Cергей Аршинов
Печальной маски полукруг
СТИХИ
Сборник посвящается моей учительнице русского языка и литературы Анне Александровне Трескуновой
Печальной маски полукруг
«Убывающей Луною – Рот Пьеро… »
С. Аршинов
В этом мире существует тонкая незримая нить, связывающая всех поэтов между собой, при этом задача каждого поэтического голоса привнести в огромный цветной (нерукотворный, но непрестанно ткущийся) ковер поэзии что-то свое, присущее только ему. На творчество Сергея Аршинова, как мне кажется, в большей степени повлияло поэтическое наследие А. Блока. Конечно, в сборнике читатель найдет стихотворения, посвященные и другим поэтам – А.С. Пушкину, С. Есенину, А. Вознесенскому, Е. Евтушенко, но в отдельную часть книги Сергей выделил именно посвящения Александру Блоку, да и любимые его персонажи – «Пьеро и Арлекины», живущие в «современном балаганчике». Что объединяет автора с великим поэтом Серебряного Века? Ответ звучит в строках стихотворения «Александру Блоку»: «Опять влечет тоска невнятная К тому, чего на свете нет…» И кажется, последующие строки, описывающие последние дни жизни А. Блока, Сергей будто прочувствовал сам и пишет о себе и о Блоке одновременно: «Поэту не хватает воздуха, И дни поэта сочтены…».
Мир в стихах Сергея Аршинова предстает довольно-таки жестоким и мрачным, где «все к кормушкам стремятся», очень часто автор режет слух жесткостью и не старается ее сгладить, потому что Слово должно быть живым: «Когда умирает Слово, на смену приходят штампы…» И автор буквально жонглирует словами в стихотворении «Морфы формы», посвященное поэту Славе Лен: «Заела/Егоза/За тело/Тело за». Сами же поэты, вернее, их сердца похожи на марионеток в кукольном театре судьбы: «Поэтов сердца Ахиллесовы, подвешенные за ниточки…».
Еще один лейтмотив сборника – созвучие души автора с наследием В. Высоцкого, И. Талькова и В. Цоя, а также с «героями ленинградского рок-подполья 80-х» {«Прошлое прогоркло, Пора, пророк! Порка порока. Русский рок… »), ведь он признается, у них – «группа крови одна», и они «пишут на заборе: «Ты не умер, Тальков», поминают Цоя и призывают каждого оставаться собой: «Кто хочет быть таким, как Цой? Попробуй стать самим собой. Останешься самим собой – Ты станешь Цоем.»
Конечно же, многие стихи этого сборника посвящены известным людям, но мы находим и слова, обращенные к обычным простым смертным, близким и знакомым автора, которых он не только вспоминает, но и просит о них у Бога, что не может не вызвать уважения читателя: «Просто прошу Родину: Радости дай родичам. Всей семье дяди Володиной, Дяди Толи сиротам-дочерям. Слезно молю Провидение дать матерям просимое. Там – Антонине Сергеевне, Здесь – Антонине Васильевне.»
Кто же такой, Сергей Аршинов? Его портрет четко вырисовывается (строчка за строчкой) в стихотворении «21 сентября 2009». И вот пред нами предстает его Храм Души, в который мы осторожно заглядываем в чуть приоткрытую дверь, ведь этот Храм обычно «закрыт от взглядов посторонних», и первое, что бросается в глаза, – царящий в нем полумрак, дающий ощущение горечи, обиды, опустошенности и усталости: «Мой взгляд угрюм, на сердце милосердья – Тяжелый груз. Темно от дум… Мне чашу предлагает На дне печаль… Никто, обидев, не просил прощенья, А я просил… » Несмотря на, казалось бы, полное разочарование и безысходность, мы внезапно находим слова, свидетельствующие о том, что автор все-таки принимает жизнь и свою судьбу такой, какая она есть, что удается далеко не всем людям: «А я шепчу, что жизнь, на самом деле, – Так хороша.» Действительно, сложно не потерять надежду на светлое будущее, когда жизнь постоянно хлещет тебя «наотмашь по щекам», в то время как кому-то дается все в этой жизни легко и очень просто, но Сергей Аршинов продолжает надеяться, верить и любить, и, как мне кажется, неслучайно выбирает для читателя последнее стихотворение в книге, где сопоставляет себя с образом «идеального парня» своей девушки: «Все делает он лучше, Гораздо лучше меня. Мне кажется, он – лучик, А темное царство – я. <…> Но пусть та моя девчонка Полюбит все же меня.» Стихотворение названо автором «Детские стихи» не без доли иронии над самим собой, но сразу же после его прочтения вспоминается фраза Христа: «Будьте как дети, ибо они наследуют Царствие Небесное…»
В заключении хотелось бы процитировать простые и мудрые строки Сергея Аршинова, которые говорят о долгих поисках смысла жизни и найденном им ответе как для себя самого, так и в качестве пожелания всем людям на земле:
А вы просто живите.
Надо жить, чтобы жить.
Александра Крючкова,
поэт, прозаик, член Союза Писателей России
лауреат международных конкурсов в области литературы
Часть 1
Театральный этюд
***
А на лице у Арлекина —
Печальной маски полукруг,
Ведь он по воле господина
С Пьеро попал в один сундук.
Сундук закроют, отодвинут,
Чтоб дать актерам поостыть.
И лицедеи маски снимут —
Начнут друг другу лица бить.
Сегодня изменилась труппа.
Нашла хозяйская рука
Два улыбающихся трупа
На дне большого сундука.
***
Навзрыд хохочет Арлекин
Над кротостью и простодушьем.
С холодным, сытым равнодушьем
Смеется злобно Арлекин.
Пьеро печален, прям и тих, —
Но никому его не жалко.
Среди всеобщей перепалки
Пьеро стоит, угрюм и тих.
В ночи, маяк всем маякам,
Луною бледный лик восходит.
А весельчак в бессильной злобе
Его —
наотмашь,
по щекам!
Капитан Фракасс
актеру Олегу Меньшикову
Помилуйте, куда же Вы, барон,
Неужто наплевать на мненье света?
Поступком Вашим всякий поражен:
Увозит вдаль повозка – не карета.
Иссушенный злодейкою – тоской,
Похожи Вы на аиста немного.
Но хорошо, что шпага под рукой —
С такой подругой можно и в дорогу.
Замерз в пути бедняга Матамор.
Взойдет теперь на райские подмостки.
Бахвалу крикнет: «Браво!» стройный хор —
Заплаканные Ангелы – подростки.
А Вы, барон, замените его
Не Херувимам – людям этим грешным.
Ваш капитан красив, как божество,
Да все смеются тут над ним, сердешным.
И бросит Вас, Фракасс, в холодный пот,
Когда заржут в лицо хлыщи и франты.
А окончательно и наповал добьет
Усмешка недоступной Иоланты.
Но Изабелла – Ангел во плоти!
Поймет, не оскорбит и не осудит.
Актер – барон, раздавленный почти,
Поймет, что значат «маленькие люди».
Тиранов – много, но Тиран – один,
И Блазиусов-пьяниц – единицы.
Хитер по-лисьи каждый господин,
Но плут Скапен – хитрей любой лисицы.
И друг на помощь смело поспешит,
Когда за место в жизни будет драка.
И ненависть звездою заблестит
На острие клинка де Сигоньяка.
…Благополучно завершен роман:
Лукавый Гименей пробился к власти,
«Тиранит» всех теперь добряк Тиран,
Ну а супруги предаются страсти.
Но здесь у нас не осуждают ложь,
На теле смело делают надрезы,
И восхищается слепая молодежь
Оправданным коварством Валломбреза.
Уже на ком–то смокинг, даже фрак…
Наряд немоден скромный и неброский.
…Вы позвоните мне, де Сигоньяк,
Когда в ночи приедет к Вам повозка?
***
И сдернул маску Шут усталый,
Лишь звякнули два бубенца…
Презренного шута не стало:
Актер не изменил лица.
Принц день за днем меняет маски,
Чтоб трон наследовать отцов.
Но он сорвет в финале сказки
Отнюдь не маску, а лицо.
Часть 2
Трудно
О простоте
Зачем для мыслей картотеки?
Зачем сшиваются листы?
А ныне, присно и вовеки —
Для красоты, для простоты.
На все, что так по сути сложно,
Наклеивают ярлыки.
Ну вот и над тобой безбожно,
Вовсю хохочут знатоки.
И не надейся – не воскреснешь,
К листу пришпилен и распят.
А если вырвешься, исчезнешь,
Простак опять же будет рад.
Нет места в корабельной роще
Под корень срубленным стволам.
Так что же, сделаться попроще
Или исчезнуть? Думай сам.
Сброс
Девочки мальчики весело всем
Все улыбаются каждый для всех
Все оценили старания всех
Вольности вольности все здесь свои
Сброс
Все формируют сознание всех
Все к всем приходят узнать что почем
Кто-то сказал не хочу быть как все
Все засмеялись весело всем
Сброс
Кто-то задумался может он прав
Все это все а я это я
Мысль эту лучше держать при себе
Волю на вольности легче сменять
Сброс
Все знают все все знают всех
Все не как все но все это все
Все формируют сознание всех
Все улыбаются весело всем
Сброс
Трудно
Трудно ломиться в открытую дверь,
Трудно в закрытую выйти.
Трудно всю жизнь жить, как загнанный зверь,
Трудно по-волчьи не выть.
Трудно на пляже зимой загорать,
Будто от этого польза.
Трудно рожденному ползать – летать.
Трудно рожденному ползать.
Трудно помочь лицемеру бревно
Вынуть из хитрого глаза.
Трудно увидеть в Европу окно,
Глядя в жерло унитаза.
Трудно идти добровольно на нож
Ради чего – непонятно.
Смело вперед, ведь общественный дождь
Смоет кровавые пятна.
Трудно в своей убедить правоте,
Не зарядив пулемета.
Трудно опору искать в пустоте
И еще верить во что-то.
Трудно не лгать, не буянить, не красть,
Трудно все делать как надо.
Легче, в толпе растворившись, пропасть,
Словно кристалл рафинада.
Повеселей!
Зачем в себе ты замыкаешься?
Раскрепощайся, будь смелей,
А то все каешься и маешься.
Повеселей – повеселей!
Да станет смех всеобщей истиной:
Все зачеркнет наискосок.
Да станет смех пробойным выстрелом,
Пусть даже выстрелом в висок.
Идут уверенно веселые,
Смеются на виду у всех.
И камнем падает на головы
Небесный смех, небесный смех.
Засмейся – будешь прав до донышка.
Вперед и вверх – не спи, не стой!
Но лужу обойди – там Солнышко
Блестит огромною слезой.
Перечитывая Маркеса
Мясник гладко выбрит, упитан, надушен и чист.
Мясник продолжает свой путь через бойню в курятник.
Мясник ставит подпись на вязью заполненный лист.
Мясник – генерал, а не потный усатый урядник.
Мясник любит книги намазывать на бутерброд,
Слова смаковать, те, что так солоны, а не пресны.
Мясник промокает салфеткой запачканный рот:
– Ах, как все не ново! Помилуйте, все уж известно.
Мясник обожает глаза на молочном лице,
Яичницу он запивает клубничной настойкой.
Известно ему, что в любом неразбитом яйце
Зародыш куриный, а в сущности, куры не стойки.
Хохочет мясник на лукулловых пьяных пирах
И масло надежды бросает в спагетти из мыслей.
И запахом затхлым плывет над застолием страх…
Но мясо свежо, и еще молоко не прокисло.
6 октября
Молча слизывать слезы
В предвкушенье строки,
Не бояться угрозы
И плевать на плевки.
Кто-то снова споткнется,
Кто-то снова толкнет.
Все на круги вернется,
И отменят полет.
Что нам делать, скажите,
Как нам путь проложить?
А вы просто живите.
Надо жить, чтобы жить.
Жить при полном обзоре
Фишкой у игроков.
И писать на заборе:
«Ты не умер, Тальков.»
Евгению Евтушенко
Все над всеми ехидно,
Скаля зубы, трунят.
И любому завидно,
Если кто-то богат.
А богатые манят
Кошельком под полой.
А богатые ранят
Ядовитой стрелой.
Все к кормушкам стремятся,
Все толкаются, прут.
Все чего-то боятся,
Все клевещут и врут.
Все довольны собою,
Всех признал коллектив.
Управляет судьбою
Недалекий актив.
Они шествуют гордо,
Честь несут, как ружье.
Мощной лапищей твердой
Целят в сердце мое.
Оплюют и облают:
Все – равны и вольны.
И в упор расстреляют
У стены, у стены.
Быть бессмертным – не в силе,
Но надежда моя:
Если это – Россия,
Значит, это – не я.
Часть 3
Александру Блоку
Современный балаганчик
На лицах – не маски, а мины,
А зрительный зал сердит.
И валятся арлекины,
Споткнувшись о камни сердец,
Которые бросило время
Руками толпы присутствующей,
Узнав, что потеря веры
Приятней потери рассудка.
Замечена Коломбина.
Теперь – игра на снижение:
Манерна, жеманна, картинна
До выстрела на поражение.
И сорваны покрывала —
Суть обнажена донага.
Но публике этого мало.
– На бис! – ревет балаган.
…Толпа, проглотив надежду,
Ринется в гардероб.
Там верхнюю всем одежду
Раздаст усталый Пьеро.
Весна в Царском Селе
«Сердце с дрожью бесполезной
Укроти.
Вихри снежные над бездной
Закрути.
Взор твой ясный к выси звездной
Обрати.»
А.А.Блок «Ее песни»
посвящается Марине Н.
Царскосельскою школяркой
Та весна
Шла на встречу в старом парке —
Влюблена.
Солнце, мостик и скамейка,
Гладь прудов.
Яркий лучик шалой змейкой —
На ладонь.
Рань, рассвет и расставанье,
Рябь реки.
Розы, радуги сиянье
И стихи.
…Жизни жуть жеманной жестью
Жмет и жжет.
Ласка липнет лживой лестью,
Ливнем льет.
Нет ключа в заветной дверке,
Ты – один.
Выпрыгнет из табакерки
Арлекин.
И закружит в снежном танце
Круговерть.
И поманит в новобранцы
Дама – Смерть.
Маской снежной улыбнется
Вновь Луна.
Только больше не вернется
Та весна.
Кубок с ядом – деловито:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента