-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Понять другого". Киев, "Радянськый пысьмэннык", 1991.
OCR & spellcheck by HarryFan, 1 December 2000
-----------------------------------------------------------------------
Умножая свои ряды, мы теснили их по пятам. Отступление противника уже
давно превратилось в паническое бегство. Это была война ядов и газов, и
счет в ней шел на миллионы и миллиарды жертв. Недорастворенные вражеские
воины в белых и оранжевых одеждах валялись по обочинам скользких синих
дорог, по берегам красных пульсирующих рек и каналов, наполненных вязкой
жидкостью. Они лежали в разных позах - вытянутые или скорчившиеся,
ссохшиеся или раздутые тельца, - не пробуждая во мне былой ненависти.
Угасла месть, вспыхнувшая, когда они убили лучшего моего друга - Умара,
которого мы все называли Ученым. Он был таким добрым, что в его доброту
сразу не верилось. Она казалась маской, скрывающей что-то иное, более
привычное.
Умар рассказывал мне, что неутолимое любопытство овладело им с детства.
Он все хотел знать: почему зажигаются звезды, зачем светят оранжевые и
фиолетовые солнца, как произошел мир, для чего появились мы и в чем
состоит наше предназначение. Одним словом: как, где, куда, откуда? К
каждой вещи и явлению он подходил с этими вопросами-мерками. Приобретая
какое-нибудь знание, от тут же начинал сомневаться в его достоверности и
принимался за проверку.
Наш командир недолюбливал его и считал плохим солдатом. В чем-то я
вынужден был соглашаться с его оценками. Но я полагал, что если бы Ученого
назначить в штаб дешифровщиком, он был бы на своем месте.
Каждый из нас на что-то годен. Важно лишь найти надлежащее место - и вы
увидите вместо вялого или ленивого, нерадивого или беспомощного ползуна -
идеального работника. Но место солдата было, конечно, не для Ученого. И
когда вражеский воин взмолился: "пощади", Умар смалодушничал и отвел свое
грозное оружие - растворитель. Последовал смертельный удар.
Мы жестоко отомстили врагам. Гнали их без передышки до Гряды Опадающих
Холмов. А на привале, назначая меня командиром отделения, взводный сказал:
- Представляю тебя к награде, Стаф Золотистый (враги называли меня
желтолицым, друзья - золотистым). Ты поработал сегодня на славу.
- Мстил за друга, - ответил я.
- Значит, и он сгодился на что-то.
Мне почудилась насмешка, и я схватился за ядовитый кинжал:
- Уважаю тебя, командир, но еще одно слово...
- Не горячись, Стаф. Я не хотел обидеть ни его, уже растворенного, ни
тебя. Я не утверждаю, что он был ничтожеством Но в нашем деле оказался
бесполезен. Если уж ты солдат, то ни к чему тебе все эти сантименты и
заумь.
- Он искал ответы на свои вопросы. Он привык думать в любых ситуациях,
- уже остывая, проговорил я.
- Вот, вот... А в нашем деле много думать вредно. Не успеешь
задуматься, как получишь смертельный заряд кислоты. Ну, скажи, Стаф, зачем
нам, солдатам, знать - что, где, откуда? Нам предстоит захватить эти
питательные просторы, чтобы расселить на них миллионы наших голодных
сородичей и обеспечить им место для жизни. Пока мы не решили этот
простейший вопрос, наш народ не сможет размножиться и наплодить всяких
умников, которые примутся искать ответы на свои никчемные вопросы. Так что
давай не гоношиться. Завоюем место для умников. Может быть, они все-таки
поймут, кому надо спасибо сказать.
Нет, что там ни говори, а наш командир - парень что надо. Умеет и слово
сказать, и дело сделать. Не прячется за чужие спины в бою. Беспощадный к
врагам - без этого не победишь. Сурово спрашивает и со своих - без этого
нельзя командовать.
- Не извиняйся, Стаф, - сказал он. - Горе у тебя, а я влез со своей
усмешечкой...
...Сгущался зеленый закат, когда мы ворвались в небольшое селение. И,
как на грех, метнулась ко мне девчушка:
- Дядя, защитите!
А за ней гонятся двое наших, наготове держат растворители.
Глянул я на нее - и золотистый панцирь тесным показался. Дышать нечем:
до того похожа она на мою дочь. Вся - вылитая Стафилла.
Вот тогда оно и появилось, недоброе предчувствие. Предчувствие, от
которого тошно жить. Так и кажется, что конец мира близок.
На мое счастье, командир подоспел. Все понял с первого взгляда.
Посоветовал:
- Убей ее, Стаф, как велят Устав и Приказ. Нам ведь не рабы нужны, а
чистое пространство. Раствори ее с одного раза, чтоб не мучилась.
А потом, не глядя на меня, бормотнул:
- Что бы там ни говорили умники, есть в любом приказе высший смысл.
Только он открывается солдату после боя.
И опять выяснилось, что он прав. Да еще как! Селение это оказалось
замаскированным наблюдательным пунктом. Кабели двойной сигнализации
соединяли его с командным периферийным узлом. И замешкайся мы хоть на
минуту, не уничтожь всех его жителей, - и двинулись бы на нас полки
резерва, и не пришлось бы мне больше ни о чем думать, никакими
предчувствиями терзаться. Не дожил бы я до этого светлого дня, когда вся
обширная страна завоевана нами.
И я с пульсирующего холма оглядываю равнину, на которой вырастут наши
города. Мы расселимся, размножимся, и дети, которым суждены были трущобы,
скученность и голод, вырастут на приволье здоровыми и сильными. Они
помянут нас - победителей, завоевателей - такими, какие мы есть - залитыми
кровью врагов, невыспавшимися и до смерти усталыми, покрытыми ранами,
неустрашимыми и гордыми содеянным. Ибо жили мы не напрасно. Это я твердо
знаю!
...И только одного не мог знать завоеватель: что был он всего-навсего
микробом из вида стафилококков золотистых, и что завоеванная страна - в
прошлом единый организм - теперь обречена на смерть вместе с заселившими
ее победителями...
Авт.сб. "Понять другого". Киев, "Радянськый пысьмэннык", 1991.
OCR & spellcheck by HarryFan, 1 December 2000
-----------------------------------------------------------------------
Умножая свои ряды, мы теснили их по пятам. Отступление противника уже
давно превратилось в паническое бегство. Это была война ядов и газов, и
счет в ней шел на миллионы и миллиарды жертв. Недорастворенные вражеские
воины в белых и оранжевых одеждах валялись по обочинам скользких синих
дорог, по берегам красных пульсирующих рек и каналов, наполненных вязкой
жидкостью. Они лежали в разных позах - вытянутые или скорчившиеся,
ссохшиеся или раздутые тельца, - не пробуждая во мне былой ненависти.
Угасла месть, вспыхнувшая, когда они убили лучшего моего друга - Умара,
которого мы все называли Ученым. Он был таким добрым, что в его доброту
сразу не верилось. Она казалась маской, скрывающей что-то иное, более
привычное.
Умар рассказывал мне, что неутолимое любопытство овладело им с детства.
Он все хотел знать: почему зажигаются звезды, зачем светят оранжевые и
фиолетовые солнца, как произошел мир, для чего появились мы и в чем
состоит наше предназначение. Одним словом: как, где, куда, откуда? К
каждой вещи и явлению он подходил с этими вопросами-мерками. Приобретая
какое-нибудь знание, от тут же начинал сомневаться в его достоверности и
принимался за проверку.
Наш командир недолюбливал его и считал плохим солдатом. В чем-то я
вынужден был соглашаться с его оценками. Но я полагал, что если бы Ученого
назначить в штаб дешифровщиком, он был бы на своем месте.
Каждый из нас на что-то годен. Важно лишь найти надлежащее место - и вы
увидите вместо вялого или ленивого, нерадивого или беспомощного ползуна -
идеального работника. Но место солдата было, конечно, не для Ученого. И
когда вражеский воин взмолился: "пощади", Умар смалодушничал и отвел свое
грозное оружие - растворитель. Последовал смертельный удар.
Мы жестоко отомстили врагам. Гнали их без передышки до Гряды Опадающих
Холмов. А на привале, назначая меня командиром отделения, взводный сказал:
- Представляю тебя к награде, Стаф Золотистый (враги называли меня
желтолицым, друзья - золотистым). Ты поработал сегодня на славу.
- Мстил за друга, - ответил я.
- Значит, и он сгодился на что-то.
Мне почудилась насмешка, и я схватился за ядовитый кинжал:
- Уважаю тебя, командир, но еще одно слово...
- Не горячись, Стаф. Я не хотел обидеть ни его, уже растворенного, ни
тебя. Я не утверждаю, что он был ничтожеством Но в нашем деле оказался
бесполезен. Если уж ты солдат, то ни к чему тебе все эти сантименты и
заумь.
- Он искал ответы на свои вопросы. Он привык думать в любых ситуациях,
- уже остывая, проговорил я.
- Вот, вот... А в нашем деле много думать вредно. Не успеешь
задуматься, как получишь смертельный заряд кислоты. Ну, скажи, Стаф, зачем
нам, солдатам, знать - что, где, откуда? Нам предстоит захватить эти
питательные просторы, чтобы расселить на них миллионы наших голодных
сородичей и обеспечить им место для жизни. Пока мы не решили этот
простейший вопрос, наш народ не сможет размножиться и наплодить всяких
умников, которые примутся искать ответы на свои никчемные вопросы. Так что
давай не гоношиться. Завоюем место для умников. Может быть, они все-таки
поймут, кому надо спасибо сказать.
Нет, что там ни говори, а наш командир - парень что надо. Умеет и слово
сказать, и дело сделать. Не прячется за чужие спины в бою. Беспощадный к
врагам - без этого не победишь. Сурово спрашивает и со своих - без этого
нельзя командовать.
- Не извиняйся, Стаф, - сказал он. - Горе у тебя, а я влез со своей
усмешечкой...
...Сгущался зеленый закат, когда мы ворвались в небольшое селение. И,
как на грех, метнулась ко мне девчушка:
- Дядя, защитите!
А за ней гонятся двое наших, наготове держат растворители.
Глянул я на нее - и золотистый панцирь тесным показался. Дышать нечем:
до того похожа она на мою дочь. Вся - вылитая Стафилла.
Вот тогда оно и появилось, недоброе предчувствие. Предчувствие, от
которого тошно жить. Так и кажется, что конец мира близок.
На мое счастье, командир подоспел. Все понял с первого взгляда.
Посоветовал:
- Убей ее, Стаф, как велят Устав и Приказ. Нам ведь не рабы нужны, а
чистое пространство. Раствори ее с одного раза, чтоб не мучилась.
А потом, не глядя на меня, бормотнул:
- Что бы там ни говорили умники, есть в любом приказе высший смысл.
Только он открывается солдату после боя.
И опять выяснилось, что он прав. Да еще как! Селение это оказалось
замаскированным наблюдательным пунктом. Кабели двойной сигнализации
соединяли его с командным периферийным узлом. И замешкайся мы хоть на
минуту, не уничтожь всех его жителей, - и двинулись бы на нас полки
резерва, и не пришлось бы мне больше ни о чем думать, никакими
предчувствиями терзаться. Не дожил бы я до этого светлого дня, когда вся
обширная страна завоевана нами.
И я с пульсирующего холма оглядываю равнину, на которой вырастут наши
города. Мы расселимся, размножимся, и дети, которым суждены были трущобы,
скученность и голод, вырастут на приволье здоровыми и сильными. Они
помянут нас - победителей, завоевателей - такими, какие мы есть - залитыми
кровью врагов, невыспавшимися и до смерти усталыми, покрытыми ранами,
неустрашимыми и гордыми содеянным. Ибо жили мы не напрасно. Это я твердо
знаю!
...И только одного не мог знать завоеватель: что был он всего-навсего
микробом из вида стафилококков золотистых, и что завоеванная страна - в
прошлом единый организм - теперь обречена на смерть вместе с заселившими
ее победителями...