Романов Виталий. Виртуальная кровь

Виталий Романов
Виртуальная кровь

   Самолет противника уходил от меня по крутой дуге. Белый инверсионный шлейф красиво вспарывал прозрачную синеву неба, но мне было не до прелестей окружающего пейзажа. Я словно бы видел пилота, что сейчас сидел в кабине и пытался резким маневром сбить меня с прицела. В такие мгновения я всегда чувствую врага, почти как самого себя, чувствую его волю, слитую воедино с могучей боевой машиной. Я знал, что пройдет лишь несколько мгновений, и мой палец, лежащий на кнопке «Fire» замкнет цепь стрельбы. Этот пилот, конечно, крут, но от моей ракеты ему не уйти. Вот сейчас, еще миг…
   Я неуловимым движением изменил вектор тяги своего основного двигателя, одновременно задавая послушной птице вертикальное ускорение. Так удобнее, сверху — коршуном — обрушить удар прямо на центральный процессор вражеского самолета, чтобы поверженную машину уже точно нельзя было восстановить.
   И в этот миг сигнал «Danger» кровавым сполохом разрезал видевшуюся мне картину агонии врага. Я не успел толком понять, что произошло — самым краешком сознания засек только, как из облаков, со стороны Солнца, вывалилась еще одна тарелка, раскрашенная в ненавистные мне боевые цвета. Почему мой радар не обнаружил ее ранее? Этот вопрос я задал себе уже тогда, когда перед глазами встала бушующая стена огня. Яростный шквал захлестнул меня, на миг ослепляя и парализуя волю. В такие секунды я всегда чувствую острую боль — будто бы умираю вместе со своим самолетом. Через миг угасающие экраны связи пересекла быстрая тень, совершившая переворот в воздухе — это был фирменный знак. Такую метку я сегодня уже видел. Она объяснила мне все. Даже если бы на брюхе машины-убийцы не светился силуэт дракона, я все равно узнал бы ЕГО по этому легкому обороту хищной птицы вокруг своей оси. И тут экраны окончательно почернели.
   «Утеря контроля! Утеря контроля! Ваш корабль уничтожен!» — Загорелась надпись на экране, а потом механический голос продублировал ее.
   — Заткнись, баран, — процедил я. — Сам вижу.
   — Вас не понял, вас не понял, — бесстрастно произнес компьютер центра управления боевыми вылетами. Компьютер, отвечающий за меня, капитана Попова, за мой третий разбитый сегодня самолет, за падающую вниз поверженную птицу с эмблемой скорпиона на брюхе.
   — Пошел в зад! — устало огрызнулся я, скидывая с плеч ремни. «Думай, капитан, думай! Сегодня этот гад дважды уложил тебя. Причем, только что он сделал это за мгновение до того, как ты сам был готов нанести решающий удар. Ты пропустил детскую плюху, капитан…»
   — Капитан Попов, — промурлыкали наушники красивым женским голоском, вас вызывает полковник Грудин. Немедленно явиться в блок один, оперативный центр управления третьим сектором боевых действий!
   Я схватил брошенный шлемофон:
   — Есть!
   «Ну вот, капитан. Ты ошибся. Сейчас получишь пару огненных стрел под хвост…»
   А все из-за грязного ублюдка… Еще никому на этой войне не удавалось уложить меня дважды, в течение одного дня. А «Дракон» — уложил! Играючи, как на тренажере, ДВА РАЗА ПОДРЯД! Меня, капитана Попова, одного из лучших асов нашей армии. Какой позор! Думай, капитан, думай!
   Широкие коридоры боевого центра. Я иду по длинному проходу в сторону оперативного командного пункта, минуя закрытые двери. Тихо. Обманчивое спокойствие… Вот еще одна дверь. Еще. За каждой из них — пилот, летчики ведут тяжелый бой. Нашей армии сейчас так трудно, как, пожалуй, никогда еще не было.
   Каждый человек на счету, каждая машина. Я мысленно видел, как они там, в голубом небе, закладывают виражи, как начинается привычное мерцание сознания, как пот застилает глаза, все ради того, чтобы упредить на миг врага, первым нанести молниеносный разящий удар. И только я, как последний новобранец… Я почти пинком распахнул дверь оперпункта.
   — Капитан Попов по вашему приказанию прибыл! — четко, хотя, быть может, излишне громко и зло доложил я о своем прибытии.
   — Здравствуй, капитан! — полковник Грудин первым шагнул навстречу и протянул широкую ладонь. Я ответил быстрым рукопожатием, однако он задержал мою руку, пристально глядя в глаза.
   — Зол? — спросил он сам себя. И, не дожидаясь ответа, добавил: — Зол. Я сам вижу. Это хорошо, что зол, капитан. Значит, не все потеряно…
   — А как еще могло быть? — не удержался я.
   — Если бы ты был подавлен…
   — И что бы это значило?
   — Что значило бы? Что у тебя нет шансов против НЕГО.
   Я напрягся. Значит, Грудин тоже заметил, что оба мои последние поражения — от одного противника. Впрочем, этого следовало ожидать. Грудин налетал столько, что нам всем и не снилось. Как опытный картежник, враз, по рубашке, запоминает всю колоду, так Грудин, по почерку, определит в небе любого нашего пилота. Выходит, ИХ летунов он срисовывает столь же легко…
   — Что скажешь про этого парня? — Он правильно оценил мое молчание, сделал тактическую паузу, давая мне время еще раз прокрутить в голове болезненное поражение.
   — Силен, — коротко бросил я. — Очень силен, гад. Дважды меня завалил.
   — И еще раз помог, кстати, — тут же уточнил Грудин, из-под полуприкрытых век наблюдая со мной.
   — ?!
   — Ты просто в тот, первый бой, не успел толком ничего сообразить. На тебя навалились три самолета, первого ты снял, но второй и третий предельно точно смоделировали твою траекторию ухода, и дали упреждающий залп, помнишь? Тебя «поймали» на выходе из петли…
   Еще бы я не помнил. Этот маневр несколько раз помогал мне выйти живым из очень сложных заварушек. А сегодня — не помог. Я выполнил свою фигуру, а ее, кстати, так и называют — «фигура Попова» — чтобы выйти с траектории огня, однако в самой верхней точке нарвался на две ракеты, что разнесли мое блюдце на куски.
   Я чувствовал себя идиотом — так четко и профессионально меня сняли. А он спрашивает — помню ли я!
   — Ну, раз помнишь, так сразу к делу и перейдем. Тех троих пилотов наводил четвертый, он был в стороне от боя, моделировал 3D-картину и прикрывал сектор.
   Когда твое корыто развалилось на куски, он впервые показал нам свое «драконье» брюхо.
   Я скрипнул зубами. Так меня в эту войну еще никто не унижал.
   Полковник понимающе посмотрел в мои глаза и дружески похлопал по плечу.
   — Расслабься, капитан, твой сегодняшний счет: восемь — три. Это нормально.
   Я и сам знаю, что нормально. Не мы затеяли эту войну. Надо было быть идиотами, чтобы развязать войну с противником, имеющим почти трехкратное превосходство в боевых силах воздушных соединений и, примерно, двукратное превосходство в наземных войсках. Нас втравили в эту неравную схватку. И теперь, чтобы выжить, я, Владислав Попов, капитан ВВС, третий боевой сектор, обязан сбивать по два или по три самолета противника, и только потом могу потерять одну свою машину. «Могу»? Нет! «Имею право» потерять одну машину! Иначе наши резервы истощаться раньше, чем у противника. Отличные летчики — это достояние армии, но что значат отличные пилоты, если им не на чем будет летать?! Сегодня я выполнил норму. Это знаю я, это знает Грудин. Но он успокаивает меня, он сам понимает, что дела наши плохи. На фронте появился новый ас, и, если не придумать, как с ним быть, завтра потери резко увеличатся…
   — Очень крутой пилот, — мрачно произнес я.
   — Не то слово! Пока ты шел сюда, завалил еще двоих наших. Мы были вынуждены устроить неподготовленный прорыв наземной ударной группы в глубину их фронта.
   Выпросили из резерва главного штаба…
   — Зачем? — Не сразу понял я.
   — Помехи, капитан, помехи, — устало ответил Грудин. И тогда у меня в мозгу что-то щелкнуло. Ну да, теперь все ясно. Мы не можем справиться с ним в небе, но мы можем попытаться установить заслон из помех, чтобы помешать летчику управлять своим самолетом. При этом мы получаем временную передышку в небе, зато на земле — теряем всю мобильную группу. Хорошо, что там нет людей, только техника…
   Дорогая техника.
   — Мать его за ногу! — выругался я и хотел сплюнуть. Вовремя вспомнил, где нахожусь…
   — Спокойно, капитан! — Грудин на миг подобрался, перестав улыбаться, и сразу напомнил мне хищную птицу — стервятника. Впрочем, он и был стервятником. Помню, когда он учил меня летать, я всегда с интересом рассматривал его боевую машину — с силуэтом когтистой птицы на брюхе. Тогда я лишь мечтал о том, что когда-нибудь получу свой знак. А сейчас многие молодые пилоты смотрят с завистью на моего «скорпиона».
   — Значит, так! — продолжил он. — На сегодня — все! Давай домой, думай, что делать. Завтра с утра у «Скорпиона» должен быть смертельный яд для этого крылатого дракона. Свободен!
   Отдать честь, четкий разворот, снова длинные коридоры. Голубое небо, не испещренное инверсионными следами. Да, бои идут не здесь, чуть дальше, в стороне от нашего центра управления. В стороне от наших городов. Но, если не появится противоядие, если не приготовить смертельный напиток для врага — через несколько дней инверсионные следы будут прямо над нашими головами. Инверсионные шлейфы цвета крови. Курить…

* * *

   — Папка, папка! Ты сегодня так рано вернулся! — сын с разбегу бросается мне на руки, я на миг забываю о всех проблемах и улыбаюсь. Когда-то и я был таким, а синее небо над головой было просто синим небом.
   — Здравствуй, дорогой! — легкий поцелуй, тревожный взгляд внимательных красивых глаз. Быстрый взгляд, почти незаметный. Мария волнуется… Ну да, это Дэн пока еще маленький, для него самое важное, что папка рано пришел домой, а, значит, можно будет поиграть в самолетики… От жены же ничего не утаишь, она умеет читать внутри, даже без моих слов. Вторым легким поцелуем закрываю глаза Марии. Не надо ТАК смотреть. Сама знаешь, почему я рано…
   — Папка, мы с мамой весь день слушали новости и смотрели головизор. Там говорят, что вчера началась настоящая война, это правда, пап? Ух ты! Ты тоже воюешь?
   Я не успеваю отвечать на все вопросы, что сыпятся на меня с сумасшедшей скоростью. Что такое настоящая война глазами пятилетнего пацана? Много бух-бух-бух! — и, конечно, наша победа… Эх, Дэн, если бы все было так просто.
   — Папка, ты герой? Ну скажи, ты герой, да?! Я уже всем нашим рассказал, что ты воюешь, что летаешь и сражаешься с врагом.
   — Я не летаю, сынок, — тихо отвечаю ему. — Летают самолеты, я всего лишь управляю ими с земли.
   — Ты сбил всех врагов?
   — Нет, — грустно шучу в ответ, — оставил немного на завтра.
   — Здорово! Я тоже, когда вырасту, стану летчиком! Правда, ты меня научишь?
   Научишь… Что-то, ушедшее казалось бы навсегда, неожиданно всплыло в памяти.
   Как смешно и просто начиналось ЭТО много лет назад! Я вдруг очень четко, во всех деталях вспомнил летний день…
   Огромный маховик центрифуги пришел в движение. Завыл мощный электромотор, придавая постоянное ускорение кабине, в противоперегрузочном кресле которой сидел курсант. Губы плотно сжаты, нет, нижняя прикушена до крови. Может ли стать пилотом тот, у кого такой чувствительный вестибулярный аппарат? Что там бормочет этот гад, в белом халате?
   — Нет! — профессор летной академии качает головой, — И не пытайтесь, молодой человек. Вы не выдержите перегрузки даже в семь «g».
   — Я — выдержу!
   — ДАЖЕ НЕ ПЫТАЙТЕСЬ!
   — Профессор… — слова застряли в горле. В глазах слезы. Надо сказать главное, про Мечту — летать, что жила внутри много лет. Надо рассказать о детсве. Про пластиковые модели самолетов, про забор у военного аэродрома, разбитое в кровь лицо и упрямый шепот: «Я все равно приду сюда. Я буду летчиком!» Нельзя вот так, почитав показания бездушных приборов, поставить крест на этой Мечте. Но… почему застряли в горле слова?
   — Хорошо! — седой врач достал из кармана платок и нервно вытер пот со лба. — Хорошо. Попробуйте центрифугу.
   Гул мотора становится все более низким, басовитым. Давит на уши. Парализует сердце. Огромная лапа центрифуги разгоняется, вот уже стены вокруг слились в единую полосу. Кровь течет с подбородка… Не вздохнуть…
   — Стоп! Стоп! Немедленно прекратить! — мотор глохнет, длинная механическая рука начинает экстренное торможение. Вот уже могучая стальная балка прочерчивает последние полкруга и замирает в стороне от стеклянного купола. Там, профессор, врачи у приборов, они контролируют состояние курсанта. Противно пищит индикатор, мигают красные лампы… К кабине бросаются двое техников, быстро отстегивают крепежные ремни, выносят на руках бесчувственное тело.
   — Электрошок! Нашатырь! Электрошок! Таз ему! Таз, черт возьми! — тело переламывается пополам. Тошнит. Красные круги в глазах, мир продолжает нестись в бешеной карусели. Боже, как плохо… Дайте любое корыто… Неужели у меня так много всего внутри? Уже вышел вчерашний завтрак… Я умру!
   — Ты никогда не будешь пилотом, парень…
   «Ты никогда не будешь пилотом, парень…» Видишь, над тобой синее небо. Оно значит для тебя так много, больше чем жизнь, но оно — не для тебя. Ты не сможешь. Даже если заставить себя, даже если прокусить губу и ругать себя последними словами — небо не для тебя. И это окончательный приговор…
   Окончательный? Я снова вижу подростка, раздавленного, убитого горем, медленно бредущего по улицам чужого для себя города. Отель «Шератон», казино «Палас», бар «Танцующая королева», компьютерный клуб «3D-Reality» всего лишь яркие неоновые рекламы, бездушные огни, они мигают и зовут отвлечься, напиться, ЗАБЫТЬ. «Ты никогда не станешь пилотом, парень». «3D-Reality… Почувствуйте себя…» Если я не смогу летать, там, в небе, то, быть может, я смогу попробовать здесь. Здесь!
   Такая же кабина истребителя, такой же шлемофон, как у настоящего пилота.
   Всего-то несколько монет — и вот ты внутри, за штурвалом. Только на глазах — специальные очки, а лазер и голография, управляемые компьютером, помогают моделировать окружающий пейзаж, дорисовывая элементы пространства вокруг…
   Говорите, я никогда не смогу летать? Сейчас посмотрим! Штурвал на себя…
   Послушная машина легко взмывает в небо. И даже спина чувствует исполинскую мощь двигателя, что толкает быстрокрылую птицу навстречу прозрачной синеве. Я не смогу летать?! Ха! Вот так! Я сделал первый шаг! Вираж! Газ, газ, газ!
   Потом были новые шаги, то робкие, то уверенные — суматошные дни и виртуальные схватки в том же клубе с другими парнями, бессонные ночи, когда руки привычно искали штурвал, чтобы заложить вираж. Хорошо тем, кто способен подняться в небо по-настоящему. Они могут покинуть клуб и попробовать себя там, где играют настоящие мужчины. А ты, парень? «Ты никогда не будешь пилотом…» У меня есть только этот тренажер, и пусть хоть здесь я буду лучшим! Победы на соревнованиях, наконец — тот самый, все решивший бой, на чемпионате города. И, как самая дорогая в мире награда — золотая медаль, из рук настоящего летчика, боевого летчика, героя войны, тогда еще подполковника Грудина: «Отлично, сынок!» Слова, которые навсегда впечатались в память.
   А потом, чуть позже, все изменилось. Аналитикам было ясно, что битвы становятся иными, нежели войны прошлого времени, что теперь, в двадцать первом веке все будет по-другому. 3D-моделирование изменило жизнь. Теперь схватки выигрывают не только люди, но и техника, компьютерная техника высокого уровня.
   Помнишь, парень, как ты впервые поднял в небо настоящую машину?
   Ты спрашиваешь меня?! Разве такое можно забыть? Короткий разбег блюдца, совсем не похожего на обычный самолет, резкая тяга вертикального двигателя, и вот мой летательный аппарат уходит в бездонную синеву! Я лечу! И пусть я по-прежнему остаюсь на земле, в кабине имитатора, а мощный компьютерный центр всего лишь передает управляющие команды-импульсы беспилотной машине — разве мы не вместе с ней вспарываем бесконечность неба?