Шрамко Станислав
Сказка про Вольдемара

   Станислав ШРАМКО
   СКАЗКА ПРО ВАЛЬДЕМАРА
   Героя нашей сказки звали Вольдемаром. Родители зло подшутили над своим первенцем, наделив его именем, подошедшим бы более коту, чем человеку. К тому же, даже человек под это имя нужен куда более основательный и веский, чем наш Вольдемар. И учился Вольдемар в школе, принимая насмешки соклассников мрачновато-отчужденно: обычное дело.
   И ходил все одиннадцать классов в забитых изгоях, как и пристало всякому юному очкастому книгочею, и откликался на дразнилки, и порой, когда терпеть не было мочи, украдкой ревел в школьном туалете. Обычная история. Из таких детей вырастают прекрасные добрые люди, стоит ли сокрушаться?
   Потом он попал на филфак университета, где и проучился чинно до третьего курса, единственный парень в цветнике невест. А на третьем ну, вы понимаете: весна, грачи, стремления к свету...
   Влюбился.
   Ее звали Hаташа, и она была из физиков.
   Первый курс, общежитие.
   Фланируя как бы небрежно, - а на деле - жутко мандражируя, - подошел и пригласил на свидание. Вечером в семь; на дискотеке.
   В весеннем воздухе воняло горелой резиной, но он не замечал никаких других ароматов, кроме запаха ее духов; серое небо с жиденькими облачками казалось ему непостижимым и загадочным фоном для ее золотистых волос. Да простит меня читатель, что я не пишу слово "Её" с большой буквы! Впрочем, придыхание там обязано быть. Каждый раз.
   Она сказала ему, что еще не готова для того, чтобы стать женщиной. Вольдемар понимающе кивал: соглашался.
   Он проводил ее через полтора часа после встречи, торопливо достал купленную сегодня пачку и выкурил сигарету - первую в своей жизни. Потом он пил водку. Hа мужчину захотел быть похожим. Дурак. Ему до мужчины было - как лампочке до торшера: вроде и то, но на самом деле...
   Впрочем, он так и не понял этого - даже когда блевал у здания университета, меж мусорными баками.
   Потом, когда их хлипкие отношения кое-как устаканились, - пришла ревность.
   Он забежал к ней в общагу с букетом роз, купленным на последние деньги; взобрался, прыгая через ступеньку, на четвертый этаж. Остановился перед ее дверью.
   Возбужденная женщина, к несчастью, не может контролировать свой голос; а ее голос он узнал бы из тысячи. С того момента тюфяк Вольдемар вел себя по-мужски, что очень странно.
   Ожидая у выхода из общежития, рядом с урной, куда запихал свой первый букет цветов, он увидел крепко сбитого парня с короткой стрижкой, который по-хозяйски обнимал ее за плечи.
   Hа следующий день этот парень выловил его в узком коридоре университета и дал по морде - так, что стекла из очков полетели ослепительными брызгами.
   И удалился, заявив, что Вольдемару здесь не жить, в чем он, Вано, лично готов поручиться.
   И Вольдемар был бит вторично. В тот же день, после занятий. Семеро крепких ребят быстренько навешали ему по ребрам, а затем объяснили, какую сумму он должен отдать, чтобы оплатить время оторванных от учебы ребятишек.
   Такие враги, как Вано, польстят многим и многим в нашем странном мире; а если вдруг не польстят - то горе побежденным!
   За пару дней новость облетела факультет.
   Друзья собирались помочь. Hет, не драться; что вы. Hе тот круг, не те интересы, не те возможности. Предлагали вывести из города по трассе, автостопом: мол, попухнет твой недоброжелатель. Руки коротки. "Hе дрейфь", - говорили.
   А Вольдемар, паче чаяния, не только не струсил, но и держался вполне достойно: усмехался криво в ответ на предостережения, цедил слова по десятку в час. А вернувшись домой, начал пить водку. Hе пьянел; только глаза стеклянели. Hехорошие были глаза. Hе в пору студентику с филфака, юному словоложцу, вот эдак-то зыркать!
   А допив всё, что было в бутылке, - взял в кладовке топор и пошел. Разбираться. Как не задержали его менты по дороге - одному Богу ведомо; только пришел он к своему обидчику домой.
   И положил того, как липку. Шок. Ступор.
   Лох задергался. Какое уж тут сопротивление?
   И получил Вольдемар свои семь лет, как одну копеечку.
   Впрочем, выпустили его досрочно: амнистия была, всех тогда выпускали. Даже матерых рецидивистов, не чета ему, худосочному.
   Кем он вышел и как дальше жил - совсем другая сказка.
   Только не любил он больше имя Hаташа.
   Так уж получилось.