Натиг Расулзаде
Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Началось с непонятного, почти абсурдного.
На крыше двадцатиэтажного дома они играли в карты, он проигрывал и, наконец, проигрался в пух, дотла, к такой-то матери, вывернул карманы, показывая, что нечем расплатиться. Тогда трое других игроков, побросав карты, поднялись, молча схватили его за руки, за ноги и поволокли к краю крыши, откуда также молча сбросили вниз. Говорил в данном случае только он, кричал, вопил, орал, просил подождать, уверял, что вернет долг, клялся детьми (а сам думал: можно, все равно никаких детей у него нет), просил не сбрасывать его с крыши, потому что жена очень расстроится, а если расстроится то тут же рассердится, а когда рассердится, то лучше ей под руку не попадайся – так двинет сковородкой – уши отлетят: ведь сегодня его очередь прибираться в доме. Но те трое не слушали никаких возражений и сбросили. Пролетая мимо пятнадцатого этажа, ему чудом удалось ухватиться за перила балкона, он подтянулся на руках и, задыхаясь от пережитого ужаса и напряжения, перевалился на чужой балкон.
Тут он проснулся, повернулся к жене, которая уже несколько минут безуспешно будила его, кричащего во сне, и произнес, еле переводя дыхание:
– Хорошо, что проснулся, не то разбился бы вдребезги.
– Опять? – спросила жена.
– Ага, – ответил он.
– Ну, сколько же можно!? Каждую ночь ты меня будишь своими воплями… Посмотри, который час…
– А который?
– Почти три ночи. Теперь уже не смогу заснуть…
– А что мне делать, если меня сбрасывают с крыши? Молча лететь?!
– Говорила тебе, говорила – бери с собой деньги. И почему ты все время проигрываешь? Хоть раз бы выиграл… Ты – жалкий неудачник, вот ты кто!
«Почему же неудачник? – подумал он обиженно, – к тому же – жалкий! Надо же! Вроде дела идут, зарабатываю, ни в чем не нуждаемся…»
Но спорить не стал, промолчал. Он знал о неограниченных словесных ресурсах жены, и как она умеет бесконечно спорить сама с собой вокруг крохотной безобидной фразы; это походило на реплику, поданную забывчивому актеру из суфлерской будки, которая спровоцировала и помогла ему разразиться огромным монологом, и вот он уже на сцене мечет гром и молнии чужими, авторскими мыслями и давно уже забыл о бедном суфлере, подсказавшем реплику.
– Утром поведу тебя к гадалке… – продолжала жена. – Может, кто сглазил тебя? Она и колдовство снимает… Хотя, кому ты нужен?..
Он и на это не ответил, отвернулся от жены, стараясь заснуть.
– Еще раз разбудишь меня среди ночи, сама тебя с крыши сброшу, – пообещала она напоследок.
Наутро, предварительно позвонив и уточнив время, жена отправилась вместе с ним к гадалке.
– Эта гадалка, Марьям-ханум, – говорила ему жена по дороге, – Это тебе не какая-нибудь современная шушера, это – высший пилотаж… Её и по телевизору показывали, рассказывала о белой и черной магии… Деньги взял?
Марьям-ханум встретила их нарочито деловито, с озабоченным видом.
– Рассказывайте, – сказала она. – У меня двадцать минут на вас.
Жена рассказала. Изложила все быстро и толково, с мельчайшими деталями.
Марьям-ханум расстелила перед собой на столе большой головной платок-келагай и обратилась к нему:
– Клади сюда побольше, не то на этот раз ночью долетишь до земли и разобьешься.
В смешливых глазах её бегали лукавые чертики, непонятно было, шутит она, или говорит серьезно.
Он под растерянным, но напряженным взглядом жены выложил все деньги, что взял с собой. Марьям-ханум ловким движением фокусника моментально смахнула деньги в карман своего халата.
– У вас ведь есть дети? – спросила она, обращаясь к его жене.
– Да, есть, – с готовностью откликнулась та, – мальчику уже двадцать шесть, окончил нефтяную Академию с отличием, женить хотим, работает в Сокаре, хорошо зарабатывает, хорошую девочку для него присмотрела, родители там же работают, в Азнефти, приличные люди, а дочка у нас еще студентка, на втором курсе Иняза, два языка знает, анг…
– Этого достаточно! – с трудом удалось перебить её Марьям ханум. – А почему же вы во сне думали, что детей у вас нет? – спросила она у него.
Он задумался.
– Как вас зовут? – спросила Марьям-ханум.
– Меня?
– Не забывайте – время у нас ограничено, в приемной уже ждут своей очереди следующие посетители, – торопливо и сердито проговорила Марьям-ханум.
– Меня зовут Кашмар, – так же торопливо в тон ей ответил он.
– Это что за имя такое? – возмутилась Марьям-ханум. – Вы что, шутите?
– Нет, нет, – еще торопливее вмешалась Наргиз, жена Кашмара и зачастила, посыпала словами, как горохом:
– Видите ли, их в семье было тринадцать детей, девять мальчиков, четыре девочки, Кашмар самый младший, последний, его родители умерли, некоторые из старших братьев тоже поумирали; когда он родился, он родился с волосами – на голове, конечно – и с открытыми глазами, долго молчал, внимательно изучая повитуху и потом только соизволил заорать, вот так он родился необычно, а что, матери его почти сорок лет было, когда последыша рожала, риск, конечно, всякое могло случиться, вот и случилось, и акушерка, то есть это просто повитуха была в деревне, она вдруг, когда новорожденный изучал её, воскликнула почему-то по-русски «Кошмар!», и его отец настоял, чтобы последнего сына так бы и назвали, потому что при произнесение этого слова повитуха дважды чихнула, причем в метрику имя вписали не совсем грамотно, через «а», «Кашмар», понимаете, потом у младенца очень скоро волосы отпали, глаза стали вовремя закрываться, он стал обычным младенцем, а необычное имя осталось. После смерти отца, когда Кашмар уже был совершеннолетним и получал паспорт, по его заявлению ему поменяли имя на Кашкай, а в семье между собой все равно называли его Кашмаром, в шутку, так сказать, да и привыкли за столько лет, и мне, как поженились, понравилось, Кашмарчиком его называла, вот так неофициально и осталось за ним прежнее имя, привыкли, а фамилию он совсем недавно поменял, тут уж я возражала, была обычная человеческая фамилия – Мамедов, ну, ладно, хочешь менять, поменяй окончание, сейчас многие так делают, избавляются от русских окончаний «ов», «ев», – тараторила жена, боясь, что её перебьют и она не успеет все рассказать, – возьми и сделай Мамедли, так нет же, заупрямился, говорит, что я, хуже этих поэтов, что ли, они приклеивают себе такие прозвища, ханами и беками становятся, «ханлы», «бейли», хотя, как были плебеями, так плебеями и остались, а я что же, просто беру себе псевдоним, вернее – фамилию по названию своего родного селения, что плохого: Кашмар, то есть, Кашкай Маштагаллы? Звучит? Не очень, – говорю я, но он заупрямился и поменял, так что, теперь он Маштагаллы, а я как была, так и осталась Мамедовой, знала бы, не меняла девичью фамилию…
– Хватит! – крикнула, прервав её, Марьям-ханум. – Достаточно!
Наступила звенящая тишина, которую тут же осторожно нарушил Кашмар.
– Это я сам назвал свое первое имя, думал, может вам так нужно, – сказал он.
– И правильно сделали, – одобрила Марьям-ханум, с опаской поглядывая на Наргиз, жену Кашмара. – Та-ак… – улыбаясь глазами протянула она, – становится все интереснее… Ну так, почему?
– Что почему? – спросил Кашмар.
– Забыли вопрос? – слегка осуждающе покачала головой Марьям ханум. – Что ж, немудрено после такой пространной речи, – она с укором посмотрела на Наргиз. – Почему имея детей вы во сне думали, что у вас их нет?
– Наверно, потому, – после небольшой взрывоопасной паузы ответил Кашмар, – что там я был гораздо моложе, лет двадцати-двадцати пяти, – неуверенно проговорил он. – Тогда еще я, кажется, не был женат. Или был?..
– Ты что? – возмущенно произнесла Наргиз.
– Ясно, ясно, – сказала Марьям-ханум.
– Ясно-ясно? А что ясно? – полюбопытствовал он.
– Это лично мне ясно. А то, что лично мне ясно вам может быть неясно, – она протянула жене Кашмара, вытащив из кармана просторного халата, что-то в крохотном холщевом мешочке, – положите это под его подушку. Только обязательно после совокупления.
– Марьям-ханум, – тихо и вежливо произнесла Наргиз, – простите, но у нас это происходит не так часто, все таки возраст: мне почти пятьдесят лет, ему еще больше, а если этого не будет, то можно просто класть под подушку?
– Очень хорошо.
– Хорошо? – не поняла Наргиз.
– Нет, плохо, – уточнила Марьям-ханум. – В любом случае есть близость, нет близости, это кладете под подушку после близости.
– Может, вы думаете, нам родить надо? – опять осторожно спросила Наргиз.
– А что же вам надо? Вы еще молоды, рожайте на здоровье!
– Да нет, мы по другому вопросу пришли! – уже нетерпеливо проговорила Наргиз.
– По какому еще вопросу!? Что может быть важнее детей? – раздраженно спросила Марьям-ханум и лицо её стало вдруг жутко меняться, на глазах стариться, за считанные секунды она из холеной шестидесятилетней женщины, которой никто бы не дал её возраста, превратилась в старую каргу с запавшим беззубым ртом и глубокими морщинами по всему лицу. – Идите, идите, не отнимайте у меня время! Три раза в день по чайной ложке и не забудьте добавить каплю мочи молодой кобылицы! Пошли, пошли! – старуха поднялась из-за стола и, махая костлявыми руками, двинулась на супружескую пару, выпроваживая их из комнаты.
Они в страхе выбежали из квартиры, не обратив внимания на то, что прихожая была абсолютно пуста, вопреки утверждениям старухи, что другие посетители ждут своей очереди.
– Фу! – сказала на улице Наргиз, с трудом переводя дыхание. – Что за чертовщина!?
– Твоя знакомая! – ехидно напомнил Кашмар. – Высший пилотаж!
С этого дня кусочки игры, составлявшие жизнь Кашмара и до сих пор державшиеся на игровой доске, изображая идиллическую картинку, разлетелись в разные стороны, как осколки разбитого дорогого и хрупкого сосуда.
Жена совала Кашмару под подушку на ночь непонятный комочек, что дала им полусумасшедшая старуха-гадалка, но как только охваченный желанием, он начинал домогаться её, тут же вытаскивала комочек из-под подушки, а сама ворчливо и капризно подчинялась домогательствам.
– Выбрось эту дрянь! – пыхтя от усердия, с коим повторял однообразные телодвижения промеж раскинутых ног жены, произносил Кашмар. – Смотри, как бы на самом деле не подзалетела на старости лет…
– Это кто из нас… – пыхтела в свою очередь жена из-под Кашмара, – это кто из нас… на старости лет?.. Ты на пять лет старше… Не забыл?..
Но кулечек, или мешочек, или узелочек – называйте, как хотите – с непонятным порошком в нем так и не помог, и Кашмар по-прежнему (если и не каждую ночь, то через ночь) орал во сне, не желая, чтобы его сбрасывали с крыши высотки, и не давал спать жене.
– Ты опять был без денег? – строго спросила она в первую ночь после посещения старухи.
– Да я же все ей отдал, этой старой аферистке! – оправдывался он.
Через две недели, когда стало ясно, что пребывание странного комочка с порошочком под ночной подушкой ничем не помогает, Кашмар решил попробовать принять внутрь подозрительное снадобье, растворил его на свое дилетантское усмотрение в стакане воды и залпом выпил.
– Ослиную мочу забыл, – сказала незаметно появившаяся за его спиной и следившая за его манипуляциями жена с порога кухни.
Кашмар вздрогнул, чуть не поперхнулся от испуга, отдышался и ответил:
– Где я её возьму?
– Сошла бы и твоя, – пошутила жена.
– Ну, ты, полегче, – сказал Кашмар. – За такие шутки знаешь, что бывает?..
– А что?
– По шее схлопотать можно, – пообещал не очень уверенно Кашмар.
– Да неужели?
– И потом вовсе не ослиная, а моча кобылицы, – уточнил он. – Где её возьмешь, не в деревне живем…
– Да неужели? А мне казалось, все деревни переехали сюда, в город.
Выпитое снадобье тоже мало помогло, но эрекция стала более крепкой и частой.
Через некоторое время Кашмара стали беспокоить боли в почках, причем в обеих сразу. Наргиз нашла хорошего уролога-диагностика и они вместе отправились к нему на обследование.
– Ничем порадовать не могу, – сразу без обиняков сообщил уролог, ознакомившись с ответами анализов и обследований на УЗИ. – Почки заметно ослабили свою деятельность, причем, обе сразу, наблюдается тенденция к постепенному отказу, причем, обеих сразу… Я вам выпишу курс лечения, на всякий случай попробуйте. Но слишком уж стремительно пошел процесс, лучше бы в больницу ложиться под постоянное наблюдение врача… Мой вам совет.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
Жизнь, что до сих пор шла размеренно ровно, по накатанной знакомой дороге, вдруг будто взорвалась; словно игру «пазлы», где из кусочков собирается целая, чудесная картинка, неожиданно встряхнули и кусочки (сами по себе непонятные и нелепые, но правильно составленные как по волшебству превращающиеся в прекрасный, зеленый тихий уголок природы, где хотелось бы состариться) разлетелись в разные стороны, и теперь приходилось вновь собирать, чтобы восстановить, воссоздать и вычленить из хаоса гармонию.Началось с непонятного, почти абсурдного.
На крыше двадцатиэтажного дома они играли в карты, он проигрывал и, наконец, проигрался в пух, дотла, к такой-то матери, вывернул карманы, показывая, что нечем расплатиться. Тогда трое других игроков, побросав карты, поднялись, молча схватили его за руки, за ноги и поволокли к краю крыши, откуда также молча сбросили вниз. Говорил в данном случае только он, кричал, вопил, орал, просил подождать, уверял, что вернет долг, клялся детьми (а сам думал: можно, все равно никаких детей у него нет), просил не сбрасывать его с крыши, потому что жена очень расстроится, а если расстроится то тут же рассердится, а когда рассердится, то лучше ей под руку не попадайся – так двинет сковородкой – уши отлетят: ведь сегодня его очередь прибираться в доме. Но те трое не слушали никаких возражений и сбросили. Пролетая мимо пятнадцатого этажа, ему чудом удалось ухватиться за перила балкона, он подтянулся на руках и, задыхаясь от пережитого ужаса и напряжения, перевалился на чужой балкон.
Тут он проснулся, повернулся к жене, которая уже несколько минут безуспешно будила его, кричащего во сне, и произнес, еле переводя дыхание:
– Хорошо, что проснулся, не то разбился бы вдребезги.
– Опять? – спросила жена.
– Ага, – ответил он.
– Ну, сколько же можно!? Каждую ночь ты меня будишь своими воплями… Посмотри, который час…
– А который?
– Почти три ночи. Теперь уже не смогу заснуть…
– А что мне делать, если меня сбрасывают с крыши? Молча лететь?!
– Говорила тебе, говорила – бери с собой деньги. И почему ты все время проигрываешь? Хоть раз бы выиграл… Ты – жалкий неудачник, вот ты кто!
«Почему же неудачник? – подумал он обиженно, – к тому же – жалкий! Надо же! Вроде дела идут, зарабатываю, ни в чем не нуждаемся…»
Но спорить не стал, промолчал. Он знал о неограниченных словесных ресурсах жены, и как она умеет бесконечно спорить сама с собой вокруг крохотной безобидной фразы; это походило на реплику, поданную забывчивому актеру из суфлерской будки, которая спровоцировала и помогла ему разразиться огромным монологом, и вот он уже на сцене мечет гром и молнии чужими, авторскими мыслями и давно уже забыл о бедном суфлере, подсказавшем реплику.
– Утром поведу тебя к гадалке… – продолжала жена. – Может, кто сглазил тебя? Она и колдовство снимает… Хотя, кому ты нужен?..
Он и на это не ответил, отвернулся от жены, стараясь заснуть.
– Еще раз разбудишь меня среди ночи, сама тебя с крыши сброшу, – пообещала она напоследок.
Наутро, предварительно позвонив и уточнив время, жена отправилась вместе с ним к гадалке.
– Эта гадалка, Марьям-ханум, – говорила ему жена по дороге, – Это тебе не какая-нибудь современная шушера, это – высший пилотаж… Её и по телевизору показывали, рассказывала о белой и черной магии… Деньги взял?
Марьям-ханум встретила их нарочито деловито, с озабоченным видом.
– Рассказывайте, – сказала она. – У меня двадцать минут на вас.
Жена рассказала. Изложила все быстро и толково, с мельчайшими деталями.
Марьям-ханум расстелила перед собой на столе большой головной платок-келагай и обратилась к нему:
– Клади сюда побольше, не то на этот раз ночью долетишь до земли и разобьешься.
В смешливых глазах её бегали лукавые чертики, непонятно было, шутит она, или говорит серьезно.
Он под растерянным, но напряженным взглядом жены выложил все деньги, что взял с собой. Марьям-ханум ловким движением фокусника моментально смахнула деньги в карман своего халата.
– У вас ведь есть дети? – спросила она, обращаясь к его жене.
– Да, есть, – с готовностью откликнулась та, – мальчику уже двадцать шесть, окончил нефтяную Академию с отличием, женить хотим, работает в Сокаре, хорошо зарабатывает, хорошую девочку для него присмотрела, родители там же работают, в Азнефти, приличные люди, а дочка у нас еще студентка, на втором курсе Иняза, два языка знает, анг…
– Этого достаточно! – с трудом удалось перебить её Марьям ханум. – А почему же вы во сне думали, что детей у вас нет? – спросила она у него.
Он задумался.
– Как вас зовут? – спросила Марьям-ханум.
– Меня?
– Не забывайте – время у нас ограничено, в приемной уже ждут своей очереди следующие посетители, – торопливо и сердито проговорила Марьям-ханум.
– Меня зовут Кашмар, – так же торопливо в тон ей ответил он.
– Это что за имя такое? – возмутилась Марьям-ханум. – Вы что, шутите?
– Нет, нет, – еще торопливее вмешалась Наргиз, жена Кашмара и зачастила, посыпала словами, как горохом:
– Видите ли, их в семье было тринадцать детей, девять мальчиков, четыре девочки, Кашмар самый младший, последний, его родители умерли, некоторые из старших братьев тоже поумирали; когда он родился, он родился с волосами – на голове, конечно – и с открытыми глазами, долго молчал, внимательно изучая повитуху и потом только соизволил заорать, вот так он родился необычно, а что, матери его почти сорок лет было, когда последыша рожала, риск, конечно, всякое могло случиться, вот и случилось, и акушерка, то есть это просто повитуха была в деревне, она вдруг, когда новорожденный изучал её, воскликнула почему-то по-русски «Кошмар!», и его отец настоял, чтобы последнего сына так бы и назвали, потому что при произнесение этого слова повитуха дважды чихнула, причем в метрику имя вписали не совсем грамотно, через «а», «Кашмар», понимаете, потом у младенца очень скоро волосы отпали, глаза стали вовремя закрываться, он стал обычным младенцем, а необычное имя осталось. После смерти отца, когда Кашмар уже был совершеннолетним и получал паспорт, по его заявлению ему поменяли имя на Кашкай, а в семье между собой все равно называли его Кашмаром, в шутку, так сказать, да и привыкли за столько лет, и мне, как поженились, понравилось, Кашмарчиком его называла, вот так неофициально и осталось за ним прежнее имя, привыкли, а фамилию он совсем недавно поменял, тут уж я возражала, была обычная человеческая фамилия – Мамедов, ну, ладно, хочешь менять, поменяй окончание, сейчас многие так делают, избавляются от русских окончаний «ов», «ев», – тараторила жена, боясь, что её перебьют и она не успеет все рассказать, – возьми и сделай Мамедли, так нет же, заупрямился, говорит, что я, хуже этих поэтов, что ли, они приклеивают себе такие прозвища, ханами и беками становятся, «ханлы», «бейли», хотя, как были плебеями, так плебеями и остались, а я что же, просто беру себе псевдоним, вернее – фамилию по названию своего родного селения, что плохого: Кашмар, то есть, Кашкай Маштагаллы? Звучит? Не очень, – говорю я, но он заупрямился и поменял, так что, теперь он Маштагаллы, а я как была, так и осталась Мамедовой, знала бы, не меняла девичью фамилию…
– Хватит! – крикнула, прервав её, Марьям-ханум. – Достаточно!
Наступила звенящая тишина, которую тут же осторожно нарушил Кашмар.
– Это я сам назвал свое первое имя, думал, может вам так нужно, – сказал он.
– И правильно сделали, – одобрила Марьям-ханум, с опаской поглядывая на Наргиз, жену Кашмара. – Та-ак… – улыбаясь глазами протянула она, – становится все интереснее… Ну так, почему?
– Что почему? – спросил Кашмар.
– Забыли вопрос? – слегка осуждающе покачала головой Марьям ханум. – Что ж, немудрено после такой пространной речи, – она с укором посмотрела на Наргиз. – Почему имея детей вы во сне думали, что у вас их нет?
– Наверно, потому, – после небольшой взрывоопасной паузы ответил Кашмар, – что там я был гораздо моложе, лет двадцати-двадцати пяти, – неуверенно проговорил он. – Тогда еще я, кажется, не был женат. Или был?..
– Ты что? – возмущенно произнесла Наргиз.
– Ясно, ясно, – сказала Марьям-ханум.
– Ясно-ясно? А что ясно? – полюбопытствовал он.
– Это лично мне ясно. А то, что лично мне ясно вам может быть неясно, – она протянула жене Кашмара, вытащив из кармана просторного халата, что-то в крохотном холщевом мешочке, – положите это под его подушку. Только обязательно после совокупления.
– Марьям-ханум, – тихо и вежливо произнесла Наргиз, – простите, но у нас это происходит не так часто, все таки возраст: мне почти пятьдесят лет, ему еще больше, а если этого не будет, то можно просто класть под подушку?
– Очень хорошо.
– Хорошо? – не поняла Наргиз.
– Нет, плохо, – уточнила Марьям-ханум. – В любом случае есть близость, нет близости, это кладете под подушку после близости.
– Может, вы думаете, нам родить надо? – опять осторожно спросила Наргиз.
– А что же вам надо? Вы еще молоды, рожайте на здоровье!
– Да нет, мы по другому вопросу пришли! – уже нетерпеливо проговорила Наргиз.
– По какому еще вопросу!? Что может быть важнее детей? – раздраженно спросила Марьям-ханум и лицо её стало вдруг жутко меняться, на глазах стариться, за считанные секунды она из холеной шестидесятилетней женщины, которой никто бы не дал её возраста, превратилась в старую каргу с запавшим беззубым ртом и глубокими морщинами по всему лицу. – Идите, идите, не отнимайте у меня время! Три раза в день по чайной ложке и не забудьте добавить каплю мочи молодой кобылицы! Пошли, пошли! – старуха поднялась из-за стола и, махая костлявыми руками, двинулась на супружескую пару, выпроваживая их из комнаты.
Они в страхе выбежали из квартиры, не обратив внимания на то, что прихожая была абсолютно пуста, вопреки утверждениям старухи, что другие посетители ждут своей очереди.
– Фу! – сказала на улице Наргиз, с трудом переводя дыхание. – Что за чертовщина!?
– Твоя знакомая! – ехидно напомнил Кашмар. – Высший пилотаж!
С этого дня кусочки игры, составлявшие жизнь Кашмара и до сих пор державшиеся на игровой доске, изображая идиллическую картинку, разлетелись в разные стороны, как осколки разбитого дорогого и хрупкого сосуда.
Жена совала Кашмару под подушку на ночь непонятный комочек, что дала им полусумасшедшая старуха-гадалка, но как только охваченный желанием, он начинал домогаться её, тут же вытаскивала комочек из-под подушки, а сама ворчливо и капризно подчинялась домогательствам.
– Выбрось эту дрянь! – пыхтя от усердия, с коим повторял однообразные телодвижения промеж раскинутых ног жены, произносил Кашмар. – Смотри, как бы на самом деле не подзалетела на старости лет…
– Это кто из нас… – пыхтела в свою очередь жена из-под Кашмара, – это кто из нас… на старости лет?.. Ты на пять лет старше… Не забыл?..
Но кулечек, или мешочек, или узелочек – называйте, как хотите – с непонятным порошком в нем так и не помог, и Кашмар по-прежнему (если и не каждую ночь, то через ночь) орал во сне, не желая, чтобы его сбрасывали с крыши высотки, и не давал спать жене.
– Ты опять был без денег? – строго спросила она в первую ночь после посещения старухи.
– Да я же все ей отдал, этой старой аферистке! – оправдывался он.
Через две недели, когда стало ясно, что пребывание странного комочка с порошочком под ночной подушкой ничем не помогает, Кашмар решил попробовать принять внутрь подозрительное снадобье, растворил его на свое дилетантское усмотрение в стакане воды и залпом выпил.
– Ослиную мочу забыл, – сказала незаметно появившаяся за его спиной и следившая за его манипуляциями жена с порога кухни.
Кашмар вздрогнул, чуть не поперхнулся от испуга, отдышался и ответил:
– Где я её возьму?
– Сошла бы и твоя, – пошутила жена.
– Ну, ты, полегче, – сказал Кашмар. – За такие шутки знаешь, что бывает?..
– А что?
– По шее схлопотать можно, – пообещал не очень уверенно Кашмар.
– Да неужели?
– И потом вовсе не ослиная, а моча кобылицы, – уточнил он. – Где её возьмешь, не в деревне живем…
– Да неужели? А мне казалось, все деревни переехали сюда, в город.
Выпитое снадобье тоже мало помогло, но эрекция стала более крепкой и частой.
Через некоторое время Кашмара стали беспокоить боли в почках, причем в обеих сразу. Наргиз нашла хорошего уролога-диагностика и они вместе отправились к нему на обследование.
– Ничем порадовать не могу, – сразу без обиняков сообщил уролог, ознакомившись с ответами анализов и обследований на УЗИ. – Почки заметно ослабили свою деятельность, причем, обе сразу, наблюдается тенденция к постепенному отказу, причем, обеих сразу… Я вам выпишу курс лечения, на всякий случай попробуйте. Но слишком уж стремительно пошел процесс, лучше бы в больницу ложиться под постоянное наблюдение врача… Мой вам совет.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента