Эдогава Рампо
Волшебные чары луны
* * *
Обдумывая сюжет очередного рассказа, я имею обыкновение бесцельно бродить по улицам, и если в это время я нахожусь в Токио, то маршруты моих прогулок известны и неизменны: это, конечно же, парк Асакуса, Сад ста цветов, Императорский музей в Уэно, зоосад, паром на Сумидагаве, зал для соревнований по сумо в Рёгоку (его круглый купол напоминает мне старое здание Панорамы). Вот и сейчас я только что возвратился из Рёгоку, с представления «Бал привидений». Я прошел по памятному еще с детских лет Лабиринту, и меня охватила щемящая сладкая грусть…
Но речь пойдет не об этом. Однажды от меня настойчиво требовали рукопись, а потому дома мне не сиделось. Я неделю слонялся по Токио и вот как-то забрел в парк Уэно…
Вечерело, и время близилось к закрытию. Посетители почти все разошлись. Музей опустел.
Я заметил, что на любом представлении токийцы, не дожидаясь, когда опустится занавес, спешат получить свою обувь[1]. Это неизменно коробит меня.
То же самое происходило и в зоологическом саду. Посетители отчего-то все разом заторопились домой. Ворота еще не были заперты, но зоосад обезлюдел. Я в задумчивости стоял перед клеткой с обезьянами, наслаждаясь непривычной здесь тишиной. Даже обезьяны угомонились и сидели притихшие и унылые — заскучали, когда рассеялись толпы дразнивших их зевак. Вдруг я почувствовал, что за спиной у меня кто-то стоит, и испуганно вздрогнул.
Обернувшись, я увидел длинноволосого юношу с очень бледным лицом; явно не видевший утюга костюм висел на нем мешком. Юноша был похож на бродягу.
Корча уморительные рожи, он принялся забавляться с обезьянами. Было видно, что он здесь не редкий гость и большой любитель таких развлечений. Достав приманку, он заставлял обезьян выделывать разные трюки, а натешившись вволю, бросал им подачку. Обезьяны вели себя так уморительно, что я хохотал от души.
— Почему обезьяны не могут не обезьянничать? — неожиданно спросил он, подбрасывая и снова ловя шкурку от мандарина. Обезьяна в клетке в точности повторяла его движения — подбрасывала и снова ловила шкурку. Я улыбнулся, а он добавил: — Если вдуматься, страшная это привычка. Да, наказал бог обезьян…
Ого, да он, похоже, философ, подумал я.
— Когда передразнивает обезьяна, это забавно. Но если такое делает человек… А ведь боги и человека наделили тем же инстинктом. Даже подумать жутко. Вам часом не доводилось слышать историю о путешественнике, встретившемся в горах с обезьяной?
Я понял, что незнакомец любит поговорить; язык у него развязывался все больше. Сам я довольно застенчив и не очень охотно вступаю в беседы с незнакомыми мне людьми, но к этому человеку я невольно почувствовал интерес: философский тон бледнолицего нечесаного бродяги возбудил во мне любопытство.
Я покачал головой:
— Нет, не слышал. А что за история?
— Как-то однажды, — начал он, — один горожанин повстречался в горах с большой обезьяной. Обезьяна, дурачась, вырвала у него меч и давай им размахивать. Путешественник растерялся: жизнь его висела на волоске, ведь он остался совсем безоружным… Я невольно фыркнул: в сгустившихся сумерках странный субъект рассказывает диковинную историю — ничего себе сцена!
— Горожанин попытался вернуть меч, но куда там… Обезьяна забралась на дерево. Однако малый оказался не промах и быстро сообразил, как провести нахальную обезьяну. Он подобрал валявшийся под ногами сук и принялся махать им, точно настоящим мечом. Обезьяна, как и положено обезьяне, стала его передразнивать. Этого путешественник и добивался. Тогда он сделал следующий ход: притворился, будто водит палкой по горлу. И обезьяна сама перерезала себе глотку. Свела счеты с жизнью, ха-ха-ха! Кровь хлещет фонтаном, а она все пилит и пилит. Так и издохла… А малый еще с добычей вернулся. В общем, в накладе не остался, ха-ха!
Надо заметить, что смех у моего собеседника был жутковатый. Я скептически улыбнулся, но незнакомец, оборвав смех, сказал:
— Я не придумал ни слова. Обезьяны не могут иначе. Такой уж над ними зловещий рок. Проверим? Он подобрал с земли палку и протянул ее обезьяне, а сам сделал вид, что водит тростью по горлу. И что же? Видно, он хорошо изучил обезьян, ибо его пророчество оправдалось. Обезьяна усердно пыталась перепилить себе глотку.
— Ну что? — торжествующе спросил он. — Видали? А если бы вместо палки у нее оказался нож? Да она бы давно издохла!
Зоосад совсем обезлюдел, вокруг не было ни души. Под кронами раскидистых деревьев залегли зловещие тени. У меня мурашки поползли по спине: что-то нечеловеческое было в моем бледнолицем знакомце.
— Поняли, как это страшно? А ведь инстинкт подражания так же фатален для человека. И человек не в силах его побороть… Социолог Тард[2], например, все наши поступки считал подражанием.
И молодой человек пустился в пространные рассуждения. Подробностей я сейчас уже не упомню, но все сводилось к тому, как опасен инстинкт подражания. И еще: столь же странный, мистический ужас внушали юноше зеркала.
— Вам не становится страшно, когда вы смотритесь в зеркало? — спрашивал он. — По-моему, нет ничего кошмарнее. Как, вы не понимаете почему? Да ведь в зеркале — ваш двойник, подражающий вашим движеньям, как обезьяна!
Зоосад закрывался. Сторож поторопил нас, и мы направились к воротам, однако, вместо того чтобы расстаться, побрели в окутанный ночной мглой парк Уэно.
— А я вас знаю, — сообщил мой попутчик. — Вы — Эдогава, сочинитель детективных историй. Тропинка вилась среди темных деревьев, и от его неожиданного признания я почему-то снова вздрогнул. Не скрою, мне действительно стало страшно, но в то лее время жгучее любопытство снедало меня.
— Мне нравятся ваши романы. Хотя должен вам честно сказать, что в последнее время стало несколько скучновато. Может быть, раньше было в новинку, но я просто не мог оторваться, — не церемонясь, заявил молодой человек. Мне пришлась по душе подобная откровенность. — Взгляните-ка, вот и луна!
Мысли юноши перескакивали с предмета на предмет, и у меня даже закралось сомненье, не сумасшедший ли он.
— Нынче четырнадцатое — почти самое полнолуние. Ах, вот он, «луны струящийся свет»! Волшебный и удивительный… Я где-то читал о его колдовских чарах. В самом деле, смотрите, как все изменилось вокруг: совсем другой пейзаж, нежели днем, при солнечном свете! Да и вы… Там, в зоосаде, у вас были совершенно иные черты!
Он так пристально всматривался в меня, что мне сделалось не по себе. Я тоже взглянул на юношу да так и похолодел: лицо его с запавшими глазами и черной дырою рта было невыразимо зловещим.
— Есть некая связь между луной и зеркалом. Луна, отражающаяся в воде, воспета поэтами. Не случайно родились такие слова: «Ах, если б луна стала зеркалом…» Да, несомненно, у зеркала и луны много общего. Взгляните!
Я посмотрел туда, куда указывал молодой человек: в туманной дымке передо мной расстилался залитый сверкающим серебром пруд Синобадзу, казавшийся чуть ли не вдвое больше, чем при дневном свете.
— То, что мы видим при солнце, есть истинный лик вещей, а свет луны являет нам их отражения. Вам это не приходило в голову?
Мой собеседник и сам был похож на отражение в зеркале — во тьме фигура его приобретала зыбкие, смутные очертания, лицо неясно белело.
— Ведь вы ищете сюжет для нового рассказа? — неожиданно спросил он. — У меня есть весьма подходящий для вас. История эта приключилась на самом деле, я не придумал ни слова. Ну так что? Рассказать?
Мне действительно был нужен сюжет. Но я и так буквально сгорал от любопытства, предчувствуя нечто захватывающее. А потому с радостью согласился:
— Куда же мы пойдем? Может быть, выпьем в каком-нибудь ресторанчике, а заодно побеседуем? Но он покачал головой:
— Пожалуй, не стоит. Вообще-то я не из стеснительных. Только не надо об этом говорить при электрическом свете. Лучше останемся здесь. Посидим под волшебной луной, полюбуемся прудом… Я не утомлю вас слишком долгим рассказом.
Я одобрил эту затею, и мы уселись на одном из огромных камней, разбросанных у пруда.
— Помните, у Конан Дойла есть повесть «Долина ужаса»? — спросил он. — Дело там, кажется, происходит в каком-то горном ущелье. Но «долины ужаса» бывают не только в горах. Я, например, знавал одно такое местечко в самом центре города, в квартале Маруноути[3]. Представьте себе расселину меж двух каменных зданий, разделенных лишь узенькою полоской земли. Ущелье, сотворенное цивилизацией… Это куда страшнее, чем обычные горы. Унылые бетонные стены более безжизненны, чем голые скалы, — ни единого пятнышка зелени, ни одного цветочка. Не на чем остановиться глазу. И так круглый год. Серая щель, прорубленная топором исполина. Если смотреть со дна, небо вверху кажется узенькой ленточкой. Луна и солнце заглядывают туда лишь на короткий миг, все остальное время там царство мрака. Из этой дыры даже днем видны звезды, и в ней постоянно гуляет леденящий пронзительный ветер…
В таком месте я прожил до самого Великого землетрясения. Здание выходило на улицу S. Фасад был нарядным и ярким, но стоило только зайти за дом, как ты попадал в мертвое царство — щель меж голых безжизненных стен, разделенных пространством в несколько метров. В стенах зияли провалы окон.
Помещения в этом доме сдавались и под жилье, однако по большей части там размещались разные офисы, и оживленно в здании бывало лишь днем; вечером все конторские служащие спешили домой. Наступала тоскливая тишина, особенно тягостная после дневной суеты. Казалось, вот-вот заухают совы — как в настоящем горном ущелье. Словом, жуть брала.
Я служил там посыльным; днем работал, а ночевал в подвале того же здания. Помимо меня в доме было еще пять жильцов, но я с ними не общался. Я любил живопись и одиночество, и если выдавалась минутка, уединившись, малевал что-нибудь на холсте. В иные дни я рта не раскрывал, молчал с утра до ночи.
История, которую я собираюсь вам рассказать, произошла в том самом «ущелье», я потому так подробно и описываю его.
Надо сказать, что задняя стена соседнего дома была совершенно неотличима от задней стены нашего здания. Странное, пугающее сходство… Оно было настолько полным, что я всерьез подозреваю здесь злой умысел архитектора.
Оба дома пятиэтажные, одинаковой высоты. И передний фасад, и торцы, и цвет, и отделка — все было совершенно различно, и только задние стены, образовывавшие то «ущелье», совпадали во всех деталях: формой крыш, мышиным оттенком окраски, конфигурацией окон, ровно по четыре на этаже, — словом, зеркальные отражения друг друга. Казалось, даже трещины в бетоне — и те симметричны.
С той стороны в комнатах лишь на мгновенье (хотя, возможно, я несколько сгущаю краски) появлялся солнечный луч, потому охотников до них находилось немного; особенно неудобные помещения пятого этажа пустовали весь год, и в свободное время я частенько поднимался туда с мольбертом и красками. Но всякий раз, видя противоположную стену, не мог побороть неприятного ощущения: меня угнетало мрачное предчувствие беды. И опасения мои оправдались в самом скором времени…
В северном крыле здания на пятом этаже трижды через короткие промежутки случилось самоубийство. Первым повесился пожилой торговый агент, занимавшийся сбытом парфюмерных изделий. С самой первой минуты, когда он только пришел снять помещение для конторы, маклер этот показался нам человеком нервным и впечатлительным. Он совершенно не походил на торговца, вечно витал в облаках, и вид у него всегда был какой-то отсутствующий, меланхоличный. Не успел я подумать, что он-то уж непременно снимет комнату, выходящую окнами на проклятое ущелье, и точно! — узнаю, что торговец облюбовал помещение в самой безлюдной части — в северном крыле, на пятом этаже: двойной номер, мрачнее некуда, а стало быть, очень дешевый. Покончил он с собой ровно через неделю. Торговый агент не был обременен семьей и жил бобылем, так что в одной из комнат он сделал спальню: поставил дешевенькую кровать и ночевал один-одинешенек в своей мрачной пещере, отгородившись от мира.
И вот в одну прекрасную лунную ночь он повесился на выступающей за окном балке, через которую был перекинут электрический кабель. Набросил на балку веревку и сунул голову в петлю. Рано утром дворник, подметавший дорожку между домами, увидел болтавшиеся у себя над головой ноги удавленника и поднял тревогу.
Однако так и не удалось выяснить, почему маклер покончил с собой. Полиция провела расследование, но ничего достойного внимания не обнаружила. Дела у покойного шли неплохо, его не тяготили долги, а по причине холостяцкого положения о семейной драме не могло быть и речи — впрочем, как и о крахе любовных иллюзий. В итоге все стали склоняться к мысли, что тут виноваты темные силы и природная склонность торговца к хандре. На первый раз тем и успокоились. Однако вскоре история повторилась. На сей раз самоубийца жильцом в этой комнате не был, снял ее всего на одну ночь, поработать. Наутро его нашли мертвым. Он повесился тем же способом, на том же месте. Никто ничего не мог понять. Этот самоубийца, в отличие от агента по продаже парфюмерных изделий, был при жизни спокойным, полным бодрости человеком. И выбрал он эту комнату только лишь потому, что арендная плата была крайне низкой. Проклятое богом окно, разверстое в «долину ужаса»! Каждый, кто попадал сюда, не мог побороть искушения умереть в одиночестве. Жуткие слухи распространились по всей округе.
Третий самоубийца тоже там не жил. Просто один из конторских служащих, изображая героя, заявил, что пойдет в это страшное место и раскроет тайну «дома с привидениями»…
…Признаться, мне уже изрядно наскучил рассказ незнакомца, и я слушал, не говоря ни слова, но тут не сдержался.
— Конечно же, этот энтузиаст тоже повесился на поперечине? — с сарказмом спросил я.
Молодой человек удивленно покосился на меня и торжествующе кивнул.
— Итак, несколько человек покончили с жизнью одинаковым способом в одном и том же месте. И в этом, конечно, повинен инстинкт подражания?
— Ах, вот вы о чем… — протянул он. — Вам стало скучно. Но вы ошибаетесь. Ошибаетесь! О подобной ерунде я и не стал бы рассказывать.
Молодой человек улыбнулся:
— Я не собираюсь вас убеждать, что там, где смерть, там и дьявол. Это тема избитая.
Я извинился и попросил его продолжать.
— Так вот, наш герой, запершись в проклятой комнате, бодрствовал целых три ночи. Но ничего не случилось. Он так и лопался от самодовольства — словно злого духа изгнал. И тут меня осенило: а ведь за эти три ночи луна ни разу не вышла из облаков! Я удивился:
— Вы хотите сказать, что луна как-то связана с самоубийством?
— Несомненно! Ведь оба самоубийцы повесились в ясные лунные ночи. Но если луна не появлялась, все было в порядке. Стоило же хоть на краткий миг ее серебряным лучам озарить щель между домами — и случалось несчастье. Волшебные чары луны…
Юноша посмотрел на залитый лунным серебром пруд. Водная гладь смутно мерцала, словно бы отраженная, как выразился мой собеседник, в огромном зеркале.
— Конечно же, дело в магии лунного света. Этот холодный огонь разжигает темные страсти. И человеческие сердца вспыхивают как фосфор. Лунный свет рождает в душе поэтическую печаль… Да, он являет всем нам — не только поэтам — быстротечность и изменчивость жизни. Если возможен такой эпитет, как «романтическое безумие», то именно лунный свет ввергает нас в подобное состояние духа.
Изящество речи моего собеседника поразило меня.
— Вы хотите сказать, что луна подтолкнула их к самоубийству? — переспросил я.
— Да. Наполовину в этом повинна луна. Но, конечно, не только она. Ведь если бы ее свет обладал такой силой, то мы бы сейчас уже тоже повесились, правда? Мы же буквально купаемся в лунном сиянье!
Туманное, словно бы отраженное в старом зеркале лицо незнакомца исказилось такой усмешкой, что по спине у меня пополз холодок — как в детстве, когда я слушал рассказы о привидениях.
— Так вот… Тот храбрец остался в комнате и на четвертые сутки. К несчастью, ночь выдалась лунная. Я крепко спал у себя в подвале, но среди ночи меня словно кто-то толкнул. Я проснулся и, увидев луну, светившую высоко в небе, прямо в пижаме сломя голову бросился по узенькой лестнице на пятый этаж. Здание, погруженное в сон, было тоскливым и темным. Вам даже трудно представить себе ту зловещую тишину. Словно в огромном склепе…
Тьма была неполной: в коридоре горели отдельные лампочки, но их тусклый свет только подчеркивал мрачную пустоту. Добравшись до злополучной комнаты, я остановился, испугавшись самого себя. Лунатик, бродящий , по развалинам эхом разносились в пустом коридоре. Я повернул ручку, и дверь неожиданно легко распахнулась. В комнате в углу уныло светила настольная лампа под голубым абажуром. Я огляделся в ее призрачном свете: никого. Кровать пуста. Однако окно распахнуто. Готовая ускользнуть серебряная луна бросала последние лучи, высвечивая полстены и крышу соседнего дома. Окно напротив тоже было распахнуто настежь и зияло черным провалом. Зеркальное отражение! Лунный свет еще больше усиливал сходство…
Содрогнувшись от недоброго предчувствия, я подошел к окну, но не решился сразу взглянуть в нужную сторону и сначала глянул вниз, в просвет между домами. Призрачные лучи касались теперь только конька крыши, а щель казалась черной бездонной пропастью. Затем я все же заставил себя повернуть голову вправо. Стена уже погрузилась во тьму, но отраженный свет позволял различать очертания предметов, и, по мере того как я поворачивал голову, в поле зрения появлялось то, чего я и ждал: мужские ноги в черных брюках; бессильно повисшие кисти рук; вытянутое туловище. Веревка, впившаяся в шею. Свернутая набок, поникшая голова. Очарованный светом луны, наш герой повесился на той же самой балке.
Я отпрянул. Меня охватил ужас: а что, если и я поддамся безумию?
И тут… Пятясь, я случайно взглянул на соседнее здание и увидел, как из распахнутого окна выглянуло человеческое лицо! Даже ночью, при лунном свете, был заметен его желтоватый оттенок. Омерзительная морщинистая физиономия… Незнакомец смотрел на меня!
Я замер от неожиданности. Забыл сказать, но то здание пустовало тогда из-за тяжбы между его владельцем и банком, и там не должно было быть ни единой души. Однако в глухой ночной час из пустовавшего дома выглядывал человек! Прямо напротив болтавшегося на поперечине самоубийцы в черном провале окна возник желтый лик злого духа! Нет, это совсем не случайность. Может быть, призрак? Снова от страха у меня по спине поползли леденящие струйки холодного пота, но я не отрывал глаз от желтолицего привидения. Присмотревшись, я разглядел сухонького маленького старичка. Вдруг его омерзительная физиономия сморщилась в многозначительной гадкой ухмылке и скрылась во мраке.
На другой день я навел справки у служащих, расспросил старика швейцара, но все в один голос твердили, что дом напротив пустует, что по ночам там нет даже сторожа. Похоже, я и в самом деле встретился с привидением. Полиция провела тщательное расследование трех смертей, но результат оказался равен нулю: было очевидно, что это не убийства, и дело закрыли. Однако я не желал верить в сверхъестественные причины гибели стольких людей. Меня не устраивало фантастическое объяснение, будто каждый, кто проводит ночь в этой комнате, сходит с ума. Подозрительный желтолицый несомненно имел к происшедшему отношение. Это он убил троих человек. И каждый раз его мерзкая физиономия с гадкой ухмылкой смотрела из дома напротив!
Здесь крылась какая-то тайна. Я ни минуты не сомневался в этом.
…Через неделю я сделал потрясающее открытие. Как-то меня отправили с поручением, и, проходя мимо того самого дома, я приметил рядом с ним небольшое кирпичное здание, весьма старое, с несколькими отдельными входами. Помещения в нем арендовали разные мелкие предприниматели и небольшие конторы. Мое внимание привлек пожилой господин в визитке, буквально взлетевший по каменной лестнице к одной из дверей.
Мне показалось, что я уже где-то встречался с этим сухоньким старичком. Я инстинктивно замедлил шаг и остановился. Человечек, вытирая перед порогом ноги, вдруг обернулся, и у меня даже дыхание перехватило. Я увидел то самое желтое отвратительное привидение, что выглядывало из окна ночью!
Старичок скрылся за дверью. На золоченой вывеске, висевшей над входом, значилось: «Доктор Рёсай Мэра. Офтальмолог». Я расспросил тамошнего рассыльного и выяснил, что старичок и есть доктор Мэра собственной персоной.
Я не мог прийти в себя от изумления: как объяснить, что доктор медицины бродит ночами по безлюдному зданию и с ухмылкой любуется на удавленников?
Словно бы между прочим я выведал все подробности прошлого и настоящего доктора Мэры.
Несмотря на свои преклонные лета, он был не слишком почитаем как врач и, похоже, не мастер зарабатывать деньги: даже сейчас ему приходилось арендовать помещение для частной практики. Он отличался причудами и с клиентами обходился весьма неприветливо, подчас даже грубо, так что порой поступки его отдавали безумием. Жил он один, в комнатушке за кабинетом. Семьи у доктора не было никогда. Говорили, что он питает настоящую страсть к книгам и помимо специальной литературы у него есть старинные фолианты — трактаты по философии, а также труды по психологии и криминологии.
Один из окрестных торговцев, побывавший на приеме у доктора, сообщил мне прелюбопытнейшие подробности:
«Каждое утро он выставляет в специальном стеклянном ящичке глазные протезы. Ох, и каких там глаз только нет! И все они так и сверлят тебя, так и сверлят! Ужас как неприятно… А еще у него там скелет и несколько восковых кукол размером с человека. Ну зачем все это глазному врачу?..»
С того дня, как только выдавалась свободная минута, я наблюдал за доктором, а заодно и за тем памятным окошком на пятом этаже соседнего дома, однако ничего такого не заметил. Желтая физиономия не показалась ни разу.
И все-таки доктор был мне подозрителен. Ведь это его лицо я видел той ночью. Но в чем я мог его подозревать? Если предположить, что все три самоубийства были убийствами, задуманными и воплощенными доктором Мэрой, то как он это осуществил? Здесь мое воображение заходило в тупик. Однако я был уверен, что убийца именно он. Я целыми днями ломал голову над этой задачей. А однажды забрался на кирпичную стену за домом и заглянул в жилую комнату доктора. Там стояли пресловутые восковые куклы, скелет и ящик с искусственными глазами. Но как, как он сумел подчинить своей воле людей, находившихся в другом здании? Это было непостижимо. Гипноз? Нет, совершенно исключено. Внушить желание умереть невозможно, я слышал — гипноз не имеет подобной силы.
…Минуло почти полгода, когда случай подтвердил мои подозрения. На проклятую комнату нашелся желающий, приезжий из Осаки. Он не знал о ее дурной славе и, решив сэкономить на плате, согласился без разговоров. А может быть, просто не думал, что теперь, через полгода, может повториться та же история. Но уж я-то не сомневался, что и этот кончит так же, как предыдущие. И решил воспрепятствовать злодеянию.
С того дня я, отлынивая от работы, неотступно следил за доктором Мэрой. И вдруг мне все открылось. Я проник в его тайну.
— Вечером на третий день после приезда нового съемщика я заметил, как доктор Мэра, явно стараясь не попасться никому на глаза, вышел из дому без своего обычного чемоданчика. Разумеется, я последовал за ним по пятам. Однако вопреки моим ожиданиям доктор Мэра всего лишь зашел в магазин готовой одежды, находившийся неподалеку. Выбрав пиджачную пару, он оплатил покупку и вернулся к себе.
Никакой, даже самый плохонький лекаришка не станет носить готовое платье. С другой стороны, вряд ли доктор стал бы таиться, покупая костюм для помощника. Нет, дело явно нечисто. Для чего же ему эта пара?
Я стоял в задумчивости, глядя на захлопнувшуюся за доктором дверь. Потом вспомнил про кирпичную стену, с которой можно было незаметно наблюдать за комнатой доктора, и помчался туда. Когда я забрался на стену, доктор, конечно, был у себя. И занимался он поистине странным делом.
…Ну-с, как вы полагаете, что же он делал? Помните, я рассказывал вам о больших, в человеческий рост, восковых манекенах? Так вот, доктор Мэра наряжал свою куклу в только что купленную пиджачную пару. А сотня блестящих стеклянных глаз пристально наблюдала за ним из ящика. Я обомлел. А доктор Мэра торжественно завершал свое страшное дело.
Ну, догадались? Костюм на кукле доктора Мэры был точь-в-точь как у приезжего из Осаки — и цвет, и материя в полосочку. Именно его выбрал доктор из целого вороха готового платья. Медлить было нельзя. Стояли лунные ночи. Значит, снова случится несчастье. Что же делать?.. Что делать?
Мысли мои лихорадочно метались. И тут меня озарило. Идея была блистательная. Думаю, и вы оцените ее по достоинству…
Закончив приготовления, я дождался ночи и с огромным свертком в руках прокрался в комнату на пятом этаже. Новый съемщик вечерами уезжал домой, и дверь была заперта, но я открыл ее дубликатом ключа, припасенным заранее. Сев к столу, я сделал вид, что занят работой. Лампа под голубым абажуром освещала меня. На мне был точно такой же костюм в полосочку; я одолжил его у приятеля. Даже волосы я причесал так же, как новый съемщик. Повернувшись спиной к окну, я приготовился ждать.
Все это я проделал, разумеется, для того, чтобы показать желтолицему дьяволу, что я здесь, на месте. Так я сидел часа три и не оглядывался, предоставив противнику уйму времени. От нетерпения меня била дрожь. Удастся ли мой план? Да, это были долгие, томительные часы. Не единожды я подавлял искушение оглянуться. Но вот час настал.
Было десять минут одиннадцатого. Вдруг дважды проухала сова. Ага, это знак. Он привлекает мое внимание, чтобы я подошел к окну. Еще бы, любой вскочит и побежит к окошку, услышав в центре Маруноути совиное уханье! Я больше не медлил: поднялся и отворил створку окна.
Стена дома напротив была залита лунным сиянием и тускло мерцала расплавленным серебром. Напомню, что в этой части дом был точной копией нашего. Странное, мистическое ощущение! Как, какими словами описать вам тот фантастический миг, когда передо мной возникло сверкающее серебром огромное зеркало? О, колдовской лунный свет…
…Мое окно смотрит на эту зеркальную стену. Окно напротив тоже открыто. Да, но где же мое собственное отражение? Удивительное дело. Почему в том окне я не вижу себя?.. Эти мысли сами собой рождались в моей голове. Как вспомню, от ужаса волосы встают дыбом.
…Да куда же я-то девался? Я ведь должен быть там, в том открытом окне! Я обшариваю взглядом стену напротив. И вдруг — ну, наконец-то! — обнаруживаю себя. Вот же он я. Но не в окне, а рядом, на фоне стены. Ведь это я болтаюсь на балке!
Да, трудно поверить… Не знаю, как назвать это чувство. Ночной кошмар! Да, пожалуй, настоящий ночной кошмар. В дурном сне ты всегда делаешь то, чего вовсе не хочешь. Вообразите себе на минутку, что вы видите в зеркале собственное отражение с закрытыми глазами, хотя глаза у вас несомненно открыты. Что вам захочется сделать? Ну конечно, закрыть глаза!.. Так вот, для того чтобы совпасть с отражением, мне следовало повеситься. Ведь напротив висел мой двойник — нет, я сам…
…Что ж я стою сложа руки?! Фигура удавленника не вызывает ни страха, ни отвращения. Она живописно прекрасна в чарующем лунном свете. Я тоже хочу стать частью этой картины…
Если б не лунный свет, чудовищный трюк доктора Мэры не возымел бы успеха. Вы уже, видимо, догадались: фокус был в том, что свой восковой манекен доктор Мэра обряжал точно в такой же костюм, какой был на очередной жертве, и подвешивал куклу на балке, инсценируя самоубийство. Все очень просто. Волшебные чары луны и зеркальность обоих зданий обеспечивали желаемый результат. Страшное дело: даже я, зная про эту хитрость, с трудом подавил искушение перекинуть ногу через подоконник. Борясь с кошмарным соблазном, я развернул принесенный сверток. Несколько томительных секунд… Ага, вот и он! Из окна выглянула омерзительная желтая физиономия. Доктор Мэра желал посмотреть, что со мной. Я только этого и дожидался. Пришел мой черед!
Я извлек из свертка принесенный предмет и осторожно, придерживая обеими руками, водрузил на подоконник… Угадали, что это было? Восковой манекен! Я одолжил его в магазине готового платья, в том самом, куда заходил доктор Мэра. И нарядил его… в визитку. Да-да, точь-в-точь такую, какую носил сам доктор.
Лунный луч скользнул в глубь ущелья, и фигура доктора Мэры теперь отчетливо вырисовывалась в проеме окна.
Да, это было решающее сражение. Я смотрел на чудовище в доме напротив. Сдавайся, мерзавец, ты побежден!
Боги наделили нас тон же страстью к подражанию, что и обезьяну. Страшный рок тяготеет над человеком. Доктор Мэра попался на собственную уловку.
Он неуверенно вылез на подоконник и сел в ту же позу, что и моя кукла. Хоронясь за манекеном, я поднял восковую руку — доктор Мэра повторил этот жест. Я подвигал ногой манекена — доктор Мэра сделал в точности то же самое. А потом… Ха-ха-ха! Знаете, что я сделал потом? Я толкнул манекен! Подпрыгнув, он исчез за окном. И почти в ту же секунду из окошка напротив сорвалась фигурка в визитке и исчезла во мраке. Раздался глухой удар… Доктора Мэры больше не существовало.
С такой же гадкой ухмылкой, как когда-то у доктора, я потянул за веревку и втащил куклу в комнату. Оставь я ее внизу, возникли бы подозрения…
Окончив рассказ, молодой человек улыбнулся жуткой, вызывающей содрогание улыбкой.
— Мотивы преступления доктора Мэры? Ну, уж вам-то, писателям, должно быть известно, что убийства нередко совершаются только ради убийства…
Он поднялся и зашагал прочь. Я окликнул его, но юноша даже не обернулся. Ночная мгла давно поглотила его, а я все сидел на камне, в лучах беззвучно струившегося на землю лунного света, и гадал, не пригрезилось ли мне все это.
Но речь пойдет не об этом. Однажды от меня настойчиво требовали рукопись, а потому дома мне не сиделось. Я неделю слонялся по Токио и вот как-то забрел в парк Уэно…
Вечерело, и время близилось к закрытию. Посетители почти все разошлись. Музей опустел.
Я заметил, что на любом представлении токийцы, не дожидаясь, когда опустится занавес, спешат получить свою обувь[1]. Это неизменно коробит меня.
То же самое происходило и в зоологическом саду. Посетители отчего-то все разом заторопились домой. Ворота еще не были заперты, но зоосад обезлюдел. Я в задумчивости стоял перед клеткой с обезьянами, наслаждаясь непривычной здесь тишиной. Даже обезьяны угомонились и сидели притихшие и унылые — заскучали, когда рассеялись толпы дразнивших их зевак. Вдруг я почувствовал, что за спиной у меня кто-то стоит, и испуганно вздрогнул.
Обернувшись, я увидел длинноволосого юношу с очень бледным лицом; явно не видевший утюга костюм висел на нем мешком. Юноша был похож на бродягу.
Корча уморительные рожи, он принялся забавляться с обезьянами. Было видно, что он здесь не редкий гость и большой любитель таких развлечений. Достав приманку, он заставлял обезьян выделывать разные трюки, а натешившись вволю, бросал им подачку. Обезьяны вели себя так уморительно, что я хохотал от души.
— Почему обезьяны не могут не обезьянничать? — неожиданно спросил он, подбрасывая и снова ловя шкурку от мандарина. Обезьяна в клетке в точности повторяла его движения — подбрасывала и снова ловила шкурку. Я улыбнулся, а он добавил: — Если вдуматься, страшная это привычка. Да, наказал бог обезьян…
Ого, да он, похоже, философ, подумал я.
— Когда передразнивает обезьяна, это забавно. Но если такое делает человек… А ведь боги и человека наделили тем же инстинктом. Даже подумать жутко. Вам часом не доводилось слышать историю о путешественнике, встретившемся в горах с обезьяной?
Я понял, что незнакомец любит поговорить; язык у него развязывался все больше. Сам я довольно застенчив и не очень охотно вступаю в беседы с незнакомыми мне людьми, но к этому человеку я невольно почувствовал интерес: философский тон бледнолицего нечесаного бродяги возбудил во мне любопытство.
Я покачал головой:
— Нет, не слышал. А что за история?
— Как-то однажды, — начал он, — один горожанин повстречался в горах с большой обезьяной. Обезьяна, дурачась, вырвала у него меч и давай им размахивать. Путешественник растерялся: жизнь его висела на волоске, ведь он остался совсем безоружным… Я невольно фыркнул: в сгустившихся сумерках странный субъект рассказывает диковинную историю — ничего себе сцена!
— Горожанин попытался вернуть меч, но куда там… Обезьяна забралась на дерево. Однако малый оказался не промах и быстро сообразил, как провести нахальную обезьяну. Он подобрал валявшийся под ногами сук и принялся махать им, точно настоящим мечом. Обезьяна, как и положено обезьяне, стала его передразнивать. Этого путешественник и добивался. Тогда он сделал следующий ход: притворился, будто водит палкой по горлу. И обезьяна сама перерезала себе глотку. Свела счеты с жизнью, ха-ха-ха! Кровь хлещет фонтаном, а она все пилит и пилит. Так и издохла… А малый еще с добычей вернулся. В общем, в накладе не остался, ха-ха!
Надо заметить, что смех у моего собеседника был жутковатый. Я скептически улыбнулся, но незнакомец, оборвав смех, сказал:
— Я не придумал ни слова. Обезьяны не могут иначе. Такой уж над ними зловещий рок. Проверим? Он подобрал с земли палку и протянул ее обезьяне, а сам сделал вид, что водит тростью по горлу. И что же? Видно, он хорошо изучил обезьян, ибо его пророчество оправдалось. Обезьяна усердно пыталась перепилить себе глотку.
— Ну что? — торжествующе спросил он. — Видали? А если бы вместо палки у нее оказался нож? Да она бы давно издохла!
Зоосад совсем обезлюдел, вокруг не было ни души. Под кронами раскидистых деревьев залегли зловещие тени. У меня мурашки поползли по спине: что-то нечеловеческое было в моем бледнолицем знакомце.
— Поняли, как это страшно? А ведь инстинкт подражания так же фатален для человека. И человек не в силах его побороть… Социолог Тард[2], например, все наши поступки считал подражанием.
И молодой человек пустился в пространные рассуждения. Подробностей я сейчас уже не упомню, но все сводилось к тому, как опасен инстинкт подражания. И еще: столь же странный, мистический ужас внушали юноше зеркала.
— Вам не становится страшно, когда вы смотритесь в зеркало? — спрашивал он. — По-моему, нет ничего кошмарнее. Как, вы не понимаете почему? Да ведь в зеркале — ваш двойник, подражающий вашим движеньям, как обезьяна!
Зоосад закрывался. Сторож поторопил нас, и мы направились к воротам, однако, вместо того чтобы расстаться, побрели в окутанный ночной мглой парк Уэно.
— А я вас знаю, — сообщил мой попутчик. — Вы — Эдогава, сочинитель детективных историй. Тропинка вилась среди темных деревьев, и от его неожиданного признания я почему-то снова вздрогнул. Не скрою, мне действительно стало страшно, но в то лее время жгучее любопытство снедало меня.
— Мне нравятся ваши романы. Хотя должен вам честно сказать, что в последнее время стало несколько скучновато. Может быть, раньше было в новинку, но я просто не мог оторваться, — не церемонясь, заявил молодой человек. Мне пришлась по душе подобная откровенность. — Взгляните-ка, вот и луна!
Мысли юноши перескакивали с предмета на предмет, и у меня даже закралось сомненье, не сумасшедший ли он.
— Нынче четырнадцатое — почти самое полнолуние. Ах, вот он, «луны струящийся свет»! Волшебный и удивительный… Я где-то читал о его колдовских чарах. В самом деле, смотрите, как все изменилось вокруг: совсем другой пейзаж, нежели днем, при солнечном свете! Да и вы… Там, в зоосаде, у вас были совершенно иные черты!
Он так пристально всматривался в меня, что мне сделалось не по себе. Я тоже взглянул на юношу да так и похолодел: лицо его с запавшими глазами и черной дырою рта было невыразимо зловещим.
— Есть некая связь между луной и зеркалом. Луна, отражающаяся в воде, воспета поэтами. Не случайно родились такие слова: «Ах, если б луна стала зеркалом…» Да, несомненно, у зеркала и луны много общего. Взгляните!
Я посмотрел туда, куда указывал молодой человек: в туманной дымке передо мной расстилался залитый сверкающим серебром пруд Синобадзу, казавшийся чуть ли не вдвое больше, чем при дневном свете.
— То, что мы видим при солнце, есть истинный лик вещей, а свет луны являет нам их отражения. Вам это не приходило в голову?
Мой собеседник и сам был похож на отражение в зеркале — во тьме фигура его приобретала зыбкие, смутные очертания, лицо неясно белело.
— Ведь вы ищете сюжет для нового рассказа? — неожиданно спросил он. — У меня есть весьма подходящий для вас. История эта приключилась на самом деле, я не придумал ни слова. Ну так что? Рассказать?
Мне действительно был нужен сюжет. Но я и так буквально сгорал от любопытства, предчувствуя нечто захватывающее. А потому с радостью согласился:
— Куда же мы пойдем? Может быть, выпьем в каком-нибудь ресторанчике, а заодно побеседуем? Но он покачал головой:
— Пожалуй, не стоит. Вообще-то я не из стеснительных. Только не надо об этом говорить при электрическом свете. Лучше останемся здесь. Посидим под волшебной луной, полюбуемся прудом… Я не утомлю вас слишком долгим рассказом.
Я одобрил эту затею, и мы уселись на одном из огромных камней, разбросанных у пруда.
— Помните, у Конан Дойла есть повесть «Долина ужаса»? — спросил он. — Дело там, кажется, происходит в каком-то горном ущелье. Но «долины ужаса» бывают не только в горах. Я, например, знавал одно такое местечко в самом центре города, в квартале Маруноути[3]. Представьте себе расселину меж двух каменных зданий, разделенных лишь узенькою полоской земли. Ущелье, сотворенное цивилизацией… Это куда страшнее, чем обычные горы. Унылые бетонные стены более безжизненны, чем голые скалы, — ни единого пятнышка зелени, ни одного цветочка. Не на чем остановиться глазу. И так круглый год. Серая щель, прорубленная топором исполина. Если смотреть со дна, небо вверху кажется узенькой ленточкой. Луна и солнце заглядывают туда лишь на короткий миг, все остальное время там царство мрака. Из этой дыры даже днем видны звезды, и в ней постоянно гуляет леденящий пронзительный ветер…
В таком месте я прожил до самого Великого землетрясения. Здание выходило на улицу S. Фасад был нарядным и ярким, но стоило только зайти за дом, как ты попадал в мертвое царство — щель меж голых безжизненных стен, разделенных пространством в несколько метров. В стенах зияли провалы окон.
Помещения в этом доме сдавались и под жилье, однако по большей части там размещались разные офисы, и оживленно в здании бывало лишь днем; вечером все конторские служащие спешили домой. Наступала тоскливая тишина, особенно тягостная после дневной суеты. Казалось, вот-вот заухают совы — как в настоящем горном ущелье. Словом, жуть брала.
Я служил там посыльным; днем работал, а ночевал в подвале того же здания. Помимо меня в доме было еще пять жильцов, но я с ними не общался. Я любил живопись и одиночество, и если выдавалась минутка, уединившись, малевал что-нибудь на холсте. В иные дни я рта не раскрывал, молчал с утра до ночи.
История, которую я собираюсь вам рассказать, произошла в том самом «ущелье», я потому так подробно и описываю его.
Надо сказать, что задняя стена соседнего дома была совершенно неотличима от задней стены нашего здания. Странное, пугающее сходство… Оно было настолько полным, что я всерьез подозреваю здесь злой умысел архитектора.
Оба дома пятиэтажные, одинаковой высоты. И передний фасад, и торцы, и цвет, и отделка — все было совершенно различно, и только задние стены, образовывавшие то «ущелье», совпадали во всех деталях: формой крыш, мышиным оттенком окраски, конфигурацией окон, ровно по четыре на этаже, — словом, зеркальные отражения друг друга. Казалось, даже трещины в бетоне — и те симметричны.
С той стороны в комнатах лишь на мгновенье (хотя, возможно, я несколько сгущаю краски) появлялся солнечный луч, потому охотников до них находилось немного; особенно неудобные помещения пятого этажа пустовали весь год, и в свободное время я частенько поднимался туда с мольбертом и красками. Но всякий раз, видя противоположную стену, не мог побороть неприятного ощущения: меня угнетало мрачное предчувствие беды. И опасения мои оправдались в самом скором времени…
В северном крыле здания на пятом этаже трижды через короткие промежутки случилось самоубийство. Первым повесился пожилой торговый агент, занимавшийся сбытом парфюмерных изделий. С самой первой минуты, когда он только пришел снять помещение для конторы, маклер этот показался нам человеком нервным и впечатлительным. Он совершенно не походил на торговца, вечно витал в облаках, и вид у него всегда был какой-то отсутствующий, меланхоличный. Не успел я подумать, что он-то уж непременно снимет комнату, выходящую окнами на проклятое ущелье, и точно! — узнаю, что торговец облюбовал помещение в самой безлюдной части — в северном крыле, на пятом этаже: двойной номер, мрачнее некуда, а стало быть, очень дешевый. Покончил он с собой ровно через неделю. Торговый агент не был обременен семьей и жил бобылем, так что в одной из комнат он сделал спальню: поставил дешевенькую кровать и ночевал один-одинешенек в своей мрачной пещере, отгородившись от мира.
И вот в одну прекрасную лунную ночь он повесился на выступающей за окном балке, через которую был перекинут электрический кабель. Набросил на балку веревку и сунул голову в петлю. Рано утром дворник, подметавший дорожку между домами, увидел болтавшиеся у себя над головой ноги удавленника и поднял тревогу.
Однако так и не удалось выяснить, почему маклер покончил с собой. Полиция провела расследование, но ничего достойного внимания не обнаружила. Дела у покойного шли неплохо, его не тяготили долги, а по причине холостяцкого положения о семейной драме не могло быть и речи — впрочем, как и о крахе любовных иллюзий. В итоге все стали склоняться к мысли, что тут виноваты темные силы и природная склонность торговца к хандре. На первый раз тем и успокоились. Однако вскоре история повторилась. На сей раз самоубийца жильцом в этой комнате не был, снял ее всего на одну ночь, поработать. Наутро его нашли мертвым. Он повесился тем же способом, на том же месте. Никто ничего не мог понять. Этот самоубийца, в отличие от агента по продаже парфюмерных изделий, был при жизни спокойным, полным бодрости человеком. И выбрал он эту комнату только лишь потому, что арендная плата была крайне низкой. Проклятое богом окно, разверстое в «долину ужаса»! Каждый, кто попадал сюда, не мог побороть искушения умереть в одиночестве. Жуткие слухи распространились по всей округе.
Третий самоубийца тоже там не жил. Просто один из конторских служащих, изображая героя, заявил, что пойдет в это страшное место и раскроет тайну «дома с привидениями»…
…Признаться, мне уже изрядно наскучил рассказ незнакомца, и я слушал, не говоря ни слова, но тут не сдержался.
— Конечно же, этот энтузиаст тоже повесился на поперечине? — с сарказмом спросил я.
Молодой человек удивленно покосился на меня и торжествующе кивнул.
— Итак, несколько человек покончили с жизнью одинаковым способом в одном и том же месте. И в этом, конечно, повинен инстинкт подражания?
— Ах, вот вы о чем… — протянул он. — Вам стало скучно. Но вы ошибаетесь. Ошибаетесь! О подобной ерунде я и не стал бы рассказывать.
Молодой человек улыбнулся:
— Я не собираюсь вас убеждать, что там, где смерть, там и дьявол. Это тема избитая.
Я извинился и попросил его продолжать.
— Так вот, наш герой, запершись в проклятой комнате, бодрствовал целых три ночи. Но ничего не случилось. Он так и лопался от самодовольства — словно злого духа изгнал. И тут меня осенило: а ведь за эти три ночи луна ни разу не вышла из облаков! Я удивился:
— Вы хотите сказать, что луна как-то связана с самоубийством?
— Несомненно! Ведь оба самоубийцы повесились в ясные лунные ночи. Но если луна не появлялась, все было в порядке. Стоило же хоть на краткий миг ее серебряным лучам озарить щель между домами — и случалось несчастье. Волшебные чары луны…
Юноша посмотрел на залитый лунным серебром пруд. Водная гладь смутно мерцала, словно бы отраженная, как выразился мой собеседник, в огромном зеркале.
— Конечно же, дело в магии лунного света. Этот холодный огонь разжигает темные страсти. И человеческие сердца вспыхивают как фосфор. Лунный свет рождает в душе поэтическую печаль… Да, он являет всем нам — не только поэтам — быстротечность и изменчивость жизни. Если возможен такой эпитет, как «романтическое безумие», то именно лунный свет ввергает нас в подобное состояние духа.
Изящество речи моего собеседника поразило меня.
— Вы хотите сказать, что луна подтолкнула их к самоубийству? — переспросил я.
— Да. Наполовину в этом повинна луна. Но, конечно, не только она. Ведь если бы ее свет обладал такой силой, то мы бы сейчас уже тоже повесились, правда? Мы же буквально купаемся в лунном сиянье!
Туманное, словно бы отраженное в старом зеркале лицо незнакомца исказилось такой усмешкой, что по спине у меня пополз холодок — как в детстве, когда я слушал рассказы о привидениях.
— Так вот… Тот храбрец остался в комнате и на четвертые сутки. К несчастью, ночь выдалась лунная. Я крепко спал у себя в подвале, но среди ночи меня словно кто-то толкнул. Я проснулся и, увидев луну, светившую высоко в небе, прямо в пижаме сломя голову бросился по узенькой лестнице на пятый этаж. Здание, погруженное в сон, было тоскливым и темным. Вам даже трудно представить себе ту зловещую тишину. Словно в огромном склепе…
Тьма была неполной: в коридоре горели отдельные лампочки, но их тусклый свет только подчеркивал мрачную пустоту. Добравшись до злополучной комнаты, я остановился, испугавшись самого себя. Лунатик, бродящий , по развалинам эхом разносились в пустом коридоре. Я повернул ручку, и дверь неожиданно легко распахнулась. В комнате в углу уныло светила настольная лампа под голубым абажуром. Я огляделся в ее призрачном свете: никого. Кровать пуста. Однако окно распахнуто. Готовая ускользнуть серебряная луна бросала последние лучи, высвечивая полстены и крышу соседнего дома. Окно напротив тоже было распахнуто настежь и зияло черным провалом. Зеркальное отражение! Лунный свет еще больше усиливал сходство…
Содрогнувшись от недоброго предчувствия, я подошел к окну, но не решился сразу взглянуть в нужную сторону и сначала глянул вниз, в просвет между домами. Призрачные лучи касались теперь только конька крыши, а щель казалась черной бездонной пропастью. Затем я все же заставил себя повернуть голову вправо. Стена уже погрузилась во тьму, но отраженный свет позволял различать очертания предметов, и, по мере того как я поворачивал голову, в поле зрения появлялось то, чего я и ждал: мужские ноги в черных брюках; бессильно повисшие кисти рук; вытянутое туловище. Веревка, впившаяся в шею. Свернутая набок, поникшая голова. Очарованный светом луны, наш герой повесился на той же самой балке.
Я отпрянул. Меня охватил ужас: а что, если и я поддамся безумию?
И тут… Пятясь, я случайно взглянул на соседнее здание и увидел, как из распахнутого окна выглянуло человеческое лицо! Даже ночью, при лунном свете, был заметен его желтоватый оттенок. Омерзительная морщинистая физиономия… Незнакомец смотрел на меня!
Я замер от неожиданности. Забыл сказать, но то здание пустовало тогда из-за тяжбы между его владельцем и банком, и там не должно было быть ни единой души. Однако в глухой ночной час из пустовавшего дома выглядывал человек! Прямо напротив болтавшегося на поперечине самоубийцы в черном провале окна возник желтый лик злого духа! Нет, это совсем не случайность. Может быть, призрак? Снова от страха у меня по спине поползли леденящие струйки холодного пота, но я не отрывал глаз от желтолицего привидения. Присмотревшись, я разглядел сухонького маленького старичка. Вдруг его омерзительная физиономия сморщилась в многозначительной гадкой ухмылке и скрылась во мраке.
На другой день я навел справки у служащих, расспросил старика швейцара, но все в один голос твердили, что дом напротив пустует, что по ночам там нет даже сторожа. Похоже, я и в самом деле встретился с привидением. Полиция провела тщательное расследование трех смертей, но результат оказался равен нулю: было очевидно, что это не убийства, и дело закрыли. Однако я не желал верить в сверхъестественные причины гибели стольких людей. Меня не устраивало фантастическое объяснение, будто каждый, кто проводит ночь в этой комнате, сходит с ума. Подозрительный желтолицый несомненно имел к происшедшему отношение. Это он убил троих человек. И каждый раз его мерзкая физиономия с гадкой ухмылкой смотрела из дома напротив!
Здесь крылась какая-то тайна. Я ни минуты не сомневался в этом.
…Через неделю я сделал потрясающее открытие. Как-то меня отправили с поручением, и, проходя мимо того самого дома, я приметил рядом с ним небольшое кирпичное здание, весьма старое, с несколькими отдельными входами. Помещения в нем арендовали разные мелкие предприниматели и небольшие конторы. Мое внимание привлек пожилой господин в визитке, буквально взлетевший по каменной лестнице к одной из дверей.
Мне показалось, что я уже где-то встречался с этим сухоньким старичком. Я инстинктивно замедлил шаг и остановился. Человечек, вытирая перед порогом ноги, вдруг обернулся, и у меня даже дыхание перехватило. Я увидел то самое желтое отвратительное привидение, что выглядывало из окна ночью!
Старичок скрылся за дверью. На золоченой вывеске, висевшей над входом, значилось: «Доктор Рёсай Мэра. Офтальмолог». Я расспросил тамошнего рассыльного и выяснил, что старичок и есть доктор Мэра собственной персоной.
Я не мог прийти в себя от изумления: как объяснить, что доктор медицины бродит ночами по безлюдному зданию и с ухмылкой любуется на удавленников?
Словно бы между прочим я выведал все подробности прошлого и настоящего доктора Мэры.
Несмотря на свои преклонные лета, он был не слишком почитаем как врач и, похоже, не мастер зарабатывать деньги: даже сейчас ему приходилось арендовать помещение для частной практики. Он отличался причудами и с клиентами обходился весьма неприветливо, подчас даже грубо, так что порой поступки его отдавали безумием. Жил он один, в комнатушке за кабинетом. Семьи у доктора не было никогда. Говорили, что он питает настоящую страсть к книгам и помимо специальной литературы у него есть старинные фолианты — трактаты по философии, а также труды по психологии и криминологии.
Один из окрестных торговцев, побывавший на приеме у доктора, сообщил мне прелюбопытнейшие подробности:
«Каждое утро он выставляет в специальном стеклянном ящичке глазные протезы. Ох, и каких там глаз только нет! И все они так и сверлят тебя, так и сверлят! Ужас как неприятно… А еще у него там скелет и несколько восковых кукол размером с человека. Ну зачем все это глазному врачу?..»
С того дня, как только выдавалась свободная минута, я наблюдал за доктором, а заодно и за тем памятным окошком на пятом этаже соседнего дома, однако ничего такого не заметил. Желтая физиономия не показалась ни разу.
И все-таки доктор был мне подозрителен. Ведь это его лицо я видел той ночью. Но в чем я мог его подозревать? Если предположить, что все три самоубийства были убийствами, задуманными и воплощенными доктором Мэрой, то как он это осуществил? Здесь мое воображение заходило в тупик. Однако я был уверен, что убийца именно он. Я целыми днями ломал голову над этой задачей. А однажды забрался на кирпичную стену за домом и заглянул в жилую комнату доктора. Там стояли пресловутые восковые куклы, скелет и ящик с искусственными глазами. Но как, как он сумел подчинить своей воле людей, находившихся в другом здании? Это было непостижимо. Гипноз? Нет, совершенно исключено. Внушить желание умереть невозможно, я слышал — гипноз не имеет подобной силы.
…Минуло почти полгода, когда случай подтвердил мои подозрения. На проклятую комнату нашелся желающий, приезжий из Осаки. Он не знал о ее дурной славе и, решив сэкономить на плате, согласился без разговоров. А может быть, просто не думал, что теперь, через полгода, может повториться та же история. Но уж я-то не сомневался, что и этот кончит так же, как предыдущие. И решил воспрепятствовать злодеянию.
С того дня я, отлынивая от работы, неотступно следил за доктором Мэрой. И вдруг мне все открылось. Я проник в его тайну.
— Вечером на третий день после приезда нового съемщика я заметил, как доктор Мэра, явно стараясь не попасться никому на глаза, вышел из дому без своего обычного чемоданчика. Разумеется, я последовал за ним по пятам. Однако вопреки моим ожиданиям доктор Мэра всего лишь зашел в магазин готовой одежды, находившийся неподалеку. Выбрав пиджачную пару, он оплатил покупку и вернулся к себе.
Никакой, даже самый плохонький лекаришка не станет носить готовое платье. С другой стороны, вряд ли доктор стал бы таиться, покупая костюм для помощника. Нет, дело явно нечисто. Для чего же ему эта пара?
Я стоял в задумчивости, глядя на захлопнувшуюся за доктором дверь. Потом вспомнил про кирпичную стену, с которой можно было незаметно наблюдать за комнатой доктора, и помчался туда. Когда я забрался на стену, доктор, конечно, был у себя. И занимался он поистине странным делом.
…Ну-с, как вы полагаете, что же он делал? Помните, я рассказывал вам о больших, в человеческий рост, восковых манекенах? Так вот, доктор Мэра наряжал свою куклу в только что купленную пиджачную пару. А сотня блестящих стеклянных глаз пристально наблюдала за ним из ящика. Я обомлел. А доктор Мэра торжественно завершал свое страшное дело.
Ну, догадались? Костюм на кукле доктора Мэры был точь-в-точь как у приезжего из Осаки — и цвет, и материя в полосочку. Именно его выбрал доктор из целого вороха готового платья. Медлить было нельзя. Стояли лунные ночи. Значит, снова случится несчастье. Что же делать?.. Что делать?
Мысли мои лихорадочно метались. И тут меня озарило. Идея была блистательная. Думаю, и вы оцените ее по достоинству…
Закончив приготовления, я дождался ночи и с огромным свертком в руках прокрался в комнату на пятом этаже. Новый съемщик вечерами уезжал домой, и дверь была заперта, но я открыл ее дубликатом ключа, припасенным заранее. Сев к столу, я сделал вид, что занят работой. Лампа под голубым абажуром освещала меня. На мне был точно такой же костюм в полосочку; я одолжил его у приятеля. Даже волосы я причесал так же, как новый съемщик. Повернувшись спиной к окну, я приготовился ждать.
Все это я проделал, разумеется, для того, чтобы показать желтолицему дьяволу, что я здесь, на месте. Так я сидел часа три и не оглядывался, предоставив противнику уйму времени. От нетерпения меня била дрожь. Удастся ли мой план? Да, это были долгие, томительные часы. Не единожды я подавлял искушение оглянуться. Но вот час настал.
Было десять минут одиннадцатого. Вдруг дважды проухала сова. Ага, это знак. Он привлекает мое внимание, чтобы я подошел к окну. Еще бы, любой вскочит и побежит к окошку, услышав в центре Маруноути совиное уханье! Я больше не медлил: поднялся и отворил створку окна.
Стена дома напротив была залита лунным сиянием и тускло мерцала расплавленным серебром. Напомню, что в этой части дом был точной копией нашего. Странное, мистическое ощущение! Как, какими словами описать вам тот фантастический миг, когда передо мной возникло сверкающее серебром огромное зеркало? О, колдовской лунный свет…
…Мое окно смотрит на эту зеркальную стену. Окно напротив тоже открыто. Да, но где же мое собственное отражение? Удивительное дело. Почему в том окне я не вижу себя?.. Эти мысли сами собой рождались в моей голове. Как вспомню, от ужаса волосы встают дыбом.
…Да куда же я-то девался? Я ведь должен быть там, в том открытом окне! Я обшариваю взглядом стену напротив. И вдруг — ну, наконец-то! — обнаруживаю себя. Вот же он я. Но не в окне, а рядом, на фоне стены. Ведь это я болтаюсь на балке!
Да, трудно поверить… Не знаю, как назвать это чувство. Ночной кошмар! Да, пожалуй, настоящий ночной кошмар. В дурном сне ты всегда делаешь то, чего вовсе не хочешь. Вообразите себе на минутку, что вы видите в зеркале собственное отражение с закрытыми глазами, хотя глаза у вас несомненно открыты. Что вам захочется сделать? Ну конечно, закрыть глаза!.. Так вот, для того чтобы совпасть с отражением, мне следовало повеситься. Ведь напротив висел мой двойник — нет, я сам…
…Что ж я стою сложа руки?! Фигура удавленника не вызывает ни страха, ни отвращения. Она живописно прекрасна в чарующем лунном свете. Я тоже хочу стать частью этой картины…
Если б не лунный свет, чудовищный трюк доктора Мэры не возымел бы успеха. Вы уже, видимо, догадались: фокус был в том, что свой восковой манекен доктор Мэра обряжал точно в такой же костюм, какой был на очередной жертве, и подвешивал куклу на балке, инсценируя самоубийство. Все очень просто. Волшебные чары луны и зеркальность обоих зданий обеспечивали желаемый результат. Страшное дело: даже я, зная про эту хитрость, с трудом подавил искушение перекинуть ногу через подоконник. Борясь с кошмарным соблазном, я развернул принесенный сверток. Несколько томительных секунд… Ага, вот и он! Из окна выглянула омерзительная желтая физиономия. Доктор Мэра желал посмотреть, что со мной. Я только этого и дожидался. Пришел мой черед!
Я извлек из свертка принесенный предмет и осторожно, придерживая обеими руками, водрузил на подоконник… Угадали, что это было? Восковой манекен! Я одолжил его в магазине готового платья, в том самом, куда заходил доктор Мэра. И нарядил его… в визитку. Да-да, точь-в-точь такую, какую носил сам доктор.
Лунный луч скользнул в глубь ущелья, и фигура доктора Мэры теперь отчетливо вырисовывалась в проеме окна.
Да, это было решающее сражение. Я смотрел на чудовище в доме напротив. Сдавайся, мерзавец, ты побежден!
Боги наделили нас тон же страстью к подражанию, что и обезьяну. Страшный рок тяготеет над человеком. Доктор Мэра попался на собственную уловку.
Он неуверенно вылез на подоконник и сел в ту же позу, что и моя кукла. Хоронясь за манекеном, я поднял восковую руку — доктор Мэра повторил этот жест. Я подвигал ногой манекена — доктор Мэра сделал в точности то же самое. А потом… Ха-ха-ха! Знаете, что я сделал потом? Я толкнул манекен! Подпрыгнув, он исчез за окном. И почти в ту же секунду из окошка напротив сорвалась фигурка в визитке и исчезла во мраке. Раздался глухой удар… Доктора Мэры больше не существовало.
С такой же гадкой ухмылкой, как когда-то у доктора, я потянул за веревку и втащил куклу в комнату. Оставь я ее внизу, возникли бы подозрения…
Окончив рассказ, молодой человек улыбнулся жуткой, вызывающей содрогание улыбкой.
— Мотивы преступления доктора Мэры? Ну, уж вам-то, писателям, должно быть известно, что убийства нередко совершаются только ради убийства…
Он поднялся и зашагал прочь. Я окликнул его, но юноша даже не обернулся. Ночная мгла давно поглотила его, а я все сидел на камне, в лучах беззвучно струившегося на землю лунного света, и гадал, не пригрезилось ли мне все это.