Василий Шукшин
ПРИЕЗЖИЙ
Против председателя сельсовета, — боком к столу, — утонув в новеньком необъятном кресле (председатель сам очень удивился, — когда к нему завезли эти мягкие, — пахучие громадины — три штуки! «Прям как бабы хорошие», — — сказал он тогда) сидел не старый еще, — седой мужчина в прекрасном светлом костюме, — худощавый, — чуть хмельной, — весело отвечал на вопросы.
— Как это? — не мог понять председатель. — Просто — куда глаза глядят?
— Да. Взял подробную карту области, — ткнул пальцем — Мякишево. Мгм, — Мякишево… Попробовал на вкус — ладно. Приезжаю, — узнаю: речка — Мятла. О господи!.. еще вкуснее. Спрашивается, — где же мне отдыхать, — как не в Мякишеве, — что на речке Мятле?
— Ну, — а на юг, — например? В санаторий…
— В санаториях — нездорово.
— Вот те раз!..
— Вы бывали?
— Бывал, — мне нравится.
— А мне не нравится. Мне нравится, — где не подстрижено, — не заплевано… Словом, — у вас возражений нет, — если я отдохну в вашем селе? Паспорт у меня в порядке…
— Не нужен мне ваш паспорт. Отдыхайте на здоровье. Вы что, — художник? — Председатель кивнул на этюдник.
— Так, — для себя.
— Я понимаю, — что не на базар. Для выставки?
Приезжий улыбнулся, — и улыбка его вспыхнула ясным золотом вставных зубов.
— Для выставки — это уже не для себя. — Ему нравилось отвечать на вопросы. Наверно, — он с удовольствием отвечал бы даже на самые глупые. — Для себя — это в печь.
— Для чего же тогда рисовать?
— Для души. Вот я стою перед деревом, — положим, — рисую, — и понимаю: это глупо. Меня это успокаивает, — я отдыхаю. То есть я с удовольствием убеждаюсь, — что дерево, — которое я возымел желание перенести на картон, — никогда не будет деревом…
— Но есть же — умеют.
— Никто не умеет.
«Здорово поддавши, — но держится хорошо», — отметил председатель.
— Мда…
— Вы не подскажите, — у кого бы я мог пока пожить? Пару недель, — не больше.
Председатель подумал… И не заметил, — что, — пока соображал, — успел отметить прекрасный костюм художника, — золотые зубы, — седину его, — умение держаться…
— Пожить-то? Если, — допустим, — у Синкиных?.. Дом большой, — люди приветливые… Он у нас главным инженером работает на РТСе… Дом-то как раз над рекой, — там прямо с террасы рисовать можно.
— Прекрасно!
— Только, — знаете, — он насчет этого — не любитель. Выпивает, — конечно, — по праздникам, — а так… это… не любитель.
— Да что вы, — бог с вами! — воскликнул приезжий. — Это я ведь так — с дороги… Не побрит вот еще… — А так я ни-ни! Тоже по праздникам: первое января, — Первое мая, — седьмое ноября, — День шахтера, — День железнодорожника…
— Ну, — это само собой.
— Вы тоже в День железнодорожника?
Председатель засмеялся: ему нравился этот странный человек — наивный, — простодушный и очень не глупый.
— У нас свой есть — день борозды. А вы что, — железнодорожник?
— Да. Знаете, — проектирую безмостовую систему железнодорожного сообщения.
— Как это — безмостовую?
— А так. Вот идет поезд — нормально, — по рельсам. Впереди — река. А моста нет. Поезд идет полным ходом…
Председатель пошевелился в кресле:
— Ну?
— Что делает поезд? Он пла-авненько поднимается в воздух, — перелетает, — приезжий показал рукой, — через реку, — снова становится на рельсы и продолжает путь.
Председатель готов посмеяться вместе с приезжим, — только ждет, — чтобы тот пригласил.
— Представляете, — какая экономия? — серьезно спрашивает приезжий.
— Это как же он, — простите, — перелетает? — Председатель все готов посмеяться и знает, — что сейчас они посмеются.
— Воздушная подушка! Паровоз пускает под себя мощную струю отработанного пара, — вагоны делают то же самое — каждый под себя, — паровоз подает им пар по тормозным шлангам… Весь состав пла-авненько перелетает реченьку…
Председатель засмеялся; приезжий тоже озарил свое продолговатое лицо ясной золотой улыбкой.
— Представляете?
— Представляю. Этак мы через месяц-другой пла-авненько будем в коммунизме.
— Давно бы уж там были! — смеется приезжий. — Но наши бюрократы не утверждают проект.
— Действительно, — бюрократы. Проект-то простой. Вы как насчет рыбалки? Не любитель?
— При случае могу посидеть…
— Ну вот, — с Синкиным сразу общий язык найдете. Того медом не корми, — дай посидеть с удочкой.
Приезжий скоро нашел большой дом Синкина, — постучал в ворота.
— Да! — откликнулись со двора. — Входите!.. — В голосе женщины (откликнулась женщина) чувствовалось удивление — видно, — здесь не принято было стучать.
Приезжий оторопел… Голос женщины показался ему знакомым. Он вошел… Прямо перед ним на крыльце с тазом в руках стояла женщина… Лет, — наверно, — пятидесяти, — красивая в прошлом, — ныне полная — очень. Она тоже оторопела.
— Игорь… — сказала она тихо, — с ужасом.
— Вот это да, — тоже тихо сказал приезжий. — Как в кино… — Он пытался улыбаться.
— Ты что?.. Как ты нашел?
— Я не искал.
— Но как же ты нашел?.. Как ты попал сюда?
— Случайность…
— Игорь, — господи!..
Женщина говорила негромко. И смотрела, — смотрела, — не отрываясь, — смотрела на мужчину. Тот тоже смотрел на нее, — но на лице у него не было и следа насмешливого, — иронического выражения.
— Я знала, — что ты вернулся… Инга писала…
— Ольга жива? — чувствовалось, — что этот вопрос дался мужчине нелегко. Он — или боялся худого ответа, — или так изождался этого момента и так хотел знать хоть что-нибудь — он побледнел. И женщина, — заметив это, — поспешила:
— Ольга — хорошо, — хорошо!.. Она — в аспирантуре. Но, — Игорь, — она ничего не знает, — для нее отец — Синкин… Я ей ничего…
— Понимаю. Синкин дома?
— Нет, — но с минуты на минуту может прийти на обед… Игорь!..
— Я уйду, — уйду. Ольга красивая?
— Ольга?.. Да. У меня еще двое детей. Ольга здесь… на каникулах. Но, — Игорь… нужно ли встречаться?
Мужчина прислонился к воротному столбу. Молчал. Женщина ждала. Долго молчали.
— Валя… — Голос мужчины дрогнул, — Я только посмотрю. Я ничем себя не выдам. Клянусь тебе, — клянусь, — чем хочешь…
— Не в этом дело, — Игорь…
— Я был у вашего председателя, — он меня направил сюда… к Синкину. Я так и скажу. Потом скажу, — что мне не понравилось здесь. Умоляю… Я же только посмотрю!
— Не знаю, — Игорь… Она скоро придет. Она на реке. Но, — Игорь…
— Клянусь тебе!
— Поздно все возвращать.
— Я не собираюсь возвращать. У меня тоже семья…
— Инга писала, — что нету.
— Господи, — прошло столько!.. У меня теперь все есть.
— Есть дети?
— Нет, — детей нету. Валя, — ты же знаешь, — я смогу выдержать — я ничего не скажу ей. Я ничего не испорчу. Но ты же должна понять, — я не могу… не посмотреть хотя бы. Иначе я просто объявлюсь — скажу ей. — Голос мужчины окреп, — он — из беспомощной позы своей (прислоненный к столбу) — вдруг посмотрел зло и решительно, — Неужели ты этого хочешь?
— Хорошо, — сказала женщина. — Хорошо. Я тебе верю, — Я тебе всегда верила. Когда ты вернулся?
— В пятьдесят четвертом. Валя, — я выдержу эту комедию. Дай, — если есть в доме, — стакан водки.
— Ты пьешь?
— Нет… Но сил может не хватить. Нет, — ты не бойся! — испугался он сам. — Просто так легче. Сил хватит, — надо только поддержать. Господи, — я счастлив!
— Заходи в дом.
Вошли в дом.
— А где дети?
— В пионерлагере. Они уже в шестом классе. Близнецы, — мальчик и девочка.
— Близнецы? Славно.
— У тебя действительно есть семья?
— Нет. То есть была… не получилось.
— Ты работаешь на старом месте?
— Нет, — я теперь фотограф.
— Фотограф?!
— Художник-фотограф. Не так плохо, — как может показаться. Впрочем, — не знаю. Не надо об этом. Ты хорошо живешь?
Женщина так посмотрела на мужчину… словно ей неловко было сказать, — что она живет хорошо, — словно ей надо извиняться за это.
— Хорошо, — Игорь. Он очень хороший…
— Ну, — и слава богу! Я рад.
— Мне сказали тогда…
— Не надо! — велел мужчина, — Неужели ты можешь подумать, — что я стану тебя упрекать или обвинять? Не надо об этом, — Я рад за тебя, — правду говорю.
— Он очень хороший, — увидишь. Он к Ольге…
— Я рад за тебя!!!
— Ты пьешь, Игорь, — утвердительно, с сожалением сказала женщина.
— Иногда, — Ольга по какой специальности?
— …филолог. Она, — по-моему… не знаю, — конечно, — но, — по-моему, — она очень талантлива.
Очень!
— Я рад, — еще сказал мужчина. Но вяло как-то сказал. Он как-то устал вдруг.
— Соберись, — Игорь.
— Все будет в порядке. Не бойся.
— Может быть, — ты пока побреешься? У тебя есть чем?
— Есть, — конечно! — Мужчина, — вроде опять повеселел. — Это ты верно. Розетка есть?
— Вот.
Мужчина раскрыл чемодан, — наладил электробритву и только стал бриться…
Пришел Синкин. Упитанный, — радушный, — очень подвижный, — несколько шумный.
Представились друг другу. Приезжий объяснил, — что он зашел к председателю сельсовета, — и тот…
— И правильно сделал, — что послал ко мне! — громко похвалил Синкин. — Вы не рыбак?
— При случае и при хорошем клеве.
— Случай я вам обеспечу. Хороший клев — не знаю. Мало рыбешки стало, — мало. На больших реках — там на загрязнения жалуются, — у нас плотины все перепутали…
— У вас — плотины? Откуда?
— Да не у нас — внизу. Но образовались же целые моря!.. и она, — милая, — подалась от нас на новые, — так сказать, — земли. Залиты же тысячи гектаров, — там ей корма на десять лет невпроворот.
— Тоже проблема: почему рыба из малых рек уходит в новые большие водоемы?
— Проблема! А как вы думаете?.. Еще какая. У нас тут были целые рыболовецкие артели — крышка. Распускать. А у людей — образ жизни сложился, — профессия…
— Назовите это: рыба уходит на новостройки и дело с концом.
Мужчины посмеялись.
— Мама, — что-нибудь насчет обеда слышно?
— Обед готов. Садитесь.
— Вы здесь хорошо отдохнете, — не пожалеете, — говорил Синкин, — усаживаясь за стол и приветливо глядя на гостя. — Я сам не очень уважаю всякие эти курорты, — приходится — из-за супруги вон.
— Из-за детей, — уточнила супруга.
— Из-за детей, — да. Мама, — у нас есть чего-нибудь выпить?
— Тебе не нужно больше идти?
— Нужно, — но — ехать. И далеко. Пока доеду, — из меня вся эта, — так сказать, — дурь выйдет. Давай! Не возражаете?
— Нет.
— Давай, — мать! Нет, — отдохнете здесь славно, — ручаюсь. У нас хорошо.
— Не ручайся, — Коля, — человеку, — может, — не понравится.
— Понравится!
— Вы здешний? — спросил приезжий хозяина.
— Здешний. Не из этого села, — правда, — но здесь — из этих краев. А где Ольга?
— На реке.
— Что же она — к обеду-то?
— А то ты не знаешь Ольгу! Набрала с собой кучу книг… Да придет, — куда она денется.
— Старшая, — пояснил хозяин. — Грызет гранит науки. Уважаю теперешнюю молодежь, — честное слово. Ваше здоровье!
— Спасибо.
— Мы ведь как учились?.. Кхах! Мамочка, — у тебя где-то груздочки были.
— Ты же не любишь в маринаде.
— Я — нет, — а вот Игорь Александрович попробует. Местного, — так сказать, — производства. Попробуйте. Головой понимаю, — что это, — должно быть, — вкусно, — а — что сделаешь? — не принимает душа маринад. В деревне вырос — давай все соленое. Подай, — мама.
— Так что там — про молодежь?
— Молодежь? Да… Вот ругают их-такие-сякие, — нехорошие, — а мне они нравятся, — честное слово. Знают много. Ведь мы как учились?.. У вас высшее?
— Высшее.
— Ну, — примерно в те же годы учились, — знаете, — как это было: тоже — давай! давай! Двигатель внутреннего сгорания? — изучай быстрей и не прыгай больше. Пока хватит — некогда. Теперешние — это совсем другое дело. Я чувствую: старшей со мной скучно. Я, — например, — не знаю, — что такое импрессионизм, — и она, — чувствую, — смотрит сквозь меня…
— Выдумываешь, — Николай, — встряла женщина. — У тебя — одно, — у ней — другое. Заговори с ней о своих комбайнах, — ей тоже скучно станет.
— Да нет, — она-то как раз… Она вот тут на днях мне хоро-о-шую лекцию закатила. Просто хорошую! Про нашего брата, — инженерию… Вы знаете такого — Гарина-Михайловского? Слышали?
— Слышал.
— Вот, — а я, — на беду свою, — не слышал. Ну, — и влетело. Он что, — действительно, — и мосты строил, — и книги писал?
— Да вы небось читали, — забыли только…
— Нет, — она называла его книги — не читал. Вы художник?
— Что-то вроде этого. Сюда, — правда, — приехал пописать. Тире — отдохнуть. Мне у вас очень понравилось.
— У нас хорошо!
— У нас тоже хорошо, — но у вас еще лучше.
— Вы откуда?
— Из Н-ска.
— Я там, — кстати, — учился.
— Нет, — у вас просто здорово!
Женщина с тревогой посмотрела на гостя. Но тот как будто даже протрезвел. И на лице у него опять появилось ироническое выражение, — и улыбка все чаще вспыхивала на лице — добрая, — ясная.
— У нас, — главное, — воздух. Мы же — пятьсот двадцать над уровнем моря, — рассказывал хозяин.
— Нет, — мы значительно ниже. Хотя у нас тоже неплохо. Но у вас!.. У вас очень хорошо!
— Причем учтите: здесь преобладают юго-восточные ветры, — а там — никаких промышленных предприятий.
— Да нет, — что там говорить! Я, — правда, — предпочитаю северо-восточные ветры, — но юго-восточные — это великолепно, — И там никаких промышленных предприятий?
— А откуда? Там же… эти…
— Нет, — это великолепно! А как у вас с текущим ремонтом?
Хозяин засмеялся:
— Во-он вы куда!.. Нет, — тут сложней. Могу только сказать: юго-восточные ветры на текущий ремонт влияния не оказывают. К сожалению.
— А вал? Собственно говоря, — как с валом?
— Вал помаленьку проворачиваем… Скрипим тоже.
— Вот это плохо.
— Я вам так скажу, — дорогой товарищ, — если вы этим интересуетесь.
— Коля, — за тобой заедут? А то будут ждать…
— Козлов заедет. Если вы уж этим заинтересовались…
— Коля, — ну кому это интересно — текущий ремонт, — вал?
— Но товарищ же спрашивает.
— Товарищ… просто поддерживает беседу, — а ты на полном серьезе взялся… Не будет же он с тобой об импрессионистах говорить, — раз ты ничего в этом не понимаешь.
— Не на одних импрессионистах мир держится.
— Не перевариваю импрессионистов, — заметил гость. — Крикливый народ. Нет, — вал меня действительно очень интересует.
— Так вот, — если вам это…
— Ольга идет.
Гость, — если бы за ним в это время наблюдать, — заволновался. Привстал было, — чтобы посмотреть в окно, — сел, — взял вилку, — повертел в руках… положил. Закурил, — Взял было рюмку, — посмотрел на нее, — поставил на место. Уставился на дверь.
Вошла рослая, — крепкая, — юная женщина. Она, — как видно, — искупалась, — и к ее влажному еще телу местами прилипло легкое ситцевое платье, — и это подчеркивало, — сколь сильно, — крепко, — здорово это тело.
— Здравствуйте! — громко сказала женщина.
— Оля, — у нас гость — художник, — поспешила представить мать, — Приехал поработать, — отдохнуть… Игорь Александрович.
Игорь Александрович поднялся, — серьезно, — пристально глядя на молодую женщину, — пошел знакомиться.
— Игорь Александрович.
— Ольга Николаевна.
— Игоревна, — поправил гость.
— Игорь!.. Игорь Александрович! — воскликнула хозяйка.
— Я не поняла, — сказала Ольга.
— Твое отчество — Игоревна. Я твой отец. В сорок третьем году я был репрессирован. Тебе было… полтора года.
Ольга широко открытыми глазами смотрела на гостя… отца?
С этой минуты в большом, — уютном доме Синкиных на какое-то время хозяином сделался… гость. У него появилась откуда-то твердость, — трезвость, — И он совсем не походил на того беспечного, — ироничного, — веселого, — каким только что был. Долго все молчали.
— Игорь… — прерывающимся голосом, — отчаянно заговорила хозяйка, — ты нашел! Ты сказал — это случайность… Нет, — ты нашел! Это жестоко.
— Нашел, — да. Я искал много лет. Случайность с домом… Синкина.
— Но это жестоко, — Игорь, — жестоко!..
— Неужели не жестоко — при живом отце… даже не позволить знать о нем. Вы считаете, — это было правильно? — повернулся Игорь Александрович к Синкину.
Тот почему-то почувствовал себя оскорбленным.
— Сорок третий год — это не тридцать седьмой! — резко сказал он. — Еще не известно…
— Нет, — в плену я не был. При мне — все мои документы, — партийный билет и все ордена. Предателям этого не возвращают. Но речь о другом… Ольга: прав я или не прав, — что нашел тебя?
Ольга все еще не пришла в себя… Она села на стул. И во все глаза смотрела на родного отца.
— Я ничего не понимаю…
— Ты клялся, — Игорь!.. — стонала хозяйка. — Как это жестоко!
— Ольга… — Игорь Александрович смотрел на дочь требовательно. И вместе — умоляюще, — Я ничего не прошу, — не требую… Я хочу знать: прав я или нет? Я не мог жить иначе. Я помню тебя маленькой, — и этот образ преследовал меня… Мучил. Я слаб здоровьем. Я не мог умереть, — не увидев тебя… такой.
— Ольга, — он пьет! — воскликнула вдруг хозяйка. — Он — пьющий! Он — опустившийся…
— Прекрати! — Синкин с силой ударил кулаком по столу. — Прекрати так говорить! Хозяйка заплакала.
— Вы хотите, — чтобы я сказала свое слово? — поднялась Ольга.
Все повернулись к ней.
— Уходите отсюда. Совсем. — Она смотрела на отца.
Судя по тому, — как удивлены были мать и отчим, — они ее такой еще не видели. Не знали.
Игорь Александрович сник, — плечи опустились… Он вдруг постарел на глазах.
— Оля…
— Немедленно.
— Боже мой! — только и сказал гость. И еще раз, — тихо: — Боже мой. — Подошел к столу, — дрожащей рукой взял рюмку водки, — выпил. Взял свой чемодан, — этюдник… Все это он проделал в полной тишине. Слышно было, — как ветка березы чуть касалась верхнего стекла окна — трогала.
Гость остановился на пороге:
— Почему же так, — Оля?
— Тебе все объяснили, — Игорь! — жестко сказала хозяйка. Она перестала плакать.
— Почему так, — Оля?
— Так надо. Уезжайте из села. Совсем.
— Подождите, — нельзя же так… — начал было Синкин, — но Ольга оборвала его:
— Папа, — помолчи.
— Но зачем же гнать человека?!
— Помолчи! Я прошу.
Игорь Александрович вышел… Вслепую толкнул ворота… Оказалось — надо на себя. Он взял в одну руку чемодан и этюдник, — открыл ворота. Этюдник выпал из руки, — посыпались кисти, — тюбики с краской. Игорь Александрович подобрал, — что не откатилось далеко, — кое-как затолкал в ящичек, — закрыл его. И пошел по улице — в сторону автобусной остановки.
Погода стояла редкостная — ясно, — тепло, — тихо. Из-за плетней смотрели круглолицые подсолнухи, — в горячей пыли дороги купались воробьи — никого вокруг, — ни одного человека.
— Как тихо, — сказал сам себе Игорь Александрович, — Поразительно тихо. — Он где-то научился говорить сам с собой. — Если бы однажды так вот — в такой тишине — перешагнуть незаметно эту проклятую черту… И оставить бы здесь все боли, — и все желания, — и шагать, — и шагать по горячей дороге, — шагать и шагать — бесконечно. Может, — мы так и делаем? Возможно, — что я где-то когда-то уже перешагнул в тишине эту черту — не заметил — и теперь вовсе не я, — а моя душа вышагивает по дороге на двух ногах. И болит. Но почему же тогда болит? Пожалуйся, — пожалуйся… Старый осел. Я шагаю, — я — собственной персоной. Несу чемодан и этюдник. Глупо! Господи, — как глупо и больно!
Он не замечал, — что торопится. Как будто и в самом деле скорей хотел где-то на дороге, — за невидимой чертой, — оставить едкую боль, — которая железными когтями рвала сердце. Он торопился в чайную, — что на краю села, — у автобусной остановки. Он знал, — что донесет туда свою боль и там слегка оглушит ее стаканом водки. Он старался ни о чем не думать — о дочери. Красивая, — да. С характером. Замечательно. Замечательно… Потом он в такт своим шагам стал приговаривать:
— За-ме-ча-тель-но! За-ме-ча-тель-но! За-ме-ча-тель-но!
Мысли, — мысли — вот что мучает человека. Если бы, — к примеру, — получил боль — и в лес: травку искать, — травку, — травку — от боли.
На автобусной станции, — возле чайной, — его ждала дочь Ольга. Она знала путь короче — опередила, — Она взяла его за руку, — отвела в сторону — от людей.
— Хотел выпить?
— Да. — Сердце у Игоря Александровича сдваивало.
— Не надо, — папа. Я всегда знала, — что ты есть — живой. Никто мне об этом не говорил… я сама знала. Давно знала. Не знаю, — почему я так знала…
— Почему ты меня прогнала?
— Ты мне показался жалким. Стал говорить, — что у тебя документы, — ордена…
— Но они могут подумать…
— Я, — я не могла подумать! — с силой сказала Ольга. — Я всю жизнь знала тебя, — видела тебя во сне — ты был сильный, — красивый…
— Нет, — Оля, — я не сильный. А вот ты красива — я рад. Я буду тобой гордиться.
— Где ты живешь?
— Там же, — где жила… твоя мать. И ты. Я рад, — Ольга! — Игорь Александрович закусил нижнюю губу и сильно потер пальцем переносицу — чтоб не заплакать.
И заплакал.
— Я пришла сказать тебе, — что теперь я буду с тобой, — папа. Не надо плакать, — перестань. Я не хотела, — чтоб ты там унижался… Ты пойми меня.
— Я понимаю, — понимаю, — кивал головой Игорь Александрович. — Понимаю, — дочь…
— Ты одинок, — папа. Теперь ты не будешь одинок.
— Ты сильная, — Ольга. Вот ты — сильная. И красивая… Как хорошо, — что так случилось… что ты пришла. Спасибо.
— Потом, — когда ты уедешь, — я, — наверно, — пойму, — что я — рада. Сейчас я только понимаю, — что я тебе нужна. Но в груди — пусто. Ты хочешь выпить?
— Если тебе это неприятно, — я не стану.
— Выпей. Выпей и уезжай. Я приеду к тебе. Пойдем, — выпей…
Через десять минут синий автобус, — посадив у остановки «Мякишево» пассажиров, — катил по хорошему проселку в сторону райцентра, — где железнодорожная станция.
У открытого окна, — пристроив у ног чемодан и этюдник, — сидел седой человек в светлом костюме. Он плакал. А чтобы этого никто не видел, — он высунул голову в окно и незаметно — краем рукава — вытирал слезы.
— Как это? — не мог понять председатель. — Просто — куда глаза глядят?
— Да. Взял подробную карту области, — ткнул пальцем — Мякишево. Мгм, — Мякишево… Попробовал на вкус — ладно. Приезжаю, — узнаю: речка — Мятла. О господи!.. еще вкуснее. Спрашивается, — где же мне отдыхать, — как не в Мякишеве, — что на речке Мятле?
— Ну, — а на юг, — например? В санаторий…
— В санаториях — нездорово.
— Вот те раз!..
— Вы бывали?
— Бывал, — мне нравится.
— А мне не нравится. Мне нравится, — где не подстрижено, — не заплевано… Словом, — у вас возражений нет, — если я отдохну в вашем селе? Паспорт у меня в порядке…
— Не нужен мне ваш паспорт. Отдыхайте на здоровье. Вы что, — художник? — Председатель кивнул на этюдник.
— Так, — для себя.
— Я понимаю, — что не на базар. Для выставки?
Приезжий улыбнулся, — и улыбка его вспыхнула ясным золотом вставных зубов.
— Для выставки — это уже не для себя. — Ему нравилось отвечать на вопросы. Наверно, — он с удовольствием отвечал бы даже на самые глупые. — Для себя — это в печь.
— Для чего же тогда рисовать?
— Для души. Вот я стою перед деревом, — положим, — рисую, — и понимаю: это глупо. Меня это успокаивает, — я отдыхаю. То есть я с удовольствием убеждаюсь, — что дерево, — которое я возымел желание перенести на картон, — никогда не будет деревом…
— Но есть же — умеют.
— Никто не умеет.
«Здорово поддавши, — но держится хорошо», — отметил председатель.
— Мда…
— Вы не подскажите, — у кого бы я мог пока пожить? Пару недель, — не больше.
Председатель подумал… И не заметил, — что, — пока соображал, — успел отметить прекрасный костюм художника, — золотые зубы, — седину его, — умение держаться…
— Пожить-то? Если, — допустим, — у Синкиных?.. Дом большой, — люди приветливые… Он у нас главным инженером работает на РТСе… Дом-то как раз над рекой, — там прямо с террасы рисовать можно.
— Прекрасно!
— Только, — знаете, — он насчет этого — не любитель. Выпивает, — конечно, — по праздникам, — а так… это… не любитель.
— Да что вы, — бог с вами! — воскликнул приезжий. — Это я ведь так — с дороги… Не побрит вот еще… — А так я ни-ни! Тоже по праздникам: первое января, — Первое мая, — седьмое ноября, — День шахтера, — День железнодорожника…
— Ну, — это само собой.
— Вы тоже в День железнодорожника?
Председатель засмеялся: ему нравился этот странный человек — наивный, — простодушный и очень не глупый.
— У нас свой есть — день борозды. А вы что, — железнодорожник?
— Да. Знаете, — проектирую безмостовую систему железнодорожного сообщения.
— Как это — безмостовую?
— А так. Вот идет поезд — нормально, — по рельсам. Впереди — река. А моста нет. Поезд идет полным ходом…
Председатель пошевелился в кресле:
— Ну?
— Что делает поезд? Он пла-авненько поднимается в воздух, — перелетает, — приезжий показал рукой, — через реку, — снова становится на рельсы и продолжает путь.
Председатель готов посмеяться вместе с приезжим, — только ждет, — чтобы тот пригласил.
— Представляете, — какая экономия? — серьезно спрашивает приезжий.
— Это как же он, — простите, — перелетает? — Председатель все готов посмеяться и знает, — что сейчас они посмеются.
— Воздушная подушка! Паровоз пускает под себя мощную струю отработанного пара, — вагоны делают то же самое — каждый под себя, — паровоз подает им пар по тормозным шлангам… Весь состав пла-авненько перелетает реченьку…
Председатель засмеялся; приезжий тоже озарил свое продолговатое лицо ясной золотой улыбкой.
— Представляете?
— Представляю. Этак мы через месяц-другой пла-авненько будем в коммунизме.
— Давно бы уж там были! — смеется приезжий. — Но наши бюрократы не утверждают проект.
— Действительно, — бюрократы. Проект-то простой. Вы как насчет рыбалки? Не любитель?
— При случае могу посидеть…
— Ну вот, — с Синкиным сразу общий язык найдете. Того медом не корми, — дай посидеть с удочкой.
Приезжий скоро нашел большой дом Синкина, — постучал в ворота.
— Да! — откликнулись со двора. — Входите!.. — В голосе женщины (откликнулась женщина) чувствовалось удивление — видно, — здесь не принято было стучать.
Приезжий оторопел… Голос женщины показался ему знакомым. Он вошел… Прямо перед ним на крыльце с тазом в руках стояла женщина… Лет, — наверно, — пятидесяти, — красивая в прошлом, — ныне полная — очень. Она тоже оторопела.
— Игорь… — сказала она тихо, — с ужасом.
— Вот это да, — тоже тихо сказал приезжий. — Как в кино… — Он пытался улыбаться.
— Ты что?.. Как ты нашел?
— Я не искал.
— Но как же ты нашел?.. Как ты попал сюда?
— Случайность…
— Игорь, — господи!..
Женщина говорила негромко. И смотрела, — смотрела, — не отрываясь, — смотрела на мужчину. Тот тоже смотрел на нее, — но на лице у него не было и следа насмешливого, — иронического выражения.
— Я знала, — что ты вернулся… Инга писала…
— Ольга жива? — чувствовалось, — что этот вопрос дался мужчине нелегко. Он — или боялся худого ответа, — или так изождался этого момента и так хотел знать хоть что-нибудь — он побледнел. И женщина, — заметив это, — поспешила:
— Ольга — хорошо, — хорошо!.. Она — в аспирантуре. Но, — Игорь, — она ничего не знает, — для нее отец — Синкин… Я ей ничего…
— Понимаю. Синкин дома?
— Нет, — но с минуты на минуту может прийти на обед… Игорь!..
— Я уйду, — уйду. Ольга красивая?
— Ольга?.. Да. У меня еще двое детей. Ольга здесь… на каникулах. Но, — Игорь… нужно ли встречаться?
Мужчина прислонился к воротному столбу. Молчал. Женщина ждала. Долго молчали.
— Валя… — Голос мужчины дрогнул, — Я только посмотрю. Я ничем себя не выдам. Клянусь тебе, — клянусь, — чем хочешь…
— Не в этом дело, — Игорь…
— Я был у вашего председателя, — он меня направил сюда… к Синкину. Я так и скажу. Потом скажу, — что мне не понравилось здесь. Умоляю… Я же только посмотрю!
— Не знаю, — Игорь… Она скоро придет. Она на реке. Но, — Игорь…
— Клянусь тебе!
— Поздно все возвращать.
— Я не собираюсь возвращать. У меня тоже семья…
— Инга писала, — что нету.
— Господи, — прошло столько!.. У меня теперь все есть.
— Есть дети?
— Нет, — детей нету. Валя, — ты же знаешь, — я смогу выдержать — я ничего не скажу ей. Я ничего не испорчу. Но ты же должна понять, — я не могу… не посмотреть хотя бы. Иначе я просто объявлюсь — скажу ей. — Голос мужчины окреп, — он — из беспомощной позы своей (прислоненный к столбу) — вдруг посмотрел зло и решительно, — Неужели ты этого хочешь?
— Хорошо, — сказала женщина. — Хорошо. Я тебе верю, — Я тебе всегда верила. Когда ты вернулся?
— В пятьдесят четвертом. Валя, — я выдержу эту комедию. Дай, — если есть в доме, — стакан водки.
— Ты пьешь?
— Нет… Но сил может не хватить. Нет, — ты не бойся! — испугался он сам. — Просто так легче. Сил хватит, — надо только поддержать. Господи, — я счастлив!
— Заходи в дом.
Вошли в дом.
— А где дети?
— В пионерлагере. Они уже в шестом классе. Близнецы, — мальчик и девочка.
— Близнецы? Славно.
— У тебя действительно есть семья?
— Нет. То есть была… не получилось.
— Ты работаешь на старом месте?
— Нет, — я теперь фотограф.
— Фотограф?!
— Художник-фотограф. Не так плохо, — как может показаться. Впрочем, — не знаю. Не надо об этом. Ты хорошо живешь?
Женщина так посмотрела на мужчину… словно ей неловко было сказать, — что она живет хорошо, — словно ей надо извиняться за это.
— Хорошо, — Игорь. Он очень хороший…
— Ну, — и слава богу! Я рад.
— Мне сказали тогда…
— Не надо! — велел мужчина, — Неужели ты можешь подумать, — что я стану тебя упрекать или обвинять? Не надо об этом, — Я рад за тебя, — правду говорю.
— Он очень хороший, — увидишь. Он к Ольге…
— Я рад за тебя!!!
— Ты пьешь, Игорь, — утвердительно, с сожалением сказала женщина.
— Иногда, — Ольга по какой специальности?
— …филолог. Она, — по-моему… не знаю, — конечно, — но, — по-моему, — она очень талантлива.
Очень!
— Я рад, — еще сказал мужчина. Но вяло как-то сказал. Он как-то устал вдруг.
— Соберись, — Игорь.
— Все будет в порядке. Не бойся.
— Может быть, — ты пока побреешься? У тебя есть чем?
— Есть, — конечно! — Мужчина, — вроде опять повеселел. — Это ты верно. Розетка есть?
— Вот.
Мужчина раскрыл чемодан, — наладил электробритву и только стал бриться…
Пришел Синкин. Упитанный, — радушный, — очень подвижный, — несколько шумный.
Представились друг другу. Приезжий объяснил, — что он зашел к председателю сельсовета, — и тот…
— И правильно сделал, — что послал ко мне! — громко похвалил Синкин. — Вы не рыбак?
— При случае и при хорошем клеве.
— Случай я вам обеспечу. Хороший клев — не знаю. Мало рыбешки стало, — мало. На больших реках — там на загрязнения жалуются, — у нас плотины все перепутали…
— У вас — плотины? Откуда?
— Да не у нас — внизу. Но образовались же целые моря!.. и она, — милая, — подалась от нас на новые, — так сказать, — земли. Залиты же тысячи гектаров, — там ей корма на десять лет невпроворот.
— Тоже проблема: почему рыба из малых рек уходит в новые большие водоемы?
— Проблема! А как вы думаете?.. Еще какая. У нас тут были целые рыболовецкие артели — крышка. Распускать. А у людей — образ жизни сложился, — профессия…
— Назовите это: рыба уходит на новостройки и дело с концом.
Мужчины посмеялись.
— Мама, — что-нибудь насчет обеда слышно?
— Обед готов. Садитесь.
— Вы здесь хорошо отдохнете, — не пожалеете, — говорил Синкин, — усаживаясь за стол и приветливо глядя на гостя. — Я сам не очень уважаю всякие эти курорты, — приходится — из-за супруги вон.
— Из-за детей, — уточнила супруга.
— Из-за детей, — да. Мама, — у нас есть чего-нибудь выпить?
— Тебе не нужно больше идти?
— Нужно, — но — ехать. И далеко. Пока доеду, — из меня вся эта, — так сказать, — дурь выйдет. Давай! Не возражаете?
— Нет.
— Давай, — мать! Нет, — отдохнете здесь славно, — ручаюсь. У нас хорошо.
— Не ручайся, — Коля, — человеку, — может, — не понравится.
— Понравится!
— Вы здешний? — спросил приезжий хозяина.
— Здешний. Не из этого села, — правда, — но здесь — из этих краев. А где Ольга?
— На реке.
— Что же она — к обеду-то?
— А то ты не знаешь Ольгу! Набрала с собой кучу книг… Да придет, — куда она денется.
— Старшая, — пояснил хозяин. — Грызет гранит науки. Уважаю теперешнюю молодежь, — честное слово. Ваше здоровье!
— Спасибо.
— Мы ведь как учились?.. Кхах! Мамочка, — у тебя где-то груздочки были.
— Ты же не любишь в маринаде.
— Я — нет, — а вот Игорь Александрович попробует. Местного, — так сказать, — производства. Попробуйте. Головой понимаю, — что это, — должно быть, — вкусно, — а — что сделаешь? — не принимает душа маринад. В деревне вырос — давай все соленое. Подай, — мама.
— Так что там — про молодежь?
— Молодежь? Да… Вот ругают их-такие-сякие, — нехорошие, — а мне они нравятся, — честное слово. Знают много. Ведь мы как учились?.. У вас высшее?
— Высшее.
— Ну, — примерно в те же годы учились, — знаете, — как это было: тоже — давай! давай! Двигатель внутреннего сгорания? — изучай быстрей и не прыгай больше. Пока хватит — некогда. Теперешние — это совсем другое дело. Я чувствую: старшей со мной скучно. Я, — например, — не знаю, — что такое импрессионизм, — и она, — чувствую, — смотрит сквозь меня…
— Выдумываешь, — Николай, — встряла женщина. — У тебя — одно, — у ней — другое. Заговори с ней о своих комбайнах, — ей тоже скучно станет.
— Да нет, — она-то как раз… Она вот тут на днях мне хоро-о-шую лекцию закатила. Просто хорошую! Про нашего брата, — инженерию… Вы знаете такого — Гарина-Михайловского? Слышали?
— Слышал.
— Вот, — а я, — на беду свою, — не слышал. Ну, — и влетело. Он что, — действительно, — и мосты строил, — и книги писал?
— Да вы небось читали, — забыли только…
— Нет, — она называла его книги — не читал. Вы художник?
— Что-то вроде этого. Сюда, — правда, — приехал пописать. Тире — отдохнуть. Мне у вас очень понравилось.
— У нас хорошо!
— У нас тоже хорошо, — но у вас еще лучше.
— Вы откуда?
— Из Н-ска.
— Я там, — кстати, — учился.
— Нет, — у вас просто здорово!
Женщина с тревогой посмотрела на гостя. Но тот как будто даже протрезвел. И на лице у него опять появилось ироническое выражение, — и улыбка все чаще вспыхивала на лице — добрая, — ясная.
— У нас, — главное, — воздух. Мы же — пятьсот двадцать над уровнем моря, — рассказывал хозяин.
— Нет, — мы значительно ниже. Хотя у нас тоже неплохо. Но у вас!.. У вас очень хорошо!
— Причем учтите: здесь преобладают юго-восточные ветры, — а там — никаких промышленных предприятий.
— Да нет, — что там говорить! Я, — правда, — предпочитаю северо-восточные ветры, — но юго-восточные — это великолепно, — И там никаких промышленных предприятий?
— А откуда? Там же… эти…
— Нет, — это великолепно! А как у вас с текущим ремонтом?
Хозяин засмеялся:
— Во-он вы куда!.. Нет, — тут сложней. Могу только сказать: юго-восточные ветры на текущий ремонт влияния не оказывают. К сожалению.
— А вал? Собственно говоря, — как с валом?
— Вал помаленьку проворачиваем… Скрипим тоже.
— Вот это плохо.
— Я вам так скажу, — дорогой товарищ, — если вы этим интересуетесь.
— Коля, — за тобой заедут? А то будут ждать…
— Козлов заедет. Если вы уж этим заинтересовались…
— Коля, — ну кому это интересно — текущий ремонт, — вал?
— Но товарищ же спрашивает.
— Товарищ… просто поддерживает беседу, — а ты на полном серьезе взялся… Не будет же он с тобой об импрессионистах говорить, — раз ты ничего в этом не понимаешь.
— Не на одних импрессионистах мир держится.
— Не перевариваю импрессионистов, — заметил гость. — Крикливый народ. Нет, — вал меня действительно очень интересует.
— Так вот, — если вам это…
— Ольга идет.
Гость, — если бы за ним в это время наблюдать, — заволновался. Привстал было, — чтобы посмотреть в окно, — сел, — взял вилку, — повертел в руках… положил. Закурил, — Взял было рюмку, — посмотрел на нее, — поставил на место. Уставился на дверь.
Вошла рослая, — крепкая, — юная женщина. Она, — как видно, — искупалась, — и к ее влажному еще телу местами прилипло легкое ситцевое платье, — и это подчеркивало, — сколь сильно, — крепко, — здорово это тело.
— Здравствуйте! — громко сказала женщина.
— Оля, — у нас гость — художник, — поспешила представить мать, — Приехал поработать, — отдохнуть… Игорь Александрович.
Игорь Александрович поднялся, — серьезно, — пристально глядя на молодую женщину, — пошел знакомиться.
— Игорь Александрович.
— Ольга Николаевна.
— Игоревна, — поправил гость.
— Игорь!.. Игорь Александрович! — воскликнула хозяйка.
— Я не поняла, — сказала Ольга.
— Твое отчество — Игоревна. Я твой отец. В сорок третьем году я был репрессирован. Тебе было… полтора года.
Ольга широко открытыми глазами смотрела на гостя… отца?
С этой минуты в большом, — уютном доме Синкиных на какое-то время хозяином сделался… гость. У него появилась откуда-то твердость, — трезвость, — И он совсем не походил на того беспечного, — ироничного, — веселого, — каким только что был. Долго все молчали.
— Игорь… — прерывающимся голосом, — отчаянно заговорила хозяйка, — ты нашел! Ты сказал — это случайность… Нет, — ты нашел! Это жестоко.
— Нашел, — да. Я искал много лет. Случайность с домом… Синкина.
— Но это жестоко, — Игорь, — жестоко!..
— Неужели не жестоко — при живом отце… даже не позволить знать о нем. Вы считаете, — это было правильно? — повернулся Игорь Александрович к Синкину.
Тот почему-то почувствовал себя оскорбленным.
— Сорок третий год — это не тридцать седьмой! — резко сказал он. — Еще не известно…
— Нет, — в плену я не был. При мне — все мои документы, — партийный билет и все ордена. Предателям этого не возвращают. Но речь о другом… Ольга: прав я или не прав, — что нашел тебя?
Ольга все еще не пришла в себя… Она села на стул. И во все глаза смотрела на родного отца.
— Я ничего не понимаю…
— Ты клялся, — Игорь!.. — стонала хозяйка. — Как это жестоко!
— Ольга… — Игорь Александрович смотрел на дочь требовательно. И вместе — умоляюще, — Я ничего не прошу, — не требую… Я хочу знать: прав я или нет? Я не мог жить иначе. Я помню тебя маленькой, — и этот образ преследовал меня… Мучил. Я слаб здоровьем. Я не мог умереть, — не увидев тебя… такой.
— Ольга, — он пьет! — воскликнула вдруг хозяйка. — Он — пьющий! Он — опустившийся…
— Прекрати! — Синкин с силой ударил кулаком по столу. — Прекрати так говорить! Хозяйка заплакала.
— Вы хотите, — чтобы я сказала свое слово? — поднялась Ольга.
Все повернулись к ней.
— Уходите отсюда. Совсем. — Она смотрела на отца.
Судя по тому, — как удивлены были мать и отчим, — они ее такой еще не видели. Не знали.
Игорь Александрович сник, — плечи опустились… Он вдруг постарел на глазах.
— Оля…
— Немедленно.
— Боже мой! — только и сказал гость. И еще раз, — тихо: — Боже мой. — Подошел к столу, — дрожащей рукой взял рюмку водки, — выпил. Взял свой чемодан, — этюдник… Все это он проделал в полной тишине. Слышно было, — как ветка березы чуть касалась верхнего стекла окна — трогала.
Гость остановился на пороге:
— Почему же так, — Оля?
— Тебе все объяснили, — Игорь! — жестко сказала хозяйка. Она перестала плакать.
— Почему так, — Оля?
— Так надо. Уезжайте из села. Совсем.
— Подождите, — нельзя же так… — начал было Синкин, — но Ольга оборвала его:
— Папа, — помолчи.
— Но зачем же гнать человека?!
— Помолчи! Я прошу.
Игорь Александрович вышел… Вслепую толкнул ворота… Оказалось — надо на себя. Он взял в одну руку чемодан и этюдник, — открыл ворота. Этюдник выпал из руки, — посыпались кисти, — тюбики с краской. Игорь Александрович подобрал, — что не откатилось далеко, — кое-как затолкал в ящичек, — закрыл его. И пошел по улице — в сторону автобусной остановки.
Погода стояла редкостная — ясно, — тепло, — тихо. Из-за плетней смотрели круглолицые подсолнухи, — в горячей пыли дороги купались воробьи — никого вокруг, — ни одного человека.
— Как тихо, — сказал сам себе Игорь Александрович, — Поразительно тихо. — Он где-то научился говорить сам с собой. — Если бы однажды так вот — в такой тишине — перешагнуть незаметно эту проклятую черту… И оставить бы здесь все боли, — и все желания, — и шагать, — и шагать по горячей дороге, — шагать и шагать — бесконечно. Может, — мы так и делаем? Возможно, — что я где-то когда-то уже перешагнул в тишине эту черту — не заметил — и теперь вовсе не я, — а моя душа вышагивает по дороге на двух ногах. И болит. Но почему же тогда болит? Пожалуйся, — пожалуйся… Старый осел. Я шагаю, — я — собственной персоной. Несу чемодан и этюдник. Глупо! Господи, — как глупо и больно!
Он не замечал, — что торопится. Как будто и в самом деле скорей хотел где-то на дороге, — за невидимой чертой, — оставить едкую боль, — которая железными когтями рвала сердце. Он торопился в чайную, — что на краю села, — у автобусной остановки. Он знал, — что донесет туда свою боль и там слегка оглушит ее стаканом водки. Он старался ни о чем не думать — о дочери. Красивая, — да. С характером. Замечательно. Замечательно… Потом он в такт своим шагам стал приговаривать:
— За-ме-ча-тель-но! За-ме-ча-тель-но! За-ме-ча-тель-но!
Мысли, — мысли — вот что мучает человека. Если бы, — к примеру, — получил боль — и в лес: травку искать, — травку, — травку — от боли.
На автобусной станции, — возле чайной, — его ждала дочь Ольга. Она знала путь короче — опередила, — Она взяла его за руку, — отвела в сторону — от людей.
— Хотел выпить?
— Да. — Сердце у Игоря Александровича сдваивало.
— Не надо, — папа. Я всегда знала, — что ты есть — живой. Никто мне об этом не говорил… я сама знала. Давно знала. Не знаю, — почему я так знала…
— Почему ты меня прогнала?
— Ты мне показался жалким. Стал говорить, — что у тебя документы, — ордена…
— Но они могут подумать…
— Я, — я не могла подумать! — с силой сказала Ольга. — Я всю жизнь знала тебя, — видела тебя во сне — ты был сильный, — красивый…
— Нет, — Оля, — я не сильный. А вот ты красива — я рад. Я буду тобой гордиться.
— Где ты живешь?
— Там же, — где жила… твоя мать. И ты. Я рад, — Ольга! — Игорь Александрович закусил нижнюю губу и сильно потер пальцем переносицу — чтоб не заплакать.
И заплакал.
— Я пришла сказать тебе, — что теперь я буду с тобой, — папа. Не надо плакать, — перестань. Я не хотела, — чтоб ты там унижался… Ты пойми меня.
— Я понимаю, — понимаю, — кивал головой Игорь Александрович. — Понимаю, — дочь…
— Ты одинок, — папа. Теперь ты не будешь одинок.
— Ты сильная, — Ольга. Вот ты — сильная. И красивая… Как хорошо, — что так случилось… что ты пришла. Спасибо.
— Потом, — когда ты уедешь, — я, — наверно, — пойму, — что я — рада. Сейчас я только понимаю, — что я тебе нужна. Но в груди — пусто. Ты хочешь выпить?
— Если тебе это неприятно, — я не стану.
— Выпей. Выпей и уезжай. Я приеду к тебе. Пойдем, — выпей…
Через десять минут синий автобус, — посадив у остановки «Мякишево» пассажиров, — катил по хорошему проселку в сторону райцентра, — где железнодорожная станция.
У открытого окна, — пристроив у ног чемодан и этюдник, — сидел седой человек в светлом костюме. Он плакал. А чтобы этого никто не видел, — он высунул голову в окно и незаметно — краем рукава — вытирал слезы.