/SHTERN/mist.txt
Борис ШТЕРН
ТУМАН В ДЕСАНТНОМ БОТИНКЕ
Трижды проржал Сивый Мерин, и золотой кусочек солнца выглянул
из-за бугра и разлился в реке. Солнце начало вываливаться над
водой, вытесняя туман из-под железнодорожного моста, и река
расплескала отражение солнца по своей поверхности; проснулась
рыба, поднялась со дна, пошла клевать солнечное отражение,
наглоталась воздуха, пошли по реке пузыри, пошел от реки пар к
небесам, побежала за реку огромная кривая тень от одинокой
кривой сосны; и пошло, и пошло... Одна лишь Утренняя Звезда
заскучала, побледнела, потянулась навстречу солнцу... И
погасла. И каркнула на сосне проснувшаяся ворона -
протяжно-пр-рротяжно:
- Кар-р-р-р-р-р!
- Такая вот поэзия... - промолвил во сне Сивый Мерин.
- Такие вот сюжеты... - согласился с другом длиннющий Дождевой
Червь.
- Зато наше кладбище всех лучшее и красивее, - зевнул, не
просыпаясь, Сивый Мерин. - Здесь им не свалка, здесь хоронют...
Опять закричала ворона, захлопала крыльями, опустилась с
кривой сосны к самой воде и подозрительно стала разглядывать
правым глазом дохлую рыбешку. Понюхала, клюнула, тяжело
вознеслась над рекой, прилетела на кладбище, уселась на обелиск
с медальоном.
- Тьфу, дура, напугала, - сказал Дождевой Червь.
- Почему "дура"? - обиделась Ворона, сплюнув дохлую рыбешку на
могильную плиту. - Я "он", а не "она".
- Самец, что ли? Кто вас, птиц, разберет... Дурак, значит.
- Ничего ты не понимаешь. Я - ВОРОН. Нас два семейства -
вороны и вороны. Среди воронов есть самцы и самки, и среди
ворон - то же самое. Я - ворон, но самка. Название у меня
мужеского рода, а суть женская.
Дождевой Червь очень удивлен, даже Сивый Мерин наконец-то
проснулся и спросил:
- Как же вас все-таки называть... Дурак или дура?
Задумалась Ворон.
"Кто же я такая? - мучительно соображает думает Ворон. - На
сосне у меня воронье гнездо, в гнезде лежит крапленое кукушачье
яйцо. Из него скоро должен вылупиться вороненок. С этой стороны
я, несомненно, "она". С другой стороны, самка ворона - тот же
ворон. Выходит, "он"...
- Ни "дурак", ни "дура" не подходит, - размышляет Дождевой
Червь. - Вам подойдет слово "дурачина" - оно и мужского и
женского рода одновременно.
Ух, обиделась Ворона! Спрыгнула с обелиска, схватила дохлую
рыбешку, перелетела через реку, сверкая на солнце черным
оперением, зашебуршилась в гнезде.
- Ловко я ее! - радуется Дождевой Червь. - Слышь, Сивка...
Спишь? Переходи ко мне в лужу, я подвинусь.
- А в прежние времена вороны дождевых червей с потрохами ели!
- кр-р-ричит Ворон с того берега.
- Ду-ра-чи-на! - разносится в ответ над рекой.
- А сам ты кто? Кто ты сам?!
Призадумался Дождевой Червь, даже Сивый Мерин опять проснулся
и спросил:
- Слышь, Червяк, а ведь Ворон права... Сам-то ты кто будешь?
"Странно, - раздумывает Дождевой Червь. - Вроде бы "он"... или
"она"?..
- Червячишко я, - заговаривает зубы Червяк. - Маленькое
бедненькое червячишко. Кончаюсь на "о". В грязи пробавляюсь,
рою ее окаянную, взрыхляю ее, обрабатываю... А в награду что?
Переспать в луже с ясным солнышком?
- Земледелец, значит, - вежливо соглашается Сивый Мерин.
- В нашей реке такие земледельцы на крюках за ребро висели, а
рыбы их кушали, - сообщает из вороньего гнезда дохлая рыбешка.
- Кто там рыба, не вижу?!.. - злится Дождевой Червь и для
испугу извивается как гадюка. - Кто там развонялся?
- Ты не хами, Червяк, - окончательно просыпается Сивый Мерин.
- Конечно, запах от нее не деликатесный, но это не значит, что
тебе все дозволено.
- Я не "она", - отвечает дохлая рыбешка. - Я - КАРАСИК.
- Дохлятина, вот ты кто! - парирует Дождевой Червь. - Попался
бы мне в реке, я бы с тобой иначе поговорил!
- Спать пора, - зевает Сивый Мерин. - Отбой! Кто слово скажет
- растопчу!
Тишина. Полдень.
"Ладно, потом поговорим", - думает Дождевой Червь, заползая в
старый прохладный десантный ботинок.
Спит Сивый Мерин, пахнет Карасик, Ворон в гнезде высиживает
Кукушонка. Плывет по течению пьяный могильщик с лопатой. Ни
ветерка, ни дуновенья. Воздух понемногу замешивается в кисель;
когда-нибудь будет гроза, но не раньше осени.
- А Я - КОНЬ! - гордо бормочет во сне Сивый Мерин. - Я - Конь,
и в этом нет сомнений.
Проходит полгода.
На реке ледоход. Скелет Карасика свесился из родного гнезда,
поглядывает в родную стихию. Нет тишины над рекой, плачет медь,
из города по мосту несут покойника. Все ближе подходят, все
явственней звучит скорбная нота... Кто-то умер.
- Слышь, Червяк... - просыпается Сивый Мерин. - Несут кого-то!
Но десантный ботинок перерублен могильной лопатой, червяков
теперь двое.
- Кто это тебя? - соболезнует Сивый Мерин.
Спит Червяк, не в курсе дела.
- Эй, Карасик, где твой дружок... Ку-ку? - ищет собеседника
Сивый Мерин.
- Вышел из колыбели... Улетел куковать в город, - меланхолично
сообщает скелет Карасика, свешиваясь из гнезда вниз головой. -
Щуки нынче голодные.
Не ошибся Сивый Мерин - несут, принесли, отворяют ржавые
ворота.
- Эй, кума, кого несут?
- Не видать отсюдова, - отвечает Ворон.
- По какому разряду?
- С артиллерией!
- Генерал, значит. Как минимум... Лети к нам, кума! От нас
лучше видно!
- Давай ты ко мне, с сосны далеко видать!
- Лень, кума, крылами махать!
- Мерин ты сивый! - удивляется скелет Карасика. - Ну, где, где
у тебя крылья? Покажи!
- Они у меня складные, - бормочет Сивый Мерин. - На зиму
припрятаны, чтоб моль не съела. Слыхал про коней-пегасов? Я вот
из их породы.
- Если ты Пегас, то я... Летучая Рыба! - насмехается Карасик.
Ур-р-ра, вносят покойника!
- Генерал какой? Военный или гражданский? - спрашивает Ворон.
- Не видать!.. Свинцовый!
Молчит похоронный оркестр.
Ищут могильщика. Мерзавец, опять напился, яму не вырыл...
Нашли, ведут с лопатой... Еле идет.
Копает.
Начинается официальная часть.
Под сосной садится солнце, распорядитель произносит речь,
играет оркестр, солнце сидит, могильщик ищет веревку...
Кончено. Свинцовый гроб опускают в могилу, и кладбище
вздрагивает - зенитки бьют в закат, небо расцветает ракетами.
- Ишь, долбанули! - пугается Ворон, слетая с сосны.
- Кого хоронят? - просыпается Дождевой Червь. - О!.. Ты откуда
взялся?!
- Ниоткуда я не брался. Всю жизнь в ботинке живу, - отвечает
Второй Червяк.
- Извините, но хозяин этого ботинка я.
- Вы хотите сказать, что я обманываю?
- А кулаки у вас на что? - подзадоривает Сивый Мерин.
- Не лезь, сами разберемся!
Могильщик спускается под обрыв к реке, с уважением
разглядывает размытые кости мастодонта, долго плавает и фырчит,
как лошадь, от удовольствия.
- Прогуляемся? - спрашивает более смелый Червяк.
- Я не гуляю с незнакомцами, - опускает реснички более
скромный Червяк.
- А танцы вы любите?
Весна ласкает вечернее кладбище, бесшумно растет трава, и едва
слышно лопаются почки на кусточках. К ночи на холм возвращается
мокрый могильщик, трезвый.
- Жизнь прошла, а не пожил, - вздыхает он.
- Надо было жить, а не пить, - наставляет Ворон.
- Как жить, когда жизни нет? Вам хорошо, у вас никаких
проблем. Ты - ворона, тот - червячок, а этот карасиком при
жизни был...
- А ты кто? Человек! Оно звучит!
- Какой же я, братцы, человек, - горько усмехается могильщик.
- Обыкновенный мутант с лопатой. Был бы я человеком!.. А мутант
- он и есть мутант, весь в стадии революции. Сегодня он -
такой, завтра - другой, через год - мать родная не узнает. Сам
себя боюсь.
Притихли, задумались.
- Вот, когда я был человеком... - нарушает тишину Сивый Мерин.
- Скажите пожалуйста, он и человеком был! - удивляется скелет
Карасика. - С крыльями?
- Были такие кони с человеческой головой. Кентаврами
назывались. Слыхал? От них свой род веду.
- Были кентавры, были. Сам хоронил, - подтверждает могильщик.
- И пегасов хоронил, с крыльями. Сюда всяких несут.
Нечего сказать Карасику, молчит. Хорошо, наверно, быть
человеком...
- Вот когда я был кентавром... - решает продолжить Сивый
Мерин.
- Чего его слушать! - кричит Ворон с сосны. - Я в девках был,
когда его родители бракосочетались. А туда же - пега-ас,
кента-авр!
- Если он кентавр, так я... русалка! - хохочет Карасик. -
Русалок хоронил, могильщик?
- Женщин с рыбьим хвостом? Хоронил. Всех хоронил. И всяких.
Молчит Сивый Мерин. Правду он говорит... Был он кентавром, был!
И пегасом был! Не верят...
- Вот что, братцы, ну вас к лешему, - говорит могильщик, -
когда в городе кукушонок кукует полночь. - Удивляюсь я вам -
чего вы ссоритесь? Не успеет кто слово сказать, все на него
наскакивают. Ну, приврет малость, зато интересно. А вы слова не
даете.
- Все р-равно!.. Если он кентавр-р, тогда я... жар-р-пти-ца! -
каркает в темноте Ворон.
Плачет Сивый Мерин.
Могильщик безнадежно трясет рогами, закапывает лопату, чтоб не
украли, и отправляется на все воскресенье в город поискать
других собеседников. К ночи он возвращается и, боясь, что его
перебьют, торопится рассказать историю, которую слышал в
городе.
- Жило-было Клубничное Варенье... - начинает он.
- Что говоришь, могильщик? - спрашивает Карасик, отвлекаясь от
таинственного гороскопа в небесах.
- Жило, однажды, было Клубничное Варенье... - начинает сначала
могильщик.
- Подожди, могильщик... как там мой, в городе? - спрашивает
ворон, усаживаясь на любимый обелиск с медальоном.
- Кукует.
А червяков нет в ботинке, отправились к реке окунуться. Над
кладбищем развесилась звездная бесконечность, все
предрасполагает начать сначала.
- Итак, - говорит могильщик, когда кворум собран. - Однажды в
стародавние времена, в эпоху начального завоевания космического
пространства, жило-было в колыбели человечества Клубничное
Варенье с повышенной радиацией в двухсотграммовой баночке от
майонеза, накрытое чистым листком бумаги и перевязанное
шпагатом.
И река остановила свое течение, и ночь не пошла на убыль, лишь
вернувшиеся Червяки нарушили тишину, забрались в десантный
ботинок и извинились.
- Так вот, жило-было Клубничное Варенье, красного цвета,
бабушкино, прозрачное, радиоактивное. Его родословная биография
лишь голословно показывает нам факты его жизни, деятельности,
выдержанности и, в некотором роде, засахаренности. Под
засахаренностью я понимаю излишне оптимистический взгляд на
внешние явления действительности, присущий радиофобии.
- Вот что, могильщик, - говорит Сивый Мерин. - Взялся
рассказывать - так рассказывай, а нет - дай другим рассказать.
Не понимаю, кого интересует степень засахаренности твоего
радиоактивного варенья?
- Сколько раз я уже начинал про это варенье? - злится
могильщик. - Начну с конца, если не хотите сначала: и
радиоактивное варенье съели. С этого все и началось.
- Всякое варенье кончает тем, что его съедают, - каркает
Ворон. - Забавную ты рассказал историю... Жило-было
радиоактивное варенье, и его съели. Что нам с того? Не мы его
ели, не нам вспоминать о последствиях. Если уж взялся
рассказывать, то изволь говорить о явлениях значимых, о
характерах героических, о поступках благородных - но не
морализируй, как внештатный корреспондент у разбитого семейного
очага, не лезь с советами и воздержись от менторства, не
доказывай, но рассказывай. Не будь ни в чем предубежден
заранее, а тем более, убежден впоследствии. Предполагай и
разглядывай со всех сторон, ищи причину, но не повод, и ты
увидишь, что твое Клубничное Варенье не такое уж и клубничное,
как кажется с первого взгляда. А сейчас начинай, я закончил.
- Итак, однажды, как уже говорилось, - неуверенно начинает
могильщик, - жило-было Клубничное Варенье. Это было
идеологически выдержанное варенье.
- Это ты хорошо сказал, - перебивает Ворон. - Как отрубил.
Откуда ты знаешь, какой выдержанности было твое варенье? Ты с
ним свиней пас? Конечно, я не знаю еще этой истории... Может,
это была мразь канцерогенная, а не варенье, но еще раз
предупреждаю: воздержись от выводов.
- Ты мне слова не даешь сказать! У каждого свои идеалы,
следовательно, и своя идеология, которую он выдерживает. С этой
стороны каждый из нас идеологически выдержан, наше с вами
варенье не являлось исключением.
- Софист ты, братец, - каркает Ворон и тяжело раздумывает на
обелиске с медальоном.
- Что замолчал, могильщик? Рассказывай дальше про свое
варенье, интересно! - подают голос Червяки, свешиваясь из
ботинка вместо шнурков.
- Жило-было Клубничное Варенье! - кричит могильщик. -
Прицепился, критик! И то ему не то, и это ему не так!.. Всем
молчать!
- Ладно, молчу, - соглашается Ворон.
- Рассказывай, могильщик, - слезно просит скелет Карасика. -
Очень уж интересно. Не едал я в своей жизни Клубничного
Варенья. Хоть послушаю, как другие его съели.
- Начинай, могильщик, - просит Сивый Мерин.
- Пусть даст честное благородное слово, что не будет
перебивать!
- Эй, Ворона! - требуют все. - Дай честное благородное слово,
а то плохо будет!
- Ладно, я слово дам. Но сначала вы все передо мной извинитесь
за то, что только вы меня "вороной" обозвали. Потому что, как
то так сразу "Ворона, ворона... " - за что, про что?
Все охотно приносят извинения Ворону за то, что она не ворона,
Ворон дает честное благородное слово не перебивать могильщика,
наступает мир у реки, разверзаются хляби небесные и начинает
наконец-то могильщик рассказывать свою сокровенную историю о
радиоактивном Клубничном Вареньи, от которого наступили те
счастливые для ворон времена, когда человечество стало
постепенно исчезать с лица Земли, когда беспрепятственно
продолжилась эволюция зверья и растенья, заросли лопухом
города, расцвели ржавчиной железные дороги, и природа бросилась
в такой загул, которого не помнила со времен динозавров...
- Сил моих нет молчать, - вздыхает старый десантный ботинок
инспектора Бел Амора. - Вот когда я охотился на динозавров...
От реки на кладбище наползает туман. В городе опять поймали и
бьют полночь. Не везет ей - каждую ночь ее ловят и бьют...
Кукушонок кукует в рифму ровно двенадцать раз:
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку,
Ку-ку!
Работа у него такая.
1989
