Михаил Пухов
Звездный дождь
Кресло под Рыбкиным качнулось; руки вцепились в подлокотники. Кажется, стена напротив зашаталась тоже. Во всяком случае, пейзаж за спиной Васильева дернулся и повис криво. И висячие светильники покачивались как маятники, только медленнее.
— Вы у нас впервые? — хладнокровно произнес Васильев. — Не бойтесь, ничего страшного не произошло. Видимо, рядом упал метеорит. Крупный метеорит. Мы, конечно, его сопровождали. Но кто меня предупредил? Никто… Извините. Дежурный по Системе, — сказал он другим тоном, включая приемник.
Из глубины кресла Рыбкин смотрел, как Васильев, приставив к уху наушник, слушает донесение. Ему хорошо с такой специальностью. «Ничего страшного…» А вот Рыбкин действительно испугался. Но ничего постыдного нет: виновно слабое лунное притяжение. Сотрясение было не такое уж сильное, но кресло под собой тут и так почти не ощущаешь, а при толчке его из-под Рыбкина будто выдернули, от этого и испуг. Здорово, когда можешь все объяснить. Да, виновата гравитация.
Они сидели вдвоем в центральном зале Лунного метеоритного поста. Помещение большое, с богатой отделкой. Светильники, ковры; стены увешаны картинами, теперь покосившимися. Наверняка подлинники. Особенно эта вещь за спиной Васильева: метеоритный дождь в тысяча каком-то году. Падающие звезды, испуганные лица, шпили церквей… Средневековье. Удивительно: еще полвека назад думали, что в лунных домах будет тесно, как в колодцах.
Экран гиперсвязи размещался на столе Васильева, и Рыбкин не видел, что на этом экране происходит. Текст донесения поступал только в наушники Васильева, но все было понятно и так.
— Да, — говорил он. — Да. Рад приветствовать. Да. Понял, что вспышка. Теперь, пожалуйста, координаты. Спасибо, принял. Понял, что семь баллов. Да. Ладно, привет.
Он положил наушники на стол и оторвал глаза от экрана.
— Вот так. Когда вспышка на Солнце, тебе докладывают. Но если что-то сыплется тебе на голову… Главное, хотя бы других предупредили. Иначе скандал. Но вернемся к звездным цивилизациям. Я не понимаю, почему наша метеоритная служба должна чуть ли не сегодня начинать слежку за вашими неопознанными объектами.
— Не путайте нас с уфологами, — усмехнулся Рыбкин. — Ксенология — это учение о чужом разуме, серьезная дисциплина со своим математическим и экспериментальным обеспечением.
— Которого вдруг стало мало, — подхватил Васильев, — и понадобились наши радары. Но зачем? Ваши люди всегда говорили, что единственное достояние чужих цивилизаций, за которым есть смысл охотиться, — это информация. Значит, нужны не локаторы, а радиотелескопы. И вы их строите все больше и лучше. На Земле, на Луне, теперь в космосе. Кстати, как дела с последним? Вот с этим, который у вас на значке?
Рыбкин потрогал эмблему SETI у себя на груди.
— Разумеется, все в порядке. Скоро заработает. — Он вздохнул.
— Чем-то недовольны?
Рыбкин махнул рукой.
— Инерция, — объяснил он. — Эту антенну заложили лет пять назад. Но кому нужен приемник, которому нечего принимать?
Они помолчали.
— Зачем же так? — сказал потом Васильев. — Я знаю о ваших неудачах. Но ведь все дело в чувствительности аппаратуры. Или представления изменились?
— В корне, — сказал Рыбкин. — Раньше мы искали сигналы от очень развитых сверхцивилизаций, находящихся чрезвычайно далеко. Похоже, мы не там искали. Весьма вероятно, что сверхцивилизаций просто нет. «Молчание вселенной» — вам знаком этот термин?
— Читал. Раз есть другие цивилизации, должны быть сигналы. Вы их ищете, ищете долго. Вселенная молчит. Значит, сверхцивилизации отсутствуют. Вывод ясен, но основание ненадежно. Через одну экспериментальную точку можно провести сколько угодно прямых.
— Есть и другие экспериментальные точки, — объяснил Рыбкин. — Известно, что наблюдаемая частота мутаций не соответствует темпам биологической эволюции. Следовательно, иногда количество мутаций скачком увеличивается.
— Тоже читал, — кивнул Васильев. — Один раз в миллионы лет вблизи от нас взрывается Сверхновая. В результате появляется разум. Или динозавры. Или они вымирают, не помню точно. Вы говорите об этом?
— Именно об этом. Но есть две волны, два вида излучения Сверхновой. Во-первых, жесткое электромагнитное излучение. Оно распространяется со скоростью света. Это сравнительно кратковременный, но мощный мутагенный фактор, действующий на расстояниях вплоть до десятков парсеков от места взрыва. Оно вызывает в биосферах мутации, которые, в частности, могут привести к появлению динозавров. Или к возникновению разума.
— А во-вторых?
— Вторая волна — это космические лучи. Радиоактивная оболочка вспыхнувшей звезды разлетается гораздо медленнее. Это излучение отстает от электромагнитного и достигает уже облученных планет только через многие тысячи лет. Вот вам вторая мутагенная волна. На сотни веков планеты погружаются в радиоактивную туманность.
— И эволюция делает новый скачок, — предположил Васильев.
— Нет. Высокий уровень мутаций на протяжении длительного времени приводит к деградации. Именно поэтому погибли динозавры. Именно поэтому от могучей древней цивилизации насекомых остались одни муравейники.
— А человечество? — усмехнулся Васильев. — Тоже лишь остаток чего-то?
— Мы живем между волнами, — сказал Рыбкин. — Первая волна прокатилась миллион лет назад. До прихода второй остались считанные столетия.
Они помолчали. Потом Васильев сказал:
— Я все-таки надеюсь, что вы шутите. Но ладно. Какое отношение эта печальная перспектива имеет к проблемам SETI?
— Целиком меняется все, — объяснил Рыбкин. — Если развитые культуры существуют лишь краткое время, то они не успевают подняться до уровня сверхцивилизации. Общаться на больших расстояниях они не могут. Молчание вселенной получает логичное объяснение.
— А вы остаетесь без работы.
— Нет, — возразил Рыбкин. — Есть одна любопытная возможность. Близкие звезды, как и Солнце, уже пережили первую волну, а вторая до них не докатилась. Понимаете? Только там есть смысл искать разумную жизнь, причем примерно нашего уровня.
— И для этого нужны радары? Но они ничего не увидят. Такие расстояния только вам кажутся небольшими.
— Цивилизация, способная понять опасность, будет искать выход, — сказал Рыбкин. — В частности, работать над межзвездной связью и готовиться к бегству. Она должна запускать автоматические зонды в ближайшие планетные системы, в том числе в солнечную. Поэтому шансы обнаружить чей-нибудь зонд повышаются. Вот для чего нам нужны ваши люди, ваша организация и ваша совершенная техника.
Рыбкин вытер лоб. В помещении было прохладно, но пот лил ручьем. Еще бы — прочел целую лекцию!
— Я все понял, — сказал Васильев. — Но если бы что-то такое было, мы бы заметили. Правда, важна скорость. Наши локаторы работают в диапазоне, соответствующем скоростям небесных тел и космических кораблей. Земных кораблей, разумеется… Извините. Дежурный по Системе. Фобос? Рад приветствовать. Что? Поздравляю. Нет. Да, записываю. Время известно? Отлично. Значит, берем эти десять часов, умножаем на скорость ракеты, результат откладываем на циркуле и рисуем сферу с планеткой в центре. Внутри сферы и должна находиться похищенная ракета. Ничего нет? Не может быть. Обшарьте все астероиды, каждый обломок. Должна быть. Ищите. Ладно, привет.
Васильев щелкнул тумблером и бросил наушники.
— Вот что такое наши локаторы, — сказал он. — Вы все поняли?
— Кое-что, — сказал Рыбкин. — По-моему, кто-то потерял ракету. Где-то в поясе астероидов.
— Да, — сказал Васильев. — Именно там. И это абсурд, такого никогда не было. Дичь. Геолог оставляет ракету в космосе, садится на модуле. Ракета над головой, иногда он на нее поглядывает. Вдруг смотрит — ракеты нет. Пропала. Понимаете? Просто бессмыслица. Это же астероиды, там все просматривается из конца в конец. Локаторы отличные, лучше наших. Самая совершенная в мире техника, как вы утверждаете. И что они находят с помощью этой техники? Естественно, ничего… Извините. Дежурный по Системе. Главная? Рад приветствовать. Спасибо, нормально. В поясе угнали ракету, слышал? А у тебя? Магнитная буря? Знаю. Дежурный знает все. Когда на Солнце вспышка, на Земле всегда буря. Ладно, привет. Теперь понимаете, какая у нас работа? А вы говорите о зондах. Такими пропажами, правда, занимаются другие, мы просто помогаем. Но все эти вспышки, землетрясения, магнитные бури… Метеоритные дожди. Информация идет на компьютеры, они все делают сами и сами предупреждают кого надо. Возьмем метеорит, который только что грохнулся. Наши локаторы его, конечно, сопровождали. Компьютеры известили всех, кого сочли нужным. Меня — нет. Значит, я программой не предусмотрен. А вы — искать чужие зонды! Как же я смогу их искать?..
Васильев умолк: выговорился. Некоторое время Рыбкин молча смотрел, как он играет наушниками гиперсвязи. Очень ценная вещь: таких на всю Систему пар десять. Когда Васильев оставил наушники в покое, Рыбкин сказал:
— Собственно, я имел в виду другое. Нам нужна информация, хоть малая толика. Иногда происходят странные события. Об этих вещах много рассказывают, но никто ими толком не занимается. Таинственные радиоэхо, локационные призраки, эфирные голоса… Словом, загадочные события.
— Насколько я знаю, в основном это байки, — сказал Васильев. — Я работаю в метеослужбе десять лет, но никаких событий за это время…
Он вдруг замолчал и быстро встал. Его взгляд был устремлен мимо Рыбкина, к входной двери.
Из коридора повеяло ветерком. Рыбкин обернулся и тоже встал. В проеме стоял высокий седой человек, знакомый по фотографиям. Это был знаменитый в прошлом космонавт, а ныне начальник Лунного комплекса Озерский — комендант Луны, как он себя называл.
— Здравствуйте, Виктор, — ласково сказал он Васильеву, кивнув Рыбкину.
— Хорошо проводите рабочее время, за приятной беседой…
— Мы по делу, Николай Львович, — виновато сказал Васильев. — Это товарищ Рыбкин. Он мне совершенно не мешает.
— Вы так считаете? — ласково поинтересовался Озерский. — Действительно не мешает?
— Что случилось, Николай Львович? — тревожно спросил Васильев.
— Вам лучше знать. Это вы дежурите по Системе.
Последовала пауза.
— Неужели этот метеорит? Что-нибудь случилось?
— На сей раз ничего, — холодно произнес Озерский. — Но предупреждения я не получал. К счастью, он упал на той стороне.
— Правда? — сказал Васильев с облегчением. — Тогда понятно. Если метеорит падает вдали от города и если он небольшой, тревога не поднимается. Но как же так? Почему тогда был толчок?..
— Да вы знаете, что там упало? — вдруг закричал Озерский, побагровев. — Гора! Да! Самая настоящая гора! Тысячи тонн! Тысячи! Просто счастье, что на обратную сторону! Счастье! А если бы сюда?..
Озерский обвел рукой центральный зал Лунного метеопоста и тихо повторил:
— А если бы сюда?..
Он замолчал. Потом махнул рукой и вышел.
Зал обработки информации располагался рядом по коридору. Если в центральном зале было нежарко, то здесь почти холодно. Машина не человек, тепло ей противопоказано. Два оператора в цветных нейлоновых куртках играли в шахматы перед огромным пустым дисплеем. Телетайпы безмолвствовали.
— Привет, ребята, — сказал Васильев. — Хорошо проводите рабочее время.
Игроки вскочили, остановив часы. Васильев, следом Рыбкин приблизились. Рыбкин поздоровался с обоими за руку.
— Рыбкин. Александр Петрович.
— Губенко. Саша.
— Вадим.
— Есть работа, — сказал Васильев. — Только что приходил Озерский. С претензиями. Мы пропустили что-то вроде астероида.
— Если шел мимо, то могли, — сказал Губенко.
— Если бы мимо, — сказал Васильев. — Толчок почувствовали?
— Он мне такой мат испортил, — сказал Вадим, — с жертвой ферзя. Все фигуры попадали. Потом восстановили, но неправильно. Мата не получилось, а ферзь…
— Не было там мата. А где он упал?
— На обратную сторону, — сказал Васильев. Губенко свистнул. — Так говорит Озерский. А предупреждения от нас не было.
— Невозможно, — сказал Губенко. Вадим сел за машинку, застучал клавишами. — Конечно, тревога поднимается, когда есть угроза. Если он падал на ту сторону, причин для тревоги нет. Но если это действительно астероид…
— Несколько тысяч тонн, — объяснил Васильев. — Так они определили по силе взрыва.
— Невозможно, — повторил Губенко. — Где-то ошибка.
Наступило молчание. Только тихо щелкали клавиши.
— Скажите, — Рыбкин потянул Васильева за рукав, — у вас всегда такие дежурства? Я здесь всего полчаса, а так много произошло. И вспышка на Солнце, и магнитная буря, и этот метеорит, и где-то пропала ракета…
— По-разному, — сказал Васильев. — Конечно, обычно спокойнее. Но когда метеорный поток, бывает хуже. Тревога, тревога, тревога…
— Ну там причина одна, — сказал Рыбкин.
— Почему же? Все время разные метеориты. Вспышка на Солнце и магнитная буря тоже причинно связаны.
— Вы думаете? — сказал Рыбкин. На черном экране дисплея возник белый круг. Рядом по экрану были разбросаны светящиеся точки разной яркости.
— Луна, — сказал Вадим. — А это спутники. Все снесено в плоскость экватора. Долгота истинна, широтой пренебрегаем. Время полчаса назад, за две минуты до взрыва. Начинать?
— Погодите, — попросил Рыбкин. — Это что за яркий объект?
— Сейчас посмотрим. — Вадим тронул указкой огонек на экране. В нижней части дисплея появились слова и цифры.
— О, так это ваш новый радиотелескоп! — обрадовался Васильев. — Тот самый! Диаметр двадцать метров, масса тысяча тонн.
— Надо же, — сказал Губенко. — Двадцать метров, а как отражает.
— Это линза Люнеберга, — объяснил Рыбкин. — Полный круговой обзор. Поэтому и поперечник рассеяния велик со всех направлений.
— Ладно, начинай, — сказал Васильев. — Где место падения?
Вадим тронул указкой точку на круге.
— Как видите, поблизости ничего.
Прошла минута, но картинка на дисплее не изменилась. Движение светящихся точек было неразличимо глазу. При таком масштабе это естественно, отметил Рыбкин.
Пошла вторая минута. Все молчали, вглядываясь в экран. Внезапно из только что указанной точки полетел сноп искр. Это длилось мгновение, потом они исчезли.
— Осколки, — сказал Васильев. — Но я не заметил ничего, напоминающего астероид. Неужели все-таки извержение? Кстати, это совпало со вспышкой на Солнце.
— Простите, — сказал Рыбкин. — Возможно, я ничего не понимаю, но куда девалась антенна?..
Все посмотрели, куда он показывал. В том месте дисплея, где только что горел яркий огонек радиотелескопа, сейчас не было ничего. Только черная гладь экрана.
Разбег был коротким, но чувствительным. Перегрузки большие даже по земным меркам. Место пилота занимал Васильев, Рыбкин сидел рядом. Лунолет ничем не напоминал аэроплан, хотя выполнял сходные функции. Даже шасси у него не было. Магнитный монорельс разогнал его до нужной скорости — под четыре тысячи километров в час и бросил в пустоту. При разгоне молчал даже двигатель аппарата — единственное, что у него осталось от самолета.
Траектория вела лунолет вдаль. Надземные постройки города провалились за горизонт, и внизу, под прозрачным днищем, простиралась пустыня, не тронутая деятельностью человека. Сплошные кратеры разных калибров. Парадокс Луны — с какого расстояния на нее ни смотри, она выглядит одинаково.
Рыбкин пошевелился, устраиваясь удобнее. В тесной кабине даже легкий скафандр казался громоздким, как рыцарские доспехи. Ощущение восхитительное. Невесомость, безмолвие, высота небольшая, и вот-вот во что-нибудь врежешься.
— Нет, это невероятно, — сказал Васильев. — Пусть радиотелескоп падает на Луну. Пусть он движется так быстро, что выходит из скоростного диапазона локаторов. Не будем искать причину этого феномена. Но несоответствие моментов! Почему сначала взрыв на Луне, а телескоп исчезает только потом?..
— Это вообще не гипотеза, — сказал Рыбкин. — Вас подталкивает к ней одно: тело, упавшее на Луну, весило около тысячи тонн, и телескоп столько же. Но это не совпадение, а недоразумение. Откуда известна масса упавшего объекта?
— Ее определили селенологи по силе взрыва. Такие оценки обычно довольно точны.
— Конечно, — сказал Рыбкин. — При этом они считали скорость объекта обычной для метеорита. Что-то около двадцати километров в секунду. Они не знали, что локаторы его пропустили. Мы-то это знаем. Насколько я понял, ваши радары фиксируют все цели, скорость которых не превышает тысячи километров в секунду. Если они чего-то не увидели, это «что-то» летело с большей скоростью. Значит, его масса была не тысяча тонн, а на несколько порядков меньше.
— Что же это тогда было? Межзвездный зонд?..
Рыбкин не ответил. Лунолет достиг вершины траектории, приближаясь к границе дня и ночи. Внизу от стен кратеров тянулись длинные тени. Далеко впереди они становились гуще, сливались вместе. Обратная сторона Луны была залита тьмой. Громадное огненное кольцо Земли и маленький рядом с ним диск Солнца быстро опускались к горизонту. Потом воцарился мрак.
— Скоро прилетим? — спросил Рыбкин.
— Минут пятнадцать, — откликнулся Васильев. — Нас встретят селенологи. Невероятно, но им нет дела до наших забот. Падение метеорита всегда для них праздник.
— Наука требует жертв, — сказал Рыбкин. — Возьмем этот радиотелескоп. Допустим, он начал бы работать, и с его помощью мы наткнулись бы на некую важную тайну. При этом считалось бы, что инструмент оправдал возложенные надежды и вложенные средства. Ведь так?
— Да. Но этого никогда не будет. Он погиб.
— Не будет? Телескоп исчез; мы столкнулись с тайной. Почему бы не считать, что прибор оправдал надежды и средства?..
— У вас какая-то извращенная логика, — сказал Васильев.
Лунолет снижался, хотя это не ощущалось. Кругом была темнота. Вверху, правда, горели звезды, внизу не было ничего. Лунолет как бы висел в центре этого асимметричного мрака.
— У меня идея, — сказал Васильев. — Допустим, это действительно сверхбыстрый метеорит или даже чей-нибудь зонд, непринципиально. Он проскакивает мимо локаторов, разрушает телескоп и вонзается в лунную поверхность. Как вам такая идея?
— А где обломки телескопа?
— Столкновение было таким, что он распался на атомы.
— Так. Масса телескопа тысяча тонн. Он распался на атомы. Ваш сверхбыстрый объект на атомы не распался. Следовательно, он был гораздо больше. Но мы уже пришли к выводу, что, наоборот, он был гораздо меньше. Противоречие.
— Жаль, — вздохнул Васильев. — А вдруг их было два?..
Лунолет развернулся кормой вперед. Аппарат затрясло — это заработал двигатель, изрыгая огненную струю, распарывающую ночь подобно прожектору. Потом внизу возникла освещенная площадка. Через секунду она скрылась из глаз, но в памяти остались надувные горбы палаток и несколько блестящих фигурок, копошащихся возле глубокой ямы диаметром в сотню метров.
Потом лунолет стоял на корме среди громадных камней, а Рыбкин с Васильевым вглядывались в темноту. Вдали из мрака выступала высокая скала, озаренная прожекторами. Лагерь и освещенная площадка прятались в тени, но ясно было, куда идти.
Потом они пробирались через нагромождение угловатых булыжников, светя себе фонарями. Потом дорогу им преградил человек в тяжелом скафандре высшей защиты.
— Дальше нельзя, — сказал он. — Радиация.
— Полагается вдвоем, — сказал селенолог. — Но поместимся. У вас такая легкомысленная одежда…
Они втиснулись в тамбур. Действительно, селенолог в своем тяжелом скафандре занял ровно половину объема, так что Васильеву и Рыбкину осталось по четвертушке.
Когда открылся внутренний люк, они прошли в палатку и сняли скафандры. Селенолог — его звали Черешин — оказался неожиданно миниатюрным. Не верилось, что это он только что занимал больше всех места. Рыбкин и то был крупнее, не говоря о Васильеве.
— Устал как собака, — признался Черешин. — Шесть часов в этой шкуре без перерыва. Но интересно.
— Я, вы знаете, тоже устал, — сообщил Васильев. — Не вахта, кошмар. Три ЧП в час.
— Но наше наверняка самое-самое, — сказал Черешин. — Чрезвычайное не бывает. Неизвестно даже, кого позвать, чтобы разобрались. Ядерный взрыв, но без цепной реакции. Да. Потом вам дадут скафандры, и вы сами посмотрите на воронку.
— Мы ее видели сверху, — сказал Рыбкин. — Вы могли заметить нас перед посадкой. Мы над вашими головами прошли.
— Ну, вверх мы не смотрели. И не видели ничего. Вы же беззвучно летели. И пролетели очень быстро.
— Забавно, — сказал Рыбкин. — Вы нас не видели, потому что мы пролетели очень быстро. Но, хотя мы летели очень быстро, мы все прекрасно рассмотрели.
— Не понимаю, куда вы клоните, — сказал Васильев. — Я, признаться, уже ничего не понимаю. Что за взрыв, вы определили?
— Нет. Картина такова. Есть воронка, сравнительно небольшая, но глубокая. Никаких следов упавшего тела. Похоже, его и не было. Химический состав вещества в воронке радикально отличается от обычного. Сплошные остатки расколотых ядер, почему я и говорю, что взрыв был атомным. Впечатление, будто почву облучали на ускорителе. И не чем-нибудь, а тяжелыми ядрами. Физиков позвать — умрут от радости.
— Как на ускорителе, — задумчиво повторил Рыбкин. — А не могли атомы упавшего тела разрушить атомы грунта? Не все равно, как их разгонять: ускорителем или так?
— Что значит «так»? — спросил Черешин.
— Товарищ Рыбкин считает, что в Луну на громадной скорости врезался чей-то межзвездный зонд, — пояснил Васильев. — Товарищ Рыбкин является экспертом по вопросам внеземных цивилизаций.
— Понятно, — сказал Черешин. — Ну в принципе… Я, конечно, не специалист… Но если скорость была действительно громадной… Скажем, тысячи километров в секунду… Возможно, это действительно решение. Другого я не вижу.
Он замолчал.
— Скоро нам возвращаться, — сказал погодя Васильев. — Подведем итог. Есть два варианта. Первый — это атомный взрыв. Во втором мы автоматически попадаем в ведомство товарища Рыбкина. С чем можно его и поздравить.
— Поздравлять меня рано, — возразил Рыбкин. — Дело в том, что меня такой зонд не устраивает.
— О, — сказал Васильев, — это уже интересно. Почему?
— Сейчас объясню. Из технической характеристики радаров легко получить нижний предел скорости зонда: около тысячи километров в секунду. Зная эту цифру и энергию взрыва, получаем оценку массы сверху: не более нескольких тонн. Это очень мало для зонда. И еще — почему он врезался в Луну? Неужели он летел вслепую? Что же это за зонд — просто кусок металла?..
— Еще счастье, что он столкнулся с Луной, — сказал Черешин. — А если бы с Землей?..
— С Землей? — задумчиво повторил Рыбкин. — А что? Отличная мысль.
Он немного помолчал и повторил:
— Просто отличная.
По возвращении в город Рыбкин освободился от скафандра с радостью. Романтика романтикой, но работать в этой одежде круглые сутки, как селенологи…
На месте дежурного сидел оператор Губенко из группы обработки. Когда они вошли, он встал, уступая место хозяину.
— Как дела? — спросил Васильев. — Ракету нашли?
— Пока нет. Ищут.
Губенко обогнул стол и вышел. К шахматам, компьютерам и партнеру Вадиму.
— А вы предсказывали массу новых событий, — сказал Васильев. — Но ничего не случилось. Не так просто делать прогнозы.
— Вы правы, — согласился Рыбкин, устраиваясь в кресле. — Подождем. Возможно, еще сообщат.
— Каких сообщений вы ждете?
— Например, о магнитной буре на Юпитере.
— Почему? Ах да, вспышка на Солнце. Но для бури еще рано. Бурю вызывает не сама вспышка, а наряженные частицы. Они летят не со скоростью света, а гораздо медленнее. Это как две волны, о которых вы рассказывали. Пока они достигнут Юпитера… До Земли и то добираются не сразу.
— Вот именно. Но сообщение о магнитной буре на Земле вы приняли сразу после сигнала о вспышке, без всякого запаздывания.
— Точно, — сказал Васильев. — Чудеса! А я не обратил внимания. Значит, вы считаете, и на Юпитере… Сейчас проверим.
Он приставил к уху наушник.
— Европа? Дежурный по Системе. Рад приветствовать. Скажите, как там Юпитер? Принято. Мы так и думали. Ну, было такое предположение. Что вы говорите? Ладно, привет… Вы просто волшебник! Там вправду идет магнитная буря. Самое поразительное — она началась еще до вспышки!.. Что вам еще узнать?
— Свяжитесь с Марсом. Поинтересуйтесь, не падало ли к ним за эти сутки что-нибудь крупное.
Васильев повиновался беспрекословно.
— Фобос? Дежурный по Системе. Как дела? Да. Принял. Слушай, есть предположение, что к вам на Марс кое-что рухнуло. Пять тысяч тонн? Принято. Дежурный знает все. Ладно, привет.
Теперь он смотрел на Рыбкина по-новому:
— Переходите работать к нам. Я говорю серьезно. Вы же можете нам помочь! Например, с этой ракетой. Или телескоп. Куда он делся? Обстоятельства похожи. Ракета исчезла бесследно, и телескоп бесследно. И даже время примерно совпадает, всего десять часов разницы. Почему вы так на меня смотрите?..
— Эврика! — крикнул Рыбкин. Он вскочил и выбежал в коридор.
Вернулся он через полчаса, испытывая желание прыгать на одной ноге. Здорово, когда можешь все объяснить. Он нес с собой три листка бумаги. На них было все. Абсолютно все.
Он даже не стал садиться в кресло.
— Вы так внезапно исчезли, — сказал Васильев. — Я, честно говоря, и не надеялся, что вернетесь. Где вы были?
— Рядом, в зале обработки. У вас такой замечательный компьютер! Мы с ним решали одну задачку.
— И как? С ответом сошлось?
— Конечно, — сказал Рыбкин. — По-моему, все мы с самого начала заподозрили, что сегодняшние события связаны с межзвездным зондом, появившимся в солнечной системе. Но после полета на ту сторону я составил определенное представление об этом зонде. Некую схему, в которую все вписывалось. Я уже знал, что именно упало на Луну и какая связь между вспышкой на Солнце и бурей в магнитосфере Земли. Знал, почему буря началась гораздо раньше, чем ожидалось. Представлял, куда девался радиотелескоп. Исходя из этой схемы, я кое-что предположил, и мои догадки — насчет Марса и Юпитера — подтвердились. Но это все. Как вы правильно сказали, через одну экспериментальную точку можно провести сколько угодно прямых. Второй точки у меня не было. Но потом она появилась.
— Мы же не получили ни одного нового донесения.
— Правильно. Просто я ошибся, не придав значения вашим словам, что похищение ракеты абсурдно. Но когда вы сравнили исчезновение телескопа с пропажей ракеты, мне стало все ясно. Знаете, что мы с компьютером сейчас делали? Проводили прямую через две точки. Через ту, в которой исчез телескоп, и ту, где пропала ракета. Результат представлен на схеме.
Рыбкин положил на стол свой первый листок бумаги. Васильев встал, и они оба склонились над столом.
— Это план солнечной системы. Вот прямая, которую мы провели. Как видите, она пересекает орбиты планет, но проходит вдали от всех, за исключением Земли и астероида, на котором работал геолог. Это путь межзвездного зонда, пронзившего солнечную систему. Когда я имел одну точку, я не знал ничего. Теперь я даже вычислил скорость аппарата: двадцать пять тысяч километров в секунду. Те, кто его послал, интересовались главным образом Землей. Но и другими планетами тоже. При подходе к солнечной системе от корабля отделились малые зонды. Их было много — десять или больше. Два таких аппарата столкнулись с Луной и Марсом. Взрывы фиксировались с других зондов: изучался химический состав планет. Еще два пролетели в атмосферах Земли и Юпитера. Отсюда магнитные бури, полярные сияния и другие явления. Один из зондов врезался в Солнце — отсюда вспышка.
Рыбкин положил на стол второй принесенный листок.
— Потом компьютер выдал мне вот эту схему звездного неба. Это карта области, откуда прилетел корабль. В центре звезда Эпсилон Эридана. Одна из ближайших к нам звезд, всего три парсека. Мы давно подозревали, что у нее есть подходящие планеты. К счастью, ее склонение невелико, поэтому траектория зонда лежит почти в плоскости эклиптики. В противном случае он не прошел бы через пояс астероидов и у нас не было бы второй точки.
Рыбкин передохнул и положил на стол свой третий листок.
— Вот карта противоположного участка звездного неба. Туда ушел зонд. Сейчас он передает эриданцам собранную информацию, и, если направить туда антенну, мы поймаем эти сигналы. Если направить антенну в обратную сторону, мы услышим команды для зонда. Словом, космические лингвисты без работы не останутся.
— Но что все-таки случилось с радиотелескопом? — спросил Васильев. — И с ракетой геолога?..
— Это тоже элементарно. У вас на стене висит картина. Метеоритный дождь, рой частиц, ворвавшийся в атмосферу. Как защитить межзвездные корабли от метеоритов? Еще в прошлом веке нашли остроумное решение. Впереди корабля на расстоянии нескольких сот километров создается облако из мельчайших пылинок. Оно расчищает дорогу, уничтожая все, что встретится. Очевидно, эриданцы пришли к аналогичному решению. Их защитное облако уничтожило ракету геолога, а потом телескоп. Бесспорно, были сметены сотни настоящих метеоритов, но никто этого не заметил.
— Да, — сказал Васильев. — Возразить нечего, логика безупречная. Только жаль радиотелескоп. Он особенно пригодился бы теперь, когда известно, откуда ловить сигналы…
— Не переживайте. Я уже говорил, наука требует жертв. Задачей этого телескопа было поймать сигналы другой цивилизации. Мы думали, он устарел. Но он задачу выполнил: принял свою порцию информации.
Рыбкин помолчал, потом добавил:
— Просто ее оказалось для него многовато.
— Вы у нас впервые? — хладнокровно произнес Васильев. — Не бойтесь, ничего страшного не произошло. Видимо, рядом упал метеорит. Крупный метеорит. Мы, конечно, его сопровождали. Но кто меня предупредил? Никто… Извините. Дежурный по Системе, — сказал он другим тоном, включая приемник.
Из глубины кресла Рыбкин смотрел, как Васильев, приставив к уху наушник, слушает донесение. Ему хорошо с такой специальностью. «Ничего страшного…» А вот Рыбкин действительно испугался. Но ничего постыдного нет: виновно слабое лунное притяжение. Сотрясение было не такое уж сильное, но кресло под собой тут и так почти не ощущаешь, а при толчке его из-под Рыбкина будто выдернули, от этого и испуг. Здорово, когда можешь все объяснить. Да, виновата гравитация.
Они сидели вдвоем в центральном зале Лунного метеоритного поста. Помещение большое, с богатой отделкой. Светильники, ковры; стены увешаны картинами, теперь покосившимися. Наверняка подлинники. Особенно эта вещь за спиной Васильева: метеоритный дождь в тысяча каком-то году. Падающие звезды, испуганные лица, шпили церквей… Средневековье. Удивительно: еще полвека назад думали, что в лунных домах будет тесно, как в колодцах.
Экран гиперсвязи размещался на столе Васильева, и Рыбкин не видел, что на этом экране происходит. Текст донесения поступал только в наушники Васильева, но все было понятно и так.
— Да, — говорил он. — Да. Рад приветствовать. Да. Понял, что вспышка. Теперь, пожалуйста, координаты. Спасибо, принял. Понял, что семь баллов. Да. Ладно, привет.
Он положил наушники на стол и оторвал глаза от экрана.
— Вот так. Когда вспышка на Солнце, тебе докладывают. Но если что-то сыплется тебе на голову… Главное, хотя бы других предупредили. Иначе скандал. Но вернемся к звездным цивилизациям. Я не понимаю, почему наша метеоритная служба должна чуть ли не сегодня начинать слежку за вашими неопознанными объектами.
— Не путайте нас с уфологами, — усмехнулся Рыбкин. — Ксенология — это учение о чужом разуме, серьезная дисциплина со своим математическим и экспериментальным обеспечением.
— Которого вдруг стало мало, — подхватил Васильев, — и понадобились наши радары. Но зачем? Ваши люди всегда говорили, что единственное достояние чужих цивилизаций, за которым есть смысл охотиться, — это информация. Значит, нужны не локаторы, а радиотелескопы. И вы их строите все больше и лучше. На Земле, на Луне, теперь в космосе. Кстати, как дела с последним? Вот с этим, который у вас на значке?
Рыбкин потрогал эмблему SETI у себя на груди.
— Разумеется, все в порядке. Скоро заработает. — Он вздохнул.
— Чем-то недовольны?
Рыбкин махнул рукой.
— Инерция, — объяснил он. — Эту антенну заложили лет пять назад. Но кому нужен приемник, которому нечего принимать?
Они помолчали.
— Зачем же так? — сказал потом Васильев. — Я знаю о ваших неудачах. Но ведь все дело в чувствительности аппаратуры. Или представления изменились?
— В корне, — сказал Рыбкин. — Раньше мы искали сигналы от очень развитых сверхцивилизаций, находящихся чрезвычайно далеко. Похоже, мы не там искали. Весьма вероятно, что сверхцивилизаций просто нет. «Молчание вселенной» — вам знаком этот термин?
— Читал. Раз есть другие цивилизации, должны быть сигналы. Вы их ищете, ищете долго. Вселенная молчит. Значит, сверхцивилизации отсутствуют. Вывод ясен, но основание ненадежно. Через одну экспериментальную точку можно провести сколько угодно прямых.
— Есть и другие экспериментальные точки, — объяснил Рыбкин. — Известно, что наблюдаемая частота мутаций не соответствует темпам биологической эволюции. Следовательно, иногда количество мутаций скачком увеличивается.
— Тоже читал, — кивнул Васильев. — Один раз в миллионы лет вблизи от нас взрывается Сверхновая. В результате появляется разум. Или динозавры. Или они вымирают, не помню точно. Вы говорите об этом?
— Именно об этом. Но есть две волны, два вида излучения Сверхновой. Во-первых, жесткое электромагнитное излучение. Оно распространяется со скоростью света. Это сравнительно кратковременный, но мощный мутагенный фактор, действующий на расстояниях вплоть до десятков парсеков от места взрыва. Оно вызывает в биосферах мутации, которые, в частности, могут привести к появлению динозавров. Или к возникновению разума.
— А во-вторых?
— Вторая волна — это космические лучи. Радиоактивная оболочка вспыхнувшей звезды разлетается гораздо медленнее. Это излучение отстает от электромагнитного и достигает уже облученных планет только через многие тысячи лет. Вот вам вторая мутагенная волна. На сотни веков планеты погружаются в радиоактивную туманность.
— И эволюция делает новый скачок, — предположил Васильев.
— Нет. Высокий уровень мутаций на протяжении длительного времени приводит к деградации. Именно поэтому погибли динозавры. Именно поэтому от могучей древней цивилизации насекомых остались одни муравейники.
— А человечество? — усмехнулся Васильев. — Тоже лишь остаток чего-то?
— Мы живем между волнами, — сказал Рыбкин. — Первая волна прокатилась миллион лет назад. До прихода второй остались считанные столетия.
Они помолчали. Потом Васильев сказал:
— Я все-таки надеюсь, что вы шутите. Но ладно. Какое отношение эта печальная перспектива имеет к проблемам SETI?
— Целиком меняется все, — объяснил Рыбкин. — Если развитые культуры существуют лишь краткое время, то они не успевают подняться до уровня сверхцивилизации. Общаться на больших расстояниях они не могут. Молчание вселенной получает логичное объяснение.
— А вы остаетесь без работы.
— Нет, — возразил Рыбкин. — Есть одна любопытная возможность. Близкие звезды, как и Солнце, уже пережили первую волну, а вторая до них не докатилась. Понимаете? Только там есть смысл искать разумную жизнь, причем примерно нашего уровня.
— И для этого нужны радары? Но они ничего не увидят. Такие расстояния только вам кажутся небольшими.
— Цивилизация, способная понять опасность, будет искать выход, — сказал Рыбкин. — В частности, работать над межзвездной связью и готовиться к бегству. Она должна запускать автоматические зонды в ближайшие планетные системы, в том числе в солнечную. Поэтому шансы обнаружить чей-нибудь зонд повышаются. Вот для чего нам нужны ваши люди, ваша организация и ваша совершенная техника.
Рыбкин вытер лоб. В помещении было прохладно, но пот лил ручьем. Еще бы — прочел целую лекцию!
— Я все понял, — сказал Васильев. — Но если бы что-то такое было, мы бы заметили. Правда, важна скорость. Наши локаторы работают в диапазоне, соответствующем скоростям небесных тел и космических кораблей. Земных кораблей, разумеется… Извините. Дежурный по Системе. Фобос? Рад приветствовать. Что? Поздравляю. Нет. Да, записываю. Время известно? Отлично. Значит, берем эти десять часов, умножаем на скорость ракеты, результат откладываем на циркуле и рисуем сферу с планеткой в центре. Внутри сферы и должна находиться похищенная ракета. Ничего нет? Не может быть. Обшарьте все астероиды, каждый обломок. Должна быть. Ищите. Ладно, привет.
Васильев щелкнул тумблером и бросил наушники.
— Вот что такое наши локаторы, — сказал он. — Вы все поняли?
— Кое-что, — сказал Рыбкин. — По-моему, кто-то потерял ракету. Где-то в поясе астероидов.
— Да, — сказал Васильев. — Именно там. И это абсурд, такого никогда не было. Дичь. Геолог оставляет ракету в космосе, садится на модуле. Ракета над головой, иногда он на нее поглядывает. Вдруг смотрит — ракеты нет. Пропала. Понимаете? Просто бессмыслица. Это же астероиды, там все просматривается из конца в конец. Локаторы отличные, лучше наших. Самая совершенная в мире техника, как вы утверждаете. И что они находят с помощью этой техники? Естественно, ничего… Извините. Дежурный по Системе. Главная? Рад приветствовать. Спасибо, нормально. В поясе угнали ракету, слышал? А у тебя? Магнитная буря? Знаю. Дежурный знает все. Когда на Солнце вспышка, на Земле всегда буря. Ладно, привет. Теперь понимаете, какая у нас работа? А вы говорите о зондах. Такими пропажами, правда, занимаются другие, мы просто помогаем. Но все эти вспышки, землетрясения, магнитные бури… Метеоритные дожди. Информация идет на компьютеры, они все делают сами и сами предупреждают кого надо. Возьмем метеорит, который только что грохнулся. Наши локаторы его, конечно, сопровождали. Компьютеры известили всех, кого сочли нужным. Меня — нет. Значит, я программой не предусмотрен. А вы — искать чужие зонды! Как же я смогу их искать?..
Васильев умолк: выговорился. Некоторое время Рыбкин молча смотрел, как он играет наушниками гиперсвязи. Очень ценная вещь: таких на всю Систему пар десять. Когда Васильев оставил наушники в покое, Рыбкин сказал:
— Собственно, я имел в виду другое. Нам нужна информация, хоть малая толика. Иногда происходят странные события. Об этих вещах много рассказывают, но никто ими толком не занимается. Таинственные радиоэхо, локационные призраки, эфирные голоса… Словом, загадочные события.
— Насколько я знаю, в основном это байки, — сказал Васильев. — Я работаю в метеослужбе десять лет, но никаких событий за это время…
Он вдруг замолчал и быстро встал. Его взгляд был устремлен мимо Рыбкина, к входной двери.
Из коридора повеяло ветерком. Рыбкин обернулся и тоже встал. В проеме стоял высокий седой человек, знакомый по фотографиям. Это был знаменитый в прошлом космонавт, а ныне начальник Лунного комплекса Озерский — комендант Луны, как он себя называл.
— Здравствуйте, Виктор, — ласково сказал он Васильеву, кивнув Рыбкину.
— Хорошо проводите рабочее время, за приятной беседой…
— Мы по делу, Николай Львович, — виновато сказал Васильев. — Это товарищ Рыбкин. Он мне совершенно не мешает.
— Вы так считаете? — ласково поинтересовался Озерский. — Действительно не мешает?
— Что случилось, Николай Львович? — тревожно спросил Васильев.
— Вам лучше знать. Это вы дежурите по Системе.
Последовала пауза.
— Неужели этот метеорит? Что-нибудь случилось?
— На сей раз ничего, — холодно произнес Озерский. — Но предупреждения я не получал. К счастью, он упал на той стороне.
— Правда? — сказал Васильев с облегчением. — Тогда понятно. Если метеорит падает вдали от города и если он небольшой, тревога не поднимается. Но как же так? Почему тогда был толчок?..
— Да вы знаете, что там упало? — вдруг закричал Озерский, побагровев. — Гора! Да! Самая настоящая гора! Тысячи тонн! Тысячи! Просто счастье, что на обратную сторону! Счастье! А если бы сюда?..
Озерский обвел рукой центральный зал Лунного метеопоста и тихо повторил:
— А если бы сюда?..
Он замолчал. Потом махнул рукой и вышел.
Зал обработки информации располагался рядом по коридору. Если в центральном зале было нежарко, то здесь почти холодно. Машина не человек, тепло ей противопоказано. Два оператора в цветных нейлоновых куртках играли в шахматы перед огромным пустым дисплеем. Телетайпы безмолвствовали.
— Привет, ребята, — сказал Васильев. — Хорошо проводите рабочее время.
Игроки вскочили, остановив часы. Васильев, следом Рыбкин приблизились. Рыбкин поздоровался с обоими за руку.
— Рыбкин. Александр Петрович.
— Губенко. Саша.
— Вадим.
— Есть работа, — сказал Васильев. — Только что приходил Озерский. С претензиями. Мы пропустили что-то вроде астероида.
— Если шел мимо, то могли, — сказал Губенко.
— Если бы мимо, — сказал Васильев. — Толчок почувствовали?
— Он мне такой мат испортил, — сказал Вадим, — с жертвой ферзя. Все фигуры попадали. Потом восстановили, но неправильно. Мата не получилось, а ферзь…
— Не было там мата. А где он упал?
— На обратную сторону, — сказал Васильев. Губенко свистнул. — Так говорит Озерский. А предупреждения от нас не было.
— Невозможно, — сказал Губенко. Вадим сел за машинку, застучал клавишами. — Конечно, тревога поднимается, когда есть угроза. Если он падал на ту сторону, причин для тревоги нет. Но если это действительно астероид…
— Несколько тысяч тонн, — объяснил Васильев. — Так они определили по силе взрыва.
— Невозможно, — повторил Губенко. — Где-то ошибка.
Наступило молчание. Только тихо щелкали клавиши.
— Скажите, — Рыбкин потянул Васильева за рукав, — у вас всегда такие дежурства? Я здесь всего полчаса, а так много произошло. И вспышка на Солнце, и магнитная буря, и этот метеорит, и где-то пропала ракета…
— По-разному, — сказал Васильев. — Конечно, обычно спокойнее. Но когда метеорный поток, бывает хуже. Тревога, тревога, тревога…
— Ну там причина одна, — сказал Рыбкин.
— Почему же? Все время разные метеориты. Вспышка на Солнце и магнитная буря тоже причинно связаны.
— Вы думаете? — сказал Рыбкин. На черном экране дисплея возник белый круг. Рядом по экрану были разбросаны светящиеся точки разной яркости.
— Луна, — сказал Вадим. — А это спутники. Все снесено в плоскость экватора. Долгота истинна, широтой пренебрегаем. Время полчаса назад, за две минуты до взрыва. Начинать?
— Погодите, — попросил Рыбкин. — Это что за яркий объект?
— Сейчас посмотрим. — Вадим тронул указкой огонек на экране. В нижней части дисплея появились слова и цифры.
— О, так это ваш новый радиотелескоп! — обрадовался Васильев. — Тот самый! Диаметр двадцать метров, масса тысяча тонн.
— Надо же, — сказал Губенко. — Двадцать метров, а как отражает.
— Это линза Люнеберга, — объяснил Рыбкин. — Полный круговой обзор. Поэтому и поперечник рассеяния велик со всех направлений.
— Ладно, начинай, — сказал Васильев. — Где место падения?
Вадим тронул указкой точку на круге.
— Как видите, поблизости ничего.
Прошла минута, но картинка на дисплее не изменилась. Движение светящихся точек было неразличимо глазу. При таком масштабе это естественно, отметил Рыбкин.
Пошла вторая минута. Все молчали, вглядываясь в экран. Внезапно из только что указанной точки полетел сноп искр. Это длилось мгновение, потом они исчезли.
— Осколки, — сказал Васильев. — Но я не заметил ничего, напоминающего астероид. Неужели все-таки извержение? Кстати, это совпало со вспышкой на Солнце.
— Простите, — сказал Рыбкин. — Возможно, я ничего не понимаю, но куда девалась антенна?..
Все посмотрели, куда он показывал. В том месте дисплея, где только что горел яркий огонек радиотелескопа, сейчас не было ничего. Только черная гладь экрана.
Разбег был коротким, но чувствительным. Перегрузки большие даже по земным меркам. Место пилота занимал Васильев, Рыбкин сидел рядом. Лунолет ничем не напоминал аэроплан, хотя выполнял сходные функции. Даже шасси у него не было. Магнитный монорельс разогнал его до нужной скорости — под четыре тысячи километров в час и бросил в пустоту. При разгоне молчал даже двигатель аппарата — единственное, что у него осталось от самолета.
Траектория вела лунолет вдаль. Надземные постройки города провалились за горизонт, и внизу, под прозрачным днищем, простиралась пустыня, не тронутая деятельностью человека. Сплошные кратеры разных калибров. Парадокс Луны — с какого расстояния на нее ни смотри, она выглядит одинаково.
Рыбкин пошевелился, устраиваясь удобнее. В тесной кабине даже легкий скафандр казался громоздким, как рыцарские доспехи. Ощущение восхитительное. Невесомость, безмолвие, высота небольшая, и вот-вот во что-нибудь врежешься.
— Нет, это невероятно, — сказал Васильев. — Пусть радиотелескоп падает на Луну. Пусть он движется так быстро, что выходит из скоростного диапазона локаторов. Не будем искать причину этого феномена. Но несоответствие моментов! Почему сначала взрыв на Луне, а телескоп исчезает только потом?..
— Это вообще не гипотеза, — сказал Рыбкин. — Вас подталкивает к ней одно: тело, упавшее на Луну, весило около тысячи тонн, и телескоп столько же. Но это не совпадение, а недоразумение. Откуда известна масса упавшего объекта?
— Ее определили селенологи по силе взрыва. Такие оценки обычно довольно точны.
— Конечно, — сказал Рыбкин. — При этом они считали скорость объекта обычной для метеорита. Что-то около двадцати километров в секунду. Они не знали, что локаторы его пропустили. Мы-то это знаем. Насколько я понял, ваши радары фиксируют все цели, скорость которых не превышает тысячи километров в секунду. Если они чего-то не увидели, это «что-то» летело с большей скоростью. Значит, его масса была не тысяча тонн, а на несколько порядков меньше.
— Что же это тогда было? Межзвездный зонд?..
Рыбкин не ответил. Лунолет достиг вершины траектории, приближаясь к границе дня и ночи. Внизу от стен кратеров тянулись длинные тени. Далеко впереди они становились гуще, сливались вместе. Обратная сторона Луны была залита тьмой. Громадное огненное кольцо Земли и маленький рядом с ним диск Солнца быстро опускались к горизонту. Потом воцарился мрак.
— Скоро прилетим? — спросил Рыбкин.
— Минут пятнадцать, — откликнулся Васильев. — Нас встретят селенологи. Невероятно, но им нет дела до наших забот. Падение метеорита всегда для них праздник.
— Наука требует жертв, — сказал Рыбкин. — Возьмем этот радиотелескоп. Допустим, он начал бы работать, и с его помощью мы наткнулись бы на некую важную тайну. При этом считалось бы, что инструмент оправдал возложенные надежды и вложенные средства. Ведь так?
— Да. Но этого никогда не будет. Он погиб.
— Не будет? Телескоп исчез; мы столкнулись с тайной. Почему бы не считать, что прибор оправдал надежды и средства?..
— У вас какая-то извращенная логика, — сказал Васильев.
Лунолет снижался, хотя это не ощущалось. Кругом была темнота. Вверху, правда, горели звезды, внизу не было ничего. Лунолет как бы висел в центре этого асимметричного мрака.
— У меня идея, — сказал Васильев. — Допустим, это действительно сверхбыстрый метеорит или даже чей-нибудь зонд, непринципиально. Он проскакивает мимо локаторов, разрушает телескоп и вонзается в лунную поверхность. Как вам такая идея?
— А где обломки телескопа?
— Столкновение было таким, что он распался на атомы.
— Так. Масса телескопа тысяча тонн. Он распался на атомы. Ваш сверхбыстрый объект на атомы не распался. Следовательно, он был гораздо больше. Но мы уже пришли к выводу, что, наоборот, он был гораздо меньше. Противоречие.
— Жаль, — вздохнул Васильев. — А вдруг их было два?..
Лунолет развернулся кормой вперед. Аппарат затрясло — это заработал двигатель, изрыгая огненную струю, распарывающую ночь подобно прожектору. Потом внизу возникла освещенная площадка. Через секунду она скрылась из глаз, но в памяти остались надувные горбы палаток и несколько блестящих фигурок, копошащихся возле глубокой ямы диаметром в сотню метров.
Потом лунолет стоял на корме среди громадных камней, а Рыбкин с Васильевым вглядывались в темноту. Вдали из мрака выступала высокая скала, озаренная прожекторами. Лагерь и освещенная площадка прятались в тени, но ясно было, куда идти.
Потом они пробирались через нагромождение угловатых булыжников, светя себе фонарями. Потом дорогу им преградил человек в тяжелом скафандре высшей защиты.
— Дальше нельзя, — сказал он. — Радиация.
— Полагается вдвоем, — сказал селенолог. — Но поместимся. У вас такая легкомысленная одежда…
Они втиснулись в тамбур. Действительно, селенолог в своем тяжелом скафандре занял ровно половину объема, так что Васильеву и Рыбкину осталось по четвертушке.
Когда открылся внутренний люк, они прошли в палатку и сняли скафандры. Селенолог — его звали Черешин — оказался неожиданно миниатюрным. Не верилось, что это он только что занимал больше всех места. Рыбкин и то был крупнее, не говоря о Васильеве.
— Устал как собака, — признался Черешин. — Шесть часов в этой шкуре без перерыва. Но интересно.
— Я, вы знаете, тоже устал, — сообщил Васильев. — Не вахта, кошмар. Три ЧП в час.
— Но наше наверняка самое-самое, — сказал Черешин. — Чрезвычайное не бывает. Неизвестно даже, кого позвать, чтобы разобрались. Ядерный взрыв, но без цепной реакции. Да. Потом вам дадут скафандры, и вы сами посмотрите на воронку.
— Мы ее видели сверху, — сказал Рыбкин. — Вы могли заметить нас перед посадкой. Мы над вашими головами прошли.
— Ну, вверх мы не смотрели. И не видели ничего. Вы же беззвучно летели. И пролетели очень быстро.
— Забавно, — сказал Рыбкин. — Вы нас не видели, потому что мы пролетели очень быстро. Но, хотя мы летели очень быстро, мы все прекрасно рассмотрели.
— Не понимаю, куда вы клоните, — сказал Васильев. — Я, признаться, уже ничего не понимаю. Что за взрыв, вы определили?
— Нет. Картина такова. Есть воронка, сравнительно небольшая, но глубокая. Никаких следов упавшего тела. Похоже, его и не было. Химический состав вещества в воронке радикально отличается от обычного. Сплошные остатки расколотых ядер, почему я и говорю, что взрыв был атомным. Впечатление, будто почву облучали на ускорителе. И не чем-нибудь, а тяжелыми ядрами. Физиков позвать — умрут от радости.
— Как на ускорителе, — задумчиво повторил Рыбкин. — А не могли атомы упавшего тела разрушить атомы грунта? Не все равно, как их разгонять: ускорителем или так?
— Что значит «так»? — спросил Черешин.
— Товарищ Рыбкин считает, что в Луну на громадной скорости врезался чей-то межзвездный зонд, — пояснил Васильев. — Товарищ Рыбкин является экспертом по вопросам внеземных цивилизаций.
— Понятно, — сказал Черешин. — Ну в принципе… Я, конечно, не специалист… Но если скорость была действительно громадной… Скажем, тысячи километров в секунду… Возможно, это действительно решение. Другого я не вижу.
Он замолчал.
— Скоро нам возвращаться, — сказал погодя Васильев. — Подведем итог. Есть два варианта. Первый — это атомный взрыв. Во втором мы автоматически попадаем в ведомство товарища Рыбкина. С чем можно его и поздравить.
— Поздравлять меня рано, — возразил Рыбкин. — Дело в том, что меня такой зонд не устраивает.
— О, — сказал Васильев, — это уже интересно. Почему?
— Сейчас объясню. Из технической характеристики радаров легко получить нижний предел скорости зонда: около тысячи километров в секунду. Зная эту цифру и энергию взрыва, получаем оценку массы сверху: не более нескольких тонн. Это очень мало для зонда. И еще — почему он врезался в Луну? Неужели он летел вслепую? Что же это за зонд — просто кусок металла?..
— Еще счастье, что он столкнулся с Луной, — сказал Черешин. — А если бы с Землей?..
— С Землей? — задумчиво повторил Рыбкин. — А что? Отличная мысль.
Он немного помолчал и повторил:
— Просто отличная.
По возвращении в город Рыбкин освободился от скафандра с радостью. Романтика романтикой, но работать в этой одежде круглые сутки, как селенологи…
На месте дежурного сидел оператор Губенко из группы обработки. Когда они вошли, он встал, уступая место хозяину.
— Как дела? — спросил Васильев. — Ракету нашли?
— Пока нет. Ищут.
Губенко обогнул стол и вышел. К шахматам, компьютерам и партнеру Вадиму.
— А вы предсказывали массу новых событий, — сказал Васильев. — Но ничего не случилось. Не так просто делать прогнозы.
— Вы правы, — согласился Рыбкин, устраиваясь в кресле. — Подождем. Возможно, еще сообщат.
— Каких сообщений вы ждете?
— Например, о магнитной буре на Юпитере.
— Почему? Ах да, вспышка на Солнце. Но для бури еще рано. Бурю вызывает не сама вспышка, а наряженные частицы. Они летят не со скоростью света, а гораздо медленнее. Это как две волны, о которых вы рассказывали. Пока они достигнут Юпитера… До Земли и то добираются не сразу.
— Вот именно. Но сообщение о магнитной буре на Земле вы приняли сразу после сигнала о вспышке, без всякого запаздывания.
— Точно, — сказал Васильев. — Чудеса! А я не обратил внимания. Значит, вы считаете, и на Юпитере… Сейчас проверим.
Он приставил к уху наушник.
— Европа? Дежурный по Системе. Рад приветствовать. Скажите, как там Юпитер? Принято. Мы так и думали. Ну, было такое предположение. Что вы говорите? Ладно, привет… Вы просто волшебник! Там вправду идет магнитная буря. Самое поразительное — она началась еще до вспышки!.. Что вам еще узнать?
— Свяжитесь с Марсом. Поинтересуйтесь, не падало ли к ним за эти сутки что-нибудь крупное.
Васильев повиновался беспрекословно.
— Фобос? Дежурный по Системе. Как дела? Да. Принял. Слушай, есть предположение, что к вам на Марс кое-что рухнуло. Пять тысяч тонн? Принято. Дежурный знает все. Ладно, привет.
Теперь он смотрел на Рыбкина по-новому:
— Переходите работать к нам. Я говорю серьезно. Вы же можете нам помочь! Например, с этой ракетой. Или телескоп. Куда он делся? Обстоятельства похожи. Ракета исчезла бесследно, и телескоп бесследно. И даже время примерно совпадает, всего десять часов разницы. Почему вы так на меня смотрите?..
— Эврика! — крикнул Рыбкин. Он вскочил и выбежал в коридор.
Вернулся он через полчаса, испытывая желание прыгать на одной ноге. Здорово, когда можешь все объяснить. Он нес с собой три листка бумаги. На них было все. Абсолютно все.
Он даже не стал садиться в кресло.
— Вы так внезапно исчезли, — сказал Васильев. — Я, честно говоря, и не надеялся, что вернетесь. Где вы были?
— Рядом, в зале обработки. У вас такой замечательный компьютер! Мы с ним решали одну задачку.
— И как? С ответом сошлось?
— Конечно, — сказал Рыбкин. — По-моему, все мы с самого начала заподозрили, что сегодняшние события связаны с межзвездным зондом, появившимся в солнечной системе. Но после полета на ту сторону я составил определенное представление об этом зонде. Некую схему, в которую все вписывалось. Я уже знал, что именно упало на Луну и какая связь между вспышкой на Солнце и бурей в магнитосфере Земли. Знал, почему буря началась гораздо раньше, чем ожидалось. Представлял, куда девался радиотелескоп. Исходя из этой схемы, я кое-что предположил, и мои догадки — насчет Марса и Юпитера — подтвердились. Но это все. Как вы правильно сказали, через одну экспериментальную точку можно провести сколько угодно прямых. Второй точки у меня не было. Но потом она появилась.
— Мы же не получили ни одного нового донесения.
— Правильно. Просто я ошибся, не придав значения вашим словам, что похищение ракеты абсурдно. Но когда вы сравнили исчезновение телескопа с пропажей ракеты, мне стало все ясно. Знаете, что мы с компьютером сейчас делали? Проводили прямую через две точки. Через ту, в которой исчез телескоп, и ту, где пропала ракета. Результат представлен на схеме.
Рыбкин положил на стол свой первый листок бумаги. Васильев встал, и они оба склонились над столом.
— Это план солнечной системы. Вот прямая, которую мы провели. Как видите, она пересекает орбиты планет, но проходит вдали от всех, за исключением Земли и астероида, на котором работал геолог. Это путь межзвездного зонда, пронзившего солнечную систему. Когда я имел одну точку, я не знал ничего. Теперь я даже вычислил скорость аппарата: двадцать пять тысяч километров в секунду. Те, кто его послал, интересовались главным образом Землей. Но и другими планетами тоже. При подходе к солнечной системе от корабля отделились малые зонды. Их было много — десять или больше. Два таких аппарата столкнулись с Луной и Марсом. Взрывы фиксировались с других зондов: изучался химический состав планет. Еще два пролетели в атмосферах Земли и Юпитера. Отсюда магнитные бури, полярные сияния и другие явления. Один из зондов врезался в Солнце — отсюда вспышка.
Рыбкин положил на стол второй принесенный листок.
— Потом компьютер выдал мне вот эту схему звездного неба. Это карта области, откуда прилетел корабль. В центре звезда Эпсилон Эридана. Одна из ближайших к нам звезд, всего три парсека. Мы давно подозревали, что у нее есть подходящие планеты. К счастью, ее склонение невелико, поэтому траектория зонда лежит почти в плоскости эклиптики. В противном случае он не прошел бы через пояс астероидов и у нас не было бы второй точки.
Рыбкин передохнул и положил на стол свой третий листок.
— Вот карта противоположного участка звездного неба. Туда ушел зонд. Сейчас он передает эриданцам собранную информацию, и, если направить туда антенну, мы поймаем эти сигналы. Если направить антенну в обратную сторону, мы услышим команды для зонда. Словом, космические лингвисты без работы не останутся.
— Но что все-таки случилось с радиотелескопом? — спросил Васильев. — И с ракетой геолога?..
— Это тоже элементарно. У вас на стене висит картина. Метеоритный дождь, рой частиц, ворвавшийся в атмосферу. Как защитить межзвездные корабли от метеоритов? Еще в прошлом веке нашли остроумное решение. Впереди корабля на расстоянии нескольких сот километров создается облако из мельчайших пылинок. Оно расчищает дорогу, уничтожая все, что встретится. Очевидно, эриданцы пришли к аналогичному решению. Их защитное облако уничтожило ракету геолога, а потом телескоп. Бесспорно, были сметены сотни настоящих метеоритов, но никто этого не заметил.
— Да, — сказал Васильев. — Возразить нечего, логика безупречная. Только жаль радиотелескоп. Он особенно пригодился бы теперь, когда известно, откуда ловить сигналы…
— Не переживайте. Я уже говорил, наука требует жертв. Задачей этого телескопа было поймать сигналы другой цивилизации. Мы думали, он устарел. Но он задачу выполнил: принял свою порцию информации.
Рыбкин помолчал, потом добавил:
— Просто ее оказалось для него многовато.