---------------------------------------------------------------
© Copyright Александр Шленский
WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------
Кровать нависает над внутренним миром и изгибается в конвульсиях, как
полиомиелитное кресло. Солнце блеклое и линялое, оно не светит как надо,
зато греет из-за паровых полупрозрачных облаков, как жаровня. В воздухе
висит туманное текучее марево, и подушка прилипает то к лицу, то к затылку.
Войска уже прибыли на подавление мятежников. Пушку сняли с лафета и катят по
земле, как скалку по гладильной доске. Следом катят бочку пороха, а за ними
ядра - семь штук. Обойму несут отдельно, поскольку она не круглая. Когда все
это прикатят на позицию, ядра засунут в обойму, обойму вставят в
калоприемник, передернут затвор, и пушка выстрелит картечью прямо по
мятежникам. Мятежники спят на футбольном поле на двухярусных кроватях. Их
потные помятые лица с бессмысленно отвисшими щеками ритмично вздуваются и
опадают от храпа..
Некоторые мятежники уже проснулись и зевают широко и мрачно, рискуя
вывихнуть челюсть. Я сам лежу на верхнем ярусе одной из кроватей и страдаю
от духоты и саднения за грудиной - поперхнулся слюной, пока лежал на спине.
Пушка и солдаты с винтовками меня не пугают, потому что я сам ими командую.
Главарь мятежников - это тоже я, но главарь сейчас спит, засунув морду под
подушку.
Я протягиваю руку и отхлебываю апельсиновый сок из стакана, который я
поставил рядом на журнальном столике, перед тем как лечь спать. Кое-как
усевшись на кровати, я проталкиваю сок через чужую, онемевшую глотку мелкими
глотками, в то время как проснувшиеся мятежники с завистью и вожделением
наблюдают за каждым моим глотком. Я тоже нахожусь среди наблюдающих, на
верхнем ярусе одной из кроватей. Мне душно и скверно, я смотрю со своей
кровати, как я пью сок из стакана. Я сглатываю слюну и пытаюсь загородиться
от жгучего солнца одеялом, но тут я ставлю на место стакан и окончательно
проваливаюсь в прерванный сон.
Противный вкус во рту ослабевает, но воздуха не хватает все равно.
Возникает мысль о том, что надо ненадолго оставить мятежников и солдат,
встать и открыть окно, потому что солнце светит сквозь душные облака
совершенно невыносимо. Но я не могу встать, потому что надо катить ядро. Я
качу ядро руками, сидя на корточках, и вкатываю его в лунку. Бородатый
артиллерист рядом со мной примеривается к соседнему ядру огромной клюшкой
для гольфа. Я думаю, что вряд ли ему удастся поднять ядро клюшкой в воздух,
но затем вспоминаю, что все это - виртуальная реальность.
Я ищу клавиатуру, чтобы нажать Enter, но клавиатуры под рукой нет. Мыши
тоже нет. Мышь залезла под подушку и наружу торчит только хвост. Я
вытаскиваю мышь за хвост из-под подушки, мышь ржет диким нечеловеческим
голосом и оборачивается ко мне зубастой лошадиной мордой. Я беру пушку двумя
руками и взгромождаю ее на спину образовавшейся лошади. Артиллерист вращает
калоприемник как револьверный барабан. Я досылаю затвор и делаю дабл-клик,
одновременно нажав на "шифт". Грохочет выстрел, лошадь встает на дыбы, ее
грива развевается по воздуху, с копыт слетают куски дорожной глины. Пушка
сваливается с лошадиной спины, лошадь срывается с места в галоп, натягивает
кабель и едва не вырывает из системного блока карту ввода-вывода с
ком-портом, к которому она привязана. "Надо переустановить драйвер лошади",
думаю я, и в это время артиллерист с тяжким уханьем наносит удар по ядру
клюшкой от гольфа. Ядро взлетает и несется прямо на футбольное поле, где
мятежники ворочаются на своих кроватях, страдая от жары и духоты. Ядро
стремительно приближается к воротам и по моим расчетам должно угодить в
верхний левый угол. Я делаю бросок... Штанга! Ядро откатывается прочь. Судья
дает длинный свисток и подбирает ядро. Вбрасывание! Мятежники проигрывают
5:4. Они меняют состав, вратарь мятежников уезжает с поля вместе со своей
кроватью, и вместо него выпускают шестого полевого игрока.
Я на секунду просыпаюсь, смотрю на светящееся табло электронных часов,
стоящих на тумбочке. Цифр не разобрать, но цвет явно зеленый. Можно ехать. Я
закрываю глаза и облегченно жму на педаль газа мягко и плавно. Мой Додж
круто срывается с места и въезжает на знакомое поле, с которого уже убрали
кровати. Игроки встали полукругом, они стучат клюшками по льду, нетерпеливо
поскуливают и смотрят на руки судьи. Сейчас произойдет вбрасывание, и игроки
наперегонки бросятся поднимать. Самый удачливый подбежит первым, схватит
зубами и принесет обратно судье. Подбежит, пихнет в руки и выразительно
посмотрит в глаза, тявкая и виляя хвостом. Судья слегка наклоняется вперед,
разжимает пальцы и вбрасывает половой член во влагалище.
Во влагалище влажно, душно и тесно, приходится ползти на четвереньках.
Опять не хватает воздуха, пахнет потом, мочой и дешевым дезодорантом.
Впереди меня тянется какая-то нитка. Я иду по нитке и за поворотом натыкаюсь
на тампакс, лежащий у стенки. Невыносимая усталость наваливается на плечи,
дышать почти невозможно. Я вытягиваюсь, положив голову на мягкий влажный
тампакс, поворачиваюсь лицом кверху и стараюсь заснуть. Потолок и стенки
влагалища наваливаются и душат, пахнет потом и спатой постелью. Влагалище
судорожно сокращается в поисках оргазма. Я вынимаю из кармана пейджер и
перевожу его в режим вибрации. Влагалище мелко вибрирует и постепенно
затихает. Тишина, оргазм, до взрыва осталось не более двух часов. Я
поворачиваюсь на бок, вываливаюсь из влагалища и стремительно падаю отвесно
вниз, в черную бездонную пустоту. Внезапно купол тампакса раскрывается над
моей головой, и я начинаю плавно спускаться вниз на прочной нитке,
соединяющей меня с куполом. Влагалище делает в воздухе плавный разворот,
прощально покачивает крыльями и берет курс на аэродром. Последняя моя мысль
о том, как трудно дышать сжатым воздухом во время затяжного прыжка.
Звуки джаза прорезают пустоту, царапают меня за голову и подмышками,
хватают за жабры и вытаскивают на поверхность. Я смотрю на электронные часы,
заходящиеся в приступе джаза: семь ровно. Я рывком сбрасываю одеяло и лежу
еще несколько секунд, давая возможность потному телу отдать жар и нехорошую
липкую влагу застоявшемуся ночному воздуху в закупоренной комнате. Затем я
встаю и открываю окно настежь, и меня с головы до ног обдает упругой,
пронзительной свежестью, в которой уже вовсю барахтаются звуки нового дня.
Dallas, TX June 1999
© Copyright Александр Шленский
WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------
Кровать нависает над внутренним миром и изгибается в конвульсиях, как
полиомиелитное кресло. Солнце блеклое и линялое, оно не светит как надо,
зато греет из-за паровых полупрозрачных облаков, как жаровня. В воздухе
висит туманное текучее марево, и подушка прилипает то к лицу, то к затылку.
Войска уже прибыли на подавление мятежников. Пушку сняли с лафета и катят по
земле, как скалку по гладильной доске. Следом катят бочку пороха, а за ними
ядра - семь штук. Обойму несут отдельно, поскольку она не круглая. Когда все
это прикатят на позицию, ядра засунут в обойму, обойму вставят в
калоприемник, передернут затвор, и пушка выстрелит картечью прямо по
мятежникам. Мятежники спят на футбольном поле на двухярусных кроватях. Их
потные помятые лица с бессмысленно отвисшими щеками ритмично вздуваются и
опадают от храпа..
Некоторые мятежники уже проснулись и зевают широко и мрачно, рискуя
вывихнуть челюсть. Я сам лежу на верхнем ярусе одной из кроватей и страдаю
от духоты и саднения за грудиной - поперхнулся слюной, пока лежал на спине.
Пушка и солдаты с винтовками меня не пугают, потому что я сам ими командую.
Главарь мятежников - это тоже я, но главарь сейчас спит, засунув морду под
подушку.
Я протягиваю руку и отхлебываю апельсиновый сок из стакана, который я
поставил рядом на журнальном столике, перед тем как лечь спать. Кое-как
усевшись на кровати, я проталкиваю сок через чужую, онемевшую глотку мелкими
глотками, в то время как проснувшиеся мятежники с завистью и вожделением
наблюдают за каждым моим глотком. Я тоже нахожусь среди наблюдающих, на
верхнем ярусе одной из кроватей. Мне душно и скверно, я смотрю со своей
кровати, как я пью сок из стакана. Я сглатываю слюну и пытаюсь загородиться
от жгучего солнца одеялом, но тут я ставлю на место стакан и окончательно
проваливаюсь в прерванный сон.
Противный вкус во рту ослабевает, но воздуха не хватает все равно.
Возникает мысль о том, что надо ненадолго оставить мятежников и солдат,
встать и открыть окно, потому что солнце светит сквозь душные облака
совершенно невыносимо. Но я не могу встать, потому что надо катить ядро. Я
качу ядро руками, сидя на корточках, и вкатываю его в лунку. Бородатый
артиллерист рядом со мной примеривается к соседнему ядру огромной клюшкой
для гольфа. Я думаю, что вряд ли ему удастся поднять ядро клюшкой в воздух,
но затем вспоминаю, что все это - виртуальная реальность.
Я ищу клавиатуру, чтобы нажать Enter, но клавиатуры под рукой нет. Мыши
тоже нет. Мышь залезла под подушку и наружу торчит только хвост. Я
вытаскиваю мышь за хвост из-под подушки, мышь ржет диким нечеловеческим
голосом и оборачивается ко мне зубастой лошадиной мордой. Я беру пушку двумя
руками и взгромождаю ее на спину образовавшейся лошади. Артиллерист вращает
калоприемник как револьверный барабан. Я досылаю затвор и делаю дабл-клик,
одновременно нажав на "шифт". Грохочет выстрел, лошадь встает на дыбы, ее
грива развевается по воздуху, с копыт слетают куски дорожной глины. Пушка
сваливается с лошадиной спины, лошадь срывается с места в галоп, натягивает
кабель и едва не вырывает из системного блока карту ввода-вывода с
ком-портом, к которому она привязана. "Надо переустановить драйвер лошади",
думаю я, и в это время артиллерист с тяжким уханьем наносит удар по ядру
клюшкой от гольфа. Ядро взлетает и несется прямо на футбольное поле, где
мятежники ворочаются на своих кроватях, страдая от жары и духоты. Ядро
стремительно приближается к воротам и по моим расчетам должно угодить в
верхний левый угол. Я делаю бросок... Штанга! Ядро откатывается прочь. Судья
дает длинный свисток и подбирает ядро. Вбрасывание! Мятежники проигрывают
5:4. Они меняют состав, вратарь мятежников уезжает с поля вместе со своей
кроватью, и вместо него выпускают шестого полевого игрока.
Я на секунду просыпаюсь, смотрю на светящееся табло электронных часов,
стоящих на тумбочке. Цифр не разобрать, но цвет явно зеленый. Можно ехать. Я
закрываю глаза и облегченно жму на педаль газа мягко и плавно. Мой Додж
круто срывается с места и въезжает на знакомое поле, с которого уже убрали
кровати. Игроки встали полукругом, они стучат клюшками по льду, нетерпеливо
поскуливают и смотрят на руки судьи. Сейчас произойдет вбрасывание, и игроки
наперегонки бросятся поднимать. Самый удачливый подбежит первым, схватит
зубами и принесет обратно судье. Подбежит, пихнет в руки и выразительно
посмотрит в глаза, тявкая и виляя хвостом. Судья слегка наклоняется вперед,
разжимает пальцы и вбрасывает половой член во влагалище.
Во влагалище влажно, душно и тесно, приходится ползти на четвереньках.
Опять не хватает воздуха, пахнет потом, мочой и дешевым дезодорантом.
Впереди меня тянется какая-то нитка. Я иду по нитке и за поворотом натыкаюсь
на тампакс, лежащий у стенки. Невыносимая усталость наваливается на плечи,
дышать почти невозможно. Я вытягиваюсь, положив голову на мягкий влажный
тампакс, поворачиваюсь лицом кверху и стараюсь заснуть. Потолок и стенки
влагалища наваливаются и душат, пахнет потом и спатой постелью. Влагалище
судорожно сокращается в поисках оргазма. Я вынимаю из кармана пейджер и
перевожу его в режим вибрации. Влагалище мелко вибрирует и постепенно
затихает. Тишина, оргазм, до взрыва осталось не более двух часов. Я
поворачиваюсь на бок, вываливаюсь из влагалища и стремительно падаю отвесно
вниз, в черную бездонную пустоту. Внезапно купол тампакса раскрывается над
моей головой, и я начинаю плавно спускаться вниз на прочной нитке,
соединяющей меня с куполом. Влагалище делает в воздухе плавный разворот,
прощально покачивает крыльями и берет курс на аэродром. Последняя моя мысль
о том, как трудно дышать сжатым воздухом во время затяжного прыжка.
Звуки джаза прорезают пустоту, царапают меня за голову и подмышками,
хватают за жабры и вытаскивают на поверхность. Я смотрю на электронные часы,
заходящиеся в приступе джаза: семь ровно. Я рывком сбрасываю одеяло и лежу
еще несколько секунд, давая возможность потному телу отдать жар и нехорошую
липкую влагу застоявшемуся ночному воздуху в закупоренной комнате. Затем я
встаю и открываю окно настежь, и меня с головы до ног обдает упругой,
пронзительной свежестью, в которой уже вовсю барахтаются звуки нового дня.
Dallas, TX June 1999