Олег Синицын
Маша и Санечка
– Как стало известно нашей радиокомпании «Голос Забодруйска», два дня назад из дома № 1 по Петровскому шоссе, в простонародье называемого «Тупик сознания», сбежал пациент! Именно с его личностью Управление внутренних дел города связывает два зверских …
Старенький "Москвич-412" подпрыгнул на кочке. Радиоприемник "Нерль" – неуступчивый конкурент концернов "Сони" и "Пионер" – подавился словом "убийства". Алексей едва успел поймать слетевшую с приборной доски фотографию.
Когда же закончится эта дорога! Отправляясь в командировку, он не предполагал, что изучение процессов пастеризации на молокозаводе соседнего района займет целую неделю. А может, командировка казалась долгой, потому что Сапрыкину не терпелось вернуться к жене и дочери?
"Голос Забодруйска" явно задался целью вогнать в гроб армию преданных слушателей. Профессионалы радиослова сначала минут пятнадцать радостно вопили, что сегодня ночью премьер-министр России будет пролетать в Хабаровск над шестнадцатью километрами нашего родного района, потом усердно перечисляли вести с полей, а теперь выдали сенсацию под рубрикой "Ужасная хроника". Хроника действительно ужасная. В том смысле, что еще ужаснее ее только вести с полей. Алексей бы переключился на другую волну, но в этой глуши кроме "Голоса Забодруйска" ничего не ловилось.
– …, совершенных на Воломском направлении.
Алексей вернул фотографию на приборную доску. Со снимка ему улыбались жена и пятилетняя дочурка. Маша и Санечка. Он улыбнулся им в ответ.
– Скоро приеду, не волнуйтесь.
Грунтовая дорога разбита напрочь. Позади "Москвича" клубилась перемешанная с сизыми выхлопами пыль, напоминая дымный шлейф подбитого бомбардировщика. Неба почти не видно. С обеих сторон его закрывали высокие разлапистые ели. Стояла жуткая духота – лето в самом разгаре.
– Два убийства совершены одинаковым способом! – не унимался диктор. – Вероятно, убийца «голосует» на дороге, просит подвезти до города, после чего убивает водителя! Труп оставляет в машине, машину сбрасывает в кювет.
"Интересно, можно ли сказать "желтое радио" по аналогии с "желтой прессой"?" – подумал Алексей. Перебрав несколько вариантов, он решил остановиться на определении "желторотое радио".
– Сейчас на связи наш корреспондент… – голос диктора слегка срывался, словно от волнения. Но больше это напоминало последствия вчерашней попойки.
– Деревенский концерт, – пробормотал Алексей, поправляя очки.
– …корреспондент Борис Смирный, который находится сейчас прямо в здании УВД"!
"Идиотизм, – подумал Сапрыкин. – Даже бездомные дворняги в городе знают, что здание районной милиции расположено напротив радиостудии. А сказано так, словно корреспонденту Борьке пришлось добираться до Сахалина".
Корреспондент Боря Смирный глухим и невнятным голосом поведал, что сейчас стоит рядом с капитаном Капустиным, который ведет дело об убийствах. Кажется, Боря и его коллега в радиостудии, вместе заливались вчера огненной жидкостью.
– Почему милиция полагает, что сбежавший пациент психбольницы и «убийца на дороге» – одно и то же лицо? – поинтересовался корреспондент таким тоном, словно сразу после вопроса собирался излить содержимое желудка на ботинки капитана.
– Ну-у, эта… По времени совпадают. Побег и эти убийства.
– Каков почерк преступлений?
– Вроде все знают уже.
Радиозвезда Боря Смирный выдал сценическую паузу. Не иначе, как пытался справиться с отрыжкой.
– Все-таки? – уточнил он.
– Ну, как… останавливает, убивает, машину – в канаву…
– Говорят, как-то странно убивает… – чувствовалось, что корреспондент Борька сейчас сам скончается, если не погасит горнило стаканом пива.
– Обычным способом убивает, – ответил Капустин. Алексей почему-то представил капитана лупоглазым и лопоухим.– Горло режет. Только ножик у него какой-то странный. Мы пока понять не можем – какой.
– Можете ли вы предположить мотивы убийств?
– Да какие, нах…ой, извините!… Какие мотивы! Псих – он и в Гренландии псих!
Борька и капитан Капустин пропали из эфира. Алексей вздохнул с облегчением, но тут из динамика вновь загремел срывающийся голос диктора:
– Милиция района предупреждает…
– Ох, как ты меня достал! – произнес Сапрыкин.
– …не сажайте в автомобиль незнакомых людей, особенно вне города!
Впереди, среди сухого ельника мелькнула серая фигура. Алексей поправил очки, вглядываясь в полутьму. Кроме шимпанзе и страусов, Сапрыкин не знал животных, которые бы бегали на двух ногах. Но эти в Сибири не водятся.
– … будьте осторожны, если увидите голосующего на дороге человека…
Человек перебрался через придорожную канаву, выскочил на грунтовку и, размахивая руками, бросился навстречу "Москвичу".
– …не останавливайтесь и проезжайте мимо…
Объехать было невозможно. Слишком узкая дорога. Леонид надавил на тормоз.
—…с ближайшего телефона сообщите о местонахождении голосующего в милицию!
Автомобиль остановился в нескольких сантиметрах от человека, тот буквально свалился на капот. Из-под спутанных волос сверкнули черные глаза.
– Его приметы…
Приемник внезапно заглох. Алексей хлопнул по нему ладонью. "Нерль" всхлипнул и вновь умолк.
– Вот, проклятье!
– До Забодруйска не подвезешь, командир? – хрипло крикнул человек и, не дожидаясь ответа, стал огибать правое крыло. Его грязный безразмерный свитер украшала целая россыпь репья и колючек.
– Ну так что, подвезешь? – Он уже открыл дверцу пассажира и заглянул в салон. – Отстал я… от геологической партии.
Алексей молча смотрел на его всклоченные волосы, заросшее лицо и прищуренные диковатые глаза.
– Ну чего, глухонемой что ли?
– Нет, – выдавил Алексей. Человек уже сидел рядом.
– Нет, не подвезешь?
– Нет, я не глухонемой…
Незваный пассажир неожиданно разразился приступом сухого кашля.
– У тебя сигарета есть? – морщась, поинтересовался он, когда кашель прошел.
– Я не курю! – раздраженно ответил Алексей и подумал: "Нехороший тип. Подозрительный… Не про него ли по радио говорили?"
– Сто рублей, – предупредил Алексей.
– Трогай!
Сапрыкин включил передачу и только тут обнаружил у попутчика черную сумку, перекинутую через плечо. Что там у него?
– Ведь это направление, кажется, и называют Воломским, – вспомнил Алексей. Попутчик вопросительно посмотрел на него.
– Тебя как зовут, командир?
– Сапрыкин. Алексей… А вас?
– Федя… От геологической партии отстал я.
– Как же так получилось?
– А так и получилось! – Попутчик явно не желал развивать тему. – Откуда едешь, командир?
– Я еду из командировки. К жене и дочери.
– Вот к этим, что ли? – Он ткнул пальцем в фотографию и хмыкнул.
Алексей недовольно посмотрел на него.
– А меня жена бросила, сука! – сообщил Федор. Он снова зашелся кашлем. – Может таки есть курево, а?
– Я же сказал, что нет! – отрезал Сапрыкин.
Он вдруг подумал, что уже давно не слышал о геологах в окрестностях Забодруйска. Полвека назад обнаружили цинк, но его залежи быстро закончились. От разработок остались только четыре котлована и горы водочных бутылок.
– Что здесь делают геологи?
– Что надо, то и делают! – резко ответил собеседник, помолчал и неожиданно спросил: – А твоя стерва любит тебя?
– Моя жена меня любит! – с раздражением ответил Алексей.
– Так не бывает, командир. – Обращение "командир" в его устах звучало, как насмешка. – "Любит" – это словечко из кино. В жизни все по-другому. На свадьбе она молодая, в соку. Смотришь на нее, вроде любит тебя. Но проходит три, пять лет, и она незаметно превращается в первостепеннейшую стерву! Все время зудит, орет без причины… И тогда смотришь на нее и думаешь: епрст! и чего я в ней нашел? Зачем женился?… Со всеми бабами так.
– Нет, не со всеми! – произнес Алексей, сильно волнуясь. – Я десять лет живу со своей Машей, и не сомневаюсь, что она любит меня. И я ее люблю.
– Вот эта? – Он снова показал на фотографию. – Она только делает вид. Я тебе точно говорю. Потому что с моей было то же самое.
– Может, проблема не в вашей жене, а в вас?
– Нет, в ней! – неожиданно закричал Федор. Алексей испуганно взглянул на попутчика. Тот видимо, тоже не ожидавший вспышки, тихо заговорил:
– Она все время зудела, словно муха паршивая… Не кури в доме, почему ботинки не снял, почему выпил пару лишних грамм… – Он опять залился кашлем. – Она все время зудела, все время…
Федор смолк, уставившись на приборную доску.
– Так она вас бросила? – осторожно спросил Сапрыкин.
– Да… То есть, нет. – На лице попутчика промелькнула растерянность. – Она получила урок. Да, я преподал ей урок, которого она никогда не забудет.
Теперь ему не требовалось задавать вопросы. Его, словно раскрученный пропеллер, было не остановить.
– В тот вечер она довела меня своим чириканьем. Да, выпил немного, что-то сказал не так, а она начала швыряться посудой. Больше ничего не помню. В голове словно помутилось… На утро очнулся в милиции. Оказывается, моя родная и сдала. И заявление написала, что я побил ее табуреткой. Сука! Я ее потом…
Алексей резко надавил на тормоз. Попутчик едва не расквасил нос о "торпеду".
– Вылезайте, – потребовал Алексей.
Федор удивленно уставился на него.
– Ты что, намерен высадить меня? Посреди леса? – С его лба скатилась крупная капля пота.
– Я не собираюсь выслушивать ваши грубые высказывания по отношению к женщинам. – Голос Алексея срывался, как у школьника. – Ваши истории отвратительны. Так что вылезайте и, предупреждаю, я могу за себя постоять…
Сапрыкин ожидал любого развития событий и готовился к ним. Но все произошло намного быстрее, чем он предполагал. Волосатый кулак попутчика врезался в челюсть худощавого водителя. Два зуба мигом превратились в крошево, во рту брызнул сладковатый привкус крови. Голова ударилась о стойку между передней и задней дверцами. Очки слетели и упали куда-то к педалям.
– Хочешь жить, жаба? – поинтересовался Федор. – Не рыпайся! Вези, куда скажу! Или есть возражения?
На шею легло холодное лезвие. Алексей судорожно сглотнул.
– Очки… – прошептал он. – Я ничего не вижу без них…
Лезвие убралось, и Сапрыкин получил возможность подобрать очки. Левая линза оказалась расколота.
– Теперь, трогай.
Алексей поехал, напряженно вцепившись в руль. По ухабистой дороге машине шла не больше тридцати. Зверски ныла челюсть, но он не смел до нее дотронуться.
– Прибавь, – велел попутчик.
– Быстрее нельзя. Мост изуродуем.
– Надави на газ, я сказал! – Федор ткнул в ребра кончиком ножа. Алексей вскрикнул и утопил педаль. "Москвич" запрыгал по кочкам. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому… Почему-то никто не хочет по-хорошему.
– Километров через пять будет пост ГИБДД, – продолжил Федор. – Видел когда-нибудь покойников? Если выкинешь глупость, будешь выглядеть так же. Веди себя паинькой, и тогда встретишься со своей уродливой бабой и ребенком.
Алексей скрипнул зубами на последние слова.
– Лучше пристегнуться, – предупредил он.
– Ты прав, жаба. Еще остановят из-за этой ерунды, а мой фаз слишком знаменит в Забодруйске.
Алексей сбросил скорость и отпустил руль. Вытащил язычок из лямки и перекинул ремень через плечо. В тот момент, когда правая рука защелкивала язычок, левая отпустилась под кресло. Федор не заметил этого. Его неожиданно заинтересовало содержимое вещевого ящичка. Он отодвинул защелку и изумленно уставился на то, что находилось внутри.
– Эй! – воскликнул Федор, поворачиваясь. – Ты меня обманул! У тебя тут целый блок сигарет. Ты что…
Оточенный серп всей шириной полукружия рассек его шею с легкостью бритвы. Дикие глаза попутчика уставились на водителя. Кровь водопадом выплеснулась на усеянный колючками грязный свитер, забрызгала "торпеду" и окропила лицо Алексея. Из горла Федора донеслось слабое кудахтанье – его снова мучил кашель. В последний раз.
– Нельзя, – нравоучительно произнес Сапрыкин, обращаясь к попутчику и заканчивая этим какую-то свою, неведомую мысль.
Он взял сумку с коленей еще дергающегося в конвульсии пассажира и раскрыл ее. Черствая горбушка хлеба и пара луковиц. Удостоверение временного рабочего, приписанного к геологической партии. Надо же, не соврал!
Алексей вышел из "Москвича" и скатил его в придорожную канаву. После этого достал из кармана заветную фотографию и прошептал:
– Скоро приеду, Маша и Санечка! Закончилась командировка-то.
С этими словами отправился по дороге в обратную сторону от Забодруйска.
Его разум помутился в тот момент, когда, вернувшись из командировки, он увидел дымящийся обугленный остов родного дома и санитаров, уносящих почерневшие до неузнаваемости трупы. Все, что осталось у Алексея – эта фотография, огромное ослепляющее чувство к семье и сладкие воспоминания солнечного дня, когда он, подъезжая к городу, предвкушал встречу с любимыми.
Вот уже год он кружил вокруг города, уверяя себя, что возвращается к жене и дочери. Над ним смеялись и издевались, пытались лечить, но он бежал ото всех. Освобождался от тех, кто пытался его задержать. Потому что спешил.
Потому что его ждали Маша и Санечка…
Старенький "Москвич-412" подпрыгнул на кочке. Радиоприемник "Нерль" – неуступчивый конкурент концернов "Сони" и "Пионер" – подавился словом "убийства". Алексей едва успел поймать слетевшую с приборной доски фотографию.
Когда же закончится эта дорога! Отправляясь в командировку, он не предполагал, что изучение процессов пастеризации на молокозаводе соседнего района займет целую неделю. А может, командировка казалась долгой, потому что Сапрыкину не терпелось вернуться к жене и дочери?
"Голос Забодруйска" явно задался целью вогнать в гроб армию преданных слушателей. Профессионалы радиослова сначала минут пятнадцать радостно вопили, что сегодня ночью премьер-министр России будет пролетать в Хабаровск над шестнадцатью километрами нашего родного района, потом усердно перечисляли вести с полей, а теперь выдали сенсацию под рубрикой "Ужасная хроника". Хроника действительно ужасная. В том смысле, что еще ужаснее ее только вести с полей. Алексей бы переключился на другую волну, но в этой глуши кроме "Голоса Забодруйска" ничего не ловилось.
– …, совершенных на Воломском направлении.
Алексей вернул фотографию на приборную доску. Со снимка ему улыбались жена и пятилетняя дочурка. Маша и Санечка. Он улыбнулся им в ответ.
– Скоро приеду, не волнуйтесь.
Грунтовая дорога разбита напрочь. Позади "Москвича" клубилась перемешанная с сизыми выхлопами пыль, напоминая дымный шлейф подбитого бомбардировщика. Неба почти не видно. С обеих сторон его закрывали высокие разлапистые ели. Стояла жуткая духота – лето в самом разгаре.
– Два убийства совершены одинаковым способом! – не унимался диктор. – Вероятно, убийца «голосует» на дороге, просит подвезти до города, после чего убивает водителя! Труп оставляет в машине, машину сбрасывает в кювет.
"Интересно, можно ли сказать "желтое радио" по аналогии с "желтой прессой"?" – подумал Алексей. Перебрав несколько вариантов, он решил остановиться на определении "желторотое радио".
– Сейчас на связи наш корреспондент… – голос диктора слегка срывался, словно от волнения. Но больше это напоминало последствия вчерашней попойки.
– Деревенский концерт, – пробормотал Алексей, поправляя очки.
– …корреспондент Борис Смирный, который находится сейчас прямо в здании УВД"!
"Идиотизм, – подумал Сапрыкин. – Даже бездомные дворняги в городе знают, что здание районной милиции расположено напротив радиостудии. А сказано так, словно корреспонденту Борьке пришлось добираться до Сахалина".
Корреспондент Боря Смирный глухим и невнятным голосом поведал, что сейчас стоит рядом с капитаном Капустиным, который ведет дело об убийствах. Кажется, Боря и его коллега в радиостудии, вместе заливались вчера огненной жидкостью.
– Почему милиция полагает, что сбежавший пациент психбольницы и «убийца на дороге» – одно и то же лицо? – поинтересовался корреспондент таким тоном, словно сразу после вопроса собирался излить содержимое желудка на ботинки капитана.
– Ну-у, эта… По времени совпадают. Побег и эти убийства.
– Каков почерк преступлений?
– Вроде все знают уже.
Радиозвезда Боря Смирный выдал сценическую паузу. Не иначе, как пытался справиться с отрыжкой.
– Все-таки? – уточнил он.
– Ну, как… останавливает, убивает, машину – в канаву…
– Говорят, как-то странно убивает… – чувствовалось, что корреспондент Борька сейчас сам скончается, если не погасит горнило стаканом пива.
– Обычным способом убивает, – ответил Капустин. Алексей почему-то представил капитана лупоглазым и лопоухим.– Горло режет. Только ножик у него какой-то странный. Мы пока понять не можем – какой.
– Можете ли вы предположить мотивы убийств?
– Да какие, нах…ой, извините!… Какие мотивы! Псих – он и в Гренландии псих!
Борька и капитан Капустин пропали из эфира. Алексей вздохнул с облегчением, но тут из динамика вновь загремел срывающийся голос диктора:
– Милиция района предупреждает…
– Ох, как ты меня достал! – произнес Сапрыкин.
– …не сажайте в автомобиль незнакомых людей, особенно вне города!
Впереди, среди сухого ельника мелькнула серая фигура. Алексей поправил очки, вглядываясь в полутьму. Кроме шимпанзе и страусов, Сапрыкин не знал животных, которые бы бегали на двух ногах. Но эти в Сибири не водятся.
– … будьте осторожны, если увидите голосующего на дороге человека…
Человек перебрался через придорожную канаву, выскочил на грунтовку и, размахивая руками, бросился навстречу "Москвичу".
– …не останавливайтесь и проезжайте мимо…
Объехать было невозможно. Слишком узкая дорога. Леонид надавил на тормоз.
—…с ближайшего телефона сообщите о местонахождении голосующего в милицию!
Автомобиль остановился в нескольких сантиметрах от человека, тот буквально свалился на капот. Из-под спутанных волос сверкнули черные глаза.
– Его приметы…
Приемник внезапно заглох. Алексей хлопнул по нему ладонью. "Нерль" всхлипнул и вновь умолк.
– Вот, проклятье!
– До Забодруйска не подвезешь, командир? – хрипло крикнул человек и, не дожидаясь ответа, стал огибать правое крыло. Его грязный безразмерный свитер украшала целая россыпь репья и колючек.
– Ну так что, подвезешь? – Он уже открыл дверцу пассажира и заглянул в салон. – Отстал я… от геологической партии.
Алексей молча смотрел на его всклоченные волосы, заросшее лицо и прищуренные диковатые глаза.
– Ну чего, глухонемой что ли?
– Нет, – выдавил Алексей. Человек уже сидел рядом.
– Нет, не подвезешь?
– Нет, я не глухонемой…
Незваный пассажир неожиданно разразился приступом сухого кашля.
– У тебя сигарета есть? – морщась, поинтересовался он, когда кашель прошел.
– Я не курю! – раздраженно ответил Алексей и подумал: "Нехороший тип. Подозрительный… Не про него ли по радио говорили?"
– Сто рублей, – предупредил Алексей.
– Трогай!
Сапрыкин включил передачу и только тут обнаружил у попутчика черную сумку, перекинутую через плечо. Что там у него?
– Ведь это направление, кажется, и называют Воломским, – вспомнил Алексей. Попутчик вопросительно посмотрел на него.
– Тебя как зовут, командир?
– Сапрыкин. Алексей… А вас?
– Федя… От геологической партии отстал я.
– Как же так получилось?
– А так и получилось! – Попутчик явно не желал развивать тему. – Откуда едешь, командир?
– Я еду из командировки. К жене и дочери.
– Вот к этим, что ли? – Он ткнул пальцем в фотографию и хмыкнул.
Алексей недовольно посмотрел на него.
– А меня жена бросила, сука! – сообщил Федор. Он снова зашелся кашлем. – Может таки есть курево, а?
– Я же сказал, что нет! – отрезал Сапрыкин.
Он вдруг подумал, что уже давно не слышал о геологах в окрестностях Забодруйска. Полвека назад обнаружили цинк, но его залежи быстро закончились. От разработок остались только четыре котлована и горы водочных бутылок.
– Что здесь делают геологи?
– Что надо, то и делают! – резко ответил собеседник, помолчал и неожиданно спросил: – А твоя стерва любит тебя?
– Моя жена меня любит! – с раздражением ответил Алексей.
– Так не бывает, командир. – Обращение "командир" в его устах звучало, как насмешка. – "Любит" – это словечко из кино. В жизни все по-другому. На свадьбе она молодая, в соку. Смотришь на нее, вроде любит тебя. Но проходит три, пять лет, и она незаметно превращается в первостепеннейшую стерву! Все время зудит, орет без причины… И тогда смотришь на нее и думаешь: епрст! и чего я в ней нашел? Зачем женился?… Со всеми бабами так.
– Нет, не со всеми! – произнес Алексей, сильно волнуясь. – Я десять лет живу со своей Машей, и не сомневаюсь, что она любит меня. И я ее люблю.
– Вот эта? – Он снова показал на фотографию. – Она только делает вид. Я тебе точно говорю. Потому что с моей было то же самое.
– Может, проблема не в вашей жене, а в вас?
– Нет, в ней! – неожиданно закричал Федор. Алексей испуганно взглянул на попутчика. Тот видимо, тоже не ожидавший вспышки, тихо заговорил:
– Она все время зудела, словно муха паршивая… Не кури в доме, почему ботинки не снял, почему выпил пару лишних грамм… – Он опять залился кашлем. – Она все время зудела, все время…
Федор смолк, уставившись на приборную доску.
– Так она вас бросила? – осторожно спросил Сапрыкин.
– Да… То есть, нет. – На лице попутчика промелькнула растерянность. – Она получила урок. Да, я преподал ей урок, которого она никогда не забудет.
Теперь ему не требовалось задавать вопросы. Его, словно раскрученный пропеллер, было не остановить.
– В тот вечер она довела меня своим чириканьем. Да, выпил немного, что-то сказал не так, а она начала швыряться посудой. Больше ничего не помню. В голове словно помутилось… На утро очнулся в милиции. Оказывается, моя родная и сдала. И заявление написала, что я побил ее табуреткой. Сука! Я ее потом…
Алексей резко надавил на тормоз. Попутчик едва не расквасил нос о "торпеду".
– Вылезайте, – потребовал Алексей.
Федор удивленно уставился на него.
– Ты что, намерен высадить меня? Посреди леса? – С его лба скатилась крупная капля пота.
– Я не собираюсь выслушивать ваши грубые высказывания по отношению к женщинам. – Голос Алексея срывался, как у школьника. – Ваши истории отвратительны. Так что вылезайте и, предупреждаю, я могу за себя постоять…
Сапрыкин ожидал любого развития событий и готовился к ним. Но все произошло намного быстрее, чем он предполагал. Волосатый кулак попутчика врезался в челюсть худощавого водителя. Два зуба мигом превратились в крошево, во рту брызнул сладковатый привкус крови. Голова ударилась о стойку между передней и задней дверцами. Очки слетели и упали куда-то к педалям.
– Хочешь жить, жаба? – поинтересовался Федор. – Не рыпайся! Вези, куда скажу! Или есть возражения?
На шею легло холодное лезвие. Алексей судорожно сглотнул.
– Очки… – прошептал он. – Я ничего не вижу без них…
Лезвие убралось, и Сапрыкин получил возможность подобрать очки. Левая линза оказалась расколота.
– Теперь, трогай.
Алексей поехал, напряженно вцепившись в руль. По ухабистой дороге машине шла не больше тридцати. Зверски ныла челюсть, но он не смел до нее дотронуться.
– Прибавь, – велел попутчик.
– Быстрее нельзя. Мост изуродуем.
– Надави на газ, я сказал! – Федор ткнул в ребра кончиком ножа. Алексей вскрикнул и утопил педаль. "Москвич" запрыгал по кочкам. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому… Почему-то никто не хочет по-хорошему.
– Километров через пять будет пост ГИБДД, – продолжил Федор. – Видел когда-нибудь покойников? Если выкинешь глупость, будешь выглядеть так же. Веди себя паинькой, и тогда встретишься со своей уродливой бабой и ребенком.
Алексей скрипнул зубами на последние слова.
– Лучше пристегнуться, – предупредил он.
– Ты прав, жаба. Еще остановят из-за этой ерунды, а мой фаз слишком знаменит в Забодруйске.
Алексей сбросил скорость и отпустил руль. Вытащил язычок из лямки и перекинул ремень через плечо. В тот момент, когда правая рука защелкивала язычок, левая отпустилась под кресло. Федор не заметил этого. Его неожиданно заинтересовало содержимое вещевого ящичка. Он отодвинул защелку и изумленно уставился на то, что находилось внутри.
– Эй! – воскликнул Федор, поворачиваясь. – Ты меня обманул! У тебя тут целый блок сигарет. Ты что…
Оточенный серп всей шириной полукружия рассек его шею с легкостью бритвы. Дикие глаза попутчика уставились на водителя. Кровь водопадом выплеснулась на усеянный колючками грязный свитер, забрызгала "торпеду" и окропила лицо Алексея. Из горла Федора донеслось слабое кудахтанье – его снова мучил кашель. В последний раз.
– Нельзя, – нравоучительно произнес Сапрыкин, обращаясь к попутчику и заканчивая этим какую-то свою, неведомую мысль.
Он взял сумку с коленей еще дергающегося в конвульсии пассажира и раскрыл ее. Черствая горбушка хлеба и пара луковиц. Удостоверение временного рабочего, приписанного к геологической партии. Надо же, не соврал!
Алексей вышел из "Москвича" и скатил его в придорожную канаву. После этого достал из кармана заветную фотографию и прошептал:
– Скоро приеду, Маша и Санечка! Закончилась командировка-то.
С этими словами отправился по дороге в обратную сторону от Забодруйска.
Его разум помутился в тот момент, когда, вернувшись из командировки, он увидел дымящийся обугленный остов родного дома и санитаров, уносящих почерневшие до неузнаваемости трупы. Все, что осталось у Алексея – эта фотография, огромное ослепляющее чувство к семье и сладкие воспоминания солнечного дня, когда он, подъезжая к городу, предвкушал встречу с любимыми.
Вот уже год он кружил вокруг города, уверяя себя, что возвращается к жене и дочери. Над ним смеялись и издевались, пытались лечить, но он бежал ото всех. Освобождался от тех, кто пытался его задержать. Потому что спешил.
Потому что его ждали Маша и Санечка…