Шушпанов Аркадий Николаевич
И от судеб защиты нет
Шушпанов Аркадий Николаевич
И от судеб защиты нет
Право, если б вперед говорили условия, мало нашлось бы дураков, которые решились бы жить.
А. И. Герцен
Я опаздывал, я безнадежно опаздывал.
Мчался по бесконечным галереям, тревожа покой статуй, давно утраченных на Земле, скачками преодолевал лестничные марши, но все равно ворвался в актовый зал, когда распределение уже состоялось.
Группа "Артемида" праздновала.
В общей суматохе мне, вероятно, нужно было сразу пройти к Машине Судеб и взять свою распечатку. Но сейчас это меня почти не интересовало. Я искал глазами Дельту и вскоре нашел.
Дорогу к ней преградила ручища Тау. Вторая ручища держала кубок.
- Омикрон, - прогремел Тау, - выпьем!
- Есть за что? - спросил я.
- Шестьдесят восемь лет! Ты разговариваешь со знаменитым архитектором. Видел эскизы - дух захватывает. А еще - отличная жена, трое блестяще образованных детей и шестеро резвых внуков.
- Уход?
- Скоропостижный, во сне. Разве не здорово? - Тау сделал добрый глоток. - Вот, пока еще могу позволить. Там буду убежденным трезвенником. Неприятность, однако!
- Рад за тебя, - сказал я. - Когда?
- Послезавтра! Жаль, дружище, мы не встретимся. Придется ждать, когда снова станем эйдосами.
- Если не попадем в разные группы...
Тау явно настроился развеять мои сомнения, но мне нужна была Дельта, и я тактично от него отделался. Рыжий гигант, ни мало не смутившись, тут же завладел вниманием Каппы и Мю.
Дельта одиноко сидела у фонтана под сенью эйдоса диффенбахии. Распечатку она держала на коленях. Голова опущена, плечи поникли. Я подошел, сел рядом и обнял ее.
Дельта разрыдалась.
- Так переживала, думала, умру до рождения. - Вдруг посмотрела сердито. - И рядом никого,
- Извини. Я торопился завершить. Неизвестно ведь, смогу ли после.
- Наверняка сможешь.
- Я хотел, чтобы ты прочла его в Эйдолоне. Переход скоро?
- Через две недели.
Я задал главный вопрос.
- Мы будем вместе?
- Нет. - Она покачала головой. Маленькая ладонь провела по моим волосам. - Мы даже не будем иметь представления друг о друге.
Я сжал край холодной скамьи. Дельта крепче прильнула ко мне.
- Ты полюбишь кого-то? - потерянно спросил я.
- Конечно, - она улыбалась, и от этого становилось больнее. - Как же без этого, милый? Выйду замуж, рожу двоих, разведусь, когда младшему исполнится четыре. Своего мужчину так и не встречу... И в земной жизни я не буду такой красивой. Хочешь посмотреть?
Она подвела меня к плоскому экрану, зажгла его прикосновением.
- Скажем, мне восемнадцать, - Дельта набрала цифру.
Девушка, возникшая на экране, была очень молодой... и очень похожей. Как младшая сестра. Волосы сохранили цвет - и только. Носик стал вздернутым, карие задорные глаза сделались чуть раскосыми, брови утратили безукоризненную линию. Девушка показалась в полный рост, она обладала стройной фигуркой, но при взгляде на ее точеные мускулистые ножки я почему-то все равно вспомнил шекспировское "не знаю я, как шествуют богини".
Я-то знал.
Дельта погасила экран.
- Я могла бы удвоить и утроить возраст. Но - хочу, чтобы ты запомнил меня прелестной, как эйдос.
Последнюю фразу она произнесла томно и сделала балетное па.
Запомнил. Если бы мы хоть что-то помнили! Подсознание, изуродованное переходом, - вот все, что нам останется.
- Я - твой недостижимый идеал! - Дельта стояла на носке, держа другую ногу почти перпендикулярно полу. - Ты будешь влюбляться во всех женщин, лишь отдаленно похожих на меня.
На что еще я мог надеяться?..
- А где твоя распечатка?
Я ответил.
Дельта стала серьезной.
- И ты слушаешь мои причитания? Омикрон, я глупая, самовлюбленная эгоистка. Всегда думала, что настоящее только на Земле. Но ты... ты уже здесь настоящий. Я ей завидую.
- Кому?
- Той, которую ты выберешь.
И Дельта меня поцеловала. Я тоже чуть не умер до рождения. Потом вынул из-за пазухи свернутое в трубку стихотворение.
- Это тебе.
- Спасибо, - Дельта спрятала свиток в тунику. - А теперь пойдем.
Моя распечатка сиротливо лежала на серебряном подносе. Дельта подала ее мне и отвернулась. Я прочел толстенный фолиант единым духом. Потом еще раз, медленнее. И в третий. И в четвертый.
Дельта давно уже повернулась ко мне.
- Что?..
- Подожди, - сказал я. - Совсем забыл. Твой возврат... Сколько тебе будет?
- Восемьдесят три. А у тебя?
- Двадцать восемь.
- Что?
- Двадцать восемь. Почти как Лермонтов. Только прозаичнее.
- Расскажи! - потребовала она.
Я рассказал. Про мать, про бабку, про первую любовь, про вторую. Про автокатастрофу. Про наркотики. Про непотушенную сигарету. Много было всяких "про".
К нам потихоньку стягивались другие. Разговоры смолкали. Все, наверное, потому, что я оказался последним.
- Долго ли тебе осталось в Эйдолоне? - деловым тоном спросила Дельта.
- Так же, как тебе.
- Нужно поговорить с ментором, - сказала она.
- О чем?
- Стопроцентного совпадения с данными Машины не бывает.
- Эту лекцию я пропустил.
- Как же, стихи сочинял, - передо мной вырос подтянутый Эпсилон. Гений ты наш, на корню загубленный. Я проживу на девять лет меньше твоего. На войну попаду в восемнадцать. А там - плен. Описать тебе, как снимают кожу "двойным тюльпаном"? И сколько после этого еще живешь?
- Ты рад?
Эпсилон осклабился.
- А ты подумай! Но подумай и вот о чем: из тех, кого я успею прикрыть, многим повезет. И жизнь пойдет дальше. Важно только то, что остается. Да что я! А если бы Жанна д'Арк отказалась?
- А если бы - ее палач?..
- Грязная работа - тоже работа, - непримиримо сказал Эпсилон. - Наивно просить пощады у судьбы.
- От моей вообще не будет проку. Кстати, среди нас есть, кто отказался?
- Есть. Кси.
Я не поверил. Кси был лучшим из нас. Самый славный эйдос.
- Он будет убивать детей. Их все равно бы убили, но Кси не хочет там быть.
Значит, на Земле случится еще один выкидыш или аборт.
Я запутался.
- Позовите ментора.
- Уже идет, - быстро проговорила Дельта.
Эйдосы расступились.
- Я нужен тебе, Омикрон, - утвердительно сказал ментор. Он знал, кому нужен и зачем. Он знал содержание всех судеб.
- Ты внимательно читал распечатку? Она очень подробна.
- Несколько раз, но ничего не нашел.
- Хорошо, попробуем вместе. Если хочешь, можем остаться одни.
- Пусть все будут с нами.
Он взял мой фолиант, хотя помнил его наизусть.
- Ты отслеживал свои стихи?
- Да, но их будет мало и все плохие.
- Ты не успеешь полностью раскрыться. Но кое-что напечатаешь.
- Все пропадет.
- Здесь ссылка. - Ментор подошел к панели. Руки забегали по клавиатуре, как будто наигрывали "Полет шмеля". - Тираж... Список читателей... Вот, указал на экран.
Очень популярный сегодня жест.
- "...Наиболее сильным окажется воздействие образов на автора код такой-то (эйдос Ро, группа "Персефона"). Подсознательное использование образов в собственном творчестве Ро имеет частным показателем снижение кривой самоубийств на пятнадцать процентов..."
Двадцать пять пар глаз следили за символами на экране: и Дельта, и Тау, и Кси, и Мю, и Каппа, и Омега, и Ро, наш Ро. Двадцать пять, и печальнее всего были глаза самого ментора, которые больше никогда не увидят мир людей.
- Не спеши, - обронил он напоследок. - Все-таки читать - одно, а прожить - совсем другое.
И я стал думать. Думал, выстраивая за терминалом бесконечные колонки вероятностей. Думал, слоняясь по пустым аудиториям или по саду.
Думал, провожая наших в узел перехода.
Дельту видел не часто: она заполняла обходной лист в Александрийской и Вавилонской библиотеках.
Однажды встретились на лестнице.
- Ты куда?
- К ментору. Я решил: пусть, когда придет срок, переносят меня в эмбрион.
Но Дельта не выглядит обрадованной.
- Бедный Омикрон, - ладонь скользит по моей щеке. - Я шла сказать: то, твое последнее, - прекрасно.
Преимущество Эйдолона - в нем возможно совершенство.
- Ошибаешься, - говорю я. - Прекрасной можешь быть только ты.
- Знаешь, - Дельта опускает глаза, - мне очень жаль, что тебе будет так трудно. И я хочу, чтобы ты был счастливым хотя бы здесь
- Спасибо. - Что мне еще сказать?
- Куда мы пойдем? Ко мне или к тебе?
- К тебе, - отвечаю без колебаний. - Неужели на Земле, в Эйдолоне или где-нибудь еще есть место лучше?
***
...Легкий шлепок - и новорожденный закричал, что есть мочи. Обессиленная мать взглянула на крохотное, мокрое существо, которое положили ей на живот, и не поверила, что это - ее.
- Он... здоровый?
- Вполне, - ответил врач.
- А... почему такой красный?
- Зеленых у нас еще не было.
Тут она заметила нечто такое, от чего сердце сжалось в грецкий орех.
- Голова... его голова... почему неровная?
- Не волнуйтесь. Это родовая опухоль. Через четыре-пять дней рассосется, и голова будет совершенно нормальной.
После того, как обрезали и завязали пуповину, акушерка начала первичный туалет. Теплая вода, персиковое масло, прочистка носовых ходов, альбуцид в глаза. Через ее руки прошли тысячи младенцев. Попадались и аномалии. Но этот был как все прочие; кожица тоненькая, нажми посильнее - появятся точки кровоизлияний.
И от судеб защиты нет
Право, если б вперед говорили условия, мало нашлось бы дураков, которые решились бы жить.
А. И. Герцен
Я опаздывал, я безнадежно опаздывал.
Мчался по бесконечным галереям, тревожа покой статуй, давно утраченных на Земле, скачками преодолевал лестничные марши, но все равно ворвался в актовый зал, когда распределение уже состоялось.
Группа "Артемида" праздновала.
В общей суматохе мне, вероятно, нужно было сразу пройти к Машине Судеб и взять свою распечатку. Но сейчас это меня почти не интересовало. Я искал глазами Дельту и вскоре нашел.
Дорогу к ней преградила ручища Тау. Вторая ручища держала кубок.
- Омикрон, - прогремел Тау, - выпьем!
- Есть за что? - спросил я.
- Шестьдесят восемь лет! Ты разговариваешь со знаменитым архитектором. Видел эскизы - дух захватывает. А еще - отличная жена, трое блестяще образованных детей и шестеро резвых внуков.
- Уход?
- Скоропостижный, во сне. Разве не здорово? - Тау сделал добрый глоток. - Вот, пока еще могу позволить. Там буду убежденным трезвенником. Неприятность, однако!
- Рад за тебя, - сказал я. - Когда?
- Послезавтра! Жаль, дружище, мы не встретимся. Придется ждать, когда снова станем эйдосами.
- Если не попадем в разные группы...
Тау явно настроился развеять мои сомнения, но мне нужна была Дельта, и я тактично от него отделался. Рыжий гигант, ни мало не смутившись, тут же завладел вниманием Каппы и Мю.
Дельта одиноко сидела у фонтана под сенью эйдоса диффенбахии. Распечатку она держала на коленях. Голова опущена, плечи поникли. Я подошел, сел рядом и обнял ее.
Дельта разрыдалась.
- Так переживала, думала, умру до рождения. - Вдруг посмотрела сердито. - И рядом никого,
- Извини. Я торопился завершить. Неизвестно ведь, смогу ли после.
- Наверняка сможешь.
- Я хотел, чтобы ты прочла его в Эйдолоне. Переход скоро?
- Через две недели.
Я задал главный вопрос.
- Мы будем вместе?
- Нет. - Она покачала головой. Маленькая ладонь провела по моим волосам. - Мы даже не будем иметь представления друг о друге.
Я сжал край холодной скамьи. Дельта крепче прильнула ко мне.
- Ты полюбишь кого-то? - потерянно спросил я.
- Конечно, - она улыбалась, и от этого становилось больнее. - Как же без этого, милый? Выйду замуж, рожу двоих, разведусь, когда младшему исполнится четыре. Своего мужчину так и не встречу... И в земной жизни я не буду такой красивой. Хочешь посмотреть?
Она подвела меня к плоскому экрану, зажгла его прикосновением.
- Скажем, мне восемнадцать, - Дельта набрала цифру.
Девушка, возникшая на экране, была очень молодой... и очень похожей. Как младшая сестра. Волосы сохранили цвет - и только. Носик стал вздернутым, карие задорные глаза сделались чуть раскосыми, брови утратили безукоризненную линию. Девушка показалась в полный рост, она обладала стройной фигуркой, но при взгляде на ее точеные мускулистые ножки я почему-то все равно вспомнил шекспировское "не знаю я, как шествуют богини".
Я-то знал.
Дельта погасила экран.
- Я могла бы удвоить и утроить возраст. Но - хочу, чтобы ты запомнил меня прелестной, как эйдос.
Последнюю фразу она произнесла томно и сделала балетное па.
Запомнил. Если бы мы хоть что-то помнили! Подсознание, изуродованное переходом, - вот все, что нам останется.
- Я - твой недостижимый идеал! - Дельта стояла на носке, держа другую ногу почти перпендикулярно полу. - Ты будешь влюбляться во всех женщин, лишь отдаленно похожих на меня.
На что еще я мог надеяться?..
- А где твоя распечатка?
Я ответил.
Дельта стала серьезной.
- И ты слушаешь мои причитания? Омикрон, я глупая, самовлюбленная эгоистка. Всегда думала, что настоящее только на Земле. Но ты... ты уже здесь настоящий. Я ей завидую.
- Кому?
- Той, которую ты выберешь.
И Дельта меня поцеловала. Я тоже чуть не умер до рождения. Потом вынул из-за пазухи свернутое в трубку стихотворение.
- Это тебе.
- Спасибо, - Дельта спрятала свиток в тунику. - А теперь пойдем.
Моя распечатка сиротливо лежала на серебряном подносе. Дельта подала ее мне и отвернулась. Я прочел толстенный фолиант единым духом. Потом еще раз, медленнее. И в третий. И в четвертый.
Дельта давно уже повернулась ко мне.
- Что?..
- Подожди, - сказал я. - Совсем забыл. Твой возврат... Сколько тебе будет?
- Восемьдесят три. А у тебя?
- Двадцать восемь.
- Что?
- Двадцать восемь. Почти как Лермонтов. Только прозаичнее.
- Расскажи! - потребовала она.
Я рассказал. Про мать, про бабку, про первую любовь, про вторую. Про автокатастрофу. Про наркотики. Про непотушенную сигарету. Много было всяких "про".
К нам потихоньку стягивались другие. Разговоры смолкали. Все, наверное, потому, что я оказался последним.
- Долго ли тебе осталось в Эйдолоне? - деловым тоном спросила Дельта.
- Так же, как тебе.
- Нужно поговорить с ментором, - сказала она.
- О чем?
- Стопроцентного совпадения с данными Машины не бывает.
- Эту лекцию я пропустил.
- Как же, стихи сочинял, - передо мной вырос подтянутый Эпсилон. Гений ты наш, на корню загубленный. Я проживу на девять лет меньше твоего. На войну попаду в восемнадцать. А там - плен. Описать тебе, как снимают кожу "двойным тюльпаном"? И сколько после этого еще живешь?
- Ты рад?
Эпсилон осклабился.
- А ты подумай! Но подумай и вот о чем: из тех, кого я успею прикрыть, многим повезет. И жизнь пойдет дальше. Важно только то, что остается. Да что я! А если бы Жанна д'Арк отказалась?
- А если бы - ее палач?..
- Грязная работа - тоже работа, - непримиримо сказал Эпсилон. - Наивно просить пощады у судьбы.
- От моей вообще не будет проку. Кстати, среди нас есть, кто отказался?
- Есть. Кси.
Я не поверил. Кси был лучшим из нас. Самый славный эйдос.
- Он будет убивать детей. Их все равно бы убили, но Кси не хочет там быть.
Значит, на Земле случится еще один выкидыш или аборт.
Я запутался.
- Позовите ментора.
- Уже идет, - быстро проговорила Дельта.
Эйдосы расступились.
- Я нужен тебе, Омикрон, - утвердительно сказал ментор. Он знал, кому нужен и зачем. Он знал содержание всех судеб.
- Ты внимательно читал распечатку? Она очень подробна.
- Несколько раз, но ничего не нашел.
- Хорошо, попробуем вместе. Если хочешь, можем остаться одни.
- Пусть все будут с нами.
Он взял мой фолиант, хотя помнил его наизусть.
- Ты отслеживал свои стихи?
- Да, но их будет мало и все плохие.
- Ты не успеешь полностью раскрыться. Но кое-что напечатаешь.
- Все пропадет.
- Здесь ссылка. - Ментор подошел к панели. Руки забегали по клавиатуре, как будто наигрывали "Полет шмеля". - Тираж... Список читателей... Вот, указал на экран.
Очень популярный сегодня жест.
- "...Наиболее сильным окажется воздействие образов на автора код такой-то (эйдос Ро, группа "Персефона"). Подсознательное использование образов в собственном творчестве Ро имеет частным показателем снижение кривой самоубийств на пятнадцать процентов..."
Двадцать пять пар глаз следили за символами на экране: и Дельта, и Тау, и Кси, и Мю, и Каппа, и Омега, и Ро, наш Ро. Двадцать пять, и печальнее всего были глаза самого ментора, которые больше никогда не увидят мир людей.
- Не спеши, - обронил он напоследок. - Все-таки читать - одно, а прожить - совсем другое.
И я стал думать. Думал, выстраивая за терминалом бесконечные колонки вероятностей. Думал, слоняясь по пустым аудиториям или по саду.
Думал, провожая наших в узел перехода.
Дельту видел не часто: она заполняла обходной лист в Александрийской и Вавилонской библиотеках.
Однажды встретились на лестнице.
- Ты куда?
- К ментору. Я решил: пусть, когда придет срок, переносят меня в эмбрион.
Но Дельта не выглядит обрадованной.
- Бедный Омикрон, - ладонь скользит по моей щеке. - Я шла сказать: то, твое последнее, - прекрасно.
Преимущество Эйдолона - в нем возможно совершенство.
- Ошибаешься, - говорю я. - Прекрасной можешь быть только ты.
- Знаешь, - Дельта опускает глаза, - мне очень жаль, что тебе будет так трудно. И я хочу, чтобы ты был счастливым хотя бы здесь
- Спасибо. - Что мне еще сказать?
- Куда мы пойдем? Ко мне или к тебе?
- К тебе, - отвечаю без колебаний. - Неужели на Земле, в Эйдолоне или где-нибудь еще есть место лучше?
***
...Легкий шлепок - и новорожденный закричал, что есть мочи. Обессиленная мать взглянула на крохотное, мокрое существо, которое положили ей на живот, и не поверила, что это - ее.
- Он... здоровый?
- Вполне, - ответил врач.
- А... почему такой красный?
- Зеленых у нас еще не было.
Тут она заметила нечто такое, от чего сердце сжалось в грецкий орех.
- Голова... его голова... почему неровная?
- Не волнуйтесь. Это родовая опухоль. Через четыре-пять дней рассосется, и голова будет совершенно нормальной.
После того, как обрезали и завязали пуповину, акушерка начала первичный туалет. Теплая вода, персиковое масло, прочистка носовых ходов, альбуцид в глаза. Через ее руки прошли тысячи младенцев. Попадались и аномалии. Но этот был как все прочие; кожица тоненькая, нажми посильнее - появятся точки кровоизлияний.