свернул к тротуару, затормозил. Из кабины вылез человек. Совсем другой человек. Он был на работе, чувствовалось.
Он ждал на краю тротуара, щурясь от яркого света. Потом остановил Дымова жестом руки.
- Вы Дымов, не так ли? Моя фамилия Крамаренков, я представитель Совета. Нам требуется ваша помощь.
- О других происшествиях я не подозревал, - сказал Дымов. - Конечно, у вас есть места, в которых небезопасно. Но люди там вооружены, соблюдают осторожность. Я думал, вы говорите о Дзете.
В течение последних десятилетий на Дзете размещались экспериментальный полигон и несколько генетических лабораторий. Здесь создавали и испытывали образцы флоры и фауны, которыми предполагалось заселять миры, непригодные для обычных форм жизни; В прошлом году на Дзете что-то произошло, свидетелей не осталось, планету объявили закрытой, и теперь даже космические корабли обходили ее стороной.
- Дзета... - повторил Крамаренков. - На Дзету нам с вами рано. Что вы знаете об Эпсилоне?
- Ничего, - признался Дымов.
- Неудивительно, - сказал Крамаренков. - Когда нога человека ступила на планеты архипелага, Эпсилон был мертвым каменным шаром.
- И там есть для меня работа?
- Теперь да, - сказал Крамаренков. - Двадцать лет назад генетики с Дзеты создали скалоеда - существо, способное жить в любых условиях.
- Они действительно едят скалы?
- Они пожирают все, - сказал Крамаренков. - И все, что попадает к ним внутрь, превращается в кислород и выделяется в атмосферу. За сутки такое животное перерабатывает сотни тонн. Полюбуйтесь.
Крамаренков положил на стол фотографию. Дымов содрогнулся. На него смотрела пасть, похожая на пропасть.
- И ваши генетики заселили этими тварями Эпсилон?
Крамаренков кивнул.
- Да. Они мечтали дать человечеству новую Землю. Много новых земель. Эпсилон был первым опытом.
- Я слышал, что для подобных экспериментов предполагали использовать бактерии, - сказал Дымов. - Но высшие животные... Сколько же их нужно, чтобы создать атмосферу в приемлемые сроки? Биллионы?
Крамаренков молча кивнул.
- Тогда мне непонятно, как вы решили проблему доставки.
- Вы недооценили наших ученых, - сказал Крамаренков. - Скалоед не просто живая фабрика. Это шедевр прикладной генетики. На Эпсилон завезли всего несколько животных, но они размножались, как инфузории. Планета получила воздушную оболочку за считанные годы. Теперь там леса, степи...
Он замолчал.
- В чем же дело? Заселяйте ее.
- Пока это невозможно, - сказал Крамаренков. - Скалоеды. Именно поэтому нам нужен ваш карабин.
Дымов усмехнулся.
- Биллионы карабинов.
- Нет, - сказал Крамаренков. - Генетики с Дзеты умели работать. Первые скалоеды жили около пятнадцати лет. В следующих поколениях их жизнь укорачивалась. Темпы размножения падали. Искусственный генкод. Запрограммированная эволюция. К настоящему времени стадо должно было полностью исчезнуть. Но этого не произошло.
- Почему?
- Мутации, - объяснил Крамаренков. - Когда идет лавина, всего не предусмотришь. К счастью, сохранилось лишь несколько десятков. Но мы не знаем, сколько им осталось жить.
- Понятно, - сказал Дымов. - Но вы уверены, что это необходимо?
- Да, - сказал Крамаренков. - Вы видели фотографию. Они пожирают все. Один такой монстр опаснее дюжины ваших людоедов.
- И ждать вы не можете?
- Мы ждали пять лет. А теперь еще Дзета. Наш долг - довести до конца дело погибших.
- Ладно, - сказал Дымов после короткой паузы. - В конце концов, вам виднее. Это работа для одного?
- Нет, вас будет трое. Руководитель группы - наш промысловик, профессионал. Второй - доброволец, появился в последний момент. Спортсмен. Прилетел сюда с кучей лицензий.
- Спортсмен? - переспросил Дымов.
- Других вариантов не было. И мне показалось, он не так плох. Во всяком случае, стрелять он умеет.
- Думаете, это главное? - сказал Дымов.
Видеть это они не могли, но казалось, чувствовали напор и медленное сгущение бесплотного вначале воздуха, горение абляции, сплетение ударных волн в море огня. И наконец - рывок и стремительное змеение тормозного парашюта.
- Внимание, - сказал радиоголос пилота, сбросившего их высоко на орбите.
Но они были готовы заранее, все трое давно уже готовы к тому, что через секунду капсула развалится на четыре отдельных обломка, тремя из которых будут они сами, а четвертый уйдет встречать их на незнакомой земле.
Капсула спускалась наклонно, почти над намеченной точкой, замедляясь. Ленточный парашют знал свое дело.
Взрыв.
Все смешалось и изменилось. Дымов остался один в необъятном небе, и лямки на его плечах ослабли, потому что исчезла тяжесть давившего на них груза, но ему казалось, что ремни стали ему велики и он сейчас вывалится из парашюта. Так длилось вечность, а потом его потянуло вверх.
Далеко внизу расцвели купола грузового контейнера. Небо было синее, незагрязненное. Другие двое висели рядом, играя стропами, целясь на груз.
Земля долго не приближалась, но рванулась наконец вверх, уносясь за спину, зеленая, травянистая, а потом был толчок согнутыми ногами, короткий горизонтальный полет за ветром и парашютом, и листья травы за прозрачным стеклом шлема.
Потом усмиренное полотнище лежало белым пятном на лугу, а Дымов стоял над ним с открытым забралом, вдыхая воздух планеты, которую он и другие двое должны были сделать пригодной для заселения.
В лесу затрещало. Рука привычно потянулась к карабину. Остановилась. Из кустов появился Горский. Вид у Горского был измученный. Его элегантный охотничий костюм был выпачкан белой каменной пылью.
- Пустой номер, - произнес он.
Он устало опустился рядом с Дымовым.
- Пустой номер, сэр, - повторил он. И замолчал.
- Вы что-нибудь видели? - спросил Дымов. Горский вздрогнул, очнувшись.
- Видел ли я что-нибудь? - Он усмехнулся. - О да. Но все равно - это пустой номер.
Он снова замолчал, и Дымов не стал его торопить. Собственно, Горский и так все сказал.
- Настоящее кладбище динозавров, - произнес наконец Горский. - Но динозавров, которые вымерли перед самым вашим появлением. Я не знаю, что видели вы, и где вы были, и какие эмоции вызвало в вас то, что вы видели, но я испытал чувство глубочайшего отвращения.
- Да, - согласился Дымов. Сам он вернулся час назад. Лагерь был разбит в центре леса, но лес кончался в сотне метров от лагеря. Дальше начиналось то, о чем говорил Горький, - каменные катакомбы, котлованы, уходящие к границе коры.
И все остальное.
- Это противоестественно, - продолжал Горский, - когда зверь умирает своей смертью. Я видел там такие зубы... Божественные зубы. Я знаю многих, кто отдал бы жизнь за подобный трофей.
Дымов ничего не сказал. Горский продолжал:
- Я не палеонтолог и не мародер. Для меня зубы скелета не имеют никакой ценности. Но мне обидно, что все они погибли зря. А живых здесь нет.
- Посмотрим, - сказал Дымов. - Вернется Филин, и все прояснится.
- Филин, - повторил Горский. - А что он может, ваш Филин? Вы никогда не видели, как охотятся промысловики?
Дымов отрицательно покачал головой.
- Начнем с того, что они охотятся на коров, - сказал Горский. - Пасти этих коров им лень. Они выгоняют коров в пампасы, те нагуливают жирок. Через год эта публика погружается в вертолет, подлетает к стаду и отстреливает что пожирнее.
- Вы преувеличиваете.
- Нет, сэр, - сказал Горский. - Нисколько. Эти мясники не подозревают, что существует копье, или лук, или нож. Для них есть только многозарядка с оптическим прицелом. По-моему, это извращение. Ведь настоящая охота - это риск, это смертельная опасность. Это дикие пейзажи планет. Это единоборство, когда оба равны. Впрочем, вы знаете все это не хуже меня.
Филин вышел из леса бесшумно. Они не заметили, как он появился, и было неясно, слышал ли он что-нибудь из их разговора. Сейчас он стоял у палатки, опершись о высокий кол. С плеча у него свисал карабин. Некоторое время он молча смотрел на них из-под лохматых бровей.
- Можно свертывать лагерь, - проговорил он наконец. - Я их нашел.
Горский поднялся и пошел к палатке за щеткой - почиститься. Филин присел на корточки, положил карабин на траву и расстелил перед Дымовым фотокарту, отснятую еще сверху.
- Смотрите. Мы здесь. Оказывается, они сместились сюда, на новое место. По-моему, там есть еще несколько, ближе к холмам. Надо торопиться, пока они не удрали еще дальше.
Дымов встал, подошел к палатке и отвернул колпачок. Зашипело. Каркас ослаб, полотнища провисли. Потом все, пошатнувшись, рухнуло на траву. Филин принялся молча вытаптывать воздух, оставшийся в трубах каркаса.
Рядом Горский небрежно забрасывал вещи в рюкзак. Он затянул шнур и взвалил мешок на плечи. Дымов и Филин укладывали палатку.
- Посмотрим, как вы в деле, мистер Мясник, - с вызовом сказал Горский.
- Любитель-потребитель, - сказал Филин. Он подтянул лямки. - Двинулись.
- Это я потребитель?
- Да, - кивнул Филин. - Тушенку жрешь, а паясничаешь.
Они уже шли через лес.
- Если ее не будет, я удовольствуюсь десертом, - сказал Горский. - Но такие, как вы, этого не допустят.
- Умолкните, - сказал Филин. - Когда животных убивают во имя необходимости - это одно. Для развлечения я не убиваю.
- Но...
- А если ты спортсмен, - сказал Филин, - гоняй мяч. Хоть польза будет.
- Логика мощная. Вы где ее изучали - в Оксфорде или в Кембридже?..
- В вашем детском садике, - сказал Филин. - Мне надоело с вами препираться.
Они шагали бок о бок, метрах в десяти впереди Дымова. Деревья росли не густо, но и не слишком редко. Подлесок почти отсутствовал, и идти было приятно. Голубой диск Леги прятался в зелени.
- То, что вы называете развлечением, часто сопряжено со смертельной опасностью, - сказал Горский. - Но вам этого не понять. Вы привыкли работать на специально оборудованной площадке.
Филин молчал.
- Например, вы когда-нибудь видели песчаного дракона? - продолжал Горский. - Они водятся неподалеку, на Гамме. Сойдитесь с ним на открытом месте, попытайте счастья. Возможно, останетесь живы.
Филин молчал.
- Странный он человек, - пожаловался Горский, подождав Дымова. Неразговорчивый. Как вы считаете, не пора ли бросить ему перчатку?..
- А мне не пора?..
- Вам? - удивился Горский. - За что? К вам, сэр, у меня нет никаких претензий. Вы мститель, сэр, а это благородное занятие.
- Вы так считаете?
- Конечно, - сказал Горский. - Опасный хищник убивает человека. Где-нибудь, все равно где. Что делают остальные, еще не убитые? Бросаются искать вас. И находят, и падают в ножки, и вы соглашаетесь. И выходите с людоедом один на один. С одной стороны, здесь есть необходимость, которую любит Филин. С другой - риск, часто очень значительный. На мой взгляд, это самая благородная из всех охотничьих профессий. Разве не так?
Дымов ответил не сразу. Лес впереди светлел, будто там начиналось поле. Филин уже стоял на опушке, поджидая. Они молча остановились рядом с ним и посмотрели перед собой.
Но здесь начиналось не поле. Перед-ними, под невысоким обрывом, простирался каменный лабиринт. Поверхностный слой был снят, и гранит изъеден, но не эрозией. По камню петляли бесчисленные глубокие траншеи, как следы циклопических древоточцев.
- Вы действительно считаете, что ремесло палача самое благородное? сказал Дымов.
Филин медленно шел впереди, тщательно выбирая путь в хаосе угловатых обломков. Стенки траншеи были неровные, в рост человека, с них осыпалась белая пыль.
- Слава богу, здесь ровнее, - сказал Филин, когда они оказались наверху. - Этот мальчишка смеет называть меня мясником. Если я мясник, то кто же тогда он?..
Дымов промолчал.
- Ведь он любитель, - сказал Филин. - Осторожно, здесь трещина. Охота для него так, забава. Но у него есть и основное занятие. Он биолог, и не просто биолог, а биохимик. И после этого он смеет называть меня мясником!..
Дымов ничего не сказал.
- Вы хоть раз были в одном из биологических институтов? - продолжал Филин.
- Нет.
- А я был, и с меня достаточно, - заявил Филин. - Здесь скользко, не оступитесь. Я был там случайно, час или два, но с меня достаточно. Я там на многое насмотрелся. Например, вы слышали слово "декапитация"?
- Нет, - сказал Дымов.
- А я слышал, - сказал Филин. - Я знаю, что оно значит. Это когда живой морской свинке отрезают голову.
Дымов ничего не сказал.
- Но они этим не ограничиваются, - продолжал Филин. - Они извлекают из трупа мозг, сердце и другие органы. Они берут ступку, растирают все это наподобие пюре и исследуют то, что им нужно. Потом они пишут статьи. Не наступите на этот камень.
Дымов шел молча, внимательно глядя себе под ноги.
- Когда я там был, - продолжал Филин, - на первый этаж спускалась симпатичная девочка, спрашивала пилу. Зачем, по-вашему? У них наверху эксперименты поинтереснее. Там работают с кошками и собаками. С обезьянами работают мало - обезьян трудно достать.
Дымов молчал.
- И они набирают статистику, - продолжал Филин. - Вы думаете, он декапитирует одно животное и на этом успокоится? Нет. Для получения одной достоверной цифры ему нужно декапитировать их штук двадцать. В любой приличной статье этих цифр тьма. И после этого он смеет называть меня мясником!..
Дымов молчал. Он не подозревал, что Филин может так разволноваться.
- Он называет меня "мистер Мясник", - повторил Филин. - А сам жрет тушенку, отправляясь на свои паршивые эксперименты. Если охотник нарушит правила, он браконьер. Если ты подстрелил с вертолета какое-нибудь двуглавое чудище - ты преступник. Тебя посадят в тюрьму и правильно сделают. Но на этих вивисекторов нет ни правил, ни тюрем. Для нужд науки они могут декапитировать кого угодно. Ну вот, кажется, пришли.
Они стояли на небольшом возвышении в центре гранитного лабиринта. Лега, пройдя зенит, клонилась к закату. Кругом извивались глубокие каменные канавы. Вдали дымилась гряда холмов.
- Вот так, - сказал Филин. - Выскажешься - и легче станет. Теперь нам тоже лучше разделиться. Вы идите к холмам. По-моему, там есть парочка. А я направо, здесь дело верное. Счастливо. Ни пуха ни пера.
Дымов следил, как Филин уменьшается на фоне тронутого закатом неба. Потом отвернулся и начал спуск.
Сильный порывистый ветер дул прямо в лицо вдоль извивающейся траншеи. Она была свежая, проложенная совсем недавно. Ее стенки были высокие и крутые. Она здесь была широкая - метра три, но к повороту сужалась.
Хорошо, что ветер в лицо, подумал Дымов, остановившись, чтобы передохнуть. Конечно, если бы ученые знали, что их придется добивать, они сделали бы им обоняние похуже. И "они могли еще что-нибудь придумать, шедевр прикладной генетики получился бы куда более выдающимся. Например, окраска. Что им стоило сделать бока скалоеда черно-белыми, как у зебры? И чтобы полосы шли кругами. Чтобы бок животного был разрисован, как мишень для спортивной стрельбы. Недоработочку допустили наши доблестные ученые.
Дымов отдыхал, прислонившись к каменной стенке, а ветер поднимался ему навстречу размеренными волнами. Ритмичными, как удары маятника. Как пульс сердца. Как спокойное дыхание спящего исполина...
И вдруг Дымов понял, откуда взялся ветер. Скалоед перерабатывает породу в воздух и выбрасывает его в атмосферу. Вот что имел в виду Филин. Ветер. Откуда ни подходи к скалоеду, ветер всегда будет в лицо.
Дымов стоял, размышляя над своим открытием, вдыхая волны ветра, несущиеся из-за поворота. Возник образ - там, за поворотом, работает машина, могучая металлическая установка. Но образ сразу исчез. Если бы там стояла машина, воздух не был бы таким ароматным, насыщенным кислородом. Все обстояло бы наоборот.
Дымов стоял и вдыхал ветер, когда внезапно новый воздушный поток обрушился на его спину. Он обернулся.
И попятился.
Прямо на него из-за поворота траншеи спускалось чудовище. Оно было как уродливый бронированный механизм. Оно передвигалось на четырех парах массивных когтистых ног. Его гигантская пасть была широко разинута, нижняя челюсть погружена в скалистый грунт. Оно занимало почти всю ширину траншеи и быстро ползло, перебирая толстыми лапами, вниз по траншее, прямо на Дымова.
Безразличное, равнодушное, оно надвигалось с неторопливой быстротой танка. Спина Дымова уперлась в стену. Отступать дальше было некуда. И он вспомнил про карабин.
Его карабин стоял, прислоненный к противоположному борту траншеи, где только что был и сам Дымов, и его уже не было видно за тучей пыли, которую гнали вдоль траншеи порывы ураганного ветра.
Нижняя челюсть, как плуг бульдозера, вспарывала грунт совсем рядом с Дымовым. Он вжался в скалу, ощущая ее твердую шероховатость. Мимо с равнодушным спокойствием проплывал необъятный бок, и лапы одна за другой вздымались в воздух с размеренностью часового механизма. Поднимались, а потом опускались, вновь вцепляясь в камень крепкими растопыренными когтями. Перед Дымовым проходила уже крупная чешуя высокого волочившегося хвоста, и в каждой пластине он видел свое искаженное отражение. Потом все кончилось, и лишь клубящаяся стена пыли вниз по траншее отмечала путь удалявшегося чудовища, да каменная канава стала на метр глубже, чем была раньше.
- Собственно, пока им не на кого было нападать, - сказал Горский. Он сидел на гнилом пне рядом с обрывом и протирал тряпочкой ствол карабина. Но я не подозревал, что знаменитый охотник на людоедов может быть сентиментальным.
- Нет, - возразил Дымов. Он лежал на траве лицом вверх и смотрел в синюю яму неба. - Я не сентиментален. Но зарубок на прикладе я никогда не делаю.
- Я тоже этим не увлекаюсь, - сказал Горский. - Разве только в самых исключительных случаях. По-моему, если вы вышли на медведя с одной рогатиной и победили его, вовсе не зазорно поставить зарубку. Пусть не на прикладе, а на рогатине, не в этом суть.
Дымов ничего не сказал.
- Или песчаный дракон, - продолжал Горский. - Он совершенно неуязвим. У него непробиваемая броня, и точка на его голове, куда нужно попасть, гораздо меньше копеечной монеты. И голов у него две. А водятся драконы только в пустынях, на открытом месте, где спрятаться некуда.
- Кому - некуда? - спросил Дымов.
- Охотнику, кому же еще, - объяснил Горский. - Когда на меня пополз первый скалоед, я даже обрадовался. Когда я увидел этот разинутый зев и вспомнил, что в его глубине все превращается в воздух, меня прямо затрясло от возбуждения. Вы знаете, какая это пасть? Божественная пасть. Телега въедет, без преувеличения. Жалко, что вам не повезло и вы ни одного из них не выследили. Потому что это уникальное зрелище.
Дымов молчал.
- Ничего, еще повезет, - сказал Горский.
Дымов молчал, глядя в синюю яму неба.
Он стоял, прислонившись к неровной стенке, и смотрел вниз, на поворот. На него обрушивались волны чистого воздуха. Ветер дул прямо в лицо и все время усиливался.
Здесь когда-нибудь вырастет город, думал он. Ты не должен забывать этого, обязан помнить об этом. Здесь будет царство добра и света, здесь поднимутся стеклянные горы зданий и протекут бетонные реки, оправленные в подстриженную зелень бульваров. И здесь будут жить люди.
Здесь будут жить миллионы счастливых людей, думал он, глядя на клубящееся облако, выползающее из-за поворота. Вы будете здесь жить, и работать, и наслаждаться жизнью, и воспитывать счастливых детей, которые когда-нибудь станут счастливыми взрослыми. Но будете ли вы помнить?..
Не нас - нам забвение не грозит. Вы начертаете наши имена на стенах своих светлых строений - навечно, рядом с именами генетиков Дзеты. Или воздвигнете памятник - один или несколько. Или придумаете что-то еще. Но будете ли вы помнить, откуда взялся воздух в вашей светлой и доброй стране?..
Сквозь прицел карабина Дымов смотрел на приближающееся животное. Он знал, что не промахнется.
Ненужное - уничтожить
Голос робота-информатора:
- Лифт-экспресс на систему Пратта отбывает с главной платформы.
И - старт. Тяжелые створки люков отделили пассажирский салон от людных лунных перронов. Пассажиры занимались своими делами. Все стояли, сидячие места отсутствовали. Потом люки открылись, и Дымов вместе с другими вышел под небо Дельты.
Оно напоминало земное, лишь место Солнца занимала Лега, звезда синего света. Архипелаг Пратта. Есть системы побольше, но все 18 здешних планет относятся к земному типу, а многие окружены кислородными атмосферами и пригодны для жизни человека. Хотя первая экспедиция побывала в окрестностях Леги два века назад, человечество лишь недавно взялось за освоение архипелага.
Дымов шагал по улице под ослепительно синим небом. Он знал, что нетронутые, заповедные уголки сохранились на всех планетах системы, названных по традиции буквами греческого алфавита. Альфа, Бета, Гамма... Каждая по-своему хороша, но королева, бесспорно, Дельта.
Почти такая же, как Земля. Светлый и добрый мир. Степи, моря, леса. И всего миллион жителей.
Улица спускалась от астровокзала в город. Мимо изредка пролетали машины. Люди на улицах гуляли - счастливые, беззаботные. Двухместный киберт обогнал Дымова, свернул к тротуару, затормозил. Из кабины вылез человек. Совсем другой человек. Он был на работе, чувствовалось.
Он ждал на краю тротуара, щурясь от яркого света. Потом остановил Дымова жестом руки.
- Вы Дымов, не так ли? Моя фамилия Крамаренков, я представитель Совета. Нам требуется ваша помощь.
- О других происшествиях я не подозревал, - сказал Дымов. - Конечно, у вас есть места, в которых небезопасно. Но люди там вооружены, соблюдают осторожность. Я думал, вы говорите о Дзете.
В течение последних десятилетий на Дзете размещались экспериментальный полигон и несколько генетических лабораторий. Здесь создавали и испытывали образцы флоры и фауны, которыми предполагалось заселять миры, непригодные для обычных форм жизни; В прошлом году на Дзете что-то произошло, свидетелей не осталось, планету объявили закрытой, и теперь даже космические корабли обходили ее стороной.
- Дзета... - повторил Крамаренков. - На Дзету нам с вами рано. Что вы знаете об Эпсилоне?
- Ничего, - признался Дымов.
- Неудивительно, - сказал Крамаренков. - Когда нога человека ступила на планеты архипелага, Эпсилон был мертвым каменным шаром.
- И там есть для меня работа?
- Теперь да, - сказал Крамаренков. - Двадцать лет назад генетики с Дзеты создали скалоеда - существо, способное жить в любых условиях.
- Они действительно едят скалы?
- Они пожирают все, - сказал Крамаренков. - И все, что попадает к ним внутрь, превращается в кислород и выделяется в атмосферу. За сутки такое животное перерабатывает сотни тонн. Полюбуйтесь.
Крамаренков положил на стол фотографию. Дымов содрогнулся. На него смотрела пасть, похожая на пропасть.
- И ваши генетики заселили этими тварями Эпсилон?
Крамаренков кивнул.
- Да. Они мечтали дать человечеству новую Землю. Много новых земель. Эпсилон был первым опытом.
- Я слышал, что для подобных экспериментов предполагали использовать бактерии, - сказал Дымов. - Но высшие животные... Сколько же их нужно, чтобы создать атмосферу в приемлемые сроки? Биллионы?
Крамаренков молча кивнул.
- Тогда мне непонятно, как вы решили проблему доставки.
- Вы недооценили наших ученых, - сказал Крамаренков. - Скалоед не просто живая фабрика. Это шедевр прикладной генетики. На Эпсилон завезли всего несколько животных, но они размножались, как инфузории. Планета получила воздушную оболочку за считанные годы. Теперь там леса, степи...
Он замолчал.
- В чем же дело? Заселяйте ее.
- Пока это невозможно, - сказал Крамаренков. - Скалоеды. Именно поэтому нам нужен ваш карабин.
Дымов усмехнулся.
- Биллионы карабинов.
- Нет, - сказал Крамаренков. - Генетики с Дзеты умели работать. Первые скалоеды жили около пятнадцати лет. В следующих поколениях их жизнь укорачивалась. Темпы размножения падали. Искусственный генкод. Запрограммированная эволюция. К настоящему времени стадо должно было полностью исчезнуть. Но этого не произошло.
- Почему?
- Мутации, - объяснил Крамаренков. - Когда идет лавина, всего не предусмотришь. К счастью, сохранилось лишь несколько десятков. Но мы не знаем, сколько им осталось жить.
- Понятно, - сказал Дымов. - Но вы уверены, что это необходимо?
- Да, - сказал Крамаренков. - Вы видели фотографию. Они пожирают все. Один такой монстр опаснее дюжины ваших людоедов.
- И ждать вы не можете?
- Мы ждали пять лет. А теперь еще Дзета. Наш долг - довести до конца дело погибших.
- Ладно, - сказал Дымов после короткой паузы. - В конце концов, вам виднее. Это работа для одного?
- Нет, вас будет трое. Руководитель группы - наш промысловик, профессионал. Второй - доброволец, появился в последний момент. Спортсмен. Прилетел сюда с кучей лицензий.
- Спортсмен? - переспросил Дымов.
- Других вариантов не было. И мне показалось, он не так плох. Во всяком случае, стрелять он умеет.
- Думаете, это главное? - сказал Дымов.
Видеть это они не могли, но казалось, чувствовали напор и медленное сгущение бесплотного вначале воздуха, горение абляции, сплетение ударных волн в море огня. И наконец - рывок и стремительное змеение тормозного парашюта.
- Внимание, - сказал радиоголос пилота, сбросившего их высоко на орбите.
Но они были готовы заранее, все трое давно уже готовы к тому, что через секунду капсула развалится на четыре отдельных обломка, тремя из которых будут они сами, а четвертый уйдет встречать их на незнакомой земле.
Капсула спускалась наклонно, почти над намеченной точкой, замедляясь. Ленточный парашют знал свое дело.
Взрыв.
Все смешалось и изменилось. Дымов остался один в необъятном небе, и лямки на его плечах ослабли, потому что исчезла тяжесть давившего на них груза, но ему казалось, что ремни стали ему велики и он сейчас вывалится из парашюта. Так длилось вечность, а потом его потянуло вверх.
Далеко внизу расцвели купола грузового контейнера. Небо было синее, незагрязненное. Другие двое висели рядом, играя стропами, целясь на груз.
Земля долго не приближалась, но рванулась наконец вверх, уносясь за спину, зеленая, травянистая, а потом был толчок согнутыми ногами, короткий горизонтальный полет за ветром и парашютом, и листья травы за прозрачным стеклом шлема.
Потом усмиренное полотнище лежало белым пятном на лугу, а Дымов стоял над ним с открытым забралом, вдыхая воздух планеты, которую он и другие двое должны были сделать пригодной для заселения.
В лесу затрещало. Рука привычно потянулась к карабину. Остановилась. Из кустов появился Горский. Вид у Горского был измученный. Его элегантный охотничий костюм был выпачкан белой каменной пылью.
- Пустой номер, - произнес он.
Он устало опустился рядом с Дымовым.
- Пустой номер, сэр, - повторил он. И замолчал.
- Вы что-нибудь видели? - спросил Дымов. Горский вздрогнул, очнувшись.
- Видел ли я что-нибудь? - Он усмехнулся. - О да. Но все равно - это пустой номер.
Он снова замолчал, и Дымов не стал его торопить. Собственно, Горский и так все сказал.
- Настоящее кладбище динозавров, - произнес наконец Горский. - Но динозавров, которые вымерли перед самым вашим появлением. Я не знаю, что видели вы, и где вы были, и какие эмоции вызвало в вас то, что вы видели, но я испытал чувство глубочайшего отвращения.
- Да, - согласился Дымов. Сам он вернулся час назад. Лагерь был разбит в центре леса, но лес кончался в сотне метров от лагеря. Дальше начиналось то, о чем говорил Горький, - каменные катакомбы, котлованы, уходящие к границе коры.
И все остальное.
- Это противоестественно, - продолжал Горский, - когда зверь умирает своей смертью. Я видел там такие зубы... Божественные зубы. Я знаю многих, кто отдал бы жизнь за подобный трофей.
Дымов ничего не сказал. Горский продолжал:
- Я не палеонтолог и не мародер. Для меня зубы скелета не имеют никакой ценности. Но мне обидно, что все они погибли зря. А живых здесь нет.
- Посмотрим, - сказал Дымов. - Вернется Филин, и все прояснится.
- Филин, - повторил Горский. - А что он может, ваш Филин? Вы никогда не видели, как охотятся промысловики?
Дымов отрицательно покачал головой.
- Начнем с того, что они охотятся на коров, - сказал Горский. - Пасти этих коров им лень. Они выгоняют коров в пампасы, те нагуливают жирок. Через год эта публика погружается в вертолет, подлетает к стаду и отстреливает что пожирнее.
- Вы преувеличиваете.
- Нет, сэр, - сказал Горский. - Нисколько. Эти мясники не подозревают, что существует копье, или лук, или нож. Для них есть только многозарядка с оптическим прицелом. По-моему, это извращение. Ведь настоящая охота - это риск, это смертельная опасность. Это дикие пейзажи планет. Это единоборство, когда оба равны. Впрочем, вы знаете все это не хуже меня.
Филин вышел из леса бесшумно. Они не заметили, как он появился, и было неясно, слышал ли он что-нибудь из их разговора. Сейчас он стоял у палатки, опершись о высокий кол. С плеча у него свисал карабин. Некоторое время он молча смотрел на них из-под лохматых бровей.
- Можно свертывать лагерь, - проговорил он наконец. - Я их нашел.
Горский поднялся и пошел к палатке за щеткой - почиститься. Филин присел на корточки, положил карабин на траву и расстелил перед Дымовым фотокарту, отснятую еще сверху.
- Смотрите. Мы здесь. Оказывается, они сместились сюда, на новое место. По-моему, там есть еще несколько, ближе к холмам. Надо торопиться, пока они не удрали еще дальше.
Дымов встал, подошел к палатке и отвернул колпачок. Зашипело. Каркас ослаб, полотнища провисли. Потом все, пошатнувшись, рухнуло на траву. Филин принялся молча вытаптывать воздух, оставшийся в трубах каркаса.
Рядом Горский небрежно забрасывал вещи в рюкзак. Он затянул шнур и взвалил мешок на плечи. Дымов и Филин укладывали палатку.
- Посмотрим, как вы в деле, мистер Мясник, - с вызовом сказал Горский.
- Любитель-потребитель, - сказал Филин. Он подтянул лямки. - Двинулись.
- Это я потребитель?
- Да, - кивнул Филин. - Тушенку жрешь, а паясничаешь.
Они уже шли через лес.
- Если ее не будет, я удовольствуюсь десертом, - сказал Горский. - Но такие, как вы, этого не допустят.
- Умолкните, - сказал Филин. - Когда животных убивают во имя необходимости - это одно. Для развлечения я не убиваю.
- Но...
- А если ты спортсмен, - сказал Филин, - гоняй мяч. Хоть польза будет.
- Логика мощная. Вы где ее изучали - в Оксфорде или в Кембридже?..
- В вашем детском садике, - сказал Филин. - Мне надоело с вами препираться.
Они шагали бок о бок, метрах в десяти впереди Дымова. Деревья росли не густо, но и не слишком редко. Подлесок почти отсутствовал, и идти было приятно. Голубой диск Леги прятался в зелени.
- То, что вы называете развлечением, часто сопряжено со смертельной опасностью, - сказал Горский. - Но вам этого не понять. Вы привыкли работать на специально оборудованной площадке.
Филин молчал.
- Например, вы когда-нибудь видели песчаного дракона? - продолжал Горский. - Они водятся неподалеку, на Гамме. Сойдитесь с ним на открытом месте, попытайте счастья. Возможно, останетесь живы.
Филин молчал.
- Странный он человек, - пожаловался Горский, подождав Дымова. Неразговорчивый. Как вы считаете, не пора ли бросить ему перчатку?..
- А мне не пора?..
- Вам? - удивился Горский. - За что? К вам, сэр, у меня нет никаких претензий. Вы мститель, сэр, а это благородное занятие.
- Вы так считаете?
- Конечно, - сказал Горский. - Опасный хищник убивает человека. Где-нибудь, все равно где. Что делают остальные, еще не убитые? Бросаются искать вас. И находят, и падают в ножки, и вы соглашаетесь. И выходите с людоедом один на один. С одной стороны, здесь есть необходимость, которую любит Филин. С другой - риск, часто очень значительный. На мой взгляд, это самая благородная из всех охотничьих профессий. Разве не так?
Дымов ответил не сразу. Лес впереди светлел, будто там начиналось поле. Филин уже стоял на опушке, поджидая. Они молча остановились рядом с ним и посмотрели перед собой.
Но здесь начиналось не поле. Перед-ними, под невысоким обрывом, простирался каменный лабиринт. Поверхностный слой был снят, и гранит изъеден, но не эрозией. По камню петляли бесчисленные глубокие траншеи, как следы циклопических древоточцев.
- Вы действительно считаете, что ремесло палача самое благородное? сказал Дымов.
Филин медленно шел впереди, тщательно выбирая путь в хаосе угловатых обломков. Стенки траншеи были неровные, в рост человека, с них осыпалась белая пыль.
- Слава богу, здесь ровнее, - сказал Филин, когда они оказались наверху. - Этот мальчишка смеет называть меня мясником. Если я мясник, то кто же тогда он?..
Дымов промолчал.
- Ведь он любитель, - сказал Филин. - Осторожно, здесь трещина. Охота для него так, забава. Но у него есть и основное занятие. Он биолог, и не просто биолог, а биохимик. И после этого он смеет называть меня мясником!..
Дымов ничего не сказал.
- Вы хоть раз были в одном из биологических институтов? - продолжал Филин.
- Нет.
- А я был, и с меня достаточно, - заявил Филин. - Здесь скользко, не оступитесь. Я был там случайно, час или два, но с меня достаточно. Я там на многое насмотрелся. Например, вы слышали слово "декапитация"?
- Нет, - сказал Дымов.
- А я слышал, - сказал Филин. - Я знаю, что оно значит. Это когда живой морской свинке отрезают голову.
Дымов ничего не сказал.
- Но они этим не ограничиваются, - продолжал Филин. - Они извлекают из трупа мозг, сердце и другие органы. Они берут ступку, растирают все это наподобие пюре и исследуют то, что им нужно. Потом они пишут статьи. Не наступите на этот камень.
Дымов шел молча, внимательно глядя себе под ноги.
- Когда я там был, - продолжал Филин, - на первый этаж спускалась симпатичная девочка, спрашивала пилу. Зачем, по-вашему? У них наверху эксперименты поинтереснее. Там работают с кошками и собаками. С обезьянами работают мало - обезьян трудно достать.
Дымов молчал.
- И они набирают статистику, - продолжал Филин. - Вы думаете, он декапитирует одно животное и на этом успокоится? Нет. Для получения одной достоверной цифры ему нужно декапитировать их штук двадцать. В любой приличной статье этих цифр тьма. И после этого он смеет называть меня мясником!..
Дымов молчал. Он не подозревал, что Филин может так разволноваться.
- Он называет меня "мистер Мясник", - повторил Филин. - А сам жрет тушенку, отправляясь на свои паршивые эксперименты. Если охотник нарушит правила, он браконьер. Если ты подстрелил с вертолета какое-нибудь двуглавое чудище - ты преступник. Тебя посадят в тюрьму и правильно сделают. Но на этих вивисекторов нет ни правил, ни тюрем. Для нужд науки они могут декапитировать кого угодно. Ну вот, кажется, пришли.
Они стояли на небольшом возвышении в центре гранитного лабиринта. Лега, пройдя зенит, клонилась к закату. Кругом извивались глубокие каменные канавы. Вдали дымилась гряда холмов.
- Вот так, - сказал Филин. - Выскажешься - и легче станет. Теперь нам тоже лучше разделиться. Вы идите к холмам. По-моему, там есть парочка. А я направо, здесь дело верное. Счастливо. Ни пуха ни пера.
Дымов следил, как Филин уменьшается на фоне тронутого закатом неба. Потом отвернулся и начал спуск.
Сильный порывистый ветер дул прямо в лицо вдоль извивающейся траншеи. Она была свежая, проложенная совсем недавно. Ее стенки были высокие и крутые. Она здесь была широкая - метра три, но к повороту сужалась.
Хорошо, что ветер в лицо, подумал Дымов, остановившись, чтобы передохнуть. Конечно, если бы ученые знали, что их придется добивать, они сделали бы им обоняние похуже. И "они могли еще что-нибудь придумать, шедевр прикладной генетики получился бы куда более выдающимся. Например, окраска. Что им стоило сделать бока скалоеда черно-белыми, как у зебры? И чтобы полосы шли кругами. Чтобы бок животного был разрисован, как мишень для спортивной стрельбы. Недоработочку допустили наши доблестные ученые.
Дымов отдыхал, прислонившись к каменной стенке, а ветер поднимался ему навстречу размеренными волнами. Ритмичными, как удары маятника. Как пульс сердца. Как спокойное дыхание спящего исполина...
И вдруг Дымов понял, откуда взялся ветер. Скалоед перерабатывает породу в воздух и выбрасывает его в атмосферу. Вот что имел в виду Филин. Ветер. Откуда ни подходи к скалоеду, ветер всегда будет в лицо.
Дымов стоял, размышляя над своим открытием, вдыхая волны ветра, несущиеся из-за поворота. Возник образ - там, за поворотом, работает машина, могучая металлическая установка. Но образ сразу исчез. Если бы там стояла машина, воздух не был бы таким ароматным, насыщенным кислородом. Все обстояло бы наоборот.
Дымов стоял и вдыхал ветер, когда внезапно новый воздушный поток обрушился на его спину. Он обернулся.
И попятился.
Прямо на него из-за поворота траншеи спускалось чудовище. Оно было как уродливый бронированный механизм. Оно передвигалось на четырех парах массивных когтистых ног. Его гигантская пасть была широко разинута, нижняя челюсть погружена в скалистый грунт. Оно занимало почти всю ширину траншеи и быстро ползло, перебирая толстыми лапами, вниз по траншее, прямо на Дымова.
Безразличное, равнодушное, оно надвигалось с неторопливой быстротой танка. Спина Дымова уперлась в стену. Отступать дальше было некуда. И он вспомнил про карабин.
Его карабин стоял, прислоненный к противоположному борту траншеи, где только что был и сам Дымов, и его уже не было видно за тучей пыли, которую гнали вдоль траншеи порывы ураганного ветра.
Нижняя челюсть, как плуг бульдозера, вспарывала грунт совсем рядом с Дымовым. Он вжался в скалу, ощущая ее твердую шероховатость. Мимо с равнодушным спокойствием проплывал необъятный бок, и лапы одна за другой вздымались в воздух с размеренностью часового механизма. Поднимались, а потом опускались, вновь вцепляясь в камень крепкими растопыренными когтями. Перед Дымовым проходила уже крупная чешуя высокого волочившегося хвоста, и в каждой пластине он видел свое искаженное отражение. Потом все кончилось, и лишь клубящаяся стена пыли вниз по траншее отмечала путь удалявшегося чудовища, да каменная канава стала на метр глубже, чем была раньше.
- Собственно, пока им не на кого было нападать, - сказал Горский. Он сидел на гнилом пне рядом с обрывом и протирал тряпочкой ствол карабина. Но я не подозревал, что знаменитый охотник на людоедов может быть сентиментальным.
- Нет, - возразил Дымов. Он лежал на траве лицом вверх и смотрел в синюю яму неба. - Я не сентиментален. Но зарубок на прикладе я никогда не делаю.
- Я тоже этим не увлекаюсь, - сказал Горский. - Разве только в самых исключительных случаях. По-моему, если вы вышли на медведя с одной рогатиной и победили его, вовсе не зазорно поставить зарубку. Пусть не на прикладе, а на рогатине, не в этом суть.
Дымов ничего не сказал.
- Или песчаный дракон, - продолжал Горский. - Он совершенно неуязвим. У него непробиваемая броня, и точка на его голове, куда нужно попасть, гораздо меньше копеечной монеты. И голов у него две. А водятся драконы только в пустынях, на открытом месте, где спрятаться некуда.
- Кому - некуда? - спросил Дымов.
- Охотнику, кому же еще, - объяснил Горский. - Когда на меня пополз первый скалоед, я даже обрадовался. Когда я увидел этот разинутый зев и вспомнил, что в его глубине все превращается в воздух, меня прямо затрясло от возбуждения. Вы знаете, какая это пасть? Божественная пасть. Телега въедет, без преувеличения. Жалко, что вам не повезло и вы ни одного из них не выследили. Потому что это уникальное зрелище.
Дымов молчал.
- Ничего, еще повезет, - сказал Горский.
Дымов молчал, глядя в синюю яму неба.
Он стоял, прислонившись к неровной стенке, и смотрел вниз, на поворот. На него обрушивались волны чистого воздуха. Ветер дул прямо в лицо и все время усиливался.
Здесь когда-нибудь вырастет город, думал он. Ты не должен забывать этого, обязан помнить об этом. Здесь будет царство добра и света, здесь поднимутся стеклянные горы зданий и протекут бетонные реки, оправленные в подстриженную зелень бульваров. И здесь будут жить люди.
Здесь будут жить миллионы счастливых людей, думал он, глядя на клубящееся облако, выползающее из-за поворота. Вы будете здесь жить, и работать, и наслаждаться жизнью, и воспитывать счастливых детей, которые когда-нибудь станут счастливыми взрослыми. Но будете ли вы помнить?..
Не нас - нам забвение не грозит. Вы начертаете наши имена на стенах своих светлых строений - навечно, рядом с именами генетиков Дзеты. Или воздвигнете памятник - один или несколько. Или придумаете что-то еще. Но будете ли вы помнить, откуда взялся воздух в вашей светлой и доброй стране?..
Сквозь прицел карабина Дымов смотрел на приближающееся животное. Он знал, что не промахнется.