Михаил Георгиевич Пухов
На перекрестке
1
– Кругом полный порядок, – доложил вахтенный штурман «Мирного» Станислав Рудь. – Эфир чист, космос прозрачен. Ничего особенного за время вахты не случилось.
Никаких происшествий.
– Так, – сказал Синицын. – Чист, говорите. Где у вас бортжурнал?
Станислав Рудь протянул ему плоскую катушку журнала. Синицын вставил ее в проигрыватель, нажал клавишу. Проигрыватель не работал. Синицын привычно повернулся к распределительному щиту. Взгляд его упал на экран переднего вида.
– Это еще что такое? – спросил он.
Ракетоносец первого класса «Мирный» парил сейчас в пустоте в миллиарде километров от Земли, вблизи плоскости планетных орбит. Космос в телеэкране был угольно-черным, посыпанным звездами, лишь в углу ютилась изящная фигурка Сатурна. Самый обычный пейзаж, не предвещавший ничего дурного. Но Синицын не первый год служил в космической авиации.
– Где?
– Ползет, клещ. – Синицын показал пальцем. – Там, в Скорпионе.
Некоторое время Станислав Рудь вглядывался в экран:
– Вот вы о чем. Я этого американца уже три часа как засек.
– Если так, – сказал Синицын, сдерживаясь, – то что вы имели в виду под словами «никаких происшествий»?
– Метеориты, – безмятежно объяснил Станислав Рудь. – Я подразумевал, что метеориты не появлялись, фон в норме, протонных вспышек не было и вообще все спокойно, не считая приближения безобидного планетолета.
– Безобидного? – повторил Синицын. – Вы разве не видите, что это военный корабль?
Он снова посмотрел на микроскопическое пятнышко, которое, словно светящееся насекомое, лениво ползло по стеклу экрана среди неподвижных звезд.
– Вижу, – беспечно сознался Станислав Рудь. – Это ракетоносец нашего класса.
– Знаете что, – Синицын мысленно выругался, – объявите-ка на всякий случай тревогу.
– Вы серьезно?
– Да. Мне не нравится этот американец. Не нравится, что он подошел так близко.
Или вы не понимаете, что это значит?
– Нет, – сказал Станислав Рудь. – Я никогда не пойму, зачем поднимать тревогу без специального приказа с Земли.
– Постучите по дереву, – сказал Синицын. – Разве вы не знаете, что будет означать такой приказ?
Минуту оба молчали. Приказ с Земли, если они его получат, будет означать только одно. Что агрессоры развязали конфликт, что люки отодвинулись в сторону, впуская свет в глубокие вертикальные норы, что стаи ракет вышли на большую дорогу, а планета окуталась смертоносными тучами. Тогда «Мирный» и другие ракетоносцы пойдут к Земле, незаметные для дальнобойных локаторов, и выложат свой груз по уцелевшим целям противника, довершая справедливое дело возмездия.
И корабль, ползущий сейчас поперек бездонного колодца телеэкрана, получит аналогичное приказание.
– При чем здесь это? – поморщился Станислав Рудь. – Ведь сейчас мирное время.
– На Земле, – терпеливо объяснил Синицын. – Там пока действительно мир. Но до Земли миллиард километров. У нас нет с ними даже связи, во всяком случае двусторонней. Когда космолет исчезает вдали от дома, никто не в силах определить причину его гибели.
Станислав Рудь посмотрел на него удивленно:
– И вы предлагаете…
– Я ничего не предлагаю. Ни-че-го, – отчеканил Синицын. – Но мне не нравится, что этот американец подошел так близко. И не стоит пенять на случай. В данной ситуации проверка проста. Давайте-ка поглядим, как все было.
Штурман подал напряжение на проигрыватель. Синицын ткнул пальцем в пусковую клавишу. По табло побежали цифры.
– Смотрите, – показал Синицын. – Вот его первоначальная траектория. Предполагаемое сближение – четыре миллиона километров. А здесь он начал маневрировать…
– А ведь вы правы, – удивился Станислав Рудь. – Он явно идет на сближение. Но зачем? Американцы славные парни и вполне прилично к нам относятся.
– Я тоже к ним хорошо отношусь, – сказал Синицын. – Но я человек военный.
Объявляйте тревогу.
Он ясно представил себе то, что будет. Короткое оживление в жилых отсеках, боевые расчеты, занимающие места у дальнобойных лазеров и ракетных аппаратов, грохот магнитных башмаков по стальным коридорам… И вот ракетоносец становится грозной боевой единицей…
Синицын поднял глаза к пульту, к алой застекленной кнопке. По пути его взгляд задел передний экран.
– Это еще что такое? – растерянно произнес он. Ракетоносец первого класса «Мирный» по-прежнему парил в пустоте у орбиты Сатурна, но пейзаж впереди изменился, хотя не всякий заметил бы это с первого взгляда.
– У них теперь численное преимущество, – сказал Синицын.
Микроскопическая черточка американского ракетоносца сместилась уже к самому краю экрана, продолжая незаметное для глаза движение. Новая точка так же неуловимо росла, одновременно передвигаясь вбок, к первому кораблю.
– Это не американец, – сказал Станислав Рудь.
– Тогда наши, – повеселел Синицын. – Другие не заходят за астероиды.
Некоторое время Станислав Рудь вглядывался в экран:
– Нет. Это не наш корабль.
– Другие не показываются за астероидами, – повторил Синицын. – Либо мы, либо американцы.
– Это не наш корабль, – упрямо повторил Станислав Рудь.
Синицын хотел возразить, но вдруг понял. Он внимательно посмотрел на светлую точку, которая вырастала из глубины экрана, смещаясь вбок. Он понял Станислава Рудя. Она перемещалась слишком быстро даже для ракетоносца первого класса.
– Кто же это тогда?
– Пришелец, – спокойно сказал Станислав Рудь. – Когда-нибудь такое должно было случиться.
Светлое пятнышко на экране увеличивалось, приближаясь к американскому планетолету.
– А вы подсчитывали вероятность подобной встречи? – неуверенно проговорил Синицын.
– Нет, – сказал Станислав Рудь. – Но я часто о ней думал. Как мы когда-нибудь встретимся, и как все будет замечательно. Взаимные экскурсии и все такое. «А это у вас что?» – спросят они, увидав наши ракетные аппараты…
– Полагаете, у них нет оружия? – хмыкнул Синицын.
– Уверен, – твердо сказал Станислав Рудь. – Разум, поднявшийся к звездам, не может быть агрессивным.
Светящееся пятнышко чужого приблизилось уже почти вплотную к яркой черточке американского ракетоносца. Вспышка – и ракетоносец закрыло медленно вспухающее облако газа.
– Вот вам ответ, – сказал Синицын. – Они атаковали американский планетолет.
– Вам показалось, – не поверил Станислав Рудь.
– Смотрите.
Американский корабль на миг показался из облака газа, уходя от чужого и волоча за собой тяжелую дымовую завесу. С расстояния в сто тысяч километров различить детали маневра было почти невозможно, но Синицын не раз участвовал в учениях и прекрасно представлял себе, что творится сейчас там, в плотной радионепроницаемой туче.
– А ведь вы правы, – удивленно сказал Станислав Рудь. – Может, нам лучше удалиться?
Синицын с подозрением взглянул на штурмана. Но Рудь не шутил. Просто он был… безнадежно штатский.
– Вы предлагаете бежать, когда космические агрессоры напали на наш корабль? – грозно произнес Синицын.
– На ракетоносец потенциального противника, – поправил его Станислав Рудь.
– Когда появляется настоящий враг, об остальном забывают, – твердо сказал Синицын. – Запомните это на будущее. Объявляйте боевую тревогу.
Никаких происшествий.
– Так, – сказал Синицын. – Чист, говорите. Где у вас бортжурнал?
Станислав Рудь протянул ему плоскую катушку журнала. Синицын вставил ее в проигрыватель, нажал клавишу. Проигрыватель не работал. Синицын привычно повернулся к распределительному щиту. Взгляд его упал на экран переднего вида.
– Это еще что такое? – спросил он.
Ракетоносец первого класса «Мирный» парил сейчас в пустоте в миллиарде километров от Земли, вблизи плоскости планетных орбит. Космос в телеэкране был угольно-черным, посыпанным звездами, лишь в углу ютилась изящная фигурка Сатурна. Самый обычный пейзаж, не предвещавший ничего дурного. Но Синицын не первый год служил в космической авиации.
– Где?
– Ползет, клещ. – Синицын показал пальцем. – Там, в Скорпионе.
Некоторое время Станислав Рудь вглядывался в экран:
– Вот вы о чем. Я этого американца уже три часа как засек.
– Если так, – сказал Синицын, сдерживаясь, – то что вы имели в виду под словами «никаких происшествий»?
– Метеориты, – безмятежно объяснил Станислав Рудь. – Я подразумевал, что метеориты не появлялись, фон в норме, протонных вспышек не было и вообще все спокойно, не считая приближения безобидного планетолета.
– Безобидного? – повторил Синицын. – Вы разве не видите, что это военный корабль?
Он снова посмотрел на микроскопическое пятнышко, которое, словно светящееся насекомое, лениво ползло по стеклу экрана среди неподвижных звезд.
– Вижу, – беспечно сознался Станислав Рудь. – Это ракетоносец нашего класса.
– Знаете что, – Синицын мысленно выругался, – объявите-ка на всякий случай тревогу.
– Вы серьезно?
– Да. Мне не нравится этот американец. Не нравится, что он подошел так близко.
Или вы не понимаете, что это значит?
– Нет, – сказал Станислав Рудь. – Я никогда не пойму, зачем поднимать тревогу без специального приказа с Земли.
– Постучите по дереву, – сказал Синицын. – Разве вы не знаете, что будет означать такой приказ?
Минуту оба молчали. Приказ с Земли, если они его получат, будет означать только одно. Что агрессоры развязали конфликт, что люки отодвинулись в сторону, впуская свет в глубокие вертикальные норы, что стаи ракет вышли на большую дорогу, а планета окуталась смертоносными тучами. Тогда «Мирный» и другие ракетоносцы пойдут к Земле, незаметные для дальнобойных локаторов, и выложат свой груз по уцелевшим целям противника, довершая справедливое дело возмездия.
И корабль, ползущий сейчас поперек бездонного колодца телеэкрана, получит аналогичное приказание.
– При чем здесь это? – поморщился Станислав Рудь. – Ведь сейчас мирное время.
– На Земле, – терпеливо объяснил Синицын. – Там пока действительно мир. Но до Земли миллиард километров. У нас нет с ними даже связи, во всяком случае двусторонней. Когда космолет исчезает вдали от дома, никто не в силах определить причину его гибели.
Станислав Рудь посмотрел на него удивленно:
– И вы предлагаете…
– Я ничего не предлагаю. Ни-че-го, – отчеканил Синицын. – Но мне не нравится, что этот американец подошел так близко. И не стоит пенять на случай. В данной ситуации проверка проста. Давайте-ка поглядим, как все было.
Штурман подал напряжение на проигрыватель. Синицын ткнул пальцем в пусковую клавишу. По табло побежали цифры.
– Смотрите, – показал Синицын. – Вот его первоначальная траектория. Предполагаемое сближение – четыре миллиона километров. А здесь он начал маневрировать…
– А ведь вы правы, – удивился Станислав Рудь. – Он явно идет на сближение. Но зачем? Американцы славные парни и вполне прилично к нам относятся.
– Я тоже к ним хорошо отношусь, – сказал Синицын. – Но я человек военный.
Объявляйте тревогу.
Он ясно представил себе то, что будет. Короткое оживление в жилых отсеках, боевые расчеты, занимающие места у дальнобойных лазеров и ракетных аппаратов, грохот магнитных башмаков по стальным коридорам… И вот ракетоносец становится грозной боевой единицей…
Синицын поднял глаза к пульту, к алой застекленной кнопке. По пути его взгляд задел передний экран.
– Это еще что такое? – растерянно произнес он. Ракетоносец первого класса «Мирный» по-прежнему парил в пустоте у орбиты Сатурна, но пейзаж впереди изменился, хотя не всякий заметил бы это с первого взгляда.
– У них теперь численное преимущество, – сказал Синицын.
Микроскопическая черточка американского ракетоносца сместилась уже к самому краю экрана, продолжая незаметное для глаза движение. Новая точка так же неуловимо росла, одновременно передвигаясь вбок, к первому кораблю.
– Это не американец, – сказал Станислав Рудь.
– Тогда наши, – повеселел Синицын. – Другие не заходят за астероиды.
Некоторое время Станислав Рудь вглядывался в экран:
– Нет. Это не наш корабль.
– Другие не показываются за астероидами, – повторил Синицын. – Либо мы, либо американцы.
– Это не наш корабль, – упрямо повторил Станислав Рудь.
Синицын хотел возразить, но вдруг понял. Он внимательно посмотрел на светлую точку, которая вырастала из глубины экрана, смещаясь вбок. Он понял Станислава Рудя. Она перемещалась слишком быстро даже для ракетоносца первого класса.
– Кто же это тогда?
– Пришелец, – спокойно сказал Станислав Рудь. – Когда-нибудь такое должно было случиться.
Светлое пятнышко на экране увеличивалось, приближаясь к американскому планетолету.
– А вы подсчитывали вероятность подобной встречи? – неуверенно проговорил Синицын.
– Нет, – сказал Станислав Рудь. – Но я часто о ней думал. Как мы когда-нибудь встретимся, и как все будет замечательно. Взаимные экскурсии и все такое. «А это у вас что?» – спросят они, увидав наши ракетные аппараты…
– Полагаете, у них нет оружия? – хмыкнул Синицын.
– Уверен, – твердо сказал Станислав Рудь. – Разум, поднявшийся к звездам, не может быть агрессивным.
Светящееся пятнышко чужого приблизилось уже почти вплотную к яркой черточке американского ракетоносца. Вспышка – и ракетоносец закрыло медленно вспухающее облако газа.
– Вот вам ответ, – сказал Синицын. – Они атаковали американский планетолет.
– Вам показалось, – не поверил Станислав Рудь.
– Смотрите.
Американский корабль на миг показался из облака газа, уходя от чужого и волоча за собой тяжелую дымовую завесу. С расстояния в сто тысяч километров различить детали маневра было почти невозможно, но Синицын не раз участвовал в учениях и прекрасно представлял себе, что творится сейчас там, в плотной радионепроницаемой туче.
– А ведь вы правы, – удивленно сказал Станислав Рудь. – Может, нам лучше удалиться?
Синицын с подозрением взглянул на штурмана. Но Рудь не шутил. Просто он был… безнадежно штатский.
– Вы предлагаете бежать, когда космические агрессоры напали на наш корабль? – грозно произнес Синицын.
– На ракетоносец потенциального противника, – поправил его Станислав Рудь.
– Когда появляется настоящий враг, об остальном забывают, – твердо сказал Синицын. – Запомните это на будущее. Объявляйте боевую тревогу.
2
Командная рубка размещалась в носовой части «Бумеранга», но звездолет был невелик, и она примыкала непосредственно к жилому отсеку. Сейчас в рубке было темно. В темноте в креслах сидели двое.
– Привет, ребята, – поздоровался Белостоков, пробираясь к своему месту. – Что у вас стряслось?
– Смотрите сюда, – сказал один из двоих, Воронов. Его рука, неясная в темноте, указывала вперед, в черную пустоту экрана носового обзора.
– Он ничего не увидит, – сказал второй пилот, Коллинз. – Глаза. Адаптация. Разве что на предельном увеличении…
Глаза привыкали. Серо было в рубке, никакая не чернота. Мрак был только впереди, настоящий, без звезд. А в рубке все было видно, и даже надписи чуть светились на табло под экраном.
– Смотрите примерно в центр, – продолжал Коллинз. – Даю увеличение.
– Что там? Неужели уже видна цель?
До опорной нейтронной звезды осталось около радиомесяца, и ее никак нельзя было пока различить даже на таком дальнобойном устройстве, как пассивный локатор носового обзора. В телескоп – другое дело, но на табло под экраном сейчас светилось: ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ.
– Сейчас сами увидите.
– Увеличение – миллион, – сообщил Коллинз. На экране наметился разорванный крест прицельных нитей, и сразу же в их перекрестье из мрака вынырнула крошечная светящаяся точка. Она разгоралась, обретала размеры.
– Теперь десять. – Цифры на табло остановились. 10 000 000.
– Цель? – снова спросил Белостоков, хотя уже знал, что это не так.
Воронов покачал головой.
– Нет. Это гораздо ближе. Одна световая неделя, потолок локатора. Но прямо по курсу.
– Так. – Белостоков смотрел на экран, на маленький шарик в перекрестье прицельных нитей. – Неприятно. Но это лучше, чем могло бы быть.
– Лучше?
– Я имею в виду дальность. Одна световая неделя. У нас останется еще одна, чтобы скорректировать траекторию.
Воронов повернул к нему лицо, бледное в темноте рубки.
– Он просто не понял, – сказал Коллинз. – Нет, командир, это не астероид.
Белостоков молчал, ожидая разъяснении. Маленькая светящаяся сфера парила в центре экрана, не увеличиваясь. На табло горело: 10 000 000.
– Мы заметили эту штуку, когда просматривали бортжурнал. Потом мы кое-что уточняли. Потом ждали вас.
– И что же?
– Она движется, – сказал Воронов.
– Навстречу?
– Нет, в том же направлении. Только у них световая неделя форы.
– А скорость?
– Небольшая. Примерно сто.
– Километров?
– Тысяч, – сказал Воронов.
– Сто тысяч километров, – повторил Белостоков. – Значит, мы их догоняем…
«…Значит, это не земной корабль, посланный „на обгон“, – подумал он. – Значит, чужой».
Он спросил:
– Вы не прикидывали, успеем мы догнать их до поворота?
– Прикидывали. Если ничего не изменится, догоним. Если ничего не изменится.
«Плохо, – подумал Белостоков. – Было бы гораздо проще, если бы они миновали поворот раньше нас. Тогда бы мы разошлись в разные стороны и наше преимущество в скорости ничего бы не значило. Правда, мы еще можем притормозить. У нас есть резервное горючее. Хорошо, что у нас его много». Он сказал:
– Придется собирать всех. Нам надо решить, что делать.
– Решить, что делать?
Белостоков не видел в темноте выражения лица Воронова, когда тот задал вопрос, но ему не понравилось, как он его задал.
– Да, – подтвердил Белостоков. – Надеюсь, вы не считаете, что контакт – это благо?
– Я?
– Сто лет назад так думали все, – продолжал Белостоков. – Но потом взгляды переменились. Вы знаете почему. Полвека такого «контакта» достаточно, чтобы изменить взгляды. Мы стартовали лишь через двадцать лет после окончания этого кошмара. Он кончился, они ушли. А как поведут себя другие, мы просто не знаем. Я не могу рисковать. Притормозим. Я не вижу других вариантов.
– Не видите? – сказал Воронов, и Белостокову опять не понравился его тон.
– Да, – проговорил Белостоков. – Или вы хотите бросаться на всех подряд только потому, что когда-то кто-то на нас напал? Это другая крайность и тоже опасная.
Некоторое время пилоты молчали.
Маленькая светлая сфера висела в центре экрана, не увеличиваясь. А если приглядеться, то это была вовсе не сфера.
– Я… – начал Воронов, но Коллинз перебил его:
– Он просто не понял. Траектории, скорости, точки старта. Ты же ничего не объяснил.
Они опять замолчали. Белостоков тоже молчал, ожидая. Чужой звездолет висел в перекрестье прицельных нитей. На табло горело: 10 000 000.
– Мы заметили это час назад, – почти спокойно произнес Воронов. – Потом мы кое-что уточнили. И когда я говорю, что траектории совпадают, – значит, они совпадают.
– Та-ак, – протянул Белостоков.
– Арифметика, – объяснил Коллинз. – Путь, скорость, время. Если скорости известны, а расстояние и момент финиша совпадают, легко вычислить, на сколько отличаются даты старта. В земной системе координат мы летели сюда довольно долго.
У них скорость примерно втрое меньше.
– И что получается?
– Двадцать лет, командир. Те самые двадцать лет.
– Так, – сказал Белостоков. – Но вы не доказали, что точки старта совпадают.
Вызовите сюда штурмана. Хотя ладно, я сам.
Он наклонился к микрофону:
– Штурман Вудворт. Срочно зайдите в рубку.
Потом снова посмотрел в темноту, где плавал маленький, как это казалось отсюда, чужой корабль. Пилоты молчали.
– Жаль, что это предельное увеличение, – сказал Белостоков. – Ничего не разберешь. Может, лучше переключиться на телескоп?
– Конечно, – согласился Воронов, – У него разрешение на порядок выше. Но придется подождать. В отличие от локатора телескоп надо наводить.
– Программа поиска задана, – сказал Коллинз. – Сейчас переключится.
– Сейчас?
– С минуты на минуту.
Некоторое время они молчали.
– А вы его опознаете? – поинтересовался Воронов.
Белостоков пожал плечами:
– Не уверен. Какой из меня эксперт? Когда они уходили из Солнечной системы, я кончал первый класс.
– Я тоже видел их только в кино.
– Эксперт, пожалуй, найдется, – заметил Коллинз.
Белостоков понял его. Он сказал в микрофон:
– Бортинженер Рыжкин. Срочно зайдите в рубку.
– Думаете, он что-нибудь помнит? – спросил Воронов. – Рассказывает он много, это так. Но помнит ли он что-нибудь, кроме своих рассказов?
Белостоков хотел ответить, но не успел, потому что в этот момент на табло погасла надпись ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ и вспыхнуло: ТЕЛЕСКОП и рядом цифры: 100 000 000; маленькая светлая сфера в сетке прицельных линий прыгнула им навстречу, приблизившись в десять раз, и стало уже отчетливо видно, что это такое.
Они смотрели на чужой корабль, вспоминая и сравнивая, а потом Воронов сказал:
– Я видел их только в кино, но я думаю, это они.
В рубку вошел Вудворт:
– Вы уже здесь, командир? Что случилось?
– Где Рыжкин? – спросил Белостоков. – Вы не встретили его по дороге?
– Рыжкин? Не знаю. Я сюда прямо из штурманской. Что-нибудь неладно с курсом?
– С курсом-то все в порядке, – сказал Воронов. – Ты разве не видишь?
– А что я должен увидеть?
– Он еще не привык, – объяснил Коллинз. – Он только что из коридора.
Вудворт глядел на экран, стоя между креслами Воронова и Белостокова.
– Нет, – выдавил он наконец. – Встретить их здесь… Нет. Это невозможно, немыслимо.
Дверь рубки снова открылась.
– Да у вас тут тесно, – послышался голос Рыжкина. – Приятная компания. Здравствуйте, кого не видел. Чем буду полезен?
– Идите сюда, – позвал Белостоков. – Посмотрите на экран. Можете ли вы определить, что это такое?
Рыжкин пробрался в темноте к креслу Белостокова. Вудворт посторонился. Рыжкин оперся на спинку кресла. Некоторое время он вглядывался в экран. Он стоял в рубке «Бумеранга», опершись на массивную спинку пилотского кресла, и в то же самое время он снова лежал в вулканической трещине на Титане, и знал, что сзади дымятся останки его вездехода, и чувствовал плечом холод скафандра Вуда, и не смел высунуть голову, чтобы посмотреть, что делается на плато. А потом за скалами взметнулся огненный столб, и, когда пламя опало, он снова увидел в вышине неба то, уходящее, почти не поврежденное ракетами штурмовиков.
Он повернул к Белостокову лицо, бледное в темноте.
– Да. Ошибка исключена. Это они.
– Не понимаю, зачем формальности, – с вызовом сказал Воронов. – По-моему, все и так ясно.
– Ясно? – повторил Белостоков.
Они все пятеро по-прежнему сидели в рубке, только сейчас здесь было светло и место носового экрана занимала слепая стена.
– Да, – сказал Воронов. – Конечно, если вы прикажете тормозить, нам останется подчиниться.
– Вопрос стоит не так…
– Неужели?
– Я тоже не понимаю, о чем совещаться, – сказал Рыжкин. – Если бы мы не могли их догнать, тогда другое дело.
– Но «Бумеранг» не военный корабль…
– Вот как?
Белостоков продолжал:
– «Бумеранг» – это первый звездолет Земли, предназначенный для экспериментальной проверки принципа гравитационного поворота на нейтронных звездах. Особенно важно поэтому, чтобы он вернулся на Землю в целости и сохранности. И без человеческих жертв.
– Отлично, – сказал Воронов. – Мы вернемся туда в целости и сохранности, а нас там посадят в тюрьму. Как дезертиров.
– Это действительно несерьезно, командир, – добавил Вудворт.
– На борту «Бумеранга» нет оружия, – продолжал Белостоков.
– Извините, – возразил Рыжкин. – Когда в миллипарсеке от вас появляется астероид, вы не думаете о том, что у вас нет оружия. Вы просто нажимаете кнопку, и астероид превращается в излучение. Я не понимаю, чем отличается этот корабль от какого-нибудь хилого астероида.
– Вы забываете, что это военный корабль. Забываете об их энергетическом потенциале…
– Потенциал! – сказал Рыжкин. – Да мы их еще тогда били. Когда у нас не было звездолетов. Когда мы еще не могли уничтожать астероиды. И они нас боялись. Как смерти боялись наших штурмовиков.
– А скорость? – подхватил Воронов. – Вы полюбуйтесь на их скорость! Разве она свидетельствует о высоком энергетическом потенциале?
– Потому они и ушли, – сказал Рыжкин. – Они ведь думали, что не встретят сопротивления. Ведь когда они появились, что было у людей? Единства, и того не было. А когда они поняли, что мы не лакомый кусочек, а твердый орешек, они убрались восвояси. До сих пор, вероятно, радуются, что унесли ноги.
– Идти войной на Землю на таких скоростях… – презрительно сказал Воронов. – Смешно!
– Ладно, – вздохнул Белостоков. – Так вас не переубедишь. Давайте по порядку.
Ваше мнение, Воронов?
– Атаковать. Немедленно. В смысле – когда приблизимся.
– Ваше?
– Согласен, – сказал Рыжкин. – Главное – не дать им опомниться.
– Вы?
Вудворт пожал плечами.
– Не знаю. Если правда все то, что о них говорили, то я не понимаю, почему они нас до сих пор не заметили.
– А вдруг это ловушка? – предположил Коллинз.
Некоторое время все молчали.
– Нет, – заговорил Рыжкин. – Это невозможно. Ловушек они никогда не ставили.
Когда они нападали, они действовали открыто. Возьмите любой учебник. Это была странная война. Они воевали по правилам, хотя так и не принято говорить.
– В каком это смысле? – поинтересовался Воронов.
– В самом обыкновенном. Например, они никогда не переходили пояс астероидов.
– Правда?
– Конечно. В астероидах у них даже не было базы. У них было всего две базы, возле Юпитера. Да и те они быстро эвакуировали к Плутону.
– Пока я не вижу ничего странного, – сказал Воронов. – Вероятно, они не переходили астероиды потому, что ближе к Земле их не подпускали. А базы их просто заставили эвакуировать.
– Вы так думаете? – спросил Рыжкин. – А как вы отнесетесь к сообщению, что они никогда не нападали на гражданские корабли?
– Гражданские корабли? А они там были, за астероидами?
– Было несколько.
– И они их не атаковали?
– Никогда.
– Что-то не верится, – сказал Воронов.
– Тем не менее это так. Это была странная война. Они воевали по правилам. Они не нападали на гражданские корабли. А на военные они нападали открыто и всегда на превосходящие силы.
– А ваш знаменитый вездеход на Титане?
– Это другое дело, – объяснил Рыжкин. – Там они оборонялись. Мы ведь сами их атаковали.
Некоторое время все в рубке молчали.
– Командир, – сказал потом Вудворт. – У меня есть одна мысль.
– Говорите.
– Вот Воронов рвется в атаку. Хищники, агрессоры, говорит он. Надо их уничтожить…
Но ведь здесь есть еще что-то.
– Да, – кивнул Белостоков. – Продолжайте.
– Хищники, агрессоры, – говорил Вудворт. – Все это, разумеется, так. Они хищники и агрессоры. Они напали на человечество, когда оно было слабым и разрозненным.
Потом человечество объединилось и выбросило агрессоров вон. Вы чувствуете, что я хочу сказать?
– Да.
– В этом что-то есть. Вдумайтесь. Они напали на слабое человечество, а человечество объединилось, стало сильным и выбросило их вон. Вы понимаете? Человечество объединилось. Но почему человечество объединилось?…
– Вы ставите все с ног на голову, – вмешался Воронов. – По-вашему получается, что мы должны чуть ли не благодарить напавших на нас агрессоров только за то, что своим нападением они как-то стимулировали объединение человечества. Человечество и без них объединилось бы.
– Не уверен, – тихо сказал Белостоков.
– Я тоже. Вы знаете, Воронов, что такое война? Не пятидесятилетняя война за астероидами, а обычная война с обыкновенным оружием? Химическим, ядерным, бактериологическим…
Ведь они явились, когда она казалась неизбежной очень многим. Но они пришли, и люди забыли свои разногласия.
Воронов покачал головой:
– Война всегда зло. Какая разница, с кем воевать? Суть от этого не меняется.
– Ошибаетесь. Если бы мы воевали друг с другом, нас бы, возможно, не было. А так мы легко отделались.
– Легко? А два миллиона погибших?
– За полвека.
– Бог с вами, – сказал Воронов. – Пусть вы правы и люди действительно объединились только потому, что на них напали. Я не понимаю, что отсюда следует. Они напали на нас, и это оказалось к лучшему. Но они-то об этом не знали!
– Вы в этом уверены? – спросил Белостоков.
– Знаете что, – возмутился Воронов. – Это уж слишком. Вы что, заранее сговорились?
– Нет, – сказал Коллинз. – Благородные побуждения и агрессия… Это извращение.
Такое же, как и просто агрессия.
– Вы так думаете? Но если у них не было выхода? Если они наблюдали за нами многие годы? Земля была серьезно больна. Вероятно, они перебрали все способы лечения. Оставался один – хирургический. По-вашему, им легче было ждать, когда мы друг друга поубиваем?…
– Вы не то говорите, командир, – возразил Рыжкин. – Это не гипотеза. Никто не станет так делать.
– Почему же? Поставьте себя на их место. Вы прилетаете в систему, где есть разумная жизнь. Вы радуетесь этому и вдруг обнаруживаете, что она вот-вот сотрет себя с лица планеты. Что вы будете делать? Например, вы, Воронов?
– Не знаю. Это трудно вообразить.
– Тогда представьте себе, что вы идете по улице и там дерутся два человека. Это в общем хорошие люди, но у них в руках ножи, и они могут друг друга прикончить.
По глупости. Как вы поступите?
– Хорошие, но с ножами? Не знаю. Это плохой пример. Так не бывает.
– Бывает. Это хороший пример. Как вы поступите?
– Все равно, – сказал Воронов. – Никогда не был в таких ситуациях. Вероятно, постараюсь их помирить.
– Но если вы будете уверены, что вас никто не услышит? Если вы будете знать, что вас отшвырнут в сторону, возможно, даже пырнут ножом и, избавившись от вас, продолжат драку? Что вы сделаете, зная это?
– Начинаю вас понимать. – Воронов задумался. – Только вряд ли мне обязательно самому браться за нож. Можно ударить одного из них по лицу и убежать.
– Они продолжат драку.
– Хорошо, не буду убегать. Но нож я в ход не пущу. Я буду драться кулаками.
– Вас убьют.
– Что делать. Мир требует жертв. Если это единственный выход…
– Вас убьют слишком быстро, – сказал Белостоков. – Вас убьют сразу же, не успев забыть о собственной ссоре. Вас убьют и продолжат драку.
– Хорошо, – сказал Воронов. – Я поступлю по-другому. Я не полезу в драку, я буду издали осыпать обоих грязными оскорблениями.
– Тогда к вам привыкнут, – сказал Белостоков. – К вам привыкнут и продолжат драку.
Поймут, что вы не представляете опасности.
– Что же мне делать?
– Вы должны драться с ними не на жизнь, а на смерть. Так, чтобы они обо всем забыли и объединились. Не на время, а насовсем. Когда они объединятся насовсем, вы можете уйти.
– Откуда я узнаю, что они объединились насовсем?
– Это надо почувствовать. Сделать это нетрудно, если у вас есть опыт.
Последовала пауза.
– Хорошую картину вы нарисовали, командир, – нарушил молчание Рыжкин. – По-вашему, они только и делают, что воюют со всеми разобщенными народами Галактики.
Представляю, что будет, когда один из таких народов найдет их где-нибудь в космосе…
Он запнулся. В рубке повисла неустойчивая тишина.
– Ладно, – сказал потом Воронов. – У каждого народа свои мозги, так что не в этом дело. Гипотеза командира логична. Но где гарантия, что она справедлива?
– Никаких гарантий у меня нет. Все это только предположение.
– Но вы понимаете, что в противном случае наш долг – атаковать их?
– Понимаю, – сказал Белостоков. – Впрочем, теперь мне уже кажется, что другого пути нет.
– Привет, ребята, – поздоровался Белостоков, пробираясь к своему месту. – Что у вас стряслось?
– Смотрите сюда, – сказал один из двоих, Воронов. Его рука, неясная в темноте, указывала вперед, в черную пустоту экрана носового обзора.
– Он ничего не увидит, – сказал второй пилот, Коллинз. – Глаза. Адаптация. Разве что на предельном увеличении…
Глаза привыкали. Серо было в рубке, никакая не чернота. Мрак был только впереди, настоящий, без звезд. А в рубке все было видно, и даже надписи чуть светились на табло под экраном.
– Смотрите примерно в центр, – продолжал Коллинз. – Даю увеличение.
– Что там? Неужели уже видна цель?
До опорной нейтронной звезды осталось около радиомесяца, и ее никак нельзя было пока различить даже на таком дальнобойном устройстве, как пассивный локатор носового обзора. В телескоп – другое дело, но на табло под экраном сейчас светилось: ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ.
– Сейчас сами увидите.
– Увеличение – миллион, – сообщил Коллинз. На экране наметился разорванный крест прицельных нитей, и сразу же в их перекрестье из мрака вынырнула крошечная светящаяся точка. Она разгоралась, обретала размеры.
– Теперь десять. – Цифры на табло остановились. 10 000 000.
– Цель? – снова спросил Белостоков, хотя уже знал, что это не так.
Воронов покачал головой.
– Нет. Это гораздо ближе. Одна световая неделя, потолок локатора. Но прямо по курсу.
– Так. – Белостоков смотрел на экран, на маленький шарик в перекрестье прицельных нитей. – Неприятно. Но это лучше, чем могло бы быть.
– Лучше?
– Я имею в виду дальность. Одна световая неделя. У нас останется еще одна, чтобы скорректировать траекторию.
Воронов повернул к нему лицо, бледное в темноте рубки.
– Он просто не понял, – сказал Коллинз. – Нет, командир, это не астероид.
Белостоков молчал, ожидая разъяснении. Маленькая светящаяся сфера парила в центре экрана, не увеличиваясь. На табло горело: 10 000 000.
– Мы заметили эту штуку, когда просматривали бортжурнал. Потом мы кое-что уточняли. Потом ждали вас.
– И что же?
– Она движется, – сказал Воронов.
– Навстречу?
– Нет, в том же направлении. Только у них световая неделя форы.
– А скорость?
– Небольшая. Примерно сто.
– Километров?
– Тысяч, – сказал Воронов.
– Сто тысяч километров, – повторил Белостоков. – Значит, мы их догоняем…
«…Значит, это не земной корабль, посланный „на обгон“, – подумал он. – Значит, чужой».
Он спросил:
– Вы не прикидывали, успеем мы догнать их до поворота?
– Прикидывали. Если ничего не изменится, догоним. Если ничего не изменится.
«Плохо, – подумал Белостоков. – Было бы гораздо проще, если бы они миновали поворот раньше нас. Тогда бы мы разошлись в разные стороны и наше преимущество в скорости ничего бы не значило. Правда, мы еще можем притормозить. У нас есть резервное горючее. Хорошо, что у нас его много». Он сказал:
– Придется собирать всех. Нам надо решить, что делать.
– Решить, что делать?
Белостоков не видел в темноте выражения лица Воронова, когда тот задал вопрос, но ему не понравилось, как он его задал.
– Да, – подтвердил Белостоков. – Надеюсь, вы не считаете, что контакт – это благо?
– Я?
– Сто лет назад так думали все, – продолжал Белостоков. – Но потом взгляды переменились. Вы знаете почему. Полвека такого «контакта» достаточно, чтобы изменить взгляды. Мы стартовали лишь через двадцать лет после окончания этого кошмара. Он кончился, они ушли. А как поведут себя другие, мы просто не знаем. Я не могу рисковать. Притормозим. Я не вижу других вариантов.
– Не видите? – сказал Воронов, и Белостокову опять не понравился его тон.
– Да, – проговорил Белостоков. – Или вы хотите бросаться на всех подряд только потому, что когда-то кто-то на нас напал? Это другая крайность и тоже опасная.
Некоторое время пилоты молчали.
Маленькая светлая сфера висела в центре экрана, не увеличиваясь. А если приглядеться, то это была вовсе не сфера.
– Я… – начал Воронов, но Коллинз перебил его:
– Он просто не понял. Траектории, скорости, точки старта. Ты же ничего не объяснил.
Они опять замолчали. Белостоков тоже молчал, ожидая. Чужой звездолет висел в перекрестье прицельных нитей. На табло горело: 10 000 000.
– Мы заметили это час назад, – почти спокойно произнес Воронов. – Потом мы кое-что уточнили. И когда я говорю, что траектории совпадают, – значит, они совпадают.
– Та-ак, – протянул Белостоков.
– Арифметика, – объяснил Коллинз. – Путь, скорость, время. Если скорости известны, а расстояние и момент финиша совпадают, легко вычислить, на сколько отличаются даты старта. В земной системе координат мы летели сюда довольно долго.
У них скорость примерно втрое меньше.
– И что получается?
– Двадцать лет, командир. Те самые двадцать лет.
– Так, – сказал Белостоков. – Но вы не доказали, что точки старта совпадают.
Вызовите сюда штурмана. Хотя ладно, я сам.
Он наклонился к микрофону:
– Штурман Вудворт. Срочно зайдите в рубку.
Потом снова посмотрел в темноту, где плавал маленький, как это казалось отсюда, чужой корабль. Пилоты молчали.
– Жаль, что это предельное увеличение, – сказал Белостоков. – Ничего не разберешь. Может, лучше переключиться на телескоп?
– Конечно, – согласился Воронов, – У него разрешение на порядок выше. Но придется подождать. В отличие от локатора телескоп надо наводить.
– Программа поиска задана, – сказал Коллинз. – Сейчас переключится.
– Сейчас?
– С минуты на минуту.
Некоторое время они молчали.
– А вы его опознаете? – поинтересовался Воронов.
Белостоков пожал плечами:
– Не уверен. Какой из меня эксперт? Когда они уходили из Солнечной системы, я кончал первый класс.
– Я тоже видел их только в кино.
– Эксперт, пожалуй, найдется, – заметил Коллинз.
Белостоков понял его. Он сказал в микрофон:
– Бортинженер Рыжкин. Срочно зайдите в рубку.
– Думаете, он что-нибудь помнит? – спросил Воронов. – Рассказывает он много, это так. Но помнит ли он что-нибудь, кроме своих рассказов?
Белостоков хотел ответить, но не успел, потому что в этот момент на табло погасла надпись ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ и вспыхнуло: ТЕЛЕСКОП и рядом цифры: 100 000 000; маленькая светлая сфера в сетке прицельных линий прыгнула им навстречу, приблизившись в десять раз, и стало уже отчетливо видно, что это такое.
Они смотрели на чужой корабль, вспоминая и сравнивая, а потом Воронов сказал:
– Я видел их только в кино, но я думаю, это они.
В рубку вошел Вудворт:
– Вы уже здесь, командир? Что случилось?
– Где Рыжкин? – спросил Белостоков. – Вы не встретили его по дороге?
– Рыжкин? Не знаю. Я сюда прямо из штурманской. Что-нибудь неладно с курсом?
– С курсом-то все в порядке, – сказал Воронов. – Ты разве не видишь?
– А что я должен увидеть?
– Он еще не привык, – объяснил Коллинз. – Он только что из коридора.
Вудворт глядел на экран, стоя между креслами Воронова и Белостокова.
– Нет, – выдавил он наконец. – Встретить их здесь… Нет. Это невозможно, немыслимо.
Дверь рубки снова открылась.
– Да у вас тут тесно, – послышался голос Рыжкина. – Приятная компания. Здравствуйте, кого не видел. Чем буду полезен?
– Идите сюда, – позвал Белостоков. – Посмотрите на экран. Можете ли вы определить, что это такое?
Рыжкин пробрался в темноте к креслу Белостокова. Вудворт посторонился. Рыжкин оперся на спинку кресла. Некоторое время он вглядывался в экран. Он стоял в рубке «Бумеранга», опершись на массивную спинку пилотского кресла, и в то же самое время он снова лежал в вулканической трещине на Титане, и знал, что сзади дымятся останки его вездехода, и чувствовал плечом холод скафандра Вуда, и не смел высунуть голову, чтобы посмотреть, что делается на плато. А потом за скалами взметнулся огненный столб, и, когда пламя опало, он снова увидел в вышине неба то, уходящее, почти не поврежденное ракетами штурмовиков.
Он повернул к Белостокову лицо, бледное в темноте.
– Да. Ошибка исключена. Это они.
– Не понимаю, зачем формальности, – с вызовом сказал Воронов. – По-моему, все и так ясно.
– Ясно? – повторил Белостоков.
Они все пятеро по-прежнему сидели в рубке, только сейчас здесь было светло и место носового экрана занимала слепая стена.
– Да, – сказал Воронов. – Конечно, если вы прикажете тормозить, нам останется подчиниться.
– Вопрос стоит не так…
– Неужели?
– Я тоже не понимаю, о чем совещаться, – сказал Рыжкин. – Если бы мы не могли их догнать, тогда другое дело.
– Но «Бумеранг» не военный корабль…
– Вот как?
Белостоков продолжал:
– «Бумеранг» – это первый звездолет Земли, предназначенный для экспериментальной проверки принципа гравитационного поворота на нейтронных звездах. Особенно важно поэтому, чтобы он вернулся на Землю в целости и сохранности. И без человеческих жертв.
– Отлично, – сказал Воронов. – Мы вернемся туда в целости и сохранности, а нас там посадят в тюрьму. Как дезертиров.
– Это действительно несерьезно, командир, – добавил Вудворт.
– На борту «Бумеранга» нет оружия, – продолжал Белостоков.
– Извините, – возразил Рыжкин. – Когда в миллипарсеке от вас появляется астероид, вы не думаете о том, что у вас нет оружия. Вы просто нажимаете кнопку, и астероид превращается в излучение. Я не понимаю, чем отличается этот корабль от какого-нибудь хилого астероида.
– Вы забываете, что это военный корабль. Забываете об их энергетическом потенциале…
– Потенциал! – сказал Рыжкин. – Да мы их еще тогда били. Когда у нас не было звездолетов. Когда мы еще не могли уничтожать астероиды. И они нас боялись. Как смерти боялись наших штурмовиков.
– А скорость? – подхватил Воронов. – Вы полюбуйтесь на их скорость! Разве она свидетельствует о высоком энергетическом потенциале?
– Потому они и ушли, – сказал Рыжкин. – Они ведь думали, что не встретят сопротивления. Ведь когда они появились, что было у людей? Единства, и того не было. А когда они поняли, что мы не лакомый кусочек, а твердый орешек, они убрались восвояси. До сих пор, вероятно, радуются, что унесли ноги.
– Идти войной на Землю на таких скоростях… – презрительно сказал Воронов. – Смешно!
– Ладно, – вздохнул Белостоков. – Так вас не переубедишь. Давайте по порядку.
Ваше мнение, Воронов?
– Атаковать. Немедленно. В смысле – когда приблизимся.
– Ваше?
– Согласен, – сказал Рыжкин. – Главное – не дать им опомниться.
– Вы?
Вудворт пожал плечами.
– Не знаю. Если правда все то, что о них говорили, то я не понимаю, почему они нас до сих пор не заметили.
– А вдруг это ловушка? – предположил Коллинз.
Некоторое время все молчали.
– Нет, – заговорил Рыжкин. – Это невозможно. Ловушек они никогда не ставили.
Когда они нападали, они действовали открыто. Возьмите любой учебник. Это была странная война. Они воевали по правилам, хотя так и не принято говорить.
– В каком это смысле? – поинтересовался Воронов.
– В самом обыкновенном. Например, они никогда не переходили пояс астероидов.
– Правда?
– Конечно. В астероидах у них даже не было базы. У них было всего две базы, возле Юпитера. Да и те они быстро эвакуировали к Плутону.
– Пока я не вижу ничего странного, – сказал Воронов. – Вероятно, они не переходили астероиды потому, что ближе к Земле их не подпускали. А базы их просто заставили эвакуировать.
– Вы так думаете? – спросил Рыжкин. – А как вы отнесетесь к сообщению, что они никогда не нападали на гражданские корабли?
– Гражданские корабли? А они там были, за астероидами?
– Было несколько.
– И они их не атаковали?
– Никогда.
– Что-то не верится, – сказал Воронов.
– Тем не менее это так. Это была странная война. Они воевали по правилам. Они не нападали на гражданские корабли. А на военные они нападали открыто и всегда на превосходящие силы.
– А ваш знаменитый вездеход на Титане?
– Это другое дело, – объяснил Рыжкин. – Там они оборонялись. Мы ведь сами их атаковали.
Некоторое время все в рубке молчали.
– Командир, – сказал потом Вудворт. – У меня есть одна мысль.
– Говорите.
– Вот Воронов рвется в атаку. Хищники, агрессоры, говорит он. Надо их уничтожить…
Но ведь здесь есть еще что-то.
– Да, – кивнул Белостоков. – Продолжайте.
– Хищники, агрессоры, – говорил Вудворт. – Все это, разумеется, так. Они хищники и агрессоры. Они напали на человечество, когда оно было слабым и разрозненным.
Потом человечество объединилось и выбросило агрессоров вон. Вы чувствуете, что я хочу сказать?
– Да.
– В этом что-то есть. Вдумайтесь. Они напали на слабое человечество, а человечество объединилось, стало сильным и выбросило их вон. Вы понимаете? Человечество объединилось. Но почему человечество объединилось?…
– Вы ставите все с ног на голову, – вмешался Воронов. – По-вашему получается, что мы должны чуть ли не благодарить напавших на нас агрессоров только за то, что своим нападением они как-то стимулировали объединение человечества. Человечество и без них объединилось бы.
– Не уверен, – тихо сказал Белостоков.
– Я тоже. Вы знаете, Воронов, что такое война? Не пятидесятилетняя война за астероидами, а обычная война с обыкновенным оружием? Химическим, ядерным, бактериологическим…
Ведь они явились, когда она казалась неизбежной очень многим. Но они пришли, и люди забыли свои разногласия.
Воронов покачал головой:
– Война всегда зло. Какая разница, с кем воевать? Суть от этого не меняется.
– Ошибаетесь. Если бы мы воевали друг с другом, нас бы, возможно, не было. А так мы легко отделались.
– Легко? А два миллиона погибших?
– За полвека.
– Бог с вами, – сказал Воронов. – Пусть вы правы и люди действительно объединились только потому, что на них напали. Я не понимаю, что отсюда следует. Они напали на нас, и это оказалось к лучшему. Но они-то об этом не знали!
– Вы в этом уверены? – спросил Белостоков.
– Знаете что, – возмутился Воронов. – Это уж слишком. Вы что, заранее сговорились?
– Нет, – сказал Коллинз. – Благородные побуждения и агрессия… Это извращение.
Такое же, как и просто агрессия.
– Вы так думаете? Но если у них не было выхода? Если они наблюдали за нами многие годы? Земля была серьезно больна. Вероятно, они перебрали все способы лечения. Оставался один – хирургический. По-вашему, им легче было ждать, когда мы друг друга поубиваем?…
– Вы не то говорите, командир, – возразил Рыжкин. – Это не гипотеза. Никто не станет так делать.
– Почему же? Поставьте себя на их место. Вы прилетаете в систему, где есть разумная жизнь. Вы радуетесь этому и вдруг обнаруживаете, что она вот-вот сотрет себя с лица планеты. Что вы будете делать? Например, вы, Воронов?
– Не знаю. Это трудно вообразить.
– Тогда представьте себе, что вы идете по улице и там дерутся два человека. Это в общем хорошие люди, но у них в руках ножи, и они могут друг друга прикончить.
По глупости. Как вы поступите?
– Хорошие, но с ножами? Не знаю. Это плохой пример. Так не бывает.
– Бывает. Это хороший пример. Как вы поступите?
– Все равно, – сказал Воронов. – Никогда не был в таких ситуациях. Вероятно, постараюсь их помирить.
– Но если вы будете уверены, что вас никто не услышит? Если вы будете знать, что вас отшвырнут в сторону, возможно, даже пырнут ножом и, избавившись от вас, продолжат драку? Что вы сделаете, зная это?
– Начинаю вас понимать. – Воронов задумался. – Только вряд ли мне обязательно самому браться за нож. Можно ударить одного из них по лицу и убежать.
– Они продолжат драку.
– Хорошо, не буду убегать. Но нож я в ход не пущу. Я буду драться кулаками.
– Вас убьют.
– Что делать. Мир требует жертв. Если это единственный выход…
– Вас убьют слишком быстро, – сказал Белостоков. – Вас убьют сразу же, не успев забыть о собственной ссоре. Вас убьют и продолжат драку.
– Хорошо, – сказал Воронов. – Я поступлю по-другому. Я не полезу в драку, я буду издали осыпать обоих грязными оскорблениями.
– Тогда к вам привыкнут, – сказал Белостоков. – К вам привыкнут и продолжат драку.
Поймут, что вы не представляете опасности.
– Что же мне делать?
– Вы должны драться с ними не на жизнь, а на смерть. Так, чтобы они обо всем забыли и объединились. Не на время, а насовсем. Когда они объединятся насовсем, вы можете уйти.
– Откуда я узнаю, что они объединились насовсем?
– Это надо почувствовать. Сделать это нетрудно, если у вас есть опыт.
Последовала пауза.
– Хорошую картину вы нарисовали, командир, – нарушил молчание Рыжкин. – По-вашему, они только и делают, что воюют со всеми разобщенными народами Галактики.
Представляю, что будет, когда один из таких народов найдет их где-нибудь в космосе…
Он запнулся. В рубке повисла неустойчивая тишина.
– Ладно, – сказал потом Воронов. – У каждого народа свои мозги, так что не в этом дело. Гипотеза командира логична. Но где гарантия, что она справедлива?
– Никаких гарантий у меня нет. Все это только предположение.
– Но вы понимаете, что в противном случае наш долг – атаковать их?
– Понимаю, – сказал Белостоков. – Впрочем, теперь мне уже кажется, что другого пути нет.
3
…Их было мало, до обидного мало, почти никого не осталось, и они смотрели сейчас из кормового эллипсоида назад, в бархатистую тьму.
«Погоня, – думал первый. – Трудно было предположить, что за нами пошлют погоню.
Значит, они все-таки заметили направление, в котором мы уходили, и поняли, зачем мы сюда уходим. Хорошо, что мы направились сначала сюда, а не сразу домой. Они сейчас очень сильны. И они так точно все рассчитали. Если бы они опоздали на самую малость, мы бы миновали пульсар, и они бы нас не нашли. Придется на всякий случай слегка изменить курс, чтобы свернуть к другому поворотному пункту. Совсем не обязательно им знать, откуда мы прилетели…»
«Наверное, это было для них неожиданностью, – думал второй, – но они оправились очень быстро. И – погоня. Погоня, когда прошло уже столько времени, что все стало казаться сном. Были и сны, но действительность была хуже. Вот она, ваша экспериментальная история. Сначала вы предполагали, что всякий контакт – это праздник, но даже потом, когда поняли, что это не так, вы видели главную трудность в принципе, который гласил, что каждая цивилизация должна идти по собственному пути, подчиняясь только естественным факторам. Поэтому вы видели главную трудность в необходимости невмешательства, в невозможности наказать зло. И вы не могли предвидеть, что настанет время, когда вам придется стать одним из естественных факторов, надев для этого маску агрессоров, потому что другого пути нет. И вам придется стрелять – не только в носителей зла, а во всех подряд, потому что вы стали природным фактором и должны следовать законам природы, главный из которых состоит в том, что она слепа и не отличает добра от зла. И вам придется стрелять, заглушив в себе разум, задушив эмоции, ибо вы должны быть слепы, как игральная кость, и только в этом случае вы не обречены на неудачу…»
«Все это так, – думал третий, – но я буду стрелять не только поэтому. Там остались наши товарищи и все остальное, наше прошлое и наше будущее тоже осталось там, потому что прошлое никогда не уходит. И еще я буду стрелять, потому что я ее ненавижу, эту цивилизацию, ради которой приходится идти на такие крайние меры и которая даже после этого не может поумнеть, и если объединяется, так ничего и не поняв, то не находит ничего лучшего, как выслать корабль в погоню за нами. Ничего, мы ему покажем, этому кораблю…»
Они смотрели назад, готовясь к последнему бою.
1969, 1970
© Пухов М. Г., 1983
«Погоня, – думал первый. – Трудно было предположить, что за нами пошлют погоню.
Значит, они все-таки заметили направление, в котором мы уходили, и поняли, зачем мы сюда уходим. Хорошо, что мы направились сначала сюда, а не сразу домой. Они сейчас очень сильны. И они так точно все рассчитали. Если бы они опоздали на самую малость, мы бы миновали пульсар, и они бы нас не нашли. Придется на всякий случай слегка изменить курс, чтобы свернуть к другому поворотному пункту. Совсем не обязательно им знать, откуда мы прилетели…»
«Наверное, это было для них неожиданностью, – думал второй, – но они оправились очень быстро. И – погоня. Погоня, когда прошло уже столько времени, что все стало казаться сном. Были и сны, но действительность была хуже. Вот она, ваша экспериментальная история. Сначала вы предполагали, что всякий контакт – это праздник, но даже потом, когда поняли, что это не так, вы видели главную трудность в принципе, который гласил, что каждая цивилизация должна идти по собственному пути, подчиняясь только естественным факторам. Поэтому вы видели главную трудность в необходимости невмешательства, в невозможности наказать зло. И вы не могли предвидеть, что настанет время, когда вам придется стать одним из естественных факторов, надев для этого маску агрессоров, потому что другого пути нет. И вам придется стрелять – не только в носителей зла, а во всех подряд, потому что вы стали природным фактором и должны следовать законам природы, главный из которых состоит в том, что она слепа и не отличает добра от зла. И вам придется стрелять, заглушив в себе разум, задушив эмоции, ибо вы должны быть слепы, как игральная кость, и только в этом случае вы не обречены на неудачу…»
«Все это так, – думал третий, – но я буду стрелять не только поэтому. Там остались наши товарищи и все остальное, наше прошлое и наше будущее тоже осталось там, потому что прошлое никогда не уходит. И еще я буду стрелять, потому что я ее ненавижу, эту цивилизацию, ради которой приходится идти на такие крайние меры и которая даже после этого не может поумнеть, и если объединяется, так ничего и не поняв, то не находит ничего лучшего, как выслать корабль в погоню за нами. Ничего, мы ему покажем, этому кораблю…»
Они смотрели назад, готовясь к последнему бою.
1969, 1970
© Пухов М. Г., 1983