Александр Сивинских
У всякой зверушки
Стороны сделали свои ходы: легкая струйка дыма поднялась от маленького мотор-редуктора с рулоном пленки на выходном валу; ветер сменил направление на противоположное. Наблюдатели замерли в ожидании результатов…
– О-хо-хо, грехи наши тяжкие… – простонала герань и придавила гибким ловчим усиком жирную муху к раме. Муха дернулась, пытаясь вернуть потерянную свободу, но было поздно. Мазнув шевелящимися еще лапками по стеклу, герань сунула муху в пазуху листа и, печально вздыхая, принялась переваривать. Фикус громко зааплодировал глянцевыми зелеными ладошками: он всегда радуется чужому счастью. Впрочем, так же, как и чужому горю.
«Эмпат однобокий! Растение! А, да что с него возьмешь, кроме кислорода?» Машка с завистью стрельнула глазами в сторону удачливой охотницы и снова сосредоточилась на шевелящихся антеннах Таракана. Уж сегодня-то он обязательно покинет свою щель, и вот тогда… Тогда никто больше не упрекнет Машку в напрасной трате времени. Она разорвет жирное тело пополам, сладкий сок брызнет на стены, нагло торчащие усы обвиснут. Блестящие глазки помутнеют, и терпкий аппетитный запах разольется по всему дому… Но есть Таракана Машка не станет. Пока не станет. Она дождется возвращения Петрухи, чтоб в полной мере насладиться своим триумфом. Заслуженным триумфом. Таракан – это, конечно, не крыса… но ведь и не муха! Взять таракана еще не удавалось никому. И если удастся ей… «Кто кого?» – надеется, именно таков основной вопрос эволюции. Решение его в Машкину пользу – отличный аргумент для давнего спора с Петрухой. Придется, ой придется Петрухе в следующий раз идти в город вместе с ней. Не отвертится Петруха!
«Город… Я готова к нашей скорой встрече! А ты?» – подумала Машка и гипнотически вперилась в сумрак тараканьего убежища.
Крылатая тень скользнула по полу, затмив на мгновение смягченный фильтрами солнечный свет. Анфиса прилетела. И, конечно же, с добычей. Похоже, сегодня все сговорились дразнить Машку своими успехами. Ну, так и есть, в когтистых лапках стрекозы извивалась некрупная лягушка.
Анфиса зависла над самой головой Машки и принялась обедать. На кошку и рядом упало несколько объедков. Крылатая тварь никогда не отличалась чистоплотностью.
Машка раздраженно махнула лапой, и Анфиса на всякий случай отлетела в сторону. Дружба дружбой, но дразнить двухпудовую хищницу с молниеносной реакцией – опасное занятие. Особенно когда у той не клеится с охотой.
«Далась Махе эта букашка, – думала Анфиса, посасывая тягучее молочко из своего блюдца (она уже доела лягушку и отдыхала на травяной подстилке). – Кругом дичи – тигра прокормить хватит, не то что кошку-двухлетку, а она…» Живого тигра Анфиса не видела ни разу, однако, судя по Петрухиным рассказам, это было нечто чудовищное, пожирающее по целому кабану за раз. И если кабаны были размером хотя бы в половину нижней Хавроньи…
Самим Хавроньям тигры тоже не давали покоя. С тех пор как Петруха пересказал домашним раскопанный в архивах Умницы текстовик, у них пропал сон. И даже отчасти аппетит! Напрасно Петруха потом пытался убедить сиамских близняшек, что тигры были на грани вымирания еще в годы изготовления Умницы. Один-единственный выживший и благополучно мутировавший в этакого супермонстра с когтями-саблями и развитым мозгом тигр мог стать источником грозной опасности. Смертельной. Нет-нет, рисковать не стоило. Хавроньи взялись за дело.
Сегодня они заканчивали прокладку третьего кольца траншей вокруг Усадьбы. Четыре метра в ширину и три в глубину каждая. Скользкие грани скосов, покрытые быстросохнущим соком одуванчика. Усеянные битым стеклом ребра. Ядовитые колючки на дне. Настоящий оборонительный ров. Да, это была не легкая работа даже для них! Долгая работа.
Теперь осталось возвести ряд острых кольев с наклоном наружу, проложить спираль Бруно да установить датчики движения по всему периметру. Было бы идеально еще вырубить лес метров на сто… Но идеал недостижим по определению: лес рубить Петруха не позволит ни за что.
– Гринписовец чертов! – Хавроньи беззлобно ругнулись хором, и Верхняя включила сенсоры управления мостом. – Вот пожалует тигр или стая волков, тогда вспомните старых свинок. Не было бы только поздно… А ну, в загон! – рявкнули они на коз, радостно заблеявших при виде хозяек, и загремели подойником.
Я поправил лямки переносного морозильника и прибавил ходу. Успеть бы, пока Хавроньи не закончили свой ров. Скользящий пленочный мост – штука, конечно, замечательная. Однако ходить по надежным деревянным подмостям куда как приятней, чем по его зыбкой пластиковой поверхности. И хотя обрыва струн вряд ли стоит опасаться, но все-таки, случись какой-нибудь сбой… Не думаю, что картофельный яд, которым боязливые свиньи обмазали шипы, разбросанные по рвам, будет для меня безопасен.
Я не успел. Подмости были уже разобраны, доски аккуратной стопкой сложены под навес. На противоположной стороне рва. Чертыхаясь, я направился к шершавому стволу подсолнуха, там расположен сенсопульт включения моста. Отбил пальцем год своего рождения. Мелодичный сигнал сообщил, что код принят. Надо рвами двумя трассами потянулись искры, бегущие по струнам каркаса. Следом скользнул вращающийся рулончик, оставив за собой глянцевую дорожку покрытия, и… остановился на полдороге. Доисторическое барахло унисов снова заклинило.
Стоило, спрашивается, расплачиваться за него десятью фунтами отменного козьего сыра?
Я набрал в грудь побольше воздуха и от души свистнул, в четыре пальца. Впрочем, надежды на ответ было маловато: в нашем хозяйстве, что называется, у каждой зверушки свои игрушки. Свиньи сейчас доят коз и вряд ли что слышат из-за оглушительного Верди, которым потчуют их в целях повышения удойности. Ну а Маха расстанется со своим членистоногим приятелем только тогда, когда почует, что меня начала рвать на части во-о-он та стайка крыс.
Так и случилось, никто не вышел. Стоять под палящим солнцем в ОЗК, с тяжеленным морозильником наперевес (и даже сидеть на нем), – невеликая радость для человека, отмахавшего за последние четыре часа без малого тридцать километров.
С другой стороны, невелика сложность – перемахнуть расстояние, отделяющее меня от края пленочного моста. Особенно если учесть мою спортивную форму.
Я разбежался и прыгнул.
Форма-то формой, но ведь и полцентнера за плечами не шутка, и я после «приземления» слегка закачался, балансируя на податливой пленке. Этим бы все и кончилось, но тут лопнула одна из лямок морозильника. Чертов ящик всей массой врезался мне в голень. Закон подлости не подвел – врезался углом.
Я крякнул и опустился на колени. Затем повалился набок и выдал такой пласт архаичной лексики, что преследовавшие меня от самого рыбозавода тощие пасюки, топтавшиеся у края наружного рва, в ужасе прыснули врассыпную. Одна несчастливица при этом до того потеряла голову, что метнулась не в ту сторону. Ее чешуйчатый трупик через мгновение агонизировал на остриях шипов.
Я попытался встать и не смог. Похоже, раздроблены кости. Не переставая крыть матом все вокруг, я пополз по мосту; опираясь на ствол подсолнуха, растущего с нашей стороны, поднялся и переключил привод на реверс. Крысы при виде скручивающегося рулончика (вот же гад, обратно-то работает!) злобно заверещали, а я поскакал на одной ноге, охая и причитая, к бане. Переодеваться.
Первым меня заметил фикус. Под его бурные аплодисменты я проковылял к лежанке и повалился на нее, обессиленный. Знал бы кто, чего стоило мне расставание с ОЗК! Так ведь не потащишь дорожную пыль, возможно активную, в дом. Терпи, значит, казак!
Машка, молодец, сориентировалась мгновенно. Плюнув на Таракана, она подхватила кадку с фикусом и сноровисто обмотала распухшую уже порядком ногу широкими листьями. Боль немедленно ослабла. Машка же, прильнув поверх листьев теплым животом к ноге, тихонько замурлыкала, глядя мне в глаза и слегка всаживая в тело острые коготки. Под ее мурлыканье я мирно заснул.
Сколько продрых, не знаю. Наверное, часа два. Когда проснулся, нога почти не болела. Я осторожно притопнул ею, потом пару раз присел да и отправился инспектировать Усадьбу.
Машка, снова замершая на своем боевом посту, приветливо помахала мне лапкой и сообщила, что вся кета, принесенная мною с рыбозавода в проклятом морозильнике, уже спущена в погреб. Под ее личным недреманным контролем.
Во дворе растерянно переругивалась наша сладкая парочка. Верхняя Хавронья по традиции взваливала вину за мою травму на рассеянность Нижней. Нижняя – на торопливость Верхней. Атмосфера постепенно накалялась. Пришлось мне в спешном порядке взваливать на себя роль миротворца и хвалить их за отличную работу, упомянув для весу в самых красочных подробностях про крысу-неудачницу.
Почувствовав себя реабилитированными, свинки, перебивая друг друга, обрушили на меня отчет о состоянии дел. Козы сыты и здоровы; колья для ограды готовятся (из молодых побегов осота, очень острые и длинные – мечта, а не колья); старый козел Прохор, отличающийся феноменальной дальнозоркостью, видел в небе непонятный предмет. Однако далеко, поэтому не разглядел, хищник ли.
Я почесал у Верхней за ушком, Нижнюю потрепал по спине. Сказал: «Что бы мы без вас делали!» – и отправился в баню. Постирать ОЗК да попариться. Гигиена, ребята, прежде всего.
Растянувшись после баньки на чистом белье, потяжелевший от доброй кружки ядреного кваса, я вспомнил о найденном в складской подсобке журнале. Унисы, удовлетворенные выгодным с их точки зрения обменом, отдали его за так. Вставать было лень, но любопытство в конце концов пересилило. Я выбрался из-под хрустящих простыней и как был, голый, помчался – через двор, через огород – в предбанник, где было свалено содержимое полевой сумки.
Обрывок ушедшей эпохи сверкнул на меня глянцевым пластиком обложки. Женщина! Видимо, меланома была ей не страшна в этом ее счастливом мире прошлого, и она обнаженной плескалась в прозрачной воде. Яркое небо было украшено белыми облаками и птицами, яркое море – лодочками с цветными треугольниками парусов. «PLAYBOY» – светилась радужная голограмма над мокрой головой женщины. Надпись была выполнена на одном из многочисленных языков, совершенно мне незнакомых. В свое время я пытался разузнать о языках у Умницы, но та категорично заявила, что эта информация имеет атрибут «потенциально опасная», а посему без специального кода доступ к ней закрыт, вплоть до переформатирования диска. Мне стало жаль моей кремниевой девочки, и я махнул рукой на нерусские языки. И вот теперь я имел огромное количество потрясающе любопытного текста и – ни малейшего понятия о его содержании.
Зато с картинками все было более чем понятно: женская анатомия разительно отличалась от моей собственной. Намного больше, чем это представляли доступные мне учебники. И различия эти почему-то сильно меня волновали.
Необычайно сильно…
Утром меня растолкали возбужденные Хавроньи:
– Прохор опять засек давешний летучий предмет! Эта штука движется в нашу сторону! Несет ее, похоже, ветер, но кто же может поручиться, что это не уловка какого-нибудь летучего хищника? Козы волнуются…
Я рассеянно кивал, оглядывая спальню.
– Да ты что, Петруха, очнись наконец! – заметив, что я слушаю их озабоченное лопотание вполуха, Нижняя легонько ткнула меня в бок пятаком. – Алло, человек!
– Дорогие мои, а ведь здесь лежал журнал. Мой журнал. И он пропал. – Я испытующе посмотрел свинкам в глаза. Поочередно: вверх, вниз. – Думаю, кто-то взял его. Само собой, из самых лучших побуждений. Но без спроса! Так вот, мне бы хотелось получить его обратно.
– Дорогой мой, – передразнила меня Верхняя, – твой журнал ни-ко-му не нужен. Да кто еще, кроме тебя, придет в восторг от созерцания голых девиц? Здесь ведь нет больше ни одного мужика. Разве что… – она понизила голос до зловещего шепота… – Таракан?! А может, это проделки фикуса?
– Или Прохора! – подхватила Нижняя.
Свиньи радостно захрюкали хором.
– Очень смешно. Ладно, потом разберемся. – Я длинным прыжком, прямо с лежанки, махнул к рукомойнику. – Несите коноплю, шутницы, буду смотреть на этот ваш НЛО.
Пока я плескался, чистил зубы и натягивал свежий комбинезон, расторопные сестрицы не только принесли пучок конопли, но и успели приготовить ударную порцию свеженькой бурдамаги. Я обреченно вздохнул и, морщась от невыносимой горечи, тоненькой струйкой, сквозь зубы, всосал мерзкое пойло.
Окружающий мир подмигнул мне на прощанье и погас. Сознание отправилось в свободный полет.
Полет, как всегда, начался с какой-то темной каморки. Я пошарил в потемках, наткнулся на Хавроний, Машку, Умницу, коз, герань, фикус. Подумал мельком: «Копнуть, что ли, поглубже? Узнать, кто стянул журнал. Нет, пожалуй. Обижать девчонок не годится. Сами небось потом сознаются». Потом я вляпался в Таракана, получив в лицо чувствительную «струю вони» – его пси-блок; скользнул по огороду, наконец, зацепил Анфису. Она дружелюбно открылась, и я прозрел.
Первые впечатления, как всегда, были оглушительными: краски, запахи, звуки… Мозаика небес и земли. Безумство полета. Пение ветра. Сладость собственной силы, неутомимости. Мы заложили пируэт и устремились к темной точке вдали.
Копытные тревожились не напрасно. Безусловно, это был хищник, грозный хищник. Пожалуй, наиболее опасный из всех существующих в природе. Я и не знал, что он может летать. Человек.
Его несло странное устройство: сверху шар из тонкого пластика, полный горячего воздуха, снизу паутина из десятков тросов. Сам хозяин обосновался в центре паутины, как мохнатый крестовик. Мы подобрались поближе… и я чуть не «вылетел из седла» от изумления. Закутанная в меха, обвитая сетью тросов, балансирующая внутри небольшой корзины с набором малопонятных устройств, под шаром извивалась прекрасная, как мечта, девушка.
Девушка, ей-богу!
Причиной ее конвульсивных движений был крупный слепень, явно облюбовавший летунью под носительницу кладки. Раздувшийся яйцеклад насекомого, диаметром с мой мизинец, то являл наружу, то втягивал внутрь зазубренный гарпун яйца. До «выстрела» оставались считаные секунды. Девушка была обречена. Страшная судьба – носить в себе личинку слепня, полностью парализующую собственную волю жертвы и пожирающую изнутри тело.
Ненавижу слепней!
Анфиса тоже не любила слепней. Но отнюдь не в гастрономическом плане.
Бросок, удар, хруст. По ветру закружились слюдяные крылышки. Я поспешил покинуть стрекозиное сознание. Все, что требовалось, я уже узнал, а вот быть Анфисой, хотя бы и частично, когда она кушает (по обыкновению, пренеопрятно), – слуга покорный! Да и добыча была не в моем вкусе.
Обратный переход занял мгновение. В ушах еще скрипел крошащийся хитин, когда я вынырнул в родном теле. Домашние напряженно изучали мои руки, держа наготове запотевшую крынку. Я пошевелил пальцами, и тут же в рот полилось освежающей прохладой молоко. Стянутые конопляной бурдамагой в жесткий узел, голосовые связки расслабились, я закашлялся. Ненавижу этот момент: ручонки дрожат, в животе непристойно урчит, а голос… Голос напоминает блеяние новорожденного козленка, последнего в окоте.
Тем не менее домашние ждали отчета, и я вкратце ознакомил их с результатами разведки.
Свиньи немедля заметались в поисках патронов к дробовику. Машка лишь безразлично фыркнула. Дескать, чего там волноваться из-за глупой девчонки, не сумевшей даже от мошки самостоятельно избавиться?
Ну а я… Я, конечно же, не был напуган. Был ли я безразличен? Где там! Что угодно, только не безразличие колотило меня сейчас лихорадкой нервной дрожи: мне предстояла встреча с первым живым человеком за столько лет. Да что там, за всю жизнь! И с каким человеком…
Своих родителей я помнил настолько смутно, что подчас всерьез сомневался, существовали ли они вообще. А унисы… Несчастные ночные создания, бесполые и бессмертные, что следят за холодильными установками рыбозавода, не замечая течения времени, разве они люди? Внешне – может быть, но не более того.
И вдруг – это чудо в мехах…
Я нахлобучил сомбреро и поспешил во двор.
Теперь даже без услуг конопли и Анфисы можно было разглядеть мельчайшие детали летательного устройства. И облик его наездницы. Избавленная от смертельной угрозы, она ловко манипулировала тросами, направляя шар к Усадьбе, лишь иногда опасливо косясь на крупную стрекозу, чертящую вокруг нее стремительные спирали.
Я, как мог, постарался успокоить встревоженных коз. Поняв после бесплодных уговоров, что эта задача без Хавроний мне не по плечу, ухватил Прошку за рога и потянул в загон. Испуганно голосящий табунок бросился вслед за вожаком.
Когда я наконец-то справился с бестолковой скотиной, шар уже завис над центром двора и медленно опускался. Девушка махала мне рукой и широко улыбалась, сверкая зубами. Зубы у нее были просто великолепные. И волосы. И глаза. Все у нее было великолепным. То есть для меня – все.
И я стоял, очумевший от этого великолепия, и не знал, как быть.
Девушка тем временем отлично справилась и без моей помощи. Едва коснувшись ногами земли, она погасила направленную соплом вверх, в горловину шара, паяльную лампу и, грациозно высвободившись из путаницы тросов, ловко прикрутила свисающий конец одного из них к вороту колодца. Шагнула ко мне, протянула узкую ладошку и хрустально пропела:
– Привет!
Все было чудесно. Все были счастливы. Флора очаровала даже Хавроний, бросившихся поначалу на нее с «вертикалкой» наперевес. Петруха едва успел отвести смертоносные стволы, когда свиньи решили, что коварная пришелица тянет к нему руку с целью оцарапать ядовитыми когтями. Однако ядовитые когти оказались обычными, хоть и раскрашенными, ноготками, а протянутая рука – приветственным жестом, принятым в прошлом.
Она, эта Флора, вообще очень много знала о прошлом. Ее учили старые женщины, которых вместе с Флорой жило аж пятеро. Они были так стары, что помнили времена, когда у людей были семьи. И дети, девочки. Мальчики почему-то не рождались. Потом стали умирать мужчины. Там, за рекой, сейчас не осталось ни одного.
А переплыть реку оставшиеся не решались. Долго не Решались. Где уж ее переплывать, если даже само название – «Не сей!» – звучит как грозное предупреждение. И конечно, ни сеять что-то, ни даже приближаться к реке ближе чем на пару километров они даже не думали: таймени и щуки умеют хранить покой речных глубин, а топи, кишащие гадами, – гиблую непроходимость берегов. До тех пор не думали, пока Флоре не попала в руки потрепанная стопочка бумажных листов.
Воздушный шар, красивая фантазия из детской книжки о Незнайке, он оказался больше, чем просто выдумка. Изготовленный сперва ради забавы, шар вправду мог летать, летать куда угодно – был бы ветер попутным.
Тогда Флора решила штурмовать реку…
Петруха глядел на девушку во все глаза и слушал во все уши. Машка его вполне понимала, ей и самой было до жути интересно. Она готова была даже подобраться поближе, но… Таракан сегодня впервые проявил признаки беспокойства. Стоило шару Флоры приземлиться во дворе, как его усы-антенны нервно задергались, а глазки вылезли на длинных стебельках, причем едва не до границ щели.
И Машка почувствовала в себе нечто особенное. Почувствовала себя чем-то особенным. Взведенной «Тулкой» Хавроний – вот чем сейчас чувствовала она себя.
Еще миг, и раздастся выстрел. Но стволы уже не отведет никто.
Зотт осторожно попятился в глубь бункера. Его миссия закончена – увы, неудачей. Контакт разнополых людей, безусловно, перерастет в нечто большее, в нечто такое, о чем Зотт не имеет права даже думать. Этим займется аналитическая ячейка Выводка, призвав на помощь всю мощь божественного Вычислителя. Задача же Зотта сейчас проста: добраться до кокона, хранящегося именно ради такого случая, запустить программу пробуждения и отправить сформировавшегося шелкопряда в Щель Выводка с коротким сообщением.
Арры умеют ждать. Расчеты аналитической ячейки всегда верны и приводят к запланированному результату. Но есть еще Соперники. Их стараниями Проводник в Бездну не нашел дороги к наблюдаемому Зоттом Субъекту и сейчас, видимо, перетирает своими неумолимыми Ж валами другие организмы…
Здоровая пара людей – это, безусловно, проблему, разумеется, у арров имеются сотни вариантов ликвидации проблем. Приняв шелкопряда, Выводок запустит один из них в действие. Проводник явится за поживой, и Бездна Компоста напитается новыми телами.
Объемистый рулон журнала, заполняющий все свободное пространство бункера, не давал Зотту пятиться дальше. Принесенный вчера Субъектом журнал явился неучтенным фактором, чрезмерно возбуждающим гормональную сферу наблюдаемого, и Зотту пришлось изъять его, когда кошка отлучилась по каким-то делам. Целлюлоза – хороший корм, ее Зотту хватило бы надолго, не случись сегодняшнего ЧП. Придется просто измельчить ее.
Арр начал наиболее рациональный для данного момента разворот в вертикальной плоскости. Его челюсти сухо щелкали, предвкушая встречу с податливой массой журнальных страниц. Проход будет прогрызен, а последний пункт программы – выполнен.
Машка, запаниковавшая было при первых попытках Таракана скрыться в недоступных глубинах подземных лабиринтов, медленно приникла к полу. Неповоротливое насекомое, по-видимому, уперлось во что-то задом и теперь пыталось преодолеть преграду, повернувшись к ней головой. Вот только места для маневра ему явно не хватало.
Машка напружинилась. Задние ноги в нетерпении мелко переступали, хвост подрагивал, и все мышцы худощавого кошачьего тела звенели, звенели, звенели в предвкушении долгожданного момента броска.
И момент наступил!
– О-хо-хо, грехи наши тяжкие! – ернически взвыла Машка, поднимаясь в победном танце на задние лапы и вознося над собой трепещущее тело добычи. Еще живое, сучащее конечностями и дергающее усами, но уже обреченное.
– Некролог читайте в утренних газетах. – Петруха повернулся к смеющейся Флоре и бережно тронул девушку за нежное запястье. – Ты принесла Машке удачу. Сегодня она завершила поистине Большую Охоту!
Фикус вдруг запоздало, но как-то необычайно бурно, зааплодировал. Хавроньи подхватили, подхватила Анфиса, трепещущая крыльями с огромной частотой. Подхватил Петруха, Флора, и даже томно вздыхающая герань забарабанила ловчими усиками по оконному стеклу.
Чэ-Рэб ликовал. Выводок снова крупно обгадился. Уже третий раз за последний месяц. Была в этом кое-какая заслуга и его, Чэ-Рэба, лично. Пусть он лишь один из множества игроков, ведущих поединок, где на кону судьба остатков человечества, а правила – собственные у каждой из сторон. Пусть его удел лишь наблюдать. Но все же он, в отличие от единичного арра, даже такого влиятельного, как придушенный сегодня Зотт, имеет право метать Кости.
И сегодняшняя Удача – его Удача: Кости легли шестерками вверх.
Жесткая шахматная логика Выводка уперлась в непредсказуемость людей, и – забуксовала. Шах! Будь Зотт вправе двигать фигуры, все могло бы выйти по-иному. Однако арр вне Выводка – никто. А Зотт уже – ничто.
Великие Джунгли! И эти туповато-прямолинейные букашки еще собираются владеть миром? Тем, где бал правит Случай? Где первые дамы – Спонтанность и Неопределенность, а свинцовая Геометрия точных расчетов лишь их грузная служанка? Несчастные, они обрекли себя на поражение изначально, увязнув по самые крылья в своей тактике многоходовых запланированных комбинаций и не умея отступить от нее ни на шаг.
Что же, Проводник в Бездну им в помощь!
И фикус по имени Чэ-Рэб разразился новым шквалом оваций…
– О-хо-хо, грехи наши тяжкие… – простонала герань и придавила гибким ловчим усиком жирную муху к раме. Муха дернулась, пытаясь вернуть потерянную свободу, но было поздно. Мазнув шевелящимися еще лапками по стеклу, герань сунула муху в пазуху листа и, печально вздыхая, принялась переваривать. Фикус громко зааплодировал глянцевыми зелеными ладошками: он всегда радуется чужому счастью. Впрочем, так же, как и чужому горю.
«Эмпат однобокий! Растение! А, да что с него возьмешь, кроме кислорода?» Машка с завистью стрельнула глазами в сторону удачливой охотницы и снова сосредоточилась на шевелящихся антеннах Таракана. Уж сегодня-то он обязательно покинет свою щель, и вот тогда… Тогда никто больше не упрекнет Машку в напрасной трате времени. Она разорвет жирное тело пополам, сладкий сок брызнет на стены, нагло торчащие усы обвиснут. Блестящие глазки помутнеют, и терпкий аппетитный запах разольется по всему дому… Но есть Таракана Машка не станет. Пока не станет. Она дождется возвращения Петрухи, чтоб в полной мере насладиться своим триумфом. Заслуженным триумфом. Таракан – это, конечно, не крыса… но ведь и не муха! Взять таракана еще не удавалось никому. И если удастся ей… «Кто кого?» – надеется, именно таков основной вопрос эволюции. Решение его в Машкину пользу – отличный аргумент для давнего спора с Петрухой. Придется, ой придется Петрухе в следующий раз идти в город вместе с ней. Не отвертится Петруха!
«Город… Я готова к нашей скорой встрече! А ты?» – подумала Машка и гипнотически вперилась в сумрак тараканьего убежища.
Крылатая тень скользнула по полу, затмив на мгновение смягченный фильтрами солнечный свет. Анфиса прилетела. И, конечно же, с добычей. Похоже, сегодня все сговорились дразнить Машку своими успехами. Ну, так и есть, в когтистых лапках стрекозы извивалась некрупная лягушка.
Анфиса зависла над самой головой Машки и принялась обедать. На кошку и рядом упало несколько объедков. Крылатая тварь никогда не отличалась чистоплотностью.
Машка раздраженно махнула лапой, и Анфиса на всякий случай отлетела в сторону. Дружба дружбой, но дразнить двухпудовую хищницу с молниеносной реакцией – опасное занятие. Особенно когда у той не клеится с охотой.
«Далась Махе эта букашка, – думала Анфиса, посасывая тягучее молочко из своего блюдца (она уже доела лягушку и отдыхала на травяной подстилке). – Кругом дичи – тигра прокормить хватит, не то что кошку-двухлетку, а она…» Живого тигра Анфиса не видела ни разу, однако, судя по Петрухиным рассказам, это было нечто чудовищное, пожирающее по целому кабану за раз. И если кабаны были размером хотя бы в половину нижней Хавроньи…
Самим Хавроньям тигры тоже не давали покоя. С тех пор как Петруха пересказал домашним раскопанный в архивах Умницы текстовик, у них пропал сон. И даже отчасти аппетит! Напрасно Петруха потом пытался убедить сиамских близняшек, что тигры были на грани вымирания еще в годы изготовления Умницы. Один-единственный выживший и благополучно мутировавший в этакого супермонстра с когтями-саблями и развитым мозгом тигр мог стать источником грозной опасности. Смертельной. Нет-нет, рисковать не стоило. Хавроньи взялись за дело.
Сегодня они заканчивали прокладку третьего кольца траншей вокруг Усадьбы. Четыре метра в ширину и три в глубину каждая. Скользкие грани скосов, покрытые быстросохнущим соком одуванчика. Усеянные битым стеклом ребра. Ядовитые колючки на дне. Настоящий оборонительный ров. Да, это была не легкая работа даже для них! Долгая работа.
Теперь осталось возвести ряд острых кольев с наклоном наружу, проложить спираль Бруно да установить датчики движения по всему периметру. Было бы идеально еще вырубить лес метров на сто… Но идеал недостижим по определению: лес рубить Петруха не позволит ни за что.
– Гринписовец чертов! – Хавроньи беззлобно ругнулись хором, и Верхняя включила сенсоры управления мостом. – Вот пожалует тигр или стая волков, тогда вспомните старых свинок. Не было бы только поздно… А ну, в загон! – рявкнули они на коз, радостно заблеявших при виде хозяек, и загремели подойником.
Я поправил лямки переносного морозильника и прибавил ходу. Успеть бы, пока Хавроньи не закончили свой ров. Скользящий пленочный мост – штука, конечно, замечательная. Однако ходить по надежным деревянным подмостям куда как приятней, чем по его зыбкой пластиковой поверхности. И хотя обрыва струн вряд ли стоит опасаться, но все-таки, случись какой-нибудь сбой… Не думаю, что картофельный яд, которым боязливые свиньи обмазали шипы, разбросанные по рвам, будет для меня безопасен.
Я не успел. Подмости были уже разобраны, доски аккуратной стопкой сложены под навес. На противоположной стороне рва. Чертыхаясь, я направился к шершавому стволу подсолнуха, там расположен сенсопульт включения моста. Отбил пальцем год своего рождения. Мелодичный сигнал сообщил, что код принят. Надо рвами двумя трассами потянулись искры, бегущие по струнам каркаса. Следом скользнул вращающийся рулончик, оставив за собой глянцевую дорожку покрытия, и… остановился на полдороге. Доисторическое барахло унисов снова заклинило.
Стоило, спрашивается, расплачиваться за него десятью фунтами отменного козьего сыра?
Я набрал в грудь побольше воздуха и от души свистнул, в четыре пальца. Впрочем, надежды на ответ было маловато: в нашем хозяйстве, что называется, у каждой зверушки свои игрушки. Свиньи сейчас доят коз и вряд ли что слышат из-за оглушительного Верди, которым потчуют их в целях повышения удойности. Ну а Маха расстанется со своим членистоногим приятелем только тогда, когда почует, что меня начала рвать на части во-о-он та стайка крыс.
Так и случилось, никто не вышел. Стоять под палящим солнцем в ОЗК, с тяжеленным морозильником наперевес (и даже сидеть на нем), – невеликая радость для человека, отмахавшего за последние четыре часа без малого тридцать километров.
С другой стороны, невелика сложность – перемахнуть расстояние, отделяющее меня от края пленочного моста. Особенно если учесть мою спортивную форму.
Я разбежался и прыгнул.
Форма-то формой, но ведь и полцентнера за плечами не шутка, и я после «приземления» слегка закачался, балансируя на податливой пленке. Этим бы все и кончилось, но тут лопнула одна из лямок морозильника. Чертов ящик всей массой врезался мне в голень. Закон подлости не подвел – врезался углом.
Я крякнул и опустился на колени. Затем повалился набок и выдал такой пласт архаичной лексики, что преследовавшие меня от самого рыбозавода тощие пасюки, топтавшиеся у края наружного рва, в ужасе прыснули врассыпную. Одна несчастливица при этом до того потеряла голову, что метнулась не в ту сторону. Ее чешуйчатый трупик через мгновение агонизировал на остриях шипов.
Я попытался встать и не смог. Похоже, раздроблены кости. Не переставая крыть матом все вокруг, я пополз по мосту; опираясь на ствол подсолнуха, растущего с нашей стороны, поднялся и переключил привод на реверс. Крысы при виде скручивающегося рулончика (вот же гад, обратно-то работает!) злобно заверещали, а я поскакал на одной ноге, охая и причитая, к бане. Переодеваться.
Первым меня заметил фикус. Под его бурные аплодисменты я проковылял к лежанке и повалился на нее, обессиленный. Знал бы кто, чего стоило мне расставание с ОЗК! Так ведь не потащишь дорожную пыль, возможно активную, в дом. Терпи, значит, казак!
Машка, молодец, сориентировалась мгновенно. Плюнув на Таракана, она подхватила кадку с фикусом и сноровисто обмотала распухшую уже порядком ногу широкими листьями. Боль немедленно ослабла. Машка же, прильнув поверх листьев теплым животом к ноге, тихонько замурлыкала, глядя мне в глаза и слегка всаживая в тело острые коготки. Под ее мурлыканье я мирно заснул.
Сколько продрых, не знаю. Наверное, часа два. Когда проснулся, нога почти не болела. Я осторожно притопнул ею, потом пару раз присел да и отправился инспектировать Усадьбу.
Машка, снова замершая на своем боевом посту, приветливо помахала мне лапкой и сообщила, что вся кета, принесенная мною с рыбозавода в проклятом морозильнике, уже спущена в погреб. Под ее личным недреманным контролем.
Во дворе растерянно переругивалась наша сладкая парочка. Верхняя Хавронья по традиции взваливала вину за мою травму на рассеянность Нижней. Нижняя – на торопливость Верхней. Атмосфера постепенно накалялась. Пришлось мне в спешном порядке взваливать на себя роль миротворца и хвалить их за отличную работу, упомянув для весу в самых красочных подробностях про крысу-неудачницу.
Почувствовав себя реабилитированными, свинки, перебивая друг друга, обрушили на меня отчет о состоянии дел. Козы сыты и здоровы; колья для ограды готовятся (из молодых побегов осота, очень острые и длинные – мечта, а не колья); старый козел Прохор, отличающийся феноменальной дальнозоркостью, видел в небе непонятный предмет. Однако далеко, поэтому не разглядел, хищник ли.
Я почесал у Верхней за ушком, Нижнюю потрепал по спине. Сказал: «Что бы мы без вас делали!» – и отправился в баню. Постирать ОЗК да попариться. Гигиена, ребята, прежде всего.
Растянувшись после баньки на чистом белье, потяжелевший от доброй кружки ядреного кваса, я вспомнил о найденном в складской подсобке журнале. Унисы, удовлетворенные выгодным с их точки зрения обменом, отдали его за так. Вставать было лень, но любопытство в конце концов пересилило. Я выбрался из-под хрустящих простыней и как был, голый, помчался – через двор, через огород – в предбанник, где было свалено содержимое полевой сумки.
Обрывок ушедшей эпохи сверкнул на меня глянцевым пластиком обложки. Женщина! Видимо, меланома была ей не страшна в этом ее счастливом мире прошлого, и она обнаженной плескалась в прозрачной воде. Яркое небо было украшено белыми облаками и птицами, яркое море – лодочками с цветными треугольниками парусов. «PLAYBOY» – светилась радужная голограмма над мокрой головой женщины. Надпись была выполнена на одном из многочисленных языков, совершенно мне незнакомых. В свое время я пытался разузнать о языках у Умницы, но та категорично заявила, что эта информация имеет атрибут «потенциально опасная», а посему без специального кода доступ к ней закрыт, вплоть до переформатирования диска. Мне стало жаль моей кремниевой девочки, и я махнул рукой на нерусские языки. И вот теперь я имел огромное количество потрясающе любопытного текста и – ни малейшего понятия о его содержании.
Зато с картинками все было более чем понятно: женская анатомия разительно отличалась от моей собственной. Намного больше, чем это представляли доступные мне учебники. И различия эти почему-то сильно меня волновали.
Необычайно сильно…
Утром меня растолкали возбужденные Хавроньи:
– Прохор опять засек давешний летучий предмет! Эта штука движется в нашу сторону! Несет ее, похоже, ветер, но кто же может поручиться, что это не уловка какого-нибудь летучего хищника? Козы волнуются…
Я рассеянно кивал, оглядывая спальню.
– Да ты что, Петруха, очнись наконец! – заметив, что я слушаю их озабоченное лопотание вполуха, Нижняя легонько ткнула меня в бок пятаком. – Алло, человек!
– Дорогие мои, а ведь здесь лежал журнал. Мой журнал. И он пропал. – Я испытующе посмотрел свинкам в глаза. Поочередно: вверх, вниз. – Думаю, кто-то взял его. Само собой, из самых лучших побуждений. Но без спроса! Так вот, мне бы хотелось получить его обратно.
– Дорогой мой, – передразнила меня Верхняя, – твой журнал ни-ко-му не нужен. Да кто еще, кроме тебя, придет в восторг от созерцания голых девиц? Здесь ведь нет больше ни одного мужика. Разве что… – она понизила голос до зловещего шепота… – Таракан?! А может, это проделки фикуса?
– Или Прохора! – подхватила Нижняя.
Свиньи радостно захрюкали хором.
– Очень смешно. Ладно, потом разберемся. – Я длинным прыжком, прямо с лежанки, махнул к рукомойнику. – Несите коноплю, шутницы, буду смотреть на этот ваш НЛО.
Пока я плескался, чистил зубы и натягивал свежий комбинезон, расторопные сестрицы не только принесли пучок конопли, но и успели приготовить ударную порцию свеженькой бурдамаги. Я обреченно вздохнул и, морщась от невыносимой горечи, тоненькой струйкой, сквозь зубы, всосал мерзкое пойло.
Окружающий мир подмигнул мне на прощанье и погас. Сознание отправилось в свободный полет.
Полет, как всегда, начался с какой-то темной каморки. Я пошарил в потемках, наткнулся на Хавроний, Машку, Умницу, коз, герань, фикус. Подумал мельком: «Копнуть, что ли, поглубже? Узнать, кто стянул журнал. Нет, пожалуй. Обижать девчонок не годится. Сами небось потом сознаются». Потом я вляпался в Таракана, получив в лицо чувствительную «струю вони» – его пси-блок; скользнул по огороду, наконец, зацепил Анфису. Она дружелюбно открылась, и я прозрел.
Первые впечатления, как всегда, были оглушительными: краски, запахи, звуки… Мозаика небес и земли. Безумство полета. Пение ветра. Сладость собственной силы, неутомимости. Мы заложили пируэт и устремились к темной точке вдали.
Копытные тревожились не напрасно. Безусловно, это был хищник, грозный хищник. Пожалуй, наиболее опасный из всех существующих в природе. Я и не знал, что он может летать. Человек.
Его несло странное устройство: сверху шар из тонкого пластика, полный горячего воздуха, снизу паутина из десятков тросов. Сам хозяин обосновался в центре паутины, как мохнатый крестовик. Мы подобрались поближе… и я чуть не «вылетел из седла» от изумления. Закутанная в меха, обвитая сетью тросов, балансирующая внутри небольшой корзины с набором малопонятных устройств, под шаром извивалась прекрасная, как мечта, девушка.
Девушка, ей-богу!
Причиной ее конвульсивных движений был крупный слепень, явно облюбовавший летунью под носительницу кладки. Раздувшийся яйцеклад насекомого, диаметром с мой мизинец, то являл наружу, то втягивал внутрь зазубренный гарпун яйца. До «выстрела» оставались считаные секунды. Девушка была обречена. Страшная судьба – носить в себе личинку слепня, полностью парализующую собственную волю жертвы и пожирающую изнутри тело.
Ненавижу слепней!
Анфиса тоже не любила слепней. Но отнюдь не в гастрономическом плане.
Бросок, удар, хруст. По ветру закружились слюдяные крылышки. Я поспешил покинуть стрекозиное сознание. Все, что требовалось, я уже узнал, а вот быть Анфисой, хотя бы и частично, когда она кушает (по обыкновению, пренеопрятно), – слуга покорный! Да и добыча была не в моем вкусе.
Обратный переход занял мгновение. В ушах еще скрипел крошащийся хитин, когда я вынырнул в родном теле. Домашние напряженно изучали мои руки, держа наготове запотевшую крынку. Я пошевелил пальцами, и тут же в рот полилось освежающей прохладой молоко. Стянутые конопляной бурдамагой в жесткий узел, голосовые связки расслабились, я закашлялся. Ненавижу этот момент: ручонки дрожат, в животе непристойно урчит, а голос… Голос напоминает блеяние новорожденного козленка, последнего в окоте.
Тем не менее домашние ждали отчета, и я вкратце ознакомил их с результатами разведки.
Свиньи немедля заметались в поисках патронов к дробовику. Машка лишь безразлично фыркнула. Дескать, чего там волноваться из-за глупой девчонки, не сумевшей даже от мошки самостоятельно избавиться?
Ну а я… Я, конечно же, не был напуган. Был ли я безразличен? Где там! Что угодно, только не безразличие колотило меня сейчас лихорадкой нервной дрожи: мне предстояла встреча с первым живым человеком за столько лет. Да что там, за всю жизнь! И с каким человеком…
Своих родителей я помнил настолько смутно, что подчас всерьез сомневался, существовали ли они вообще. А унисы… Несчастные ночные создания, бесполые и бессмертные, что следят за холодильными установками рыбозавода, не замечая течения времени, разве они люди? Внешне – может быть, но не более того.
И вдруг – это чудо в мехах…
Я нахлобучил сомбреро и поспешил во двор.
Теперь даже без услуг конопли и Анфисы можно было разглядеть мельчайшие детали летательного устройства. И облик его наездницы. Избавленная от смертельной угрозы, она ловко манипулировала тросами, направляя шар к Усадьбе, лишь иногда опасливо косясь на крупную стрекозу, чертящую вокруг нее стремительные спирали.
Я, как мог, постарался успокоить встревоженных коз. Поняв после бесплодных уговоров, что эта задача без Хавроний мне не по плечу, ухватил Прошку за рога и потянул в загон. Испуганно голосящий табунок бросился вслед за вожаком.
Когда я наконец-то справился с бестолковой скотиной, шар уже завис над центром двора и медленно опускался. Девушка махала мне рукой и широко улыбалась, сверкая зубами. Зубы у нее были просто великолепные. И волосы. И глаза. Все у нее было великолепным. То есть для меня – все.
И я стоял, очумевший от этого великолепия, и не знал, как быть.
Девушка тем временем отлично справилась и без моей помощи. Едва коснувшись ногами земли, она погасила направленную соплом вверх, в горловину шара, паяльную лампу и, грациозно высвободившись из путаницы тросов, ловко прикрутила свисающий конец одного из них к вороту колодца. Шагнула ко мне, протянула узкую ладошку и хрустально пропела:
– Привет!
Все было чудесно. Все были счастливы. Флора очаровала даже Хавроний, бросившихся поначалу на нее с «вертикалкой» наперевес. Петруха едва успел отвести смертоносные стволы, когда свиньи решили, что коварная пришелица тянет к нему руку с целью оцарапать ядовитыми когтями. Однако ядовитые когти оказались обычными, хоть и раскрашенными, ноготками, а протянутая рука – приветственным жестом, принятым в прошлом.
Она, эта Флора, вообще очень много знала о прошлом. Ее учили старые женщины, которых вместе с Флорой жило аж пятеро. Они были так стары, что помнили времена, когда у людей были семьи. И дети, девочки. Мальчики почему-то не рождались. Потом стали умирать мужчины. Там, за рекой, сейчас не осталось ни одного.
А переплыть реку оставшиеся не решались. Долго не Решались. Где уж ее переплывать, если даже само название – «Не сей!» – звучит как грозное предупреждение. И конечно, ни сеять что-то, ни даже приближаться к реке ближе чем на пару километров они даже не думали: таймени и щуки умеют хранить покой речных глубин, а топи, кишащие гадами, – гиблую непроходимость берегов. До тех пор не думали, пока Флоре не попала в руки потрепанная стопочка бумажных листов.
Воздушный шар, красивая фантазия из детской книжки о Незнайке, он оказался больше, чем просто выдумка. Изготовленный сперва ради забавы, шар вправду мог летать, летать куда угодно – был бы ветер попутным.
Тогда Флора решила штурмовать реку…
Петруха глядел на девушку во все глаза и слушал во все уши. Машка его вполне понимала, ей и самой было до жути интересно. Она готова была даже подобраться поближе, но… Таракан сегодня впервые проявил признаки беспокойства. Стоило шару Флоры приземлиться во дворе, как его усы-антенны нервно задергались, а глазки вылезли на длинных стебельках, причем едва не до границ щели.
И Машка почувствовала в себе нечто особенное. Почувствовала себя чем-то особенным. Взведенной «Тулкой» Хавроний – вот чем сейчас чувствовала она себя.
Еще миг, и раздастся выстрел. Но стволы уже не отведет никто.
Зотт осторожно попятился в глубь бункера. Его миссия закончена – увы, неудачей. Контакт разнополых людей, безусловно, перерастет в нечто большее, в нечто такое, о чем Зотт не имеет права даже думать. Этим займется аналитическая ячейка Выводка, призвав на помощь всю мощь божественного Вычислителя. Задача же Зотта сейчас проста: добраться до кокона, хранящегося именно ради такого случая, запустить программу пробуждения и отправить сформировавшегося шелкопряда в Щель Выводка с коротким сообщением.
Арры умеют ждать. Расчеты аналитической ячейки всегда верны и приводят к запланированному результату. Но есть еще Соперники. Их стараниями Проводник в Бездну не нашел дороги к наблюдаемому Зоттом Субъекту и сейчас, видимо, перетирает своими неумолимыми Ж валами другие организмы…
Здоровая пара людей – это, безусловно, проблему, разумеется, у арров имеются сотни вариантов ликвидации проблем. Приняв шелкопряда, Выводок запустит один из них в действие. Проводник явится за поживой, и Бездна Компоста напитается новыми телами.
Объемистый рулон журнала, заполняющий все свободное пространство бункера, не давал Зотту пятиться дальше. Принесенный вчера Субъектом журнал явился неучтенным фактором, чрезмерно возбуждающим гормональную сферу наблюдаемого, и Зотту пришлось изъять его, когда кошка отлучилась по каким-то делам. Целлюлоза – хороший корм, ее Зотту хватило бы надолго, не случись сегодняшнего ЧП. Придется просто измельчить ее.
Арр начал наиболее рациональный для данного момента разворот в вертикальной плоскости. Его челюсти сухо щелкали, предвкушая встречу с податливой массой журнальных страниц. Проход будет прогрызен, а последний пункт программы – выполнен.
Машка, запаниковавшая было при первых попытках Таракана скрыться в недоступных глубинах подземных лабиринтов, медленно приникла к полу. Неповоротливое насекомое, по-видимому, уперлось во что-то задом и теперь пыталось преодолеть преграду, повернувшись к ней головой. Вот только места для маневра ему явно не хватало.
Машка напружинилась. Задние ноги в нетерпении мелко переступали, хвост подрагивал, и все мышцы худощавого кошачьего тела звенели, звенели, звенели в предвкушении долгожданного момента броска.
И момент наступил!
– О-хо-хо, грехи наши тяжкие! – ернически взвыла Машка, поднимаясь в победном танце на задние лапы и вознося над собой трепещущее тело добычи. Еще живое, сучащее конечностями и дергающее усами, но уже обреченное.
– Некролог читайте в утренних газетах. – Петруха повернулся к смеющейся Флоре и бережно тронул девушку за нежное запястье. – Ты принесла Машке удачу. Сегодня она завершила поистине Большую Охоту!
Фикус вдруг запоздало, но как-то необычайно бурно, зааплодировал. Хавроньи подхватили, подхватила Анфиса, трепещущая крыльями с огромной частотой. Подхватил Петруха, Флора, и даже томно вздыхающая герань забарабанила ловчими усиками по оконному стеклу.
Чэ-Рэб ликовал. Выводок снова крупно обгадился. Уже третий раз за последний месяц. Была в этом кое-какая заслуга и его, Чэ-Рэба, лично. Пусть он лишь один из множества игроков, ведущих поединок, где на кону судьба остатков человечества, а правила – собственные у каждой из сторон. Пусть его удел лишь наблюдать. Но все же он, в отличие от единичного арра, даже такого влиятельного, как придушенный сегодня Зотт, имеет право метать Кости.
И сегодняшняя Удача – его Удача: Кости легли шестерками вверх.
Жесткая шахматная логика Выводка уперлась в непредсказуемость людей, и – забуксовала. Шах! Будь Зотт вправе двигать фигуры, все могло бы выйти по-иному. Однако арр вне Выводка – никто. А Зотт уже – ничто.
Великие Джунгли! И эти туповато-прямолинейные букашки еще собираются владеть миром? Тем, где бал правит Случай? Где первые дамы – Спонтанность и Неопределенность, а свинцовая Геометрия точных расчетов лишь их грузная служанка? Несчастные, они обрекли себя на поражение изначально, увязнув по самые крылья в своей тактике многоходовых запланированных комбинаций и не умея отступить от нее ни на шаг.
Что же, Проводник в Бездну им в помощь!
И фикус по имени Чэ-Рэб разразился новым шквалом оваций…