Маснави-йи ма'нави (Двустишия(поэма) о скрытом смысле)
Поэма и пояснение скрытого смысла.
Эпиграф: Узришь ты сокрытый смысл в
двустишиях, и достаточно
Вы слышите свирели скорбный звук?
Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она?
"Я со стволом своим разлучена.
(с той поры, как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша)
Не потому ль вы плачете от боли,
Заслышав песню о моей недоле.
Я - сопечальница всех (тех), кто вдали
От корня своего, своей земли.
Я принимаю в судьбах тех участье,
Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.
Я потому, наверно, и близка
Тем, в чьей душе и горе, и тоска.
Хоть не постичь вам моего страданья:
Душа чужая - тайна для познанья.
Плоть наша от души отделена,
Меж ними пелена, она темна.
Мой звук не ветр, но огнь, и всякий раз
Не холодит он - обжигает нас.
И если друг далек, а я близка,
То я - ваш друг: свирель из тростника.
Мне устранять дано посредством пенья
Меж господом и вами средостенье.
Коль духом слабые в меня дудят,
Я не противоядие, но яд.
Лишь тем, кто следует стезей неложной,
Могу я быть опорою надежной.
Я плачу, чтобы вы постичь могли,
Сколь истинно любил Маджнун Лейли.
Не разуму доступно откровенье:
Людское сердце - вот ценитель пенья".
Будь безответною моя тоска,
Кто оценил бы сладость тростника?
А ныне стали скорби и тревоги
Попутчиками и в моей дороге.
Ушла пора моих счастливых лет,
Но благодарно я гляжу им вслед.
В воде рыбешки пропитанья ищут,
А нам на суше долог день без пищи.
Но жизни для того на свете нет,
Кто ищет пищу в суете сует.
Кто лишь для плоти ищет пропитанья,
Пренебрегая пищею познанья.
Не очень сходны меж собою тот,
Кто суть познал и тот, кто познает.
Порвите ж цепь, свободу обретая,
Хоть, может, эта цепь и золотая.
И ты умерь свою, искатель, прыть:
Ведь всей реки в кувшин не перелить.
И жадных глаз невежи и скупца
Ничем нельзя наполнить до конца.
Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья,
Чужд и корысти, и пороков прочих.
Любовь честна, и потому она
Для исцеления души дана.
Вернее Эфлатуна и Лукмана
Она врачует дух и лечит раны.
Ее дыхание земную плоть
Возносит в небо, где царит господь.
Любовью движим, и Муса из дали
Принес и людям даровал скрижали.
Любовь способна даровать нам речь,
Заставить петь и немоте обречь.
Со слухом друга ты свои уста
Соедини, чтоб песнь была чиста.
Кого на веки покидает друг,
Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.
Хотя напевов знает он немало,
Нем соловей в саду, где роз не стало.
Влюбленный - прах, но излучает свет
Невидимый любви его предмет.
И всякий, светом тем не озаренный,
Как бедный сокол, крыл своих лишенный.
Темно вокруг и холодно в груди,-
Как знать, что позади, что впереди?
Для истины иного нет зерцала -
Лишь сердце, что любовью воспылало.
А нет там отраженья - поспеши,
Очисти зеркало своей души.
И то постигни, что свирель пропела,
Чтоб твой отринул дух оковы тела.
И кто-то в заблуждении глубоком
Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым;
Мы, как они, едим, и пьем, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья,
Равняя все: ничтожность и величье.
Что делать, с одного цветка берет
Змея свой горький яд, пчела - свой мед.
Две кабарги в долине обитали,
Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало,
И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота,
Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек
Все постигает, доживая век.
Кусты колючек некто на дороге
Взрастил, и люди обдирали ноги.
Его просили: "Срежь ты их с земли",
Но он не слушал, и кусты росли.
Кустарник вырастал под небом божьим,
Бедой он стал для всех людей прохожих.
Шипы впивались в дервишей босых,
Одежды рвали юных и седых.
Узнав об этом, приказал правитель,
Чтоб перед ним предстал кустов садитель.
И так сказал: "Колючки уничтожь!"
Кто насадил их отвечал: "Ну что ж,
Я с корнем вырву их на той неделе!"
Но все ж кусты росли, и дни летели.
Ослушник вновь предстал перед владыкой,
И тот сказал в печали превеликой:
"Пойми, несчастный, то, что взращено,
В конце концов ты вырвешь все равно!
Но чем ты мне противишься упорней,
Тем глубже в почву проникают корни.
Становятся, увы, с теченьем дней,
Слабее люди, дерева сильней.
Вот и за это время - видит бог -
Кусты набрали сил, а ты усох.
Пойми: чем больше ты упустишь дней,
Тем корни будет вырывать трудней.
И говорю я ныне от души:
Покуда сила в теле - поспеши,
Ибо кровавят проходящим ноги
Не только те колючки на дороге,
Но каждый твой изъян и твой порок,
Что ты взрастил, а выполоть не смог!"
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став
разноцветным, решил, что он отныне не шакал, а павлин
Однажды некий молодой шакал
В бадью со свежей краскою попал.
И, выбравшись наружу, стал гордиться,
Кричать: "Я райская отныне птица!
Среди шакалов я такой один,
Да не шакал я вовсе, я павлин!"
И впрямь, на том, чья шкура пестрой стала,
Чудесно солнце жаркое играло.
И был он не в пример другим шакалам
И голубым, и розовым, и алым.
Шакалье племя очень удивилось:
"Ответь, собрат наш, что с тобой случилось?
Скажи, чем возгордился ты сейчас,
Что свысока теперь глядишь на нас?"
Был друг шакала удивлен немало.
"Скажи, - спросил он, - что с тобою стало?
Ведь ты готов взобраться на мимбар
И поучать всех нас, кто юн и стар,
И с высоты своей гордыни ложной
Всех болтовней смущать пустопорожней.
Но что слова и пестрой шкуры цвет,
Когда в тебе святого пыла нет?
Раскрасить краской шкуру - слишком мало,
Чтобы господня святость свойством стала.
Какую бы ты шкуру не надел,
Весь век купаться в краске - твой удел!"
Но гордый пестротой своей шакал
Так отвечал тому, кто порицал.
"Взгляни на облик мой, на яркий цвет,
Таких божков и у шамана нет.
Еще недавно был я незаметным,
Как райский куст стал теперь стоцветным.
Склонитесь пред венцом моих красот,
Я - гордость веры, божий я оплот.
Господня благодать - Аллаха милость
Так, как во мне, ни в ком не отразилась.
Хочу я, чтоб отныне всякий знал:
Я средь шакалов боле не шакал!"
Его спросили:"Кто ж ты, господин?"
Шакал ответил:"Райский я павлин!"
Его спросили: "Райские долины
Ты украшаешь ли как все павлины?
Ты излучаешь ли небесный свет?"
Шакал подумал и ответил: "Нет!"
"Скажи еще, оплот наш и твердыня,
Умеешь ли кричать ты по-павлиньи?"
"Нет, не могу!"-сказал шакала сын.
"Тогда ты лишь хвастун, а не павлин.
Ибо никто, бывавший лишь в пустыне,
нам не расскажет о святой Медине.
(Если я не бродил в пустыне, то что я могу сказать о долине Мина?)
Ты жалкий зверь, который в краску влез,
Меж тем краса павлинов - дар небес!"
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу, как
он прыгает через пропасть и как становится порой легкой добычей
охотников
Козел в горах пасется высоко,
Меж скал, что от вершин недалеко.
Он осторожен, ибо и стрелки,
И звери хищные недалеки.
Ему и подобает осторожно
Судить: опасность истинна иль ложна?
Но вот он видит горную козу
За пропастью на склоне, там, внизу.
И тотчас меркнет свет в его глазах,
И корм ему - пустяк, опасность - прах.
Летит он через пропасть, слеп и глух,
Как будто пропасть - это лишь уступ.
Но лучники умны, неторопливы,
Козлиный знают нрав и ждут поживы.
Им ведомо, что все забудет он,
Внезапным вожделеньем ослеплен.
И зверь, чей глас любви подруги кличет,
Становится нетрудною добычей.
Ведь и герою собственная страсть
Страшней порой, чем прочая напасть.
Сей мир подобен дереву, а нам
Уподобляться суждено плодам.
Пока незрелы на ветвях плоды,
Они висят, не ведая беды.
Но держатся на ветках еле-еле
Плоды, которые уже созрели.
Всяк норовит сорвать созревший плод,
Пока на землю сам не упадет.
Вот так же созреванье человека
И означает окончанье века.
Рассказ о ловце змей, который счел замерзшего дракона
мертвым и приволок его в Багдад
Послушай то, что слышал я стократ,
В чем скрытый смысл и тайный аромат.
Однажды в горы некий змеелов
Пошел, надеясь обрести улов.
Тот, кто избрал в удел исканий путь,
Отыщет, что искал, когда-нибудь.
Пускай взыскующий найдет, что ищет,
Ибо исканье - для надежды пища.
Охотник змей искал, как ищут клад,
В ту пору был обильный снегопад.
И вот во впадине крутого склона
Ловец увидел мертвого дракона.
Искал диковинок ловитель змей,
Чтоб легковерных удивлять людей.
Хоть мы - цари природы, тем не мене
Ничтожность нас приводит в изумленье.
Сам человек себя не познает,
За что и низвергается с высот,
На нищенское рубище подчас
Меняя драгоценный свой атлас.
Мы змеям продолжаем удивляться,
Хоть сами змеи нас, людей, боятся.
Был змеелов своей удаче рад,
Когда тащил диковинку в Багдад.
Хоть было тело этого дракона
Огромно, как дворцовая колонна.
Ловец пыхтел и думал: всех людей
Я удивлю находкою своей,
Скажу, какие претерпел мученья,
Чтоб мне щедрей давали награжденье.
И он с трудом по снегу, без дорог,
Свою добычу страшную волок.
Однако был живым дракон, чье тело
В снегу застыло и окоченело.
Ловец дракона притащил в Багдад,
и каждый был взглянуть на чудо рад.
Во многолюдном городе Багдаде
Все удивлялись, на дракона глядя.
Все говорили: "Вот какое чудо
Отважный муж принес Бог весть откуда!"
На чудище смотреть со всех концов
Текли к базару сонмища глупцов.
Чтоб зреть диковинку, валил народ
И змеелову приносил доход.
И чернь, и знать, и все, кому не лень,
Крича, бежали, словно в Судный день,
Туда, где замертво дракон лежал
Под грудою ковров и покрывал.
Ловец, однако, не был простоватым,
Дракона крепким окрутил канатом.
Дракон лежал недвижный и слепой,
Меж тем вставало солнце над толпой.
Оно взошло на небе и пригрело
Огромное диковинное тело.
И шевельнулась, злость в себе тая,
Казавшаяся мертвою змея.
Тут люди, видя, что пришла беда,
Стеная, побежали кто куда.
Все на пути сметали с перепуга,
Топтали и калечили друг друга.
И думал сам охотник, сбитый с ног:
"Что я себе на горе приволок?"
Он был как та овца с незрячим оком,
Что волка разбудила ненароком.
И проглотил дракон живую плоть,
Что так искусно сотворил господь.
И кости всех, которых проглотил,
Змей, вкруг столба обвившись, измельчил.
Во льду несчастий, как дракона тело,
Тщета души твоей окаменела.
Лед горестей или иное зло
Твоим страстям полезней, чем тепло.
Дракон страстей не страшен, спит покуда,
Покуда спит он, нам не будет худа.
И ты не пробуждай его теплом,
Чтобы весь век не каяться потом.
Рассказ о том, как собака каждую зиму давала клятву
построить для себе дом, когда настанет лето.
Зимой собака бедная всегда
Сжимается, становится худа.
Зимою говорит себе собака:
"Такой я стала тощею, однако,
Что мне для сократившегося тела
Жилье построить - шуточное дело.
Клянусь, что летом я построю дом,
Притом, пожалуй, с небольшим трудом.
Но летом сыто и неторопливо
В тени собака думает лениво:
"Я дом воздвигла бы, но чья вина,
Что стала велика я и тучна,
И не построить дом такой обширный
Чтоб уместииться мне, большой и жирной!"
Когда людей несчастия гнетут,
Они обеты частые дают.
Построить дом они клянутся, плача,
Той самой зимней клятвою собачьей.
А после все обеты забывают,
Когда немного беды отступают.
История о том, как суфий объяснялся в любви висящему на
стене дорожному мешку, в котором не было никаких припасов.
Однажды суфий, человек святой,
Увидел на гвозде мешок пустой.
Увидел суфий эту благодать,
И стал в слезах одежды рвать.
"Лишь в нем, - воскликнул суфий, - нет коварства!
В нем царство нищих и от бед лекарство!"
Кричали: "Вот спаситель наш от бед!" -
Другие суфии за ним вослед.
Они порой смеялись и рыдали,
Мешок пустой хваленьем восхваляли.
У простака вопрос сорвался с уст:
"Что прославлять мешок, который пуст?"
Ответили ему не без презренья:
"Ты здесь к чему, ты чужд воображенья?
Ступай отсюда, если ты такой,
Что зришь лишь то, что можно взять рукой.
В мечтах влюбленный видит днем и ночью
Предмет любви, невидимый воочью!"
От старой притчи - притчи мудреца,
О юноша, не отвращай лица.
Горошина, вскипая на огне,
И прыгает и скачет в казане.
То вверх всплывет, то книзу устремится
И вопиет пред тем, как ей свариться:
"Ужель, хозяйка, ты меня купила, (... меня не любишь)
Чтоб мне на свете стало все постыло?"
Огня не убирая от котла,
Ей говорит хозяйка: "Я не зла,
Но ты должна немного повариться,
Чтоб получился суп, а не водица.
В котле с водой кипящей не спеша
Должна твоя очиститься душа.
Когда была ты молодой, зеленой,
Пила ты воду средь цветущих склонов.
Сильнее становясь день ото дня, (Копила силу ты ...)
Ты зрела не для этого ль огня?"
.........
Ликует птица, увидав зерно,
Хоть в сеть подчас ее влечет оно.
Мы столь же немудры, и алчность глаз
Порой в ловушку завлекает нас.
Когда приманку видим мы, бывает,
Растет влеченье, разум убывает.
Мирские блага - то, что всех обманет,
Лишь редких птиц иное благо манит.
Чтобы попасть им в ту, иную сеть,
Они готовы многое стерпеть.
Я, даже Сулеймана будь мудрей,
Не огражу вас от земных цепей.
Царями мира вы себя зовете,
Но вы рабы своей же грешной плоти.
Меж тем владыка мира под луной
Лишь тот, кто избежал тщеты земной.
И душно в этом мире, как в темнице,
Где душам вашим суждено томиться.
Да, дикобраз - создание такое,
Что впрок порой ему идут побои.
Все знают: если бить его сильней,
То глаже он бывает и жирней.
Мне кажется: душа у грешных нас
Не что иное - сущий дикобраз.
Не потому ль, что люди били их,
Пророки совершенней всех других?
Ловцу, в чьей сети птица очутилась,
Словно отцу бедняжка возмолилась:
"Тебе, о господин, велик ли прок
Сгубить меня, попавшую в силок?
Ты ел быка, барана и верблюда
И все же не насытился покуда,
Ужель моя ничтожнейшая плоть
Твой голод в состоянье побороть?
Ты отпусти меня, и я за это
Тебе дарую три благих совета.
Еще в твоих тенетах - видит бог -
Дам первый свой тебе совет из трех.
Второй скажу с высокого дувала,
И ты поймешь, что значит он немало.
А третий я тебе оставлю в дар,
Когда взлечу с дувала на чинар.
Совет мой первый всех других дороже:
"Не верь тому, чего и быть не может!"
Второй совет она дала с дувала:
"Не сожалей о том, что миновало!"
И, на чинар взлетев, сказала птица:
"Внутри меня жемчужина таится,
А в ней дирхемов десять, говорят,
Ей завладев, и ты бы стал богат.
Но в руки не далась тебе удача!"
Тут птицелов упал на землю, плача.
Заголосил ходжа, как роженица:
"В силки обратно возвратись, о птица!
Я упустил счастливый свой улов!"
"Ты, птицелов, моих не слушал слов.
Тебе совет давала я, чтоб впредь
О том, что миновало, не жалеть.
Я говорила, что мечтанье ложно
То возвратить, что возвратить неможно.
Еще давала я тебе совет
Не верить речи, в коей смысла нет.
Во мне дирхем, не боле, если взвесить, (1 дирхем = 3.125 гр.)
Как я могу таить дирхемов десять?"
"Ну что ж,- себя утешил птицелов,-
Не столь велик потерянный улов!
Но молви, птица, мне совет свой третий!"
"Что, человек, тебе советы эти!
И к третьему совету будешь глух
Ты, что не смог исполнить первых двух.
Давать совет глупцу - пустое дело!"-
Так птица молвила и улетела.
Глупцу давать советы - все равно
Что в солончак сухой бросать зерно.
Зерно в солончаке не прорастет.
Совет глупцу не даст достойный всход.
Сосед пришел к соседу за советом:
"Ты озари мой скудный разум светом!"
Тот отвечал:"Советчика другого
Найди, чтоб он сказал благое слово,
А я твой тайный враг, и никогда
Благих советов не дает вражда.
Ты к другу обратись, чтоб друг любезный
Тебе на счастье дал совет полезный.
Я ж поступить иначе не могу,
Чем так, как подобает мне, врагу.
Когда овец пасти заставишь волка,
От пастуха не много будет толка.
Твой враг, я слово для тебя найду
Лишь то, что принесет тебе беду.
Когда увидишь друга, хоть в аду,
Покажется, что в райском ты саду.
С врагом в раю господнем быть случится -
Что в преисподней ты, тебе примнится.
Цени же дружбу и согласье душ
Своей заносчивостью не нарушь.
Ты для спокойствия своей души
Пред другом, как пред богом, не греши,
Чтоб человек, чья дружба дорога,
Не превратился в твоего врага.
И пусть тебе советом удружит
Тот, кто твоею дружбой дорожит!"
Сказал сосед, который ждал совета:
"Ты мой сокрытый враг, я понял это,
Но честен ты, и я сказал бы так:
``Чем друг нечестный, лучше честный враг!''"
Один отшельник веселился в год,
Когда случился страшный недород.
Ему сказали:"Всякий мусульманин
Стенает, слезы льет, и смех твой странен.
От нас свой лик отворотил Аллах,
И зной спалил созревшее в полях.
А высохшие лозы винограда
Напоминают нам картины ада.
Нещадный зной на муки всех обрек,
Как рыб, что выброшены на песок.
Как не стенать о страждущих невинно,
Все мусульмане - тело, что едино.
Страдает тело все, когда больна
Его какая-либо часть одна!"
Сказал дервиш, что был душой безгрешен:
"Куда ни погляжу, я всем утешен.
На склонах злаки стебли тянут ввысь,
В садах зеленых гроздья налились.
И зной не жжет, теплом посевы грея.
Пшеница в рост идет, сочней порея.
Все это истинно, поскольку сам
Я стебли рву и подношу к глазам.
Вы ж отошли от божьего закона,
Неправедные слуги Фараона!
И потому на вас нашла беда
И стала кровью нильская вода.
Идите ж следом за Мусой, чье слово
Водою Нила кровь содеет снова!"
Рассказ о бедуине, чья собака умирала от голода, в то
время, как сума бедуина лопалась от обилия еды
В пыли дорожной пес лежал без сил,
А бедуин вздыхал и слезы лил:
"Я так боюсь, что жить мне станет туго,
Когда лишусь единственного друга!"
"О чем ты плачешь, человек прохожий?" -
Спросил араба нищий странник божий.
"Я плачу, путник, от своих забот -
Вот пес мой богу душу отдает.
Мой пес с отвагой льва и силой бычьей
Мне ночью стражник был, а днем добытчик.
Моя собака верная была
Со мною ласкова, с врагами зла.
Она улов носила мне, бывало,
И от воров меня оберегала".
"Так что ж с собакой приключилось вдруг?"
"От голода, мой друг, ее недуг!"
"Терпи,- сказал прохожий,- возмещенье
Порой Аллах нам дарит за терпенье.
Но что, скажи, о собеседник мой,
В суме тяжелой за твоей спиной ? "
"Там хлеб, там мясо, там иная малость -
Все, что от ужина вчера осталось".
Сказал прохожий: "Если пища есть,
Так что же ты не дашь собаке есть?"
Ответил бедуин: "Помилуй боже,
Как пес ни дорог мне, но пища мне дороже.
Еду без платы не дают в припас,
Без платы только слезы льют из глаз!"
Промолвил странник: "Оглянись вокруг,
Ты - пустотой наполненный бурдюк!
Когда еда тебе дороже слез,
Тебя достойней твой несчастный пес.
Известно: слезы, пролитые нами, -
Кровь сердца, изошедшего слезами.
Лишь слезы, что глаза твои пролили,
Не стоят даже придорожной пыли!"
Иные преуспели ловкачи,
Как холст, сбывая лунные лучи.
Они глупцам сиянье отмеряют
И, как за ткани, деньги огребают.
На тот базар, где шум и суета,
Пришли и мы, чтобы купить холста.
(сей мир-чародей, мы же в нем - торговцы, покупающие куски лунного света)
И призрачный нам отмеряют свет
Взамен прожитых понапрасну лет.
Так где же то, что куплено досель?
И нет холста, и опустел кошель...
Схватила где-то птица червяка,
А кот за ней следил исподтишка.
И стала птица, ибо все здесь тленно,
Едой и едоком одновременно.
Кто отличит еду от едока -
Их разница не слишком велика!..
Рассказ о том, как некий ученик, придя к своему
наставнику, застал того плачущим
К учителю явился ученик,
К тому, чей горем был отмечен лик.
Услышав плач наставника, и сам
Дал волю ученик своим слезам.
Рыдал он, плачем оглашал обитель,
Хоть и не знал того, о чем скорбит учитель.
Но смолк учитель - шейх преклонных лет -
И вышел прочь, а ученик вослед.
Ученику промолвил старец чинный:
"Мне многостранен плач (страх) твой беспричинный.
И как не искренне твое рыданье,
Но все ж его основа - подражанье.
Достоин только осужденья тот,
Кто без причин, как туча, воду льет.
Ведь слезы подражания едва ли
Сродни слезам беды, слезам печали.
Ты никогда слезами не греши,
Что рождены не в глубине души!"
Поэма и пояснение скрытого смысла.
Эпиграф: Узришь ты сокрытый смысл в
двустишиях, и достаточно
Вы слышите свирели скорбный звук?
Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она?
"Я со стволом своим разлучена.
(с той поры, как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша)
Не потому ль вы плачете от боли,
Заслышав песню о моей недоле.
Я - сопечальница всех (тех), кто вдали
От корня своего, своей земли.
Я принимаю в судьбах тех участье,
Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.
Я потому, наверно, и близка
Тем, в чьей душе и горе, и тоска.
Хоть не постичь вам моего страданья:
Душа чужая - тайна для познанья.
Плоть наша от души отделена,
Меж ними пелена, она темна.
Мой звук не ветр, но огнь, и всякий раз
Не холодит он - обжигает нас.
И если друг далек, а я близка,
То я - ваш друг: свирель из тростника.
Мне устранять дано посредством пенья
Меж господом и вами средостенье.
Коль духом слабые в меня дудят,
Я не противоядие, но яд.
Лишь тем, кто следует стезей неложной,
Могу я быть опорою надежной.
Я плачу, чтобы вы постичь могли,
Сколь истинно любил Маджнун Лейли.
Не разуму доступно откровенье:
Людское сердце - вот ценитель пенья".
Будь безответною моя тоска,
Кто оценил бы сладость тростника?
А ныне стали скорби и тревоги
Попутчиками и в моей дороге.
Ушла пора моих счастливых лет,
Но благодарно я гляжу им вслед.
В воде рыбешки пропитанья ищут,
А нам на суше долог день без пищи.
Но жизни для того на свете нет,
Кто ищет пищу в суете сует.
Кто лишь для плоти ищет пропитанья,
Пренебрегая пищею познанья.
Не очень сходны меж собою тот,
Кто суть познал и тот, кто познает.
Порвите ж цепь, свободу обретая,
Хоть, может, эта цепь и золотая.
И ты умерь свою, искатель, прыть:
Ведь всей реки в кувшин не перелить.
И жадных глаз невежи и скупца
Ничем нельзя наполнить до конца.
Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья,
Чужд и корысти, и пороков прочих.
Любовь честна, и потому она
Для исцеления души дана.
Вернее Эфлатуна и Лукмана
Она врачует дух и лечит раны.
Ее дыхание земную плоть
Возносит в небо, где царит господь.
Любовью движим, и Муса из дали
Принес и людям даровал скрижали.
Любовь способна даровать нам речь,
Заставить петь и немоте обречь.
Со слухом друга ты свои уста
Соедини, чтоб песнь была чиста.
Кого на веки покидает друг,
Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.
Хотя напевов знает он немало,
Нем соловей в саду, где роз не стало.
Влюбленный - прах, но излучает свет
Невидимый любви его предмет.
И всякий, светом тем не озаренный,
Как бедный сокол, крыл своих лишенный.
Темно вокруг и холодно в груди,-
Как знать, что позади, что впереди?
Для истины иного нет зерцала -
Лишь сердце, что любовью воспылало.
А нет там отраженья - поспеши,
Очисти зеркало своей души.
И то постигни, что свирель пропела,
Чтоб твой отринул дух оковы тела.
И кто-то в заблуждении глубоком
Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым;
Мы, как они, едим, и пьем, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья,
Равняя все: ничтожность и величье.
Что делать, с одного цветка берет
Змея свой горький яд, пчела - свой мед.
Две кабарги в долине обитали,
Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало,
И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота,
Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек
Все постигает, доживая век.
Кусты колючек некто на дороге
Взрастил, и люди обдирали ноги.
Его просили: "Срежь ты их с земли",
Но он не слушал, и кусты росли.
Кустарник вырастал под небом божьим,
Бедой он стал для всех людей прохожих.
Шипы впивались в дервишей босых,
Одежды рвали юных и седых.
Узнав об этом, приказал правитель,
Чтоб перед ним предстал кустов садитель.
И так сказал: "Колючки уничтожь!"
Кто насадил их отвечал: "Ну что ж,
Я с корнем вырву их на той неделе!"
Но все ж кусты росли, и дни летели.
Ослушник вновь предстал перед владыкой,
И тот сказал в печали превеликой:
"Пойми, несчастный, то, что взращено,
В конце концов ты вырвешь все равно!
Но чем ты мне противишься упорней,
Тем глубже в почву проникают корни.
Становятся, увы, с теченьем дней,
Слабее люди, дерева сильней.
Вот и за это время - видит бог -
Кусты набрали сил, а ты усох.
Пойми: чем больше ты упустишь дней,
Тем корни будет вырывать трудней.
И говорю я ныне от души:
Покуда сила в теле - поспеши,
Ибо кровавят проходящим ноги
Не только те колючки на дороге,
Но каждый твой изъян и твой порок,
Что ты взрастил, а выполоть не смог!"
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став
разноцветным, решил, что он отныне не шакал, а павлин
Однажды некий молодой шакал
В бадью со свежей краскою попал.
И, выбравшись наружу, стал гордиться,
Кричать: "Я райская отныне птица!
Среди шакалов я такой один,
Да не шакал я вовсе, я павлин!"
И впрямь, на том, чья шкура пестрой стала,
Чудесно солнце жаркое играло.
И был он не в пример другим шакалам
И голубым, и розовым, и алым.
Шакалье племя очень удивилось:
"Ответь, собрат наш, что с тобой случилось?
Скажи, чем возгордился ты сейчас,
Что свысока теперь глядишь на нас?"
Был друг шакала удивлен немало.
"Скажи, - спросил он, - что с тобою стало?
Ведь ты готов взобраться на мимбар
И поучать всех нас, кто юн и стар,
И с высоты своей гордыни ложной
Всех болтовней смущать пустопорожней.
Но что слова и пестрой шкуры цвет,
Когда в тебе святого пыла нет?
Раскрасить краской шкуру - слишком мало,
Чтобы господня святость свойством стала.
Какую бы ты шкуру не надел,
Весь век купаться в краске - твой удел!"
Но гордый пестротой своей шакал
Так отвечал тому, кто порицал.
"Взгляни на облик мой, на яркий цвет,
Таких божков и у шамана нет.
Еще недавно был я незаметным,
Как райский куст стал теперь стоцветным.
Склонитесь пред венцом моих красот,
Я - гордость веры, божий я оплот.
Господня благодать - Аллаха милость
Так, как во мне, ни в ком не отразилась.
Хочу я, чтоб отныне всякий знал:
Я средь шакалов боле не шакал!"
Его спросили:"Кто ж ты, господин?"
Шакал ответил:"Райский я павлин!"
Его спросили: "Райские долины
Ты украшаешь ли как все павлины?
Ты излучаешь ли небесный свет?"
Шакал подумал и ответил: "Нет!"
"Скажи еще, оплот наш и твердыня,
Умеешь ли кричать ты по-павлиньи?"
"Нет, не могу!"-сказал шакала сын.
"Тогда ты лишь хвастун, а не павлин.
Ибо никто, бывавший лишь в пустыне,
нам не расскажет о святой Медине.
(Если я не бродил в пустыне, то что я могу сказать о долине Мина?)
Ты жалкий зверь, который в краску влез,
Меж тем краса павлинов - дар небес!"
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу, как
он прыгает через пропасть и как становится порой легкой добычей
охотников
Козел в горах пасется высоко,
Меж скал, что от вершин недалеко.
Он осторожен, ибо и стрелки,
И звери хищные недалеки.
Ему и подобает осторожно
Судить: опасность истинна иль ложна?
Но вот он видит горную козу
За пропастью на склоне, там, внизу.
И тотчас меркнет свет в его глазах,
И корм ему - пустяк, опасность - прах.
Летит он через пропасть, слеп и глух,
Как будто пропасть - это лишь уступ.
Но лучники умны, неторопливы,
Козлиный знают нрав и ждут поживы.
Им ведомо, что все забудет он,
Внезапным вожделеньем ослеплен.
И зверь, чей глас любви подруги кличет,
Становится нетрудною добычей.
Ведь и герою собственная страсть
Страшней порой, чем прочая напасть.
Сей мир подобен дереву, а нам
Уподобляться суждено плодам.
Пока незрелы на ветвях плоды,
Они висят, не ведая беды.
Но держатся на ветках еле-еле
Плоды, которые уже созрели.
Всяк норовит сорвать созревший плод,
Пока на землю сам не упадет.
Вот так же созреванье человека
И означает окончанье века.
Рассказ о ловце змей, который счел замерзшего дракона
мертвым и приволок его в Багдад
Послушай то, что слышал я стократ,
В чем скрытый смысл и тайный аромат.
Однажды в горы некий змеелов
Пошел, надеясь обрести улов.
Тот, кто избрал в удел исканий путь,
Отыщет, что искал, когда-нибудь.
Пускай взыскующий найдет, что ищет,
Ибо исканье - для надежды пища.
Охотник змей искал, как ищут клад,
В ту пору был обильный снегопад.
И вот во впадине крутого склона
Ловец увидел мертвого дракона.
Искал диковинок ловитель змей,
Чтоб легковерных удивлять людей.
Хоть мы - цари природы, тем не мене
Ничтожность нас приводит в изумленье.
Сам человек себя не познает,
За что и низвергается с высот,
На нищенское рубище подчас
Меняя драгоценный свой атлас.
Мы змеям продолжаем удивляться,
Хоть сами змеи нас, людей, боятся.
Был змеелов своей удаче рад,
Когда тащил диковинку в Багдад.
Хоть было тело этого дракона
Огромно, как дворцовая колонна.
Ловец пыхтел и думал: всех людей
Я удивлю находкою своей,
Скажу, какие претерпел мученья,
Чтоб мне щедрей давали награжденье.
И он с трудом по снегу, без дорог,
Свою добычу страшную волок.
Однако был живым дракон, чье тело
В снегу застыло и окоченело.
Ловец дракона притащил в Багдад,
и каждый был взглянуть на чудо рад.
Во многолюдном городе Багдаде
Все удивлялись, на дракона глядя.
Все говорили: "Вот какое чудо
Отважный муж принес Бог весть откуда!"
На чудище смотреть со всех концов
Текли к базару сонмища глупцов.
Чтоб зреть диковинку, валил народ
И змеелову приносил доход.
И чернь, и знать, и все, кому не лень,
Крича, бежали, словно в Судный день,
Туда, где замертво дракон лежал
Под грудою ковров и покрывал.
Ловец, однако, не был простоватым,
Дракона крепким окрутил канатом.
Дракон лежал недвижный и слепой,
Меж тем вставало солнце над толпой.
Оно взошло на небе и пригрело
Огромное диковинное тело.
И шевельнулась, злость в себе тая,
Казавшаяся мертвою змея.
Тут люди, видя, что пришла беда,
Стеная, побежали кто куда.
Все на пути сметали с перепуга,
Топтали и калечили друг друга.
И думал сам охотник, сбитый с ног:
"Что я себе на горе приволок?"
Он был как та овца с незрячим оком,
Что волка разбудила ненароком.
И проглотил дракон живую плоть,
Что так искусно сотворил господь.
И кости всех, которых проглотил,
Змей, вкруг столба обвившись, измельчил.
Во льду несчастий, как дракона тело,
Тщета души твоей окаменела.
Лед горестей или иное зло
Твоим страстям полезней, чем тепло.
Дракон страстей не страшен, спит покуда,
Покуда спит он, нам не будет худа.
И ты не пробуждай его теплом,
Чтобы весь век не каяться потом.
Рассказ о том, как собака каждую зиму давала клятву
построить для себе дом, когда настанет лето.
Зимой собака бедная всегда
Сжимается, становится худа.
Зимою говорит себе собака:
"Такой я стала тощею, однако,
Что мне для сократившегося тела
Жилье построить - шуточное дело.
Клянусь, что летом я построю дом,
Притом, пожалуй, с небольшим трудом.
Но летом сыто и неторопливо
В тени собака думает лениво:
"Я дом воздвигла бы, но чья вина,
Что стала велика я и тучна,
И не построить дом такой обширный
Чтоб уместииться мне, большой и жирной!"
Когда людей несчастия гнетут,
Они обеты частые дают.
Построить дом они клянутся, плача,
Той самой зимней клятвою собачьей.
А после все обеты забывают,
Когда немного беды отступают.
История о том, как суфий объяснялся в любви висящему на
стене дорожному мешку, в котором не было никаких припасов.
Однажды суфий, человек святой,
Увидел на гвозде мешок пустой.
Увидел суфий эту благодать,
И стал в слезах одежды рвать.
"Лишь в нем, - воскликнул суфий, - нет коварства!
В нем царство нищих и от бед лекарство!"
Кричали: "Вот спаситель наш от бед!" -
Другие суфии за ним вослед.
Они порой смеялись и рыдали,
Мешок пустой хваленьем восхваляли.
У простака вопрос сорвался с уст:
"Что прославлять мешок, который пуст?"
Ответили ему не без презренья:
"Ты здесь к чему, ты чужд воображенья?
Ступай отсюда, если ты такой,
Что зришь лишь то, что можно взять рукой.
В мечтах влюбленный видит днем и ночью
Предмет любви, невидимый воочью!"
От старой притчи - притчи мудреца,
О юноша, не отвращай лица.
Горошина, вскипая на огне,
И прыгает и скачет в казане.
То вверх всплывет, то книзу устремится
И вопиет пред тем, как ей свариться:
"Ужель, хозяйка, ты меня купила, (... меня не любишь)
Чтоб мне на свете стало все постыло?"
Огня не убирая от котла,
Ей говорит хозяйка: "Я не зла,
Но ты должна немного повариться,
Чтоб получился суп, а не водица.
В котле с водой кипящей не спеша
Должна твоя очиститься душа.
Когда была ты молодой, зеленой,
Пила ты воду средь цветущих склонов.
Сильнее становясь день ото дня, (Копила силу ты ...)
Ты зрела не для этого ль огня?"
.........
Ликует птица, увидав зерно,
Хоть в сеть подчас ее влечет оно.
Мы столь же немудры, и алчность глаз
Порой в ловушку завлекает нас.
Когда приманку видим мы, бывает,
Растет влеченье, разум убывает.
Мирские блага - то, что всех обманет,
Лишь редких птиц иное благо манит.
Чтобы попасть им в ту, иную сеть,
Они готовы многое стерпеть.
Я, даже Сулеймана будь мудрей,
Не огражу вас от земных цепей.
Царями мира вы себя зовете,
Но вы рабы своей же грешной плоти.
Меж тем владыка мира под луной
Лишь тот, кто избежал тщеты земной.
И душно в этом мире, как в темнице,
Где душам вашим суждено томиться.
Да, дикобраз - создание такое,
Что впрок порой ему идут побои.
Все знают: если бить его сильней,
То глаже он бывает и жирней.
Мне кажется: душа у грешных нас
Не что иное - сущий дикобраз.
Не потому ль, что люди били их,
Пророки совершенней всех других?
Ловцу, в чьей сети птица очутилась,
Словно отцу бедняжка возмолилась:
"Тебе, о господин, велик ли прок
Сгубить меня, попавшую в силок?
Ты ел быка, барана и верблюда
И все же не насытился покуда,
Ужель моя ничтожнейшая плоть
Твой голод в состоянье побороть?
Ты отпусти меня, и я за это
Тебе дарую три благих совета.
Еще в твоих тенетах - видит бог -
Дам первый свой тебе совет из трех.
Второй скажу с высокого дувала,
И ты поймешь, что значит он немало.
А третий я тебе оставлю в дар,
Когда взлечу с дувала на чинар.
Совет мой первый всех других дороже:
"Не верь тому, чего и быть не может!"
Второй совет она дала с дувала:
"Не сожалей о том, что миновало!"
И, на чинар взлетев, сказала птица:
"Внутри меня жемчужина таится,
А в ней дирхемов десять, говорят,
Ей завладев, и ты бы стал богат.
Но в руки не далась тебе удача!"
Тут птицелов упал на землю, плача.
Заголосил ходжа, как роженица:
"В силки обратно возвратись, о птица!
Я упустил счастливый свой улов!"
"Ты, птицелов, моих не слушал слов.
Тебе совет давала я, чтоб впредь
О том, что миновало, не жалеть.
Я говорила, что мечтанье ложно
То возвратить, что возвратить неможно.
Еще давала я тебе совет
Не верить речи, в коей смысла нет.
Во мне дирхем, не боле, если взвесить, (1 дирхем = 3.125 гр.)
Как я могу таить дирхемов десять?"
"Ну что ж,- себя утешил птицелов,-
Не столь велик потерянный улов!
Но молви, птица, мне совет свой третий!"
"Что, человек, тебе советы эти!
И к третьему совету будешь глух
Ты, что не смог исполнить первых двух.
Давать совет глупцу - пустое дело!"-
Так птица молвила и улетела.
Глупцу давать советы - все равно
Что в солончак сухой бросать зерно.
Зерно в солончаке не прорастет.
Совет глупцу не даст достойный всход.
Сосед пришел к соседу за советом:
"Ты озари мой скудный разум светом!"
Тот отвечал:"Советчика другого
Найди, чтоб он сказал благое слово,
А я твой тайный враг, и никогда
Благих советов не дает вражда.
Ты к другу обратись, чтоб друг любезный
Тебе на счастье дал совет полезный.
Я ж поступить иначе не могу,
Чем так, как подобает мне, врагу.
Когда овец пасти заставишь волка,
От пастуха не много будет толка.
Твой враг, я слово для тебя найду
Лишь то, что принесет тебе беду.
Когда увидишь друга, хоть в аду,
Покажется, что в райском ты саду.
С врагом в раю господнем быть случится -
Что в преисподней ты, тебе примнится.
Цени же дружбу и согласье душ
Своей заносчивостью не нарушь.
Ты для спокойствия своей души
Пред другом, как пред богом, не греши,
Чтоб человек, чья дружба дорога,
Не превратился в твоего врага.
И пусть тебе советом удружит
Тот, кто твоею дружбой дорожит!"
Сказал сосед, который ждал совета:
"Ты мой сокрытый враг, я понял это,
Но честен ты, и я сказал бы так:
``Чем друг нечестный, лучше честный враг!''"
Один отшельник веселился в год,
Когда случился страшный недород.
Ему сказали:"Всякий мусульманин
Стенает, слезы льет, и смех твой странен.
От нас свой лик отворотил Аллах,
И зной спалил созревшее в полях.
А высохшие лозы винограда
Напоминают нам картины ада.
Нещадный зной на муки всех обрек,
Как рыб, что выброшены на песок.
Как не стенать о страждущих невинно,
Все мусульмане - тело, что едино.
Страдает тело все, когда больна
Его какая-либо часть одна!"
Сказал дервиш, что был душой безгрешен:
"Куда ни погляжу, я всем утешен.
На склонах злаки стебли тянут ввысь,
В садах зеленых гроздья налились.
И зной не жжет, теплом посевы грея.
Пшеница в рост идет, сочней порея.
Все это истинно, поскольку сам
Я стебли рву и подношу к глазам.
Вы ж отошли от божьего закона,
Неправедные слуги Фараона!
И потому на вас нашла беда
И стала кровью нильская вода.
Идите ж следом за Мусой, чье слово
Водою Нила кровь содеет снова!"
Рассказ о бедуине, чья собака умирала от голода, в то
время, как сума бедуина лопалась от обилия еды
В пыли дорожной пес лежал без сил,
А бедуин вздыхал и слезы лил:
"Я так боюсь, что жить мне станет туго,
Когда лишусь единственного друга!"
"О чем ты плачешь, человек прохожий?" -
Спросил араба нищий странник божий.
"Я плачу, путник, от своих забот -
Вот пес мой богу душу отдает.
Мой пес с отвагой льва и силой бычьей
Мне ночью стражник был, а днем добытчик.
Моя собака верная была
Со мною ласкова, с врагами зла.
Она улов носила мне, бывало,
И от воров меня оберегала".
"Так что ж с собакой приключилось вдруг?"
"От голода, мой друг, ее недуг!"
"Терпи,- сказал прохожий,- возмещенье
Порой Аллах нам дарит за терпенье.
Но что, скажи, о собеседник мой,
В суме тяжелой за твоей спиной ? "
"Там хлеб, там мясо, там иная малость -
Все, что от ужина вчера осталось".
Сказал прохожий: "Если пища есть,
Так что же ты не дашь собаке есть?"
Ответил бедуин: "Помилуй боже,
Как пес ни дорог мне, но пища мне дороже.
Еду без платы не дают в припас,
Без платы только слезы льют из глаз!"
Промолвил странник: "Оглянись вокруг,
Ты - пустотой наполненный бурдюк!
Когда еда тебе дороже слез,
Тебя достойней твой несчастный пес.
Известно: слезы, пролитые нами, -
Кровь сердца, изошедшего слезами.
Лишь слезы, что глаза твои пролили,
Не стоят даже придорожной пыли!"
Иные преуспели ловкачи,
Как холст, сбывая лунные лучи.
Они глупцам сиянье отмеряют
И, как за ткани, деньги огребают.
На тот базар, где шум и суета,
Пришли и мы, чтобы купить холста.
(сей мир-чародей, мы же в нем - торговцы, покупающие куски лунного света)
И призрачный нам отмеряют свет
Взамен прожитых понапрасну лет.
Так где же то, что куплено досель?
И нет холста, и опустел кошель...
Схватила где-то птица червяка,
А кот за ней следил исподтишка.
И стала птица, ибо все здесь тленно,
Едой и едоком одновременно.
Кто отличит еду от едока -
Их разница не слишком велика!..
Рассказ о том, как некий ученик, придя к своему
наставнику, застал того плачущим
К учителю явился ученик,
К тому, чей горем был отмечен лик.
Услышав плач наставника, и сам
Дал волю ученик своим слезам.
Рыдал он, плачем оглашал обитель,
Хоть и не знал того, о чем скорбит учитель.
Но смолк учитель - шейх преклонных лет -
И вышел прочь, а ученик вослед.
Ученику промолвил старец чинный:
"Мне многостранен плач (страх) твой беспричинный.
И как не искренне твое рыданье,
Но все ж его основа - подражанье.
Достоин только осужденья тот,
Кто без причин, как туча, воду льет.
Ведь слезы подражания едва ли
Сродни слезам беды, слезам печали.
Ты никогда слезами не греши,
Что рождены не в глубине души!"