Пётр Фёдорович Северов
Мореплаватель из города Нежина
Когда-то на этом острове находили себе пристанище стаи перелетных птиц, никем не пуганные тюлени часами лежали на его берегах, вблизи которых виднелся цветной узорчатый лес кораллов…
Но теперь не садятся здесь перелётные птицы, смирные тюлени брошены в чикагские жиротопки, рыба ушла от отравленных нефтью берегов… Тяжёлые военные корабли высятся на задымленном рейде…
Лишь заметив остров на новой карте, дельцы из Нью-Йорка, Лос-Анжелеса, Фриско (Сан-Франциско) бросились сюда в поисках добычи, сорвали флаг, водружённый моряками далёкой страны, открывшими этот остров, и подняли свой…
Но имя острова осталось прежним. С мировой географической карты его никому не стереть.
Остров Лисянского…
Издалека занесено сюда это имя, с благодатных степей Поднепровья, из города Нежина. Здесь родился Юрий Фёдорович Лисянский, отважный моряк, первым ступивший на ту неизведанную землю.
Большие дороги странствий открыты не только из портовых городов. Радость исследований и открытий дана отважным сердцам.
В Нежине, маленьком и глухом в то время городке, пожалуй, не было даже человека, который видел бы море и корабли, идущие из океана… Городок жил своими делами. В нем главными событиями были женитьбы, рождения, похороны, молебны и крёстные ходы, вражда помещиков, редкие наезды важного губернского начальства.
В среде свирепых собственников, хитроумных подьячих, мелких сутяг и горемычных крепостных жил мальчик, мечтавший о морских походах…
Его отец приносил откуда-то журналы, в которых рассказывалось о плаваниях знаменитых капитанов, об открытии новых земель и неведомых народов, о тропических джунглях и покрытых вечным льдом островах, и все это казалось маленькому Юрию увлекательной сказкой.
Отец и сам никогда не видел моря, хотя, оставшись вдовцом, разорённый ловкими дельцами, иногда говаривал в раздумье, что, если бы не годы да не дети, ушёл бы он на корабле куда-нибудь подальше от этих мест… Соседи о нем судачили: «Фантазёр… мечтатель… совсем выживает из ума…»
Отец грустно качал головой.
— Тёмные люди! Скажи им, что земля — это шар, не поверят. Они ведь ничего не видели дальше горизонта…
Но в действительности он таки был немного фантазёром. Где-то в Киеве случилось ему как-то познакомиться с проезжим капитаном, и уж сколько он об этом порассказал! Словно сам гостил и в Турции, и на греческих островах, и в земле арабов… Слушая эти рассказы, можно было подумать: вот уж бывалый моряк.
Впрочем, событиями на море увлекался не только он. Юрий и два его брата, Иван и Ананий, тоже слушали отца, затаив дыхание. Это было самое радостное время в семье, когда свободным вечером отец зажигал лампу и торжественно раскрывал на столе новый, долгожданный журнал…
Перед юношами словно открывались безбрежные морские просторы, — ещё невиданные, таинственные и манящие…
Мечты о морской службе все больше овладевали Юрием Лисянским.
События того времени помогли осуществиться им.
Турки на юге и шведы в Прибалтике все более откровенно грозили России войной. Шведский король, тупой самодур Густав III, вздумал отнять у русского народа завоевания Петра и возродить «великую северную державу Карла XII».
Сам-то он, конечно, не решился бы бросить вызов России, но за его спиной стояли правители Англии и Франции, которые всячёски подстрекали шведского короля и турок к нападению на «северного великана».
В том, что Россия вышла на Чёрное и Балтийское моря, англичане и французы видели серьёзную опасность для своего морского владычества.
И на западных границах России не было спокойно. Хищная Пруссия тоже готовилась к захвату русских земель.
В России хорошо понимали, что на этот раз в отражении вражеского нашествия военно-морскому флоту предстояло играть выдающуюся роль.
Федор Лисянский был искренним патриотом — он хотел видеть своих сыновей на передовых позициях битвы за родину.
Прослышав, что шведы уже готовят огромный флот, а их король похваляется сжечь Кронштадт, высадить десант у Галерной гавани и снести памятник Петру, Федор Лисянский в ярости швырнул на землю шапку и приказал запрягать лошадей. Сыновьям он сказал строго:
— Собирайтесь поскорее — едем в Петербург…
В тот же день отправились в дорогу. В столице Лисянский выхлопотал письменное распоряжение адмирала, и Юрий был зачислен в кадеты Морского корпуса. Морской шляхетный корпус был основан ещё в 1701 году указом Петра Первого. В 1783 году он был значительно расширен и стал серьёзной школой морских офицеров. В то время, когда сюда поступил Юрий Лисянский, в корпусе воспитывалось около шестисот будущих моряков. Среди них был и Иван Крузенштерн, с которым в одном из учебных плаваний молодой Лисянский сдружился на долгие годы.
В свободные от вахты часы в маленькой, тесной каюте, где отчётливо слышался певучий звон волн, подолгу читали они описания морских путешествий, мечтали о странствиях по неизведанным океанам, строили планы дальних походов…
Но обоих друзей ещё ожидало боевое крещение в морских сражениях со шведами, суровые испытания в штормах.
Назначенный на боевой корабль прямо со школьной скамьи, мичман Лисянский не раз отличался и выдержкой и отвагой. Сам командир корабля Гревенс крепко пожал руку молодому моряку и, ласково улыбаясь, сказал:
— Будет у тебя ещё, Лисянский, время и вокруг света плавание совершить… Ведь это твоя мечта, не так ли?
— Так точно! — ответил Лисянский. — Надеюсь, Карл Ильич, это время придёт…
В 1798 году лейтенант Лисянский, как исполнительный и знающий своё дело моряк, был зачислен в группу офицеров, отправляющуюся в Англию для прохождения дальнейшей морской службы. (Морская практика русских офицеров в английском флоте была заведена ещё во времена Петра Первого). В письмах к брату Лисянский писал о своих английских впечатлениях:
«Коротко сказать — всякий шаг наш здесь стоит не менее шиллинга. Съехавши в Гулль, взяли с нас по гинее за несколько рубах и мундир, которые были в чемодане у каждого из нас, взяли за то, что мы — русские, за то, для чего едем в Лондон, и, по крайней мере, по гинее за то, отчего мы не говорим по-английски. На дороге же в Лондон всяк, кому токмо было время, драл с нас бессовестно…»
Из Лондона на английском фрегате «Луазо» Лисянский вскоре отбыл в Америку. В далёкой Вест-Индии он увидел, как жестоко обращаются колонизаторы с порабощённым туземным населением.
«Я бы никогда не поверил, — писал он брату, — что англичане могут так жестоко обходиться с людьми, ежели бы не был сам тому свидетелем на острове Антиго[1], где нередко случалось видеть несчастных арапов, употребляемых вместо лошадей».
После дальнего перехода фрегат прибыл в Галифакс. А через несколько дней в порт вошёл и второй английский фрегат — «Тетис», на котором служил Иван Крузенштерн. Крепко, по-русски обнялись два друга на набережной. Взволнованный встречей, Крузенштерн сказал:
— Ну вот и свершилось то, о чем мы мечтали… Сколько, брат, пройдено морей!
Лисянский кивнул на английский флаг, развевавшийся над кормой фрегата.
— Я хотел бы под нашим, под русским флагом идти.
— И это ещё будет! — уверенно ответил Крузенштерн. — Погоди, Москва-то не сразу строилась…
Бермудские острова и Нью-Йорк, Филадельфию и Нью-Порт, Джорджтаун и Бостон и многие другие города Америки успел посетить за время плавания молодой офицер, везде осматривая верфи и лучшие корабли, музеи, исторические места, кварталы богачей и посёлки рабочего люда.
В Нью-Йорке свирепствовала чума, и, поражённый размерами эпидемии, Лисянский записывает своё сочувствие этому «великому множеству новоприезжих людей нижнего класса, которые, не имея состояния жить порядочно, были вынуждены жаться вместе и, стесняясь в небольших хижинах, заразили атмосферу». Горькая судьба бесправных чёрных рабов навсегда омрачает его впечатления о «свободной республике».
Возвратясь в Англию, он и Крузенштерн просят русского посла Воронцова разрешить им совершить ещё одно плавание — к Южно-Африканским берегам.
Молодым морякам повезло: трое из них — Лисянский, Крузенштерн и Баскаков — были назначены на корабль «Резонабл», уходивший к мысу Доброй Надежды.
И вот уже высятся над белой грядой прибоя опалённые скалы Африки, а дальше лежит огромная неизученная страна…
В Южной Африке, у мыса Доброй Надежды, Лисянский задерживается на несколько недель: собирает ботаническую коллекцию, раковины, коллекцию насекомых, знакомится с бытом населения… И снова его поражает и отталкивает дикое изуверство рабовладельцев. Об этих кровавых «цивилизаторах» он записывает гневные строки:
«…Здешние обитатели нередко собираются и, узнавши жилища бедных дикарей, оные окружают их ночью; когда от испуга ружейных выстрелов сии несчастные бросаются из шалашей своих, то тогда, убивая взрослых, берут в плен молодых, которые остаются навек их невольниками. После сего рассказчик мой велел ввести в горницу большого мальчика и сказал, что при взятии его убито было до шестидесяти его соотчичей. Какое варварство…»
После семи лет непрерывных странствий Лисянский возвратился на родину закалённым, много видевшим моряком. Встретившись со старым другом, Иван Крузенштерн сказал:
— Готовься, брат Юрий… Теперь уже под русским флагом нам предстоит далёкий путь!
Для Лисянского это было большой радостью.
…Северные земли Америки — Аляска и Алеутские острова — были открыты и исследованы отважными русскими мореходами. Ещё в конце восемнадцатого века русские люди прочно поселились на этих землях, принадлежавших им по праву первооткрывателей. Самая южная русская колония — Росс была основана в Калифорнии, поблизости от бухты Сан-Франциско.
Снабжение русских владений в Америке велось через Сибирь и стоило огромных средств. Драгоценный мех котика, голубого, песца, чернобурой лисицы давал огромные прибыли, но из-за дальности пути немало стоил и промышленникам. В Петербурге давно уже обсуждались проекты посылки в те дальние воды русских кораблей.
В 1803 году два шлюпа — «Надежда» и «Нева» — были, наконец, снаряжены. Капитанами были назначены Крузенштерн и Лисянский. Опытные офицеры, они набрали команды исключительно из русских моряков.
— Мне советовали принять несколько и иностранных матросов, — говорил Крузенштерн, довольный своим экипажем, — но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился.
Утром 7 августа 1803 года оба корабля покинули рейд. Им предстояло следовать вместе через всю Атлантику, обогнуть мыс Горн и расстаться в Тихом океане. Отсюда «Надежда», которой командовал Иван Крузенштерн, должна была идти в Японию, доставить туда русского посла, а затем взять грузы на Камчатке и отправиться на юг, в Кантон.
Путь Лисянского лежал в далёкие северные широты, к островам Алеутской гряды, к русским поселениям на Аляске.
Хмуро, недружелюбно встретило путешественников суровое Северное море. Резкий ветер крепчал с каждой минутой, и вскоре грянул жестокий шторм.
Лисянский не зря так тщательно подбирал свою команду. В прежние плавания он не раз наблюдал за работой английских моряков, однако такого бесстрашия, чёткости, быстроты, как показали теперь, в минуты опасности, его матросы, капитану и самому видывать ещё не приходилось.
Встретившись через несколько дней в английском порту Фальмуте с Крузенштерном, он сказал:
— Матросы у меня — орлы! С такими и на край света идти не страшно.
— Я тоже не нарадуюсь команде, — заметил Крузенштерн. — Подобные бури случаются редко. В ту ночь погибло несколько английских кораблей. А мы — выстояли. Значит, дорога обещает быть счастливой.
— Она должна быть не только счастливой, но и плодотворной для науки, — сказал Лисянский. — Помнишь, в прошлых наших походах мы не раз удивлялись иностранным капитанам, их безразличию к жизни океана, к изучению этой многообразной жизни. Что интересует, например, английских моряков? Только открытие новых богатых земель и, конечно, коммерция…
— О да! — подхватил Крузенштерн. — Я не забыл наших бесед… Выйдем из Фальмута и сразу же начнём систематические работы по изучению океана. К завершению плавания мы накопим огромный материал о направлении и особенностях различных морских течений, о температуре морской воды на разных глубинах, о барометрическом давлении, о климате, приливах и отливах в разных районах океана… Это будет началом целой науки, которая должна быть создана, так как она необходима.
Лисянский улыбнулся:
— Красивое слово — океанография! Быть может, новая наука так и будет названа? Мы потрудимся ради неё на славу!..
Через несколько дней на одном из причалов Фальмута два молодых капитана, захваченные грандиозными планами первых исследований в океане, вышли в путь. А ещё через полмесяца в порту Санта-Крус на острове Тенериф экипажи пополнили запас провизии и пресной воды и направились к экватору.
Внезапные шквалы нещадно швыряли малые корабли, рвали паруса, рушили на палубу кипящие гребни волн. Но оба судна попрежнему уверенно шли на юг. 26 ноября над «Невой» и «Надеждой» торжественно зареяли флаги; грянули орудия, и капитаны обменялись приветствиями: впервые русские корабли пересекли экватор.
Стоянка на острове Екатерины и в португальском колониальном городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, где страшные невольничьи рынки под сенью прекрасных тропических пальм являли весь позор и ужас принесённой европейскими завоевателями «культуры» — и снова дорога, снова океан…
Грозный мыс Горн, прославленный яростью штормов, медленно проплыл за бортом: чёрный, безжизненный, словно выжженный огнём… Впрочем Лисянскому и его команде этот мыс не казался таким уж грозным. В записи капитана «Невы» угадывается усмешка: «Хотя многие, многие мореходцы опасаются обходить мыс Горн, но, по моим замечаниям, он почти не отличается от всех других мысов, лежащих в больших широтах».
Юрий Фёдорович Лисянский
Иван Фёдорович Крузенштерн
Лисянского беспокоило другое: в туман и шторм давно уже потерялась из виду «Надежда». Где Крузенштерн? Не потерпел ли он аварии?
После долгой разлуки друзья неожиданно встретились у острова Нука-Хива, у его гостеприимных чернокожих обитателей. Но встретились ненадолго. Крузенштерн спешил на Камчатку и к японским берегам, «Неву» давно уже ждали в Русской Америке. У Сандвичевых (Гавайских) островов капитаны снова пожали друг другу руки, и «Надежда» первая подняла паруса. Вскоре, держа курс на север, вышла из бухты и «Нева».
Приход первого корабля из далёкой столицы был огромным праздником для русского населения Аляски. Но радость этой долгожданной встречи омрачалась печальной вестью о гибели русской колонии на острове Ситка. Лисянский узнал, что полудикое воинственное индейское племя колошей напало на горстку русских людей и после долгой осады ворвалось в колонию… Только трое русских случайно спаслись. Кто подстрекал колошей к этому неожиданному нападению, догадаться было не трудно: в многочисленной толпе, окружившей посёлок, были и «культурные» американцы — они-то и усердствовали больше других в резне, не щадя ни женщин, ни детей…
С приходом корабля на побережье сразу наступило затишье: наверное, грозный вид корабельных пушек поостудил рвение американских «вояк».
Находясь у берегов Аляски, Лисянский вспомнил пылкие юношеские свои мечты: пройти в неизведанные широты. Теперь ему представлялась такая возможность. И Юрий Фёдорович твёрдо решает, не возвращаясь к Сандвичевым островам, по пути в Кантон исследовать ещё никем не посещённые районы океана.
Однако это отклонение от курса и потеря времени могли вызвать недовольство начальства. Стремясь заранее оправдать своё решение. Лисянский заносит в журнал краткую запись:
«Желание моё пройти в широте 36½ до 180° соответствует данному от графа Румянцева требованию, в котором сказано, будто бы в древние времена открыт был около 340 немецких миль от Японии и под З7¼° большой и богатый остров, населённый белыми и довольно просвещёнными людьми, и что он должен находиться между 160 и 180° зап. долготы».
Капитан, конечно, понимал, что слух о неизвестном острове с белым населением скорее всего являлся одной из тех морских легенд, которых в его время рассказывалось так много. Но эта легенда могла пригодиться ему.
В конце сентября «Нева» покинула суровые, скалистые берега Ситки. Уже к концу месяца она достигла тех мест, где графу Румянцеву чудились неизвестные земли, однако на спокойной поверхности океана темнели только тени облаков. Как эти быстролётные тени, растаяла и легенда о таинственной земле… Теперь оставалось взять курс на Кантон, где Лисянский условился встретиться с Крузенштерном. Но обширный район к югу от этих широт ещё не нанесён на карту. И капитан решает следовать дальше на юг.
Туманы и ветры уже давно сменились полным затишьем и зноем; деревянные палубы и надстройки, особенно стеньги и реи корабля, потрескались от жары и стали малонадежны. Несколько человек в экипаже судна тяжело заболело. Заболел и сам капитан. Он приказал врачу никому не говорить об этом. Стоя на мостике, Юрий Фёдорович следил за полётом огромных белых чаек… Если появились чайки, значит, где-то близко должна быть земля…
Вечером, когда ветер стал свежее, корабль вдруг резко подпрыгнул и остановился, накренившись на борт.
Лисянский выбежал на мостик. Вокруг ревели белые буруны.
— Аврал! — скомандовал капитан. — Все наверх!..
С палубы штурман крикнул:
— Коралловая банка! Она почти выступает на поверхность.
«Нева» прочно засела на острой коралловой гряде. Лисянский знал: усилится ветер или налетит шквал — и деревянному судну не спастись. Он приказал штурману обмерить глубину вокруг корабля. Тем временем матросы бросились убирать паруса.
Штурман вскоре доложил, что глубины вокруг корабля совсем незначительны: «Нева» оказалась посреди коралловой мели.
— Нужно облегчить корабль, — сказал капитан. — Сбросить за борт все тяжести, лежащие на средине палубы.
Самоотверженно работали матросы, штурман и сам капитан. За борт полетели запасные реи и доски. Но судно не двинулось с места; попрежнему чуть уловимо оно покачивалось на гряде.
— Выбросить за борт пушки! — громко скомандовал Лисянский.
Это решение было крайностью: корабль оставался безоружным. Однако ветер с минуты на минуту свежел, волны все звонче били в борта.
Одну за другой матросы снимали пушки со станков, волокли их к борту и сбрасывали в воду. Никто из них не прощался с этим неоценимым в опасном пути вооружением корабля. К пушкам были привязаны поплавки: в затишье Лисянский надеялся поднять орудия с гребня мели.
Перед рассветом матросы погрузили на шлюпку якорь, укреплённый на толстом, прочном тросе, и завезли его вперёд, по курсу корабля. Облегчённая «Нева» теперь медленно сошла с мели.
И едва только стихли радостные крики, как дозорный матрос взволнованно доложил:
— На западе, в миле отсюда, вижу землю!..
Капитан взбежал на мостик. В западном направлении от курса корабля он увидел отчётливо обрисованный светом восхода низменный остров. Лисянский развернул карту. В этом районе океана не значилось ни мелей, ни островов… Открытие!.. Заветная мечта юности. Он со своей славной командой открыл неведомую землю!
Но неизвестный остров, казалось, ревниво охранял свою тайну. Внезапный яростный порыв ветра подхватил корабль и снова швырнул его на рифы. Измученные, с окровавленными руками матросы снова бросились на реи переставлять паруса.
Капитан приказал выбросить за борт якорные канаты, балласт и запасные якоря. До самого вечера кипела жаркая работа, и лишь в сумерки «Неву» удалось вторично снять с мели и перевести на глубокое, безопасное место.
А утром, когда наступило желанное затишье, матросы бросились спасать пушки, вылавливать стеньги, доски, вытаскивать канаты и якоря. Они спасли все вооружение судна и весь его инвентарь…
Напряжение последних суток особенно отразилось на здоровье капитана: Юрий Фёдорович едва передвигал ноги, держась за поручни мостика.
В эти минуты сурового испытания Лисянский записал: «…нет труда, которого бы преодолеть, нет опасности, которой бы перенести я не согласился, лишь только бы сделать путешествие наше полезнейшим и новыми открытиями доставить честь и славу Российскому флоту…»
Утром шлюпка отправилась к острову.
Огромные тюлени, лежавшие на берегу, при виде людей только любопытно подняли головы, но не двинулись с места. Шумные стаи птиц кружили над моряками; никогда не видевшие человека, птицы садились на плечи, на головы матросам, спокойно выглядывали из гнёзд, путались под ногами.
На высшей точке острова капитан «Невы» и его спутники подняли на шесте русский флаг и зарыли в землю бутылку с извещением об открытии ими этой малой земли.
Лисянский исходил остров вдоль и поперёк, подробно описал его. Островок оказался небольшим, с отлогими берегами, сложенными из кораллового песка. Ни леса, ни воды на нем не оказалось. Образовался он посредине коралловой мели, и только небольшие возвышенности его покрывала густая, высохшая, лежачая трава.
Низкий и потому неприметный в туман и в ночные часы, этот отрезок суши, окружённый грозными рифами, представлял большую опасность для мореходов. Но отныне на картах мира будет отмечено открытие русских моряков.
Удивило Лисянского местоположение открытого островка. Юрий Фёдорович знал, что дно Тихого океана представляет собой огромное ровное «поле». Здесь находятся и наибольшие на Земле глубины, превышающие 10 километров . Эти глубины простираются у берегов Японии, у Филиппин и Курильских островов. Но и на широте, где моряки «Невы» совершили своё замечательное открытие, глубины тоже были огромны. Только благодаря кораллам возник этот остров.
— Вот замечательное место для изучения деятельности кораллов и образования новых островов, — сказал капитан. — Этот островок, будто корабль на вечном якоре, корабль, которому не страшны любые непогоды… Кто знает, быть может когда-нибудь здесь будет построена научная станция для исследования океана?
Покидая остров, Лисянский взял на память несколько цветных причудливых кораллов и окаменелых губок.
Снова поднявшись на мостик, капитан приказал созвать всю команду. Матросы тотчас выстроились на палубе. Заметно взволнованный Лисянский сказал:
— Мы приумножили, друзья, славу нашего русского флота. Мы открыли неизвестный остров, который я предлагаю назвать именем нашего корабля — «Нева».
Он удивился: матросы промолчали.
Штурман Повалишин сделал шаг вперёд.
— Команда предлагает, Юрий Фёдорович, в знак уважения к вашим заслугам, в знак благодарности и любви к вам, нашему начальнику и другу, назвать этот остров вашим именем…
Глубоко тронутый оказанной ему честью, Лисянский было попытался отказаться, но его уже окружила команда, штурманы и матросы радостно повторяли:
— Остров Лисянского!.. Так этому и быть…
— Благодарю, верные мои друзья и прекрасные моряки, — сказал Юрий Фёдорович. — Вы наградили меня высшей наградой, о которой я мог мечтать. Пусть же эта земля навечно сохранит память о славе русского флота!
Корабль уходил на юг, и матросы долго ещё смотрели на остров, отныне носящий имя их капитана.
А капитан думал о другом. В записи, оставленной Лисянским, проявилось все благородство русского моряка:
«По сём можно судить, сколь место сие гибельно, и что корабль „Нева“ за претерпенное им несчастное у сего острова приключение вознаградится только тою честью, что он открытием весьма опасного местоположения спасёт, быть может, от гибели многих будущих мореплавателей».
О неизвестных мирных мореходах, о их безопасности думал отважный русский капитан. И не знал он, какие непрошеные «хозяева» появятся на этом острове, появятся не для того, чтобы исследовать океан, а для того, чтобы угрожать отсюда бомбой и торпедой любому кораблю и утверждать над океаном свою пиратскую власть.
