Снегирев Геннадий. Охотничьи истории

Геннадий Снегирев
Охотничьи истории

Чембулак

   Мой дедушка – охотник, мы живём в избушке около ручья. И ещё с нами живёт Чембулак. Это такая собака: она у меня кусочки выпрашивает, когда я ем.
   Дедушка сердито скажет:
   – Не стыдно попрошайке!
   И Чембулак от стыда виляет хвостом.
   Я у дедушки спросил, почему он мне ничего не говорит, а только Чембулаку.
   – Потому, – сказал дедушка, – что ты ещё маленький, а Чембулак уже седой!
   И правда, у него в усах и на шее белые волосы.
   Садимся мы обедать, и Чембулак тащит свою миску в зубах. Дедушка наливает всем поровну: ведь Чембулак вместе с дедушкой ходит на охоту.
   Недавно дедушка собрался в деревню за мукой, а меня оставил в избушке с Чембулаком.
   – Вот ваш хлеб с маслом, а к вечеру я приду. Да не обижай собаку!
   Я его не обижал, он меня первый обидел. Стал я есть хлеб, думаю: «Половину съем, а потом дам Чембулаку!»
   Чембулак сидел на полу и смотрел мне в рот. А потом схватил со стола свечку и разгрыз. Дедушка подумает, это я свечку спрятал, чтобы потом зажигать!
   Хотел я отнять свечку, а Чембулак как зарычит!
   Залез я на стол и бросил в Чембулака валенок. Он завизжал и выбежал из избушки.
   Вечером пришёл дедушка, а с ним Чембулак.
   – Говори, за что Чембулака обидел, он ко мне в деревню прибежал и рассказал всё-всё!
   Я испугался и сказал про хлеб. И про валенок тоже. Я думаю, и правда Чембулак всё дедушке рассказал. Это ведь не простая собака, а хитрая-хитрая!

Меня берут на охоту

 

   Своё ружьё дедушка всегда чистит осенью. Чистит он его угольками. Вытащит из печки чёрный уголёк, разотрёт в порошок и порошком чистит.
   Чембулак как увидит ружьё, сразу начинает ходить вокруг дедушки и показывать зубы.
   Это он так улыбается.
   Дедушка чистит ружьё, а Чембулак всё улыбается, потому что его всегда на охоту берут, а меня нет.
   – Я Чембулака больше за хвост дёргать не буду. Честное слово! – говорю я.
   Дедушка уже знает, что я прошусь на охоту.
   – Вот если неделю не будешь трогать Чембулака, тогда возьму.
   Я очень обрадовался и всю неделю не подходил к Чембулаку.
   Я помогал дедушке собирать вещи в мешок. Сначала мы положили одеяло, потом пшено, а сверху – кастрюльку и чайник. В кастрюльку дедушка положил хлеб, а в чайник – соль и железную баночку со спичками.
   Я спросил, почему спички в баночке.
   Дедушка сказал:
   – Если мешок упадёт в речку, всё намокнет, а спички будут сухие. Можно разжечь костёр и всё высушить.
   – Дедушка, а мы тоже упадём в речку?
   Дедушка подумал и сказал, что мы тоже можем упасть в речку.
   Тогда я ещё больше захотел на охоту. Мы положили в мешок две ложки, дверь в избушке подпёрли бревном и пошли в лес.

Чембулак зазнаётся

   В лесу я шёл за дедушкой, а Чембулак бегал вокруг и искал дичь.
   Чембулак держал прутик в зубах. Я хотел отнять прутик и позвал его. Но Чембулак даже не посмотрел в мою сторону.
   Я хотел дёрнуть его за хвост, чтобы не зазнавался, но Чембулак убежал. Его не видно в кустах, только слышно, как он тяжело дышит.
   Дедушка вдруг остановился и стал слушать.
   Я тоже стал слушать. Тихо в лесу, только ветер гудит в сосновых ветках и синицы попискивают.
   И вдруг: «Гам-гам-гам!» Потом ещё громче: «Гав-гав!..» И опять тихо.
   Дедушка снял с плеча ружьё, мне велел сидеть под сосной, а сам быстро пошёл в ту сторону, где лаял Чембулак.
   Дедушка выстрелил из ружья, и Чембулак больше не лаял, а я всё ждал и ждал. Мне стало страшно. Может, это медведь?..
   Я хотел бежать к ним. Но в это время трава закачалась, и оттуда выбежал Чембулак.
   За Чембулаком вышел дедушка. Он нёс в руках большую чёрную птицу, голова у неё свешивалась до земли.
   – Вот, – сказал дедушка, – какого глухаря убил!
   А Чембулак сидел ко мне спиной и жмурился на солнце: он совсем зазнался!

Чембулак и рысь

 

   Дедушка положил глухаря на сухие иголки под сосной, позвал Чембулака и пошёл в лес, а мне велел сидеть рядом, чтобы глухаря не утащила лиса.
   Я лёг под сосной и потрогал глухаря.
   Глухарь бородатый – под клювом у него растут перья. А брови у него красные-красные, как раздавленная клюква.
   Глухарь мне надоел, и я стал смотреть на сосну. Сосна высокая. Она тихонько поскрипывает от ветра. Я смотрю на сосну, и мне кажется, что я плыву и земля плывёт, а облака стоят на месте. Голова у меня закружилась, и я закрыл глаза.
   Вдруг кто-то запыхтел и стал лизать мои щёки.
   Я громко закричал и вскочил на ноги: я думал, что это дикий зверь!
   А это был Чембулак. Он тёрся боком о мои коленки и вилял хвостом. Я не смотрел на него. Я всё думал: почему он подлизывается?
   Пришёл дедушка и вынул из кармана гриб.
   На шляпке гриба были глубокие следы от острых когтей. Это рысь прыгнула с ветки на землю и задела лапой за гриб.
   – Дедушка, ты убил рысь?
   – Нет, – сказал дедушка. – Рысь убежала.
   И тогда я понял, почему Чембулак подлизывается. Ведь рысь убежала, а Чембулак её не догнал. Наверное, он испугался рыси.

Меховые лыжи

   Есть у дедушки меховые лыжи: сверху они деревянные, а снизу прибиты кусочки шкуры лосёнка. На таких лыжах хорошо ходить по глубокому снегу. Шерстинки вперёд скользят, а назад не пускают, топорщатся.
   Дедушка после охоты оставляет лыжи в сенях, чтобы они оттаяли.
   Взял я раз потихоньку дедушкины лыжи, привязал к валенкам и пошёл в лес.
   Там у дедушки на поляне целый стог сена.
   Вышел я на поляну, а за стогом стоит лось и ест дедушкино сено. Он как лошадь, только ноги длинные и на голове две коряги.
   Лось поднял голову и посмотрел на меня.
   И тут я подумал: «Ведь лыжи-то из лосёнка!»
   Я сильно испугался и попробовал скорее повернуть, да никак не мог: лыжи очень большие!
   Хотел попятиться назад – шерстинки топорщатся и не пускают!
   Лось фыркнул и стал ко мне подходить. Может, он просто любопытный?

   А вдруг лось меня забодать хочет за лосёнка, из которого лыжи сделаны?
   Я выскочил из валенок и побежал босиком к избушке:
   – Чембулак! Чембулак!..
   Чембулак открыл дверь в сенях и совсем не испугался лося, а бросился ему прямо под ноги. Лось остановился, нагнул голову и стал кружиться на одном месте, а Чембулак громко лаял.
   Я боялся, что дедушка проснётся и спросит, где лыжи.
   Чембулак прогнал лося, а потом притащил валенки вместе с лыжами.
   Он их прямо волочил по снегу в зубах.
   Валенки я отвязал, а лыжи поставил в сени на старое место.
   На поляне остались следы: две полоски от лыж и между ними ямки от моих ног.
   Вечером поднялась метель, замела все следы, и дедушка ничего не узнал.

 

Северные олени в горах

   Много дней мы ехали по тайге на лошадях. То они вязли в болоте, то спотыкались на камнях и падали. Лошади с трудом продирались сквозь чащу, а когда мы переправлялись через горную речку, лошадь повалило течением, и я чуть не утонул.
   И каждый раз наш проводник, тувинец Чоду, говорил:
   – На оленях мы бы уже в горах были!
   И мне хотелось поскорее увидеть оленей: что это за звери такие удивительные – без тропы по болоту бегом бегут и не вязнут и реки переплывают не останавливаясь.

Приехали

 

   Перевалили через одну гору, через вторую, а на третьей уже не ёлки росли, а огромные кедры с обломанными верхушками. Медведи их обломали, чтоб добраться до кедровых шишек.
   Впереди ещё гора. На ней ничего не растёт: всю землю сдуло ветром, остались одни камни.
   Я хотел спросить Чоду, скоро ли мы доедем, да не успел. Внизу, под горой, я увидел белые мхи… и во мхах, как лодки на волнах, покачивались оленьи спины и рога.
   Мы спустились к чуму на берегу ручья. За чумом… я сначала подумал, что это целый лес обгорелых кустов, а когда пригляделся, оказалось – стадо оленей лежит, и не кусты это, а рога. Каких только рогов тут нет! И высокие длинные, и ветвистые широкие, а у одного оленя столько отростков, что они загибаются вниз, за уши.
   На земле рядами лежат брёвна, а к брёвнам привязаны оленята-пыжики. Рожки у пыжиков как два кустика, поросшие мягким чёрным мохом. Вместе с большими оленями их не пускают. Большой олень убежит от медведя, а пыжик ещё слабый.
   А глаза у оленей добрые и печальные.

Белая собака

 

   Собаки залаяли и побежали к нам. Я думал, они кусаться будут, такие большие и свирепые. Мы слезли с лошадей, собаки бросились и стали на нас прыгать и облизывать руки, а одна белая собака от радости визжала и покусывала мне ногу. Я спросил Чоду, чего они так радуются.
   – Скучно им, вот и рады, что мы приехали!
   Чоду закричал на белую собаку, она поджала хвост и отошла. Мне её стало жалко, а Чоду говорит:
   – Беда с этой белой, её олени издалека видят и не поймут, что за зверь. Пугаются, бегут… потом их ищи!
   Мне всё равно эту собаку было жалко: чем она виновата, что белая.

Голодные медведи

 

   В чуме жена Чоду стала рассказывать, как ночью приходил голодный медведь, утащил оленью шкуру, разорвал её и съел.
   Шкура сушилась совсем близко от чума, и жена Чоду очень испугалась, потому что медведь громко рычал и совсем не боялся собак.
   – Хорошо, что оленей не тронул. Голодный был медведь, очень голодный! – сказала она.
   Чоду стал ругать бурундуков.
   Я ничего не понимал: голодный медведь съел шкуру, а виноваты бурундуки.
   Оказывается, в этом году мало кедровых шишек поспело, да и те бурундук вниз спустил. Бурундуки набивали кедровые орешки за обе щеки и тащили в свои кладовки. В каждой килограммов по десять орехов, а таких кладовок у бурундука несколько. Медведям скоро на зиму ложиться в берлоги, а они жир не накопили, голодные бродят по тайге.
   И опять Чоду стал ругать бурундуков, и я узнал, что бурундук сделал себе запасы на три года. И я тоже разозлился на жадных бурундуков за то, что они столько орехов запасли, а о других зверях не подумали.

Князёк

   Всю ночь за чумом трещали сучья в костре, треск то удалялся, то приближался. И вдруг у самого чума как затрещит! Я думал, огонь добрался до чума, и выскочил на улицу, а это совсем не огонь, это оленьи копыта так потрескивают при каждом шаге. Я спокойно уснул. Утром меня разбудили олени. Они стукали рогами в стенку чума, просили соли. Олени очень любят соль.
   Если олень полудикий, ему дают понемножку соль с ладони, и он приручается.

 
   Днём все олени бегали вокруг костра-дымокура. Ветер свалил дым в одну сторону, к земле, и олени по очереди вбегали в дым – отгоняли от себя мошек и комаров.
   Огромное стадо молча бегало вокруг огня, только слышно, как копыта потрескивают да рога стукаются друг о друга.
   В стаде был один совсем белый как снег олень. Его называли Князёк. Он гордый, как настоящий князь. И рога у него как корона. Я насчитал шестьдесят четыре отростка.
   Около чума сушился мешочек с мокрой солью, и земля стала немножко солёная.
   Князёк всё время вылизывал солёную землю, а других оленей прогонял. Только не бил рогами, а поднимал переднее копыто и пугал. И все олени слушались его.
   Однажды олени прибежали к чуму, а Князька нет!
   Чоду поехал разыскивать его и далеко в горах нашёл рога и клочки белой шерсти.
   Князька съел медведь. Он притаился за кедром, убил Князька, схватил передними лапами и унёс в горы.
   Чоду сразу узнал это по следам: на земле белой шерсти не было, только медвежьи следы от задних лап.
   Князёк погиб, потому что уходил один к горным озёрам.
   Вода в озёрах синяя, и холодный ветер с горных вершин звенит в одиноких кедрах.

Медвежья шкура

 

   Всю ночь около чума горел большой костёр. Чоду с карабином сидел у огня и прислушивался.
   Я думал, медведь уже не придёт, и уснул.
   Вдруг залаяли собаки. Они стали кидаться в темноту. Чоду подложил в костёр большое полено и…
   «Уагг… уагг!..» – заревел медведь.
   Глаза медвежьи от огня горели красными угольками.
   Чоду выстрелил из карабина.
   «Уагг… уагг… уагг!..»
   Медведь тяжело повалился набок и ревел, ревел, а сам всё полз, полз к костру…
   Он поднял голову. Чоду опять выстрелил.

 
   «Уагг…»
   Медведь последний раз зарычал, голова упала, огоньки погасли.
   И Чоду стал отгонять собак от мёртвого медведя.
   Шкуру с медведя сняли и повесили сушиться. На боках у медведя шерсть была совсем вытерта. Чоду сказал, что в берлоге был камень и, когда медведь зимой во сне ворочался, он стёр с боков шерсть.
   Олени издалека смотрели на шкуру, нюхали воздух, испуганно косились и не подходили.
   Первым к шкуре подошёл коричневый пыжик, понюхал её и боднул чёрными рожками.
   За ним подошёл оленёнок постарше, а потом все олени подходили и бодали рогами шкуру медведя. Они мстили за своего белоснежного Князька.

«Зверный» олень

 

   Я каждый день взбирался на горку и смотрел оттуда, как пасутся олени. Они щиплют мох, а сами всё время вскидывают голову и оглядываются, нюхают воздух: не подкрадывается ли медведь?
   Я видел у одного оленя царапину от медвежьего когтя. Медведь кинулся на оленя, да не успел схватить, только оцарапал.
   Прошёл уже год, а рана всё не заживает – такая глубокая.
   Поэтому олени ходят стадом. Один почует опасность, зафыркает, и все олени насторожатся и убегут.
   Однажды я смотрел, как кружится орёл.
   Когда он скрылся за высокой горой, на горе я увидел белую точку. Она ползла высоко-высоко по самому краю обрыва.
   Я взял у Чоду бинокль. Оказалось, это олень щиплет мох, а хвост свой белый задрал кверху.
   Ноги у него стройные и длинные.

 
   Я побежал к Чоду и сказал, что высоко на горе бродит дикий олень.
   Хвост у диких оленей больше, чем у домашних. Когда они бегут по тайге, белый хвост мелькает в чаще – показывает дорогу оленятам.
   Чоду посмотрел в бинокль и покачал головой:
   – Это не дикий. Его мать к диким убегала, а потом родился он от дикого «зверного» оленя, вот его и зовут «зверный» олень.
   И Чоду рассказал, что «зверный» олень всегда держится один, подальше от остальных оленей, и не даётся под седло.
   Зимой его поймали и отдали охотникам. Они привели его без глаза. Он хотел сбросить вьюки и так помчался по тайге, что выколол себе глаз об сучок.
   И ещё я узнал, что «зверный» олень вдруг исчезает. Охотники рассказывают, что видели его на озере Найонхоль, за двести километров отсюда.
   Потом «зверный» олень опять появляется, и сделать с ним ничего не могут. Он наполовину дикий и любит один мчаться по тайге и встречать восход солнца в снежных горах.

Хариусы

   Весной среди карликовых берёзок бежит холодный ручей. В жаркий день снега на вершинах гор растаяли, и ночью я никак не мог уснуть – слушал, как речка шумит водопадами, гремит камнями.
   К утру речка затихла, и только за чумом под высокими кедрами звенел струйками водопад.
   Над водопадом висела радуга, а под радугой в речке сверкали перья жар-птицы.
   Я подошёл, и перья исчезли. Я сидел на берегу очень тихо, и перья снова зажглись, задрожали в ледяных струйках. Это хариусы. Они плывут против течения, всё выше и выше в горы. И там, где самая чистая и холодная вода, они вымётывают икринки.
   Плавник на спине хариуса красный и широкий, как парус. Он режет водяные струи водопадов и помогает плыть против течения.
   Медведь стережёт хариусов на перекатах. Орёл-рыболов кружится в небе над речкой: не сверкнёт ли перо жар-птицы? Выдра караулит хариусов под водой, за поворотом ручья.
   А хариусы плывут в своём брачном наряде всё выше и выше. На перекатах ползут на брюхе, перепрыгивают через водопады.
   Всё выше и выше, чтобы выметать икринки в чистую воду среди горных снегов.

 

Пыжики

 

   Днём олени бродят вокруг чума, ждут вечера. Вечером они убегут на всю ночь поближе к горам, где растёт много белого мха – ягеля. Ночью там настоящий мороз, и на рассвете можно полизать иней на камнях.
   Взрослые олени бродят вокруг чума, а пыжики бегают к ручью.
   Один пыжик встал посреди ручья и замер. Ушки кверху, стоит, вслушивается в тишину.
   Ветер налетел, скрипнула ветка на кедре. Пыжик бросился бежать и исчез в карликовых берёзках, только рожки-огарки мелькнули.
   Подошёл другой пыжик, напился, поднял голову и тоже замер, вода капает с мордочки.
   Я хлопнул в ладоши, он прыгнул через ручей – да прямо в воду: ножки у него ещё слабые, не может допрыгнуть до берега.
   Вечером около чума пыжики меня совсем не боятся. Подойдут и руки лижут – просят соли.
   Днём к пыжикам не подойдёшь. Они бегают, бодаются, прыгают через ручей, тревожно следят за пролетающим вороном.
   Пыжики играют в диких оленей, они готовятся стать взрослыми.

Белый пыжик

 

   Наступила осень.
   Однажды ночью подул ветер со снегом, и утром солнце хотя и растопило снег, но листики на карликовых берёзках покраснели.
   К вечеру пыжиков привязали к брёвнам, а днём они гуляли с уздечкой – монгуем. На мордочку надевается кольцо из дерева, в кольце торчит палочка из оленьего рога, и за палочку привязывают переднюю ногу пыжика – на трёх ногах он далеко не убежит.
   Каждый день мы пересчитывали пыжиков, но всё равно не уследили. Ночью белый пыжик отвязался от бревна и убежал за взрослыми оленями в тайгу, за грибами. Олени очень любят грибы. Медведи знают это и подкарауливают их ночью на тропах.
   Утром мы с Чоду зарядили ружья пулями и пошли разыскивать белого пыжика.
   В тайге было много звериных троп. Маралы и косули протоптали из чащи широкую тропу к водопою и на солонцы под кедром, где земля солёная.
   Мы нашли узкую заячью тропку. Она привела нас из чащи на поляну, где трава была зелёная и росли заячья капуста и молодые осинки. Но нигде не было следов от маленьких копыт белого пыжика. Только маральи следы да лосиные, а поверх них медвежьи, с глубокими дырками от когтей.
   По маральей тропе мы пошли в горы. По сторонам от тропы валялись вывороченные камни. Это медведи разрывали бурундучьи норы, чтоб добраться до их запасов, и выбрасывали камни вместе с землёй. На одной лиственнице вся кора была содрана медвежьими когтями.
   Чоду сказал, что медведи это дерево знают и всегда меряются, кто выше обдерёт кору зубами или когтями. И если медведь не достанет до самой высокой метки, он поскорей уходит из этой тайги: он знает, что есть медведь ещё больше его, которому он мешает охотиться.
   Я спросил Чоду, почему медведи на лиственнице меряются, а не на кедре – ведь в горах больше кедров.
   Чоду сказал, что у лиственницы кора мягче.
   Я посмотрел на самую верхнюю метку и сказал Чоду, что надо поскорее найти пыжика.
   В горах очень тихо. Чоду всё время кричал:
   – О-оо-оо!
   Так зовут оленей, когда дают им соль. Но пыжика нигде не было.
   Мы хотели уже возвращаться, как вдруг услышали: где-то далеко закричал ворон. Над нами пролетел к нему второй – только слышно, как крылья шумят в воздухе.
   Мы пошли в ту сторону и увидели огромные стволы мёртвых кедров: они лежали друг на друге, старые и почерневшие. Кедры росли высоко на вершине горы, вцепившись корнями в землю, и во время бури валились вниз с кручи. Это было кладбище кедров.

 

 
   Три ворона сидели на чёрных ветках. Мы спугнули их и стали перелезать через стволы.
   В буреломе мы увидели белого пыжика. На мордочке у него болтался обрывок уздечки.