Добрыня и Маринка
Вариант 1
Добрынюшки-то матушка говаривала,
Никитичу-то родненька наказывала: –
Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
Ты походишь нынь гулять да е во Киев-град
Подь ты нунь гуляй да по всим уличкам,
И по тым же ты по мелким переулочкам,
Только не ходи ко сукиной Маринушки,
К той Маринушки Кайдальевной,
А Кайдальевной да королевичной,
Во тую ли во частую во уличку,
Да во тот ли нонь во мелкий переулочек.
Сука блядь Маринка та Кайдальевна,
А Кайдальевна да королевична,
Королевична да и волшебница,
Она много нонь казнила да князей-князевичев,
Много королей да королевичев,
Девять русскиих могучиих богатырей,
А без счету тут народушку да черняди.
Зайдешь ты, Добрынюшка Никитинич,
К той же ко Маринушке Кайдальевной,
Там тебе, Добрыне, живу не бывать! -
Отправляется Добрыня сын Никитинич,
Он ходить гулять по городу по Киеву,
Да по тым же нонь по частыим по уличкам,
Тут по мелкиим Добрыня переулочкам,
Ходит тут Добрыня сын Никитинич,
А не шел же он к Маринушке Кайдальевной.
Он увидел голуба да со голубушкой,
А сидит же голуб со голубушкой
А во той же нонь Маришки во Кайдальевны,
В ей же он сидит голуб во улички,
Сидят что ли голуб со голубкою
Что ли нос с носком, а рот с ротком.
А Добрынюшке Никитичу не кажется,
Что сидит же тут да голуб со голубушкой
Нос с носком да было рот с ротком,
Он натягивал тетивочки шелковыи,
Он накладывал тут стрелочки каленыи,
Он стреляет тут же в голуба с голубушкой.
Не попала тая стрелочка каленая
А и во голуба да со голубкою,
А летела тая стрелочка прямо во высок терем,
В то было окошечко косявчато
К суке ко Маринушке Кайдальевни,
А и Кайдальевной да королевачной.
Тут скорешенько Добрыня шел да широким двором,
Поскорее тут Добрыня по крылечику,
Вежливее же Добрыня по новым сеням,
А побасче[1] тут Добрыня в новой горенке,
А берет же свою стрелочку каленую.
Говорит ему Маришка да Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична:
– Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
Сделаем, Добрынюшка, со мной любовь! –
Отвечает тут Добрыня сын Никитииич:
– Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна!
Я тебе-ка-ва не полюбовничок.-
Обвернулся тут Добрынюшка с новой горници
И выходит тут Добрынюшка на широк двор,
Тут скочила же Маринушка Кайдальевна,
Брала тут ножищо да кинжалищо,
А стругает тут следочки да Добрынины,
Рыла тут во печку во муравлену
И сама же тут к следочкам приговариват:
– Горите вы следочки да Добрынины
Во той было во печки во муравленой,
Гори-тко во Добрынюшке по мне душа! -
Воротился тут Добрыня с широка двора,
А приходит ко Марине ко Кайдальевной,
А и к Кайдальевной да королевичной:
– Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична!
Уж ты сделаем, Маринушка, со мной любовь,
Ах ты с душенькой с Добрынюшкой Микитичем.-
– Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
Что же надо мной да надсмехаешься?
Давень тебя звала в полюбовнички,–
Ты в меня теперь, Добрыня, не влюблялся ли,
Нунечу зовешь да в полюбовницы! –
Воротила тут она было богатыря
Тым было туром да златорогим,
А спустила тут богатыря в чисто поле;
А пошел же тут богатырь по чисту полю,
А пошел же он туром да златорогиим.
Увидае он тут стадо да гусиноё
Той же он Авдотьи он Ивановны,
А желанной он своей да было тетушки,
Притоптал же всех гусей да до единаго,
Не оставил он гусеныша на симена.
Тут приходя пастухи были гусиныи,
А приходя пастухи да жалобу творят:
– Ах ты, молода Авдотья да Ивановна!
А приходит к нам же тур да златорогий,
Притоптал же всех гусей да до единаго,
Не оставил нам гусеныша на симена.-
Приходил же к стаду к лебединому,
Притоптал же лебедей всих до единое,
Не оставил он лебёдушки на симена.
Не успели пастухи да взад сойти,
А приходят пастухи да лебединыи,
Тыи ж пастухи да жалобу творят:
– Молода Авдотья да Ивановна!
Приходил к нам тур да златорогий,
Притоптал же лебедей всих до единое,
Не оставил он лебёдушки на симена.-
Он приходит тур во стадо во овечьеё,
Притоптал же всех овец да до единою,
Не оставил он овечки им на симена.
Не поспели пастухи да тыи взад сойти,
А приходя пастухи было овечьии:
– Молода Авдотья ты Ивановна!
Приходил к нам тур да златорогий,
Притоптал же всех овец да до единое,
Не оставил он овечки нам на симена.-
Шел же тур да златорогий
А во то было во стадо во скотинное,
Ко тому было ко скоту ко рогатому,
Притоптал же всих коров да до единою,
Не оставил им коровушки на симена.
Не поспели пастухи да тыи взад сойти,
А приходя пастухи же к ей коровьии,
Тыи пастухи да жалобу творят:
– Ах ты, молода Авдотья да Ивановна!
Приходил ко стаду ко скотинному,
Приходил же тур да златорогий,
Притоптал же всих коров да до единою,
Не оставил нам коровушки на симена.
Говорила тут Авдотья да Ивановна:
– А не быть же нунь туру да златорогому,
Быть же нунь любимому племяннику,
Молоду Добрынюшки Никитичу.
Он обвернут у Маришки у Кайдальевной
Молодой Добрыня сын Никитинич,
А повернут он туром да златорогиим.-
Находил же стадо он кониное
Тот же тур да златорогий,
Разгонял же всих коней да по чисту полю,
Не оставил им лошадушки на симена.
А и приходят пастухи да к ей кониныи,
Сами пастухи да жалобу творят:
– Молода Авдотья ты Ивановна!
Приходил же к нам тут тур, да златорогий,
Розгонял же всих коней по чисту полю,
Не оставил нам лошадушки на симена.-
Молода Авдотья да Ивановна
Повернулась тут она было сорокою,
А летела к суке ко Маринушке Кайдальевной,
А садилась на окошечко косевчато,
Стала тут сорока выщекатывать,
Стала тут сорока выговаривать:
– Ах ту сука нунь, Маринушка Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична!
А зачем же повернула ты Добрынюшку,
А Добрынюшку да ты Никитича,
Тым же нунь туром да златорогиим,
А спустила тут Добрыню во чисто поле?
Отврати-тко ты Добрынюшку Никитича
От того же нунь тура да златорогаго:
Не отворотишь ты Добрынюшки Никитича
От того же от тура да златорогаго,-
Оверну тебя, Маринушка, сорокою,
Я спущу тебя, Маришка, во чисто поле,
Век же ты летай да там сорокою! -
Обвернулась тут Маришка да сорокою,
А летела тут сорока во чисто поле,
А садиласи к туру да на златы рога.
Стала тут сорока выщекатывать,
Взяла тут сорока выговаривать:
– Ай же тур да златорогий,
Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
Сделай с нами заповедь великую,
А принять со мной с Маришкой по злату венцу, -
Отвращу я от тура тя златорогаго.-
Говорил же тут Добрыня сын Никитинич:
– Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична!
Отврати-тко от тура да златорогаго,
Сделаю я заповедь великую,
Я приму с тобой, Марина, по злату венцу.-
Отвернула от тура да златорогаго
Молода Добрынюшку Никитича.
Приходили тут ко городу ко Киеву,
К ласкову князю ко Владимиру,
Принял со Мариной по злату венцу.
А проводит он свою да было свадебку,
Отправляется во ложни[2] да во теплыи
Молодой Добрыня сын Никитинич,
Сам же он служаночкам наказыват:
– Ай же слуги мои верныи!
Попрошу у вас же чару зелена вина,
Вы попрежде мни подайте саблю вострую.
Шел же он во ложни да во теплыи;
Обвернула тут его да горносталушком,
Взяла горносталика попуживать,
Взяла горносталика покышкивать,
Приломал же горносталь да свои нёкти прочь.
Обвернула тут она его соколиком,
Взяла тут соколика попуживать,
Взяла тут соколика покышкивать,
Примахал сокол да свои крыльица.
Тут смолился он Маринушки Кайдальевной,
Ай Кайдальевной да королевичной:
– Не могу летать я нунечку соколиком,
Примахал свои я нуньчу крыльица,
Ты позволь-ко мне-ка выпить чару зелена вина.-
Молода Маришка да Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична,
Отвернула тут Добрыню добрым молодцем;
А скрычал же тут Добрыня сын Никитинич:
– Ай же слуги мои верныи,
Вы подайте-тко мне чару зелена вина! -
Подавали ему тут слуги верныи,
Поскорешенько тут подавали саблю вострую.
Не пил он тут чары зелена вина,
Смахне он Добрыня саблей вострою
И отнес же он Марине буйну голову,
А за ей было поступки неумильнии.
Поутру сходил во теплую свою да парну баенку,
Идут же было князи тут да бояра:
– Здравствуешь, Добрыня сын Никитинич,
Со своей да с любимой семьей,
С той было Маринушкой Кайдальевной,
Ай Кайдальевной да королевичной! -
– Ай же нунь вы, князи еще бояра,
Вси же вы Владимировы дворяна!
Я вечор же братци был женат не холост,
А нынечу я стал братци холост не женат.
Я отсек же нунь Марине буйну голову
За ейны было поступки неумильнни.-
– Благодарствуешь, Добрыня сын Никитинич,
Что отсек же ты Маринки буйну голову
За ейныи поступки неумильныи!
Много тут казнила да народу она русского.
Много тут князей она князевичев,
Много королей да королевичев,
Девять русскиих могучих богатырей,
А без счету тут народушку да черняди!
Необычно и композиционное построение былины. Она разделена на три части, начинающиеся словами: Добрынюшки-то матушка говаривала, Никитичу-то родненъка наказывала. И далее следует развитие сюжета, в первом случае матушка наказывает Добрыне не ходить к той Маринушки Кайдальевной; во втором – не ездить на гору Сорочинскую, не топтать там малыих змиенышков, не купаться во матушке Пучай-реки. Но Добрыня всякий раз нарушает этот запрет: он идет к Маринке, топчет змеенышей, купается в Пучай-реке. А в третьей, заключительной части уже не мать обращается к Добрыне, а Добрыня к матери. Причем обращается с неожиданными словами раскаяния и упрека. «Ты зачем меня, несчастного, спородила!» – говорит он ей, а не обвернула биленъким рукавчиком и не спустила во море турецкое:
Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд, т. 1, № 5.
В.И. Калугин
Никитичу-то родненька наказывала: –
Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
Ты походишь нынь гулять да е во Киев-град
Подь ты нунь гуляй да по всим уличкам,
И по тым же ты по мелким переулочкам,
Только не ходи ко сукиной Маринушки,
К той Маринушки Кайдальевной,
А Кайдальевной да королевичной,
Во тую ли во частую во уличку,
Да во тот ли нонь во мелкий переулочек.
Сука блядь Маринка та Кайдальевна,
А Кайдальевна да королевична,
Королевична да и волшебница,
Она много нонь казнила да князей-князевичев,
Много королей да королевичев,
Девять русскиих могучиих богатырей,
А без счету тут народушку да черняди.
Зайдешь ты, Добрынюшка Никитинич,
К той же ко Маринушке Кайдальевной,
Там тебе, Добрыне, живу не бывать! -
Отправляется Добрыня сын Никитинич,
Он ходить гулять по городу по Киеву,
Да по тым же нонь по частыим по уличкам,
Тут по мелкиим Добрыня переулочкам,
Ходит тут Добрыня сын Никитинич,
А не шел же он к Маринушке Кайдальевной.
Он увидел голуба да со голубушкой,
А сидит же голуб со голубушкой
А во той же нонь Маришки во Кайдальевны,
В ей же он сидит голуб во улички,
Сидят что ли голуб со голубкою
Что ли нос с носком, а рот с ротком.
А Добрынюшке Никитичу не кажется,
Что сидит же тут да голуб со голубушкой
Нос с носком да было рот с ротком,
Он натягивал тетивочки шелковыи,
Он накладывал тут стрелочки каленыи,
Он стреляет тут же в голуба с голубушкой.
Не попала тая стрелочка каленая
А и во голуба да со голубкою,
А летела тая стрелочка прямо во высок терем,
В то было окошечко косявчато
К суке ко Маринушке Кайдальевни,
А и Кайдальевной да королевачной.
Тут скорешенько Добрыня шел да широким двором,
Поскорее тут Добрыня по крылечику,
Вежливее же Добрыня по новым сеням,
А побасче[1] тут Добрыня в новой горенке,
А берет же свою стрелочку каленую.
Говорит ему Маришка да Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична:
– Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
Сделаем, Добрынюшка, со мной любовь! –
Отвечает тут Добрыня сын Никитииич:
– Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна!
Я тебе-ка-ва не полюбовничок.-
Обвернулся тут Добрынюшка с новой горници
И выходит тут Добрынюшка на широк двор,
Тут скочила же Маринушка Кайдальевна,
Брала тут ножищо да кинжалищо,
А стругает тут следочки да Добрынины,
Рыла тут во печку во муравлену
И сама же тут к следочкам приговариват:
– Горите вы следочки да Добрынины
Во той было во печки во муравленой,
Гори-тко во Добрынюшке по мне душа! -
Воротился тут Добрыня с широка двора,
А приходит ко Марине ко Кайдальевной,
А и к Кайдальевной да королевичной:
– Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична!
Уж ты сделаем, Маринушка, со мной любовь,
Ах ты с душенькой с Добрынюшкой Микитичем.-
– Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
Что же надо мной да надсмехаешься?
Давень тебя звала в полюбовнички,–
Ты в меня теперь, Добрыня, не влюблялся ли,
Нунечу зовешь да в полюбовницы! –
Воротила тут она было богатыря
Тым было туром да златорогим,
А спустила тут богатыря в чисто поле;
А пошел же тут богатырь по чисту полю,
А пошел же он туром да златорогиим.
Увидае он тут стадо да гусиноё
Той же он Авдотьи он Ивановны,
А желанной он своей да было тетушки,
Притоптал же всех гусей да до единаго,
Не оставил он гусеныша на симена.
Тут приходя пастухи были гусиныи,
А приходя пастухи да жалобу творят:
– Ах ты, молода Авдотья да Ивановна!
А приходит к нам же тур да златорогий,
Притоптал же всех гусей да до единаго,
Не оставил нам гусеныша на симена.-
Приходил же к стаду к лебединому,
Притоптал же лебедей всих до единое,
Не оставил он лебёдушки на симена.
Не успели пастухи да взад сойти,
А приходят пастухи да лебединыи,
Тыи ж пастухи да жалобу творят:
– Молода Авдотья да Ивановна!
Приходил к нам тур да златорогий,
Притоптал же лебедей всих до единое,
Не оставил он лебёдушки на симена.-
Он приходит тур во стадо во овечьеё,
Притоптал же всех овец да до единою,
Не оставил он овечки им на симена.
Не поспели пастухи да тыи взад сойти,
А приходя пастухи было овечьии:
– Молода Авдотья ты Ивановна!
Приходил к нам тур да златорогий,
Притоптал же всех овец да до единое,
Не оставил он овечки нам на симена.-
Шел же тур да златорогий
А во то было во стадо во скотинное,
Ко тому было ко скоту ко рогатому,
Притоптал же всих коров да до единою,
Не оставил им коровушки на симена.
Не поспели пастухи да тыи взад сойти,
А приходя пастухи же к ей коровьии,
Тыи пастухи да жалобу творят:
– Ах ты, молода Авдотья да Ивановна!
Приходил ко стаду ко скотинному,
Приходил же тур да златорогий,
Притоптал же всих коров да до единою,
Не оставил нам коровушки на симена.
Говорила тут Авдотья да Ивановна:
– А не быть же нунь туру да златорогому,
Быть же нунь любимому племяннику,
Молоду Добрынюшки Никитичу.
Он обвернут у Маришки у Кайдальевной
Молодой Добрыня сын Никитинич,
А повернут он туром да златорогиим.-
Находил же стадо он кониное
Тот же тур да златорогий,
Разгонял же всих коней да по чисту полю,
Не оставил им лошадушки на симена.
А и приходят пастухи да к ей кониныи,
Сами пастухи да жалобу творят:
– Молода Авдотья ты Ивановна!
Приходил же к нам тут тур, да златорогий,
Розгонял же всих коней по чисту полю,
Не оставил нам лошадушки на симена.-
Молода Авдотья да Ивановна
Повернулась тут она было сорокою,
А летела к суке ко Маринушке Кайдальевной,
А садилась на окошечко косевчато,
Стала тут сорока выщекатывать,
Стала тут сорока выговаривать:
– Ах ту сука нунь, Маринушка Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична!
А зачем же повернула ты Добрынюшку,
А Добрынюшку да ты Никитича,
Тым же нунь туром да златорогиим,
А спустила тут Добрыню во чисто поле?
Отврати-тко ты Добрынюшку Никитича
От того же нунь тура да златорогаго:
Не отворотишь ты Добрынюшки Никитича
От того же от тура да златорогаго,-
Оверну тебя, Маринушка, сорокою,
Я спущу тебя, Маришка, во чисто поле,
Век же ты летай да там сорокою! -
Обвернулась тут Маришка да сорокою,
А летела тут сорока во чисто поле,
А садиласи к туру да на златы рога.
Стала тут сорока выщекатывать,
Взяла тут сорока выговаривать:
– Ай же тур да златорогий,
Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
Сделай с нами заповедь великую,
А принять со мной с Маришкой по злату венцу, -
Отвращу я от тура тя златорогаго.-
Говорил же тут Добрыня сын Никитинич:
– Ах ты, душенька Маринушка Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична!
Отврати-тко от тура да златорогаго,
Сделаю я заповедь великую,
Я приму с тобой, Марина, по злату венцу.-
Отвернула от тура да златорогаго
Молода Добрынюшку Никитича.
Приходили тут ко городу ко Киеву,
К ласкову князю ко Владимиру,
Принял со Мариной по злату венцу.
А проводит он свою да было свадебку,
Отправляется во ложни[2] да во теплыи
Молодой Добрыня сын Никитинич,
Сам же он служаночкам наказыват:
– Ай же слуги мои верныи!
Попрошу у вас же чару зелена вина,
Вы попрежде мни подайте саблю вострую.
Шел же он во ложни да во теплыи;
Обвернула тут его да горносталушком,
Взяла горносталика попуживать,
Взяла горносталика покышкивать,
Приломал же горносталь да свои нёкти прочь.
Обвернула тут она его соколиком,
Взяла тут соколика попуживать,
Взяла тут соколика покышкивать,
Примахал сокол да свои крыльица.
Тут смолился он Маринушки Кайдальевной,
Ай Кайдальевной да королевичной:
– Не могу летать я нунечку соколиком,
Примахал свои я нуньчу крыльица,
Ты позволь-ко мне-ка выпить чару зелена вина.-
Молода Маришка да Кайдальевна,
А и Кайдальевна да королевична,
Отвернула тут Добрыню добрым молодцем;
А скрычал же тут Добрыня сын Никитинич:
– Ай же слуги мои верныи,
Вы подайте-тко мне чару зелена вина! -
Подавали ему тут слуги верныи,
Поскорешенько тут подавали саблю вострую.
Не пил он тут чары зелена вина,
Смахне он Добрыня саблей вострою
И отнес же он Марине буйну голову,
А за ей было поступки неумильнии.
Поутру сходил во теплую свою да парну баенку,
Идут же было князи тут да бояра:
– Здравствуешь, Добрыня сын Никитинич,
Со своей да с любимой семьей,
С той было Маринушкой Кайдальевной,
Ай Кайдальевной да королевичной! -
– Ай же нунь вы, князи еще бояра,
Вси же вы Владимировы дворяна!
Я вечор же братци был женат не холост,
А нынечу я стал братци холост не женат.
Я отсек же нунь Марине буйну голову
За ейны было поступки неумильнни.-
– Благодарствуешь, Добрыня сын Никитинич,
Что отсек же ты Маринки буйну голову
За ейныи поступки неумильныи!
Много тут казнила да народу она русского.
Много тут князей она князевичев,
Много королей да королевичев,
Девять русскиих могучих богатырей,
А без счету тут народушку да черняди!
* * *
Всего известно более ста записей былин о Добрыне Никитиче, из них вариант, записанный А.Ф. Гильфердингом 21 июля 1871 года в пудожcкoй деревне Рим от замечательного сказителя Петра Лукича Калинина, имеет особую ценность. В этом «контаминированном» варианте с огромным художественным мастерством соединены почти все известные сюжеты о Добрыне Никитиче: Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей, Добрыня и Забава Путятична, женитьба Добрыни, Добрыня и Алеша Попович. Сюжеты как старые, традиционные (Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей), так и новые (женитьба Добрыни на богатырше Настасье Микулишне). Сказитель создал, таким образом, целую поэму о Добрыне Никитиче (в ней 11093 строк), по праву принадлежащую к лучшим образцам русского народного эпоса.Необычно и композиционное построение былины. Она разделена на три части, начинающиеся словами: Добрынюшки-то матушка говаривала, Никитичу-то родненъка наказывала. И далее следует развитие сюжета, в первом случае матушка наказывает Добрыне не ходить к той Маринушки Кайдальевной; во втором – не ездить на гору Сорочинскую, не топтать там малыих змиенышков, не купаться во матушке Пучай-реки. Но Добрыня всякий раз нарушает этот запрет: он идет к Маринке, топчет змеенышей, купается в Пучай-реке. А в третьей, заключительной части уже не мать обращается к Добрыне, а Добрыня к матери. Причем обращается с неожиданными словами раскаяния и упрека. «Ты зачем меня, несчастного, спородила!» – говорит он ей, а не обвернула биленъким рукавчиком и не спустила во море турецкое:
Эта тема – раскаяния и искупления – далеко не случайна в эпосе, она найдет отражение в целом ряде былин.
Я не ездил бы, Добрыня, по святой Руси,
Я не бил бы, нунь Добрыня, бесповинных душ,
Не слезил бы я, Добрыня, отцей-матерей,
Не спускал бы сиротать да малых детушек!
Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд, т. 1, № 5.
В.И. Калугин
Вариант 2
В стольном в городе во Киеве,
У славнова сударь-князя у Владимера
Три годы Добрынюшка столничал,
А три годы Никитичь приворотничал,
Он столничал, чашничал девять лет,
На десятой год погулять захотел
По столному городу по Киеву.
Взявши Добрынюшка тугой лук
А и колчан себе каленых стрел,
Идет он по широким по улицам,
По частым-мелким переулачкам,
По горницам стреляет воробушков,
По повалушам[3] стреляет он сизых голубей.
Зайдет в улицу Игнатьевску
И во тот переулок Маринин,
Взглянет ко Марине на широкой двор,
На ее высокия терема.
А у молоды Марины Игнатьевны,
У ее на хорошем высоком терему
Сидят тут два сизыя голубя
Над тем окошком косящетым,
Цалуютца оне, милуютца,
Желты носами обнимаютца.
Тут Добрыни за беду стало:
Будто над ним насмехаютца.
Стреляет в сизых голубей,
А спела вить титивка у туга лука,
Звыла да пошла калена стрела.
По грехам над Добрынею учинилася:
Левая нога ево поколзнула,
Права рука удрогнула:
Не попал он в сизых голубей,
Что попал он в окошечко косящетое,
Проломил он оконницу стеколчетую,
Отшиб все причалины серебреныи.
Розшиб он зеркала стеколчетое,
Велодубовы столы пошаталися,
Что питья медяныя восплеснулися.
А втапоры Марине безвременье было,
Умывалася Марина, снарежалася
И бросилася на свои широкой двор:
– А хто ето невежа на двор заходил?
А хто ето невежа в окошко стреляет?
Проломил оконницу мою стеколчетою,
Отшиб все причалины серебреныи,
Розшиб зеркала стеколчетое? –
И в те поры Марине за беду стало,
Брала она следы горячия молодецкия,
Набирала Марина беремя дров,
А беремя дров белодубовых,
Клала дровца в печку муравленую[4]
Со темя следы горячими,
Разжигает дрова полящетым огнем
И сама она дровам приговариват:
– Сколь жарко дрова разгораютца
Со темя следы молодецкими,
Разгоралось бы серце молодецкое
Как у молода Добрынюшки Никитьевича! –
А и божья крепко, вражья-то лепко.
Взяла Добрыню пуще вострова ножа
По ево по серцу богатырскому:
Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,
Со полуночи Никитичю не уснетца,
Он белова свету дажидаетца,
По ево-та щаски великия
Рано зазвонили ко заутреням.
Встает Добрыня ранешонко,
Подпосял себе сабелку вострою,
Пошол Добрыня к заутрени,
Прошол он церкву соборную,
Зайдет ко Марине на широкой двор,
У высокова терема послушает.
А у молоды Марины вечеренка была,
А и собраны были душечки красны девицы,
Сидят и молоденки молодушки,
Все были дочери отецкия,
Все тут были жены молодецкия.
Вшел он, Добрыня, во высок терем,–
Которыя девицы приговаривают,
Она, молода Марина, отказывает и прибранивает.
Втапоры Добрыня не во што положил,
И к ним бы Добрыня в терем не пошел,
А стала ево Марина в окошко бранит,
Ему болно пенять.
Завидел Добрыня он Змея Горынчета,
Тут ему за беду стало,
За великую досаду показалося,
Збежал на крылечка на красная,
А двери у терема железныя,
Заперлася Марина Игнатьевна,
А и молоды Добрыня Никитичь млад
Ухватит бревно он в охват толщины,
А ударил он во двери железныя,
Недоладом[5] ис пяты он вышиб вон
И збежал он на сени косящеты.
Бросилась Марина Игнатьевна
Бранить Добрыню Никитича:
– Деревенщина ты, детина, зашелшина!
Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,
Проломил мою оконницу стеколчетую,
Ты розшиб у меня зеркало стеколчетое! –
А броситца Змеишша Горынчишша,
Чють ево, Добрыню, огнем не спалил,
А и чють молодца хоботом не ушиб.
А и сам тут Змеи почал бранити ево, болно пеняти:
– Не хочю я звати Добрынею,
Не хощю величать Никитичем,
Называю те детиною-деревенщиною и зашелшиною,
Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,
Проломил ты оконницу стеколчетую,
Розшиб зеркало стеколчетое! –
Ему тута-тка, Добрыни, за беду стало
И за великую досаду показалося;
Вынимал саблю вострую,
Воздымал выше буйны головы своей:
– А и хощешь ли тебе, Змея,
Изрублю я в мелкия части пирожныя,
Разбросаю далече по чистом полю? –
А и тут Змеи Горынич,
Хвост поджав, да и вон побежал,
Взяла его страсть, так зачал срать,
А колышки метал, по три пуда срал.
Бегучи, он, Змеи, заклинаетца:
– Не дай бог бывать ко Марине в дом,
Есть у нее не один я друг,
Есть лутче меня и повежливей.–
А молода Марина Игнатьевна
Она высунолась по пояс в окно
В одной рубашке бес пояса,
А сама она Змея уговаривает:
– Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Хошь, я Добрыню оберну клячею водовозною?
Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,
А еще – хошь, я Добрыню обверну гнедым туром?
Обвернула ево, Добрыню, гнедым туром.
Пустила ево далече во чисто поля,
А где-та ходят девять туров,
А девять туров, девять братиников,
Что Добрыня им будет десятой тур,
Всем атаман – золотыя рога!
Безвестна, не стала богатыря,
Молода Добрыня Никитьевича,
Во столном в городе, во Киеве.
А много-де прошло поры, много времяни,
А и не было Добрыни шесть месяцев,
По нашему-то, сибирскому, словет полгода,
У Беликова князя вечеринка была,
А сидели на пиру честныя вдовы,
И сидела тут Добрынина матушка,
Честна вдова Афимья Александровна,
А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,
Что Добрынина матушка крестовоя;
Промежу собою разговоры говорят,
Все были речи прохладныя.
Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,
Водилася з дитятеми княженецкими,
Она больно, Марина, упивалася,
Голова на плечах не держитца,
Она болно, Марина, похволяетца:
– Гои еси вы, княгини, боярыни!
Во столном во городе во Киеве
А и нет меня хитрея-мудрея,
А и я-де обвернула девят молодцов,
Силних могучих богатырей гнедыми турами,
А и ноне я-де опустила десятова молодца,
Добрыня Никитьевича,
Он всем атаман – золотыя рога! –
За то-то слово изымаетца
Добрынина матушка родимая,
Честна вдова Афимья Александровна,
Наливала она чару зелена вина,
Подносила любимой своей кумушке,
А сама она за чарою заплакала:
– Гои еси ты, любимая кумушка,
Молода Анна Ивановна!
А и выпей чару зелена вина,
Поминай ты любимова крестника,
А и молода Добрыню Никитьевича,
Извела ево Марина Игнатьевна,
А и ноне на пиру похваляитца.–
Проговорит Анна Ивановна:
– Я-де сама ети речи слышела,
А слышела речи ее похваленыя! –
А и молода Анна Ивановна
Выпила чару зелена вина,
А Марину она по щеке ударила,
Шибла она с резвых ног,
А и топчет ее по белым грудям,
Сама она Марину болно бранит:
– А и сука ты, блядь, еретница-блядь!
Я-де тебе, хитрея и мудренея,
Сижу я на пиру, не хвастаю,
А и хош ли, я тебя сукой обверну?
А станешь ты, сука, по городу ходить,
А станешь ты, Марина,
Много за собой псов водить! –
А и женское дело прелестивое,
Прелестивое-перепадчивое.
Обвернулася Маринка косаточкои,
Полетела далече во чисто поле,
А где-та ходят девять туров,
Девять братеников,
Добрыня-та ходит десятой тур.
А села она на Добрыню на правой рог,
Сама она Добрыню уговаривает:
– Нагулялся ты, Добрыня, во чистом поле,
Тебе чистое поле наскучала,
И зыбучия болота напрокучили[6],
А и хош ли, Добрыня, женитися?
Возмеш ли, Никитичь, меня за себя?
– А, право, возму, ей богу, возму!
А и дам те, Марина, поученьица,
Как мужья жен своих учат! –
Тому она, Марина, не поверила,
Обвернула ево добрым молодцом
По-старому – по-прежнему,
Как бы силным могучим богатырем,
Сама она обвернулася девицею,
Оне в чистом поле женилися,
Круг ракитова куста венчалися.
Повел он ко городу ко Киеву,
А идет за ним Марина роскорякою.
Пришли оне ко Марине на высок терем,
Говорил Добрынюшка Никитичь млад:
– А и гои еси ты, моя молодая жена,
Молода Марина Игнатьевна!
У тебя в высоких хороших теремах
Нету Спасова образа,
Некому у тя помолитися,
Не за што стенам поклонитися,
А и, чаи, моя вострая сабля заржавела.–
А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Марину Игнатьевну,
Еретницу – блядь– безбожницу:
Он первое ученье – ей руку отсек,
Сам приговаривает:
– Ета мне рука не надобна,
Трепала она, рука, Змея Горынчишша! –
А второе ученье – ноги ей отсек:
– А и ета-де нога не надобна,
Оплеталася со Змеем Горынчишшем! –
А третье ученье – губы ей обрезал
И с носом прочь:
– А и ети-де мне губы не надобны,
Целовали оне Змея Горынчишша! –
Четвертое ученье – голову ей отсек
И с языком прочь:
– А и ета голова не надобна мне,
И етот язык не надобен,
Знал он дела еретическия!
Некоторые исследователи находят в былине и определенную историческую параллель: Маринка Кайдаловна – Марина Мнишек, что выглядит довольно убедительно, если вспомнить, что жена двух самозванцев сыграла в русской истории не менее «еретическую» роль, чем киевская колдунья. Былинные строки о Маринке Кайдаловне полностью подходят к ней:
Наиболее последовательно и полно сюжет о встрече Добрыни с Маринкой (в данном варианте она – Игнатьевна) разработан в былине «Три года Добрынюшка стольничел» из «Сборника Кирши Данилова». В варианте Кирши Данилова есть эпизоды нигде более не встречающиеся: вечеринка в доме Маринки, ее хвастовство на пиру у князя Владимира. «Это одна из интереснейших поэм!» – такую оценку именно этому варианту былины дал В. Г. Белинский.
Публикуется по изданию: Сборник Кирши Данилова, № 9
В.И. Калугин
У славнова сударь-князя у Владимера
Три годы Добрынюшка столничал,
А три годы Никитичь приворотничал,
Он столничал, чашничал девять лет,
На десятой год погулять захотел
По столному городу по Киеву.
Взявши Добрынюшка тугой лук
А и колчан себе каленых стрел,
Идет он по широким по улицам,
По частым-мелким переулачкам,
По горницам стреляет воробушков,
По повалушам[3] стреляет он сизых голубей.
Зайдет в улицу Игнатьевску
И во тот переулок Маринин,
Взглянет ко Марине на широкой двор,
На ее высокия терема.
А у молоды Марины Игнатьевны,
У ее на хорошем высоком терему
Сидят тут два сизыя голубя
Над тем окошком косящетым,
Цалуютца оне, милуютца,
Желты носами обнимаютца.
Тут Добрыни за беду стало:
Будто над ним насмехаютца.
Стреляет в сизых голубей,
А спела вить титивка у туга лука,
Звыла да пошла калена стрела.
По грехам над Добрынею учинилася:
Левая нога ево поколзнула,
Права рука удрогнула:
Не попал он в сизых голубей,
Что попал он в окошечко косящетое,
Проломил он оконницу стеколчетую,
Отшиб все причалины серебреныи.
Розшиб он зеркала стеколчетое,
Велодубовы столы пошаталися,
Что питья медяныя восплеснулися.
А втапоры Марине безвременье было,
Умывалася Марина, снарежалася
И бросилася на свои широкой двор:
– А хто ето невежа на двор заходил?
А хто ето невежа в окошко стреляет?
Проломил оконницу мою стеколчетою,
Отшиб все причалины серебреныи,
Розшиб зеркала стеколчетое? –
И в те поры Марине за беду стало,
Брала она следы горячия молодецкия,
Набирала Марина беремя дров,
А беремя дров белодубовых,
Клала дровца в печку муравленую[4]
Со темя следы горячими,
Разжигает дрова полящетым огнем
И сама она дровам приговариват:
– Сколь жарко дрова разгораютца
Со темя следы молодецкими,
Разгоралось бы серце молодецкое
Как у молода Добрынюшки Никитьевича! –
А и божья крепко, вражья-то лепко.
Взяла Добрыню пуще вострова ножа
По ево по серцу богатырскому:
Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,
Со полуночи Никитичю не уснетца,
Он белова свету дажидаетца,
По ево-та щаски великия
Рано зазвонили ко заутреням.
Встает Добрыня ранешонко,
Подпосял себе сабелку вострою,
Пошол Добрыня к заутрени,
Прошол он церкву соборную,
Зайдет ко Марине на широкой двор,
У высокова терема послушает.
А у молоды Марины вечеренка была,
А и собраны были душечки красны девицы,
Сидят и молоденки молодушки,
Все были дочери отецкия,
Все тут были жены молодецкия.
Вшел он, Добрыня, во высок терем,–
Которыя девицы приговаривают,
Она, молода Марина, отказывает и прибранивает.
Втапоры Добрыня не во што положил,
И к ним бы Добрыня в терем не пошел,
А стала ево Марина в окошко бранит,
Ему болно пенять.
Завидел Добрыня он Змея Горынчета,
Тут ему за беду стало,
За великую досаду показалося,
Збежал на крылечка на красная,
А двери у терема железныя,
Заперлася Марина Игнатьевна,
А и молоды Добрыня Никитичь млад
Ухватит бревно он в охват толщины,
А ударил он во двери железныя,
Недоладом[5] ис пяты он вышиб вон
И збежал он на сени косящеты.
Бросилась Марина Игнатьевна
Бранить Добрыню Никитича:
– Деревенщина ты, детина, зашелшина!
Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,
Проломил мою оконницу стеколчетую,
Ты розшиб у меня зеркало стеколчетое! –
А броситца Змеишша Горынчишша,
Чють ево, Добрыню, огнем не спалил,
А и чють молодца хоботом не ушиб.
А и сам тут Змеи почал бранити ево, болно пеняти:
– Не хочю я звати Добрынею,
Не хощю величать Никитичем,
Называю те детиною-деревенщиною и зашелшиною,
Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,
Проломил ты оконницу стеколчетую,
Розшиб зеркало стеколчетое! –
Ему тута-тка, Добрыни, за беду стало
И за великую досаду показалося;
Вынимал саблю вострую,
Воздымал выше буйны головы своей:
– А и хощешь ли тебе, Змея,
Изрублю я в мелкия части пирожныя,
Разбросаю далече по чистом полю? –
А и тут Змеи Горынич,
Хвост поджав, да и вон побежал,
Взяла его страсть, так зачал срать,
А колышки метал, по три пуда срал.
Бегучи, он, Змеи, заклинаетца:
– Не дай бог бывать ко Марине в дом,
Есть у нее не один я друг,
Есть лутче меня и повежливей.–
А молода Марина Игнатьевна
Она высунолась по пояс в окно
В одной рубашке бес пояса,
А сама она Змея уговаривает:
– Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Хошь, я Добрыню оберну клячею водовозною?
Станет-де Добрыня на меня и на тебя воду возить,
А еще – хошь, я Добрыню обверну гнедым туром?
Обвернула ево, Добрыню, гнедым туром.
Пустила ево далече во чисто поля,
А где-та ходят девять туров,
А девять туров, девять братиников,
Что Добрыня им будет десятой тур,
Всем атаман – золотыя рога!
Безвестна, не стала богатыря,
Молода Добрыня Никитьевича,
Во столном в городе, во Киеве.
А много-де прошло поры, много времяни,
А и не было Добрыни шесть месяцев,
По нашему-то, сибирскому, словет полгода,
У Беликова князя вечеринка была,
А сидели на пиру честныя вдовы,
И сидела тут Добрынина матушка,
Честна вдова Афимья Александровна,
А другая честна вдова, молода Анна Ивановна,
Что Добрынина матушка крестовоя;
Промежу собою разговоры говорят,
Все были речи прохладныя.
Неоткуль взялась тут Марина Игнатьевна,
Водилася з дитятеми княженецкими,
Она больно, Марина, упивалася,
Голова на плечах не держитца,
Она болно, Марина, похволяетца:
– Гои еси вы, княгини, боярыни!
Во столном во городе во Киеве
А и нет меня хитрея-мудрея,
А и я-де обвернула девят молодцов,
Силних могучих богатырей гнедыми турами,
А и ноне я-де опустила десятова молодца,
Добрыня Никитьевича,
Он всем атаман – золотыя рога! –
За то-то слово изымаетца
Добрынина матушка родимая,
Честна вдова Афимья Александровна,
Наливала она чару зелена вина,
Подносила любимой своей кумушке,
А сама она за чарою заплакала:
– Гои еси ты, любимая кумушка,
Молода Анна Ивановна!
А и выпей чару зелена вина,
Поминай ты любимова крестника,
А и молода Добрыню Никитьевича,
Извела ево Марина Игнатьевна,
А и ноне на пиру похваляитца.–
Проговорит Анна Ивановна:
– Я-де сама ети речи слышела,
А слышела речи ее похваленыя! –
А и молода Анна Ивановна
Выпила чару зелена вина,
А Марину она по щеке ударила,
Шибла она с резвых ног,
А и топчет ее по белым грудям,
Сама она Марину болно бранит:
– А и сука ты, блядь, еретница-блядь!
Я-де тебе, хитрея и мудренея,
Сижу я на пиру, не хвастаю,
А и хош ли, я тебя сукой обверну?
А станешь ты, сука, по городу ходить,
А станешь ты, Марина,
Много за собой псов водить! –
А и женское дело прелестивое,
Прелестивое-перепадчивое.
Обвернулася Маринка косаточкои,
Полетела далече во чисто поле,
А где-та ходят девять туров,
Девять братеников,
Добрыня-та ходит десятой тур.
А села она на Добрыню на правой рог,
Сама она Добрыню уговаривает:
– Нагулялся ты, Добрыня, во чистом поле,
Тебе чистое поле наскучала,
И зыбучия болота напрокучили[6],
А и хош ли, Добрыня, женитися?
Возмеш ли, Никитичь, меня за себя?
– А, право, возму, ей богу, возму!
А и дам те, Марина, поученьица,
Как мужья жен своих учат! –
Тому она, Марина, не поверила,
Обвернула ево добрым молодцом
По-старому – по-прежнему,
Как бы силным могучим богатырем,
Сама она обвернулася девицею,
Оне в чистом поле женилися,
Круг ракитова куста венчалися.
Повел он ко городу ко Киеву,
А идет за ним Марина роскорякою.
Пришли оне ко Марине на высок терем,
Говорил Добрынюшка Никитичь млад:
– А и гои еси ты, моя молодая жена,
Молода Марина Игнатьевна!
У тебя в высоких хороших теремах
Нету Спасова образа,
Некому у тя помолитися,
Не за што стенам поклонитися,
А и, чаи, моя вострая сабля заржавела.–
А и стал Добрыня жену свою учить,
Он молоду Марину Игнатьевну,
Еретницу – блядь– безбожницу:
Он первое ученье – ей руку отсек,
Сам приговаривает:
– Ета мне рука не надобна,
Трепала она, рука, Змея Горынчишша! –
А второе ученье – ноги ей отсек:
– А и ета-де нога не надобна,
Оплеталася со Змеем Горынчишшем! –
А третье ученье – губы ей обрезал
И с носом прочь:
– А и ети-де мне губы не надобны,
Целовали оне Змея Горынчишша! –
Четвертое ученье – голову ей отсек
И с языком прочь:
– А и ета голова не надобна мне,
И етот язык не надобен,
Знал он дела еретическия!
* * *
Сюжет о колдунье, жене-чародейке, обладающей магической силой, оборачивающей героя волком, лисой или тигром (с последующим обратным превращением), достаточно хорошо известен в мировом фольклоре, принадлежит к числу «бродячих» В русском эпосе такой колдуньей суждено было стать Маринке Кайдаловне (кайдал – гурт, стадо) Она очаровывает и превращает в тура одного иа самых популярных народных героев – Добрыню Никитича, который становится так называемым «вынужденным оборотнем». Но с другой стороны, только ему по силам противостоять чарам Маринки, только он способен уничтожить злую еретицу, безбожницу.Некоторые исследователи находят в былине и определенную историческую параллель: Маринка Кайдаловна – Марина Мнишек, что выглядит довольно убедительно, если вспомнить, что жена двух самозванцев сыграла в русской истории не менее «еретическую» роль, чем киевская колдунья. Былинные строки о Маринке Кайдаловне полностью подходят к ней:
И все-таки сюжет былины, по-видимому, гораздо древнее, хотя в Смутное время благодаря совпадению имен и даже психологических типов он вполне мог получить неожиданное актуальное звучание. Так, кстати, бывало со многими другими былинными сюжетами в разные исторические эпохи.
Она много нонь казнила да князей князевичев,
Много королей да королевичев,
Девять русских могучиих богатырей,
А без счету тут народушку да черняди.
Наиболее последовательно и полно сюжет о встрече Добрыни с Маринкой (в данном варианте она – Игнатьевна) разработан в былине «Три года Добрынюшка стольничел» из «Сборника Кирши Данилова». В варианте Кирши Данилова есть эпизоды нигде более не встречающиеся: вечеринка в доме Маринки, ее хвастовство на пиру у князя Владимира. «Это одна из интереснейших поэм!» – такую оценку именно этому варианту былины дал В. Г. Белинский.
Публикуется по изданию: Сборник Кирши Данилова, № 9
В.И. Калугин