-----------------------------------------------------------------------
(c) Copyright Александр Исаевич Солженицын, 1995 г.
Источник: "Новый Мир" 1995, 5
Рассказ публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
КУРСИВ и ударЕния авторские
-----------------------------------------------------------------------
1
Павел Васильевич Эктов ещ и раньше, чем к своим тридцати годам, ещ
до германской войны, устоялся в осознании и смысле быть
последовательным, если даже не прирожд нным, сельским кооператором - и
никак не замахиваться на великие и сотрясательные цели. Чтобы в этой
линии удержаться - ему пришлось поучаствовать и в резких общественных
спорах и выстоять против соблазна и упр ков от революционных демократов:
что быть "культурным работником" на поприще "малых дел" - это ничтожно,
это не только вредная растрата сил на мелкие бесполезные работы, но это
- измена всему человечеству ради немногих ближайших людей, это - плоская
деш вая благотворительность, не имеющая перспективы завершения. Раз,
мол, существует путь универсального спасения человечества, раз есть
верный ключ к идеалу народного счастья, - то чего стоит по сравнению с
ним мелкая личная помощь человека человеку, простое облегчение горестей
текущего дня?
И многие культурные работники устыживались от этих упр ков и
уязвл нно пытались оправдаться, что их работа "тоже полезна" для
всемирного устроения человечества. Но Эктов вс более укреплялся в том,
что не требует никакого оправдания повседневная помощь крестьянину в его
текущих насущных нуждах, облегчение народной нужды в любой реальной
форме - не то что в отвлекающей проповеди сельских батюшек и твердилке
церковно-приходских школ. А вот сельская кредитная кооперация может
оказаться пут м куда поверней всемирного перескока к окончательному
счастью.
Все виды кооперации Эктов знал и даже убежд нно их любил. Побывавши
в Сибири, он изумился тамошней маслодельческой кооперации, накормившей,
без всяких крупных заводов, всю Европу пахучим и объядЕнным сливочным
маслом. Но у себя в Тамбовской губернии он ряд лет был энергичным
деятелем ссудо-сберегательной кооперации - и продолжал в войну.
(Одновременно участвуя в системе Земгора, впрочем брезгуя е острой
политичностью, а то и личным укрывательством от фронта.) В л кооперацию
и во весь революционный Семнадцатый год, - и только в январе
Восемнадцатого, накануне уже явно неизбежной конфискации всех
кооперативных касс, - настоял, чтобы его кредитное общество тайно
роздало вкладчикам их вклады.
За то - непременно бы Эктова ПОСАДИЛИ, если б точно разобрались, но
у подвижных большевиков были руки наразрыв. Вызвали Эктова один раз в
Казанский монастырь, где расположилась Чрезвычайка, но одним беглым
допросом и обошлось, увернулся. Да хватало у них забот покрупней. На
главной площади близ того же монастыря как-то собрали они сразу пять
возрастов призывников - тут выскочил сбоку лихой всадник чубатый на
серой лошади, заорал: "Товарищи! А что Ленин обещал? Что больше никогда
воевать не будем! так ступайте по домам! Только-только отвоевали, а
теперь опять на войну гонят? А-рас-сходись по домам!!" И - как полыхнуло
по этим парням в серо-ч рной крестьянской од жке: от того окрика - по
сыпали, посыпали вразбежку, кто сразу за город, к лескам, в дезертиры,
кто по городу заметался и мятежничал - и уже власти сами бежали. Через
день вернулись с конницей Киквидзе.
Годы гражданской войны Эктов прожил в душевной потерянности: за
жестоким междоусобным уничтожением соотечественников и под железной
подошвой большевицкой диктатуры - потерялся смысл жизни и всей России и
своей собственной. Ничего и близко сходного никогда на Руси не бывало.
Человеческая жизнь вообще потеряла сво разумное привычное течение,
деятельность разумных существ, - но, при большевиках, затаилась,
исказилась в тайных, обходных или хитро-изобретательных ручейках.
Однако, убежд нному демократу Эктову никак не казалась выходом и победа
бы белых, и возврат казацких нагаек. И когда в августе Девятнадцатого
конница Мамонтова на два дня врывалась и в Тамбов, - за эти двое суток,
хоть и сбежала ЧК из Казанского монастыря, а не ощутил он душевного
освобождения или удовлетворения. (Да, впрочем, и видно было, что это -
всего лишь короткий наскок.) Да вся тамбовская интеллигенция считала
режим большевиков вовсе недолговечным: ну год-два-три и свалятся, и
Россия верн тся к теперь уже демократической жизни. А в крайностях
большевиков проявлялась не только же злая воля их или недомыслие, но и
наслоенные трудности тр хлетней внешней войны и сразу же вослед
гражданской.
Тамбов, окруж нный хлебородной губернией, не знал в эти годы полного
голода, но стыла зимами опасная нужда и требовала от людей отдавать все
силы ума и души - бытовой изворотливости. И крестьянский раздольный мир
вокруг Тамбова стал разрушаться безжалостно вгоняемыми клиньями сперва
заградотрядов (отбиравших у крестьян зерно и продукты просто при
перевозе по дорогам), продотрядов и отрядов по ловле дезертиров. Вход
такого отряда в замершую от страха деревню всегда означал неминуемые
расстрелы хоть нескольких крестьян, хоть одного-двух, в науку всей
деревне. (Могли и с крыльца волостного правления запустить из пулем та
боевыми патронами очередь наугад.) А всегда и у всех отрядов начинался
большой граб ж. Продотряд располагался в деревне постоем и прежде всего
требовал кормить самого себя: "Давай барана! давай гусей! яиц, масла,
молока, хлеба!" (А потом и - полотенца, простыни, сапоги.) Но и этим ещ
рады были бы крестьяне отделаться, да только, отгуляв в деревне день
два, продотрядники сгоняли понурый обоз из тех же крестьян с их зерном,
мясом, маслом, м дом, холстами - навывоз, в дар пролетарской власти,
никогда не поделившейся с крестьянами ни солью, ни мылом, ни железом. (В
иной сельский магазин вдруг присылали ш лковые дамские чулки или
лайковые перчатки, или керосиновые лампы без горелок и без керосина.) И
так подгребали зерно по амбарам подряд - нередко не оставляли мужикам ни
на едево, ни на семена. "Ч рными" звали их крестьяне - то ли от ч рта,
то ль оттого, что нерусских было много. Надо всей Тамбовской губернией
гремел неистовый губпродкомиссар Гольдин, не считавший человеческих
жизней, не меривший людского горя и бабьих сл з, страшный и для своих
продотрядников. Не многим мягче его был и борисоглебский уездный
продкомиссар Альперович. (Достойными кличками власть окрещала и сама
себя: ещ существовал и НАЧПОГУБ Вейднер - даже Эктов долго не мог
вникнуть, что это страшное слово значило: начальник политического отдела
губернии.)
Отначала крестьяне поверить не могли: что ж это такое вершится?
Солдаты, вернувшиеся с германского фронта, из запасных полков и из плена
(там их сильно обделывали большевицкой пропагандой), приезжали в свои
деревни с вестью, что теперь-то и наступит крестьянская власть,
революция сделата ради крестьян: крестьяне и есть главные хозяева на
земле. А это что ж: городские насылают басурманов и обидят трудовое
крестьянство? Свой хлеб не сеяли - на наше добро позарились? А Ленин
говорил: кто не пахал, не сеял - тот пусть и не ест!
И пот к по деревням ещ и такой слух: произошла измена! Ленина в
Кремле подменили!
Сердце Павла Васильевича, всю жизнь нераздельное с крестьянскими
бедами, их жизненным смыслом и расч тливой бережливостью (в церковь - в
сапогах, по селу - в лаптях, а пахать босиком), изболелось от этого
безумного деревенского разорения: тамбовскую деревню большевики грабили
напрокат догола (ещ ж дограбливал и каждый приезжий пустой ревизор или
инструктор). Увидишь ли теперь прежнюю сытую мирную картину: вечерний
медленный возврат добротного многосотенного скота в село, кой-где
ребятишки с хворостинами, заворачивать своих, взвешенное стоячее облако
прозрачной пыли в закатных лучах и скрип колодезных журавлей,
предвестников пойки перед обильной дойкой? И на ночь теперь не
засвечивались избяные окна: без дела стояли керосиновые лампы и еле
светили внутри жирники - плошки из бараньего жира.
А между тем - гражданская война кончалась, и упущено было для
тамбовских крестьян соединяться и с белыми. Однако и терп ж их уже
переш л через край, взбуривало народ. Осенью 1919 крестьяне убили
предгубисполкома Чичканова во время его поездки по губернии. Ответ
власти был - сильным карательным отрядом (венгры, латыши, финны, китайцы
- кого только не было в карателях) и многими снова расстрелами.
Той ограбленной зимой крестьянский гнев ещ подбывал, копился. С
весны, как стаяло, Павел Васильич поехал на телеге знакомого мужика
запастись продуктами: из Каравайнова в хорошо знакомый ему угол, где
сливаются Мокрая Панда и Сухая Панда, а дальше текут в Ворону. Знал он
там Грушевку, Гвозд вку, Трескино, Курган, Калугино. Грушевку - с е
обильными сенокосами прямо на задах деревни, в июне всю в запахах
мятлика, костера и клевера; Трескино с е странным храмом - тр хэтажным
кубом, а барская церковь в Никитине облицована сине-коричневой плиткой,
и крыша е под чешуйчатой выкладкой; Курган - с насыпным курганом
татарских врем н; и саблевидное Калугино с беспорядочно разбросанными
куренями по голой балке Сухой Панды. А пойма извилистой Мокрой Панды -
вся в густой траве, с боем перепелов, приволье ребятишек, рыболовов,
гусей и уток, - хотя и ребятишкам там купанье по пояс, однако и коровы
на дневную дойку вылезают из реки же. Лес большой там был - сразу за
Грушевкой и Гвозд вкой; да и близ Никитина, с е множеством садов, -
несколько лесистых балок.
Ту весну мужики встречали в большой тревоге, и многие даже не хотели
сеять: ведь вс уйд т зазря, отымут? но и самим-то как без прокорма?
Ватажились в лесках и оврагах. Толковали, как себя защитить.
Но трудно крестьянам разных с л - сговориться, соединиться,
решиться, да ещ ж и выбрать момент, когда перейти черту большой войны.
А между тем гольдинские продотряды вс так же наваливались на с ла
грабить, и вс так же сами пировали на стоянках. (А были случаи: велели
подавать им на ночь заказанное число женщин - и подавало село, а куда
денешься? легче, чем расстрелы.) И вс так же отряды из Губдезертира -
расстреливали для примера изловленных. (Призывали сразу три возраста -
18-20-летних. А вступающие в РКП(б) освобождались от общего призыва.)
И в августе Двадцатого само собою вспыхнуло в Каменке Тамбовского
уезда: пришедший продотряд крестьяне перебили и взяли их оружие. И в тех
же днях в Трескино: близ волостного правления продотряд созвал собрание
активистов - вдруг побежала по улице сила мужиков с вилами, лопатами,
топорами. Продотряд стал в них стрелять - но нахлынувшей волной порубали
отрядников два десятка, ещ и нескольких ж н коммунистов заодно. (Убили
и маленького мальчика из толпы: он признал одного из повстанцев: "дядя
Петя, ты меня узнал?" - и тот убил, чтобы мальчик его потом не выдал.) А
в Грушевке так озлобились за вс отымаемое - повалили продотрядчика и,
как по бревну, перепилили ему шею пилой.
Трудно, трудно русских мужиков стронуть, но уж как попр т народная
опара - так и не удержать в пределах рассудка. Из Княже-Богородицкого,
Тамбовского же уезда, освяч нная порывом справедливости крестьянская
толпа в лаптях - пошла "брать Тамбов" с топорами, кухонными рогачами,
вилами - ВИЛЬНИКИ, как ходили в татарское время - потекли под
колокольный звон попутных с л, нарастая в пути, - и так шли к
губернскому городу, пока в Кузьминой Гати их, беспомощных, не посекли
пулем тными заставами, остальных рассеяли.
И - как пожар по соломенным крышам - понеслось восстание по всему
уезду сразу, захватив и Кирсановский и Борисоглебский: повсюду
перебивали местных коммунистов (и бабы резали их, серпами), громили
сельсоветы, разгоняли совхозы, коммуны. Уцелевшие коммунисты и активисты
- бежали в Тамбов.
Коммунисты нахожие - понятно откуда приходили. Но откуда набрались
местные? По разным сельским случаям Павел Васильич это осмыслил, да кой
кого он и раньше знал сам. При первых советских выборах волостных и
сельских должностных лиц крестьяне ещ не разбирались, какая этим новым
выпадет всеразмерная власть, им мнилось - ничтожная, ведь теперь для
всех наступила СЛОБОДА, и не выборы главное, а хватать помещичью землю.
И какой порядочный мужик оторв тся от своего хозяйства, чтоб исправлять
какую-то там должность по выбору? И потекли на те должности - крестьяне
лишь по рождению, а не по труду, озорные, бесшабашные, бездельники,
голь, да кто с отрочества болтался чернорабочими при городах да на
постройках, там успел лизнуть революционных лозунгов, да ещ все
дезертиры с фронта Семнадцатого года, кто торопился на граб ж. Вот все
эти - и стали сельские коммунисты, активисты, власть.
Павел Васильевич всем своим воспитанием и гуманистической традицией
был всегда всей душой против всякого кровопролития. Но теперь, особенно
после этого святого народного похода на Кузьмину Гать, соотношение
бессильной правоты и неумолимого насилия проступило столь явно, что и
правда же: не оставалось крестьянам ничего иного, как поднять оружие. (А
много винтовок, патронов, шашек, гранат оставалось ещ , привезенных с
германской войны и разбросанных после мамонтовского прорыва - у кого
спрятано, у кого закопано.)
И Эктов не увидел и для себя, народника, народолюбца, иного выхода,
как идти туда же и в то же. Хотя: кончилась большая гражданская война -
и какие надежды были теперь у мужицкого восстания? Но несомненно, что
крестьяне будут лишены грамотного связного руководства. Пусть никакой не
военный, лишь кооператор, да грамотный и смышл ный человек, - Эктов
пригодится где-то там.
Но - жена, Полина, сердце мо неотрывное! и Мариночка, крошка
пятилетняя, глазки васильковые! - как оставить вас? и - на какие
испытания? на какие опасности? даже просто на голод? Вот оно, наше самое
трепетное - оно и высшее наше счастье, оно и наша слабость.
Полина - в острой тревоге, но и посильно крепясь, отпустила его: ты
- прав. Да... прав... Иди.
И осталась она с дочуркой на их городской квартире, со скудными
запасами провизии и дров на будущую зиму, - но и что-то же заработает,
учительница.
А Павел Васильич уехал из Тамбова, отправился искать предполагаемый
центр восстания.
И наш л его - в передвижном состоянии - малую кучку вокруг
Александра Степановича Антонова, по происхождению кирсановского
мещанина, в 1905 году - эсера-экспроприатора (не закрыть глаз: значит, и
вперемежку с уголовщиной?), в 1917 вернувшегося из сибирской ссылки, до
большевицкого переворота начальника кирсановской милиции, потом
набравшего много оружия разоружением чехословацких эшелонов, проходивших
через Кирсанов, - и уже летом 1919 с небольшой дружиной перебивал
нал тами местные комячейки там и здесь - когда сама партия эсеров вс
никак не решалась сопротивляться большевикам, чтобы этим не помочь
белым. Действовал Антонов и теперь не от эсеров, а от самого себя.
Губчека ловила его всю зиму с 19-го года на 20-й - и не поймала. Антонов
не кончил и уездного училища, образование никакое, но - отчаянный,
решительный и смекалистый.
В нарождающемся штабе Антонова, который и штабом назвать ещ было
нельзя, - не состояло даже хоть одного офицера со штабным опытом. Был
местный самородок, из крестьян села Иноковки 1-й, П тр Михайлович
Токмаков: унтер царской армии, он на германском фронте выслужился в
прапорщики, затем и в подпоручики, и вояка был превосходный, но всего
три класса церковно-приходской. Ещ был боевой и буйный прапорщик, тоже
из унтеров, распирающей энергии, Терентий Чернега, - в Семнадцатом
примкнувший к большевикам, два года служил им, даже и в ЧОНе, а всего
насмотрясь - переш л на крестьянскую сторону. И ещ был унтер,
артиллерист, Арсений Благодар в, - из той самой Каменки, где вс
началось, он и был из начинателей. Все эти трое дальше получили в
командование по партизанскому полку, Токмаков потом - бригаду из четыр х
полков, - но ни один же из них и близко не был способен к штабной
работе. И адъютантом Антонова был вовсе не военный, а учитель Старых из
Калугина на Сухой Панде.
И когда Эктов представился Антонову - так и приш лся он пока самый
подходящий "начальник штаба": лишь бы грамотный сообразительный человек
да умел бы топографическую карту читать. Спросил Антонов фамилию.
Странно, но Эктов не запасся. Уже начал: "Эк...", и тут же прохватило:
нельзя называть! И горло само перешло на:
- а... га...
Антонову послышалось:
- Эгов?
А что? Псевдоним, и неплохой. Ответил уже ч тко:
- Эго. Пусть так.
Ну, так и так, Антонов и не допытывался.
И скоро все его знали как "Эго", тоже Павел, только Тимофеевич. И
вскоре признали за ним авторитет "начальника штаба" (сам себе
удивлялся), впрочем он только чуть и связывал, соединял их общие дела, -
а и сам Антонов и его партизанские начальники чаще вели отряды своим
порывом, никого не спрашивая, да и по внезапности обстоятельств.
Тамбовский уезд не так-то был и удобен для партизанской войны: как и
бОльшая часть губернии - малолесен, равнина, небольшие холмы, правда
много глубоких балок и оврагов ("яруг"), дающих и коннице укрытие от
степного прозора. И сеть прос лков с наезженной коле й, да скакала
конница и попер к поля.
А что это была за конница! Стремена - вер вочные, вместо с дел у
большинства - подушки (и на ходу вь тся пух из-под всадника...). Кто в
солдатской од жке, а кто в крестьянской (на шапке - красная ленточка
наискось: они - за революцию, тоже красные! и обращение, когда не по
деревенским кличкам: "товарищ"). Зато - повстанцы всегда на свежих
конях, беспрепятственно меняют их у крестьян (хоть и не без крестьянской
обиды: НАШИ-то ребята наши, так ведь и лошадь МОЯ...). Понасобирали
берданок, двустволок, винтовочных обрезов (их легче прятать, а меткость
вблизи не намного меньше), трофейных с войн Гра и Манлихеров. Начинали -
с по пять патронов к винтовке, потом отбивали у продотрядов, у чоновцев,
и даже захватывали целые оружейные склады, а раз была и такая смелая
антоновская операция: захватили у красных целый поездной эшелон
боеприпасов, в поспешке развезли телегами по деревням, подальше прочь от
ЖЕЛЕЗКИ, которой лишнего часа не удержишь.
Впрочем, из-за многолюдства повстанцев, вс равно сильно не хватало
оружия, даже и шашек, - и по набату вс ещ бежали из деревень с вилами.
(Был и такой сигнал у повстанцев: при появлении большевицкого отряда -
останавливаются в том селе мельничные крылья, либо - с другого конца
села тут же ускакивает вестовой, оповещать соседей.)
Радость успешных набегов, да и успешных уходов - взбадривала и
изумляла Эктова: и как же это вс уда тся? ведь прямо - из ничего!
Так и жили - сперва недели, потом и месяцы: дн м работали как
крестьяне, а при тревоге и просто с вечера - садились на коня и в набег.
Через буераки гонялись отряды друг за другом, и те и эти. При разгроме -
повстанцы разлетались, прятали оружие, и не у себя во дворах, а по
яругам.
...После прол та боя лежит убитый, головой в ручье. А лошадь -
печально стоит, часы, возле м ртвого хозяина... А по травам
перескакивает трясогузка...
Любимое место укрытия антоновской конницы было - низменность по реке
Вороне. Там - и поляны в просторном кольце как бы расставленных дубов,
вязов, осин, ив. Измученные верховики сваливались полежать на полянах,
заросших мятликом да конским щавелем, и лошади тут же щиплют, медленно
перебраживая. К тем местам - заброшенные полудороги, а дальше -
непродорная ур ма - низкое густое переплетенное лесо-кустье, высоченная
трава, в ней и гадюки двухаршинные с ч рно насеченной спиной. (Одно из
самых недоступных мест так и зов тся - "Змеиное болото".)
В сентябре вспыхнуло восстание и в Пахотном Углу, много северней
Тамбова, к Моршанску: там сколотили коммунисты год назад "образцовую
коммуну" - а теперь те образумленные коммунисты стали отдельной, но
крепкой группировкой повстанцев.
Так множились повстанцы, что, осмелев, в начале октября пошли
атаковать с юга Каменку, выручать е от ставшего там красного гарнизона.
Те ответили пушками и в контратаку кроме конницы послали и пехоту.
Повстанцы спешились и - в первый и единственный раз - вырыли окопы,
привычное дело с войны, но то для них была ошибка: не выдержали
регулярного двухсуточного боя, бросили окопы, отступили к Туголукову,
изобильному лошадьми, - и из Туголукова много крестьян, сев на лошадь и
добавив ещ заводную, уходили вместе с ПАРТИЗАНТАМИ.
Район восстания был опасно охвачен треугольником железных дорог
Тамбов - Балашов - Ртищево, и постоянные гарнизоны стояли на крупных
станциях. Эти пути надо было портить при каждом случае. И несколько раз
антоновцы, налетев, местами разбирали пути, лошадиной тягой гнули рельсы
в дугу.
Зато железнодорожные служащие, особенно телефонисты и телеграфисты,
в массе своей сочувствовали повстанцам и иные задерживали в передаче
распоряжения красных, или теряли, искажали, а то и передавали партизанам
- и большевики не могли над жно использовать свои линии связи. А
железнодорожники ртищевского узла даже избрали делегацию к повстанцам,
на поддержку, но чекисты успели арестовать делегатов, а на вс Ртищево
объявили чрезвычайное положение.
Повстанцев становилось вс больше - и один за другим формировались
партизанские ПОЛКИ, по полторы и по две тысячи человек, уже переваливало
число полков за десяток, у полков появились и свои знам на и пулем ты -
Максима и Льюиса. Командирами становились и бывшие унтеры и ефрейторы, с
опытом германской войны, и просто крестьяне от сохи. И смышл но же
командовали.
В ноябре Антонов с главными силами пош л и на сам Тамбов, вызвав
большой переполох у тамбовских властей (те пилили-валили вековые дубы на
завалы дорог к городу, расставляли пулем ты на городских колокольнях).
Эктов верить не мог: неужели, вот, хоть на короткий час и сам туда, и
выхватит, увез т семью?.. (До Сердобска бы дов з, а там у Полины
двоюродная сестра, у не б и прикрылась.)
Нет, в двадцати верстах от Тамбова, в Подосклей-Рождественском,
после крупного боя, пришлось повстанцам отступить.
Вандея? Но отметная была разница: наше православное духовенство, не
от мира сего, не сливалось с повстанцами, не вдохновляло их как боевое
католическое, а осторожно сидело по приходам, по своим домам, хотя и
знали: красные придут - вс равно могут голову размозжить. (Как в
Каменке попа Михаила Молчанова застрелили ни за что на ступеньках своего
дома.)
Вандея? Иногда и не без насилия: приходил красноармеец в отпуск в
свою деревню, а у него односельчане уничтожали документы - и куда ему
после того деваться? выхода нет, как в партизаны. И из отряда
партизанского уж и вовсе не уйти, хоть и задумал бы: свои ж не дадут
жить в селе с семь й. Или какая баба замечена, что проболтала красным о
передвижениях повстанцев, - секли е по голому заду прилюдно, на площади
перед церковью.
Тамбовским мирным мужикам теперь гроза была со всех сторон: чтО не
так сделаешь - отомстят потом хоть красные, хоть повстанцы. Боятся и с
иными соседями просказываться. Один раз, в общем валу, сходил ВИЛЬНИКОМ
за десять в рст, пойман, а хоть и отпущен - впер д уже навек виноват
перед властями.
Стук в дверь: "Кто там?" - "Свои". - Чтоб не попасться, на всяк
случай: "Все вы, черти, свои, да житья от вас нет".
Одну бабу допрашивали красные, где е сын. Отреклась: "Нет у меня
никакого сына!" А потом его поймали, он назвался: сын такой-то. И его
расстреляли: мол, вр т.
В это мужицкое положение ставил Павел Васильич не раз и себя.
Извечная радость человека и извечная его уязвимость: семья! У кого
вместо сердца подкова железная, чтоб не дрогнуть за своих родных, что
затерзают их эти ч ртовы когти?
А бывало и такое: растрепали в деревне продотряд, двое из них -
китаец и финн - спрятались на задах у деда. Китайца заметили,
подстрелили, а финна дед пожалел и, головой рискуя, спрятал в сноп, а
ночью выпустил - и тот дал д ру, к своему гарнизону, в Чокино. (Для
следующей экспедиции?..)
Вандея? Эсеры Тамбовской губернии заколебались: и нельзя
поддерживать восстание против революции? и возглавить это восстание было
упущено, за ними уже не пойдут. Но и: теперь, когда кончилась
гражданская война, как не использовать народный напор против
коммунистов. Пристраивались к возникшим "советам трудового крестьянства"
и писать листовки, и приписать вс восстание эсеровской партии.
Да у повстанцев уже свои были лозунги: "Долой Советы!" (никак не
эсеровский, эсеры - за Советы); "Не платим разв рстки!"; "Да
здравствуют дезертиры Красной Армии!"
У Эктова оказалась пишущая машинка, захваченная в исполкоме, так он
и сам сочинял и усердно печатал прокламации: "Мобилизованные
красноармейцы! Мы - не бандиты! мы такие же крестьяне, как вы. Но нас
заставили бросить мирный труд и послали на своих братьев. А разве ваши
семейства не в таких же условиях, как наши? Вс убито Советами, на
каждом шагу озверелые коммунисты отбирают последнее зерно и
расстреливают людей ни за что. Раскалывают наши головы как горшки,
ломают кости - и на том обещают построить новый мир? Сбрасывайте с себя
коммунистическое ярмо и идите домой с оружием в руках! Да здравствует
Учредительное Собрание! Да здравствуют советы трудового крестьянства!"
Да повстанцы и сами, кто горазд, выписывали чернильными карандашами
на случайных листках бумаги: "Довольно слушать нахалов коммунистов,
паразитов трудового народа!" - "Мы пришли крикнуть вам, что власть
обидчиков и грабителей быть не должна!" И к нерешительным: "Мужики! У
вас забирают хлеб, скотину, а вы вс спите?"
Коммунисты отвечали большим тиражом типографских листовок со своей
обычной классовой долдонщиной или сатирическими картинками: Антонов в
кровавой шапке с кровавым ножом, а на груди, в виде орденов, - Врангель
и Керенский. "Мы, Антонов Первый, Поджигатель и Разрушитель Тамбовский,
Самодержец Всеворовской и Всебандитский..."
Это стряпал завагитпропа губкома Эйдман, никогда его тут, в Тамбове,
не слышали прежде. А в грозных распоряжениях чаще всего мелькали подписи
секретарей губкома Пинсона, Мещерякова, Райвида, Мейера,
предгубисполкома то Загузова, то Шлихтера, предгубчека Трасковича,
начальника политотдела Галузо - и этих тоже Тамбов не знал никогда, и
эти тоже были пришлые. А в составе их губ-губ властей мелькали и другие,
кто не подписывал грозных приказов, но решали-то все вместе: Смоленский,
Зарин, Немцов, Лопато и даже женщины - Коллегаева, Шестакова... И об
этих тоже Эктов не слышал прежде, только один среди них был точно
местный, всеизвестный оголтелый большевик Васильев, прохулиганивший в
городе весь Семнадцатый год, свистевший и топавший даже на чинных
собраниях в Нарышкинской читальне. Об остальных не слыхивал Эктов, а
ведь свора эта была - не из той же ли оппозиционной интеллигенции, что и
он сам? и несколько лет назад, до революции, встретились бы где-нибудь -
он пожимал бы им руки?..
Но пропаганда - пропагандой, а большевики подтягивали силы.
Установила антоновская разведка, что прибыл из Москвы полк Особого
назначения ВЧК, ещ эскадрон от тульской ЧК, ещ 250 сабель из Казани,
до сотни из Саратова. Ещ приш л из Козлова "коммунистический отряд" и
два таких отмобилизовались в Тамбове. Ещ появился у них и "автобоевой
отряд имени Свердлова" и отдельный железнодорожный батальон.
(Рискованную разведку вели и верная баба с махоткой молока и над жный
(c) Copyright Александр Исаевич Солженицын, 1995 г.
Источник: "Новый Мир" 1995, 5
Рассказ публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
КУРСИВ и ударЕния авторские
-----------------------------------------------------------------------
1
Павел Васильевич Эктов ещ и раньше, чем к своим тридцати годам, ещ
до германской войны, устоялся в осознании и смысле быть
последовательным, если даже не прирожд нным, сельским кооператором - и
никак не замахиваться на великие и сотрясательные цели. Чтобы в этой
линии удержаться - ему пришлось поучаствовать и в резких общественных
спорах и выстоять против соблазна и упр ков от революционных демократов:
что быть "культурным работником" на поприще "малых дел" - это ничтожно,
это не только вредная растрата сил на мелкие бесполезные работы, но это
- измена всему человечеству ради немногих ближайших людей, это - плоская
деш вая благотворительность, не имеющая перспективы завершения. Раз,
мол, существует путь универсального спасения человечества, раз есть
верный ключ к идеалу народного счастья, - то чего стоит по сравнению с
ним мелкая личная помощь человека человеку, простое облегчение горестей
текущего дня?
И многие культурные работники устыживались от этих упр ков и
уязвл нно пытались оправдаться, что их работа "тоже полезна" для
всемирного устроения человечества. Но Эктов вс более укреплялся в том,
что не требует никакого оправдания повседневная помощь крестьянину в его
текущих насущных нуждах, облегчение народной нужды в любой реальной
форме - не то что в отвлекающей проповеди сельских батюшек и твердилке
церковно-приходских школ. А вот сельская кредитная кооперация может
оказаться пут м куда поверней всемирного перескока к окончательному
счастью.
Все виды кооперации Эктов знал и даже убежд нно их любил. Побывавши
в Сибири, он изумился тамошней маслодельческой кооперации, накормившей,
без всяких крупных заводов, всю Европу пахучим и объядЕнным сливочным
маслом. Но у себя в Тамбовской губернии он ряд лет был энергичным
деятелем ссудо-сберегательной кооперации - и продолжал в войну.
(Одновременно участвуя в системе Земгора, впрочем брезгуя е острой
политичностью, а то и личным укрывательством от фронта.) В л кооперацию
и во весь революционный Семнадцатый год, - и только в январе
Восемнадцатого, накануне уже явно неизбежной конфискации всех
кооперативных касс, - настоял, чтобы его кредитное общество тайно
роздало вкладчикам их вклады.
За то - непременно бы Эктова ПОСАДИЛИ, если б точно разобрались, но
у подвижных большевиков были руки наразрыв. Вызвали Эктова один раз в
Казанский монастырь, где расположилась Чрезвычайка, но одним беглым
допросом и обошлось, увернулся. Да хватало у них забот покрупней. На
главной площади близ того же монастыря как-то собрали они сразу пять
возрастов призывников - тут выскочил сбоку лихой всадник чубатый на
серой лошади, заорал: "Товарищи! А что Ленин обещал? Что больше никогда
воевать не будем! так ступайте по домам! Только-только отвоевали, а
теперь опять на войну гонят? А-рас-сходись по домам!!" И - как полыхнуло
по этим парням в серо-ч рной крестьянской од жке: от того окрика - по
сыпали, посыпали вразбежку, кто сразу за город, к лескам, в дезертиры,
кто по городу заметался и мятежничал - и уже власти сами бежали. Через
день вернулись с конницей Киквидзе.
Годы гражданской войны Эктов прожил в душевной потерянности: за
жестоким междоусобным уничтожением соотечественников и под железной
подошвой большевицкой диктатуры - потерялся смысл жизни и всей России и
своей собственной. Ничего и близко сходного никогда на Руси не бывало.
Человеческая жизнь вообще потеряла сво разумное привычное течение,
деятельность разумных существ, - но, при большевиках, затаилась,
исказилась в тайных, обходных или хитро-изобретательных ручейках.
Однако, убежд нному демократу Эктову никак не казалась выходом и победа
бы белых, и возврат казацких нагаек. И когда в августе Девятнадцатого
конница Мамонтова на два дня врывалась и в Тамбов, - за эти двое суток,
хоть и сбежала ЧК из Казанского монастыря, а не ощутил он душевного
освобождения или удовлетворения. (Да, впрочем, и видно было, что это -
всего лишь короткий наскок.) Да вся тамбовская интеллигенция считала
режим большевиков вовсе недолговечным: ну год-два-три и свалятся, и
Россия верн тся к теперь уже демократической жизни. А в крайностях
большевиков проявлялась не только же злая воля их или недомыслие, но и
наслоенные трудности тр хлетней внешней войны и сразу же вослед
гражданской.
Тамбов, окруж нный хлебородной губернией, не знал в эти годы полного
голода, но стыла зимами опасная нужда и требовала от людей отдавать все
силы ума и души - бытовой изворотливости. И крестьянский раздольный мир
вокруг Тамбова стал разрушаться безжалостно вгоняемыми клиньями сперва
заградотрядов (отбиравших у крестьян зерно и продукты просто при
перевозе по дорогам), продотрядов и отрядов по ловле дезертиров. Вход
такого отряда в замершую от страха деревню всегда означал неминуемые
расстрелы хоть нескольких крестьян, хоть одного-двух, в науку всей
деревне. (Могли и с крыльца волостного правления запустить из пулем та
боевыми патронами очередь наугад.) А всегда и у всех отрядов начинался
большой граб ж. Продотряд располагался в деревне постоем и прежде всего
требовал кормить самого себя: "Давай барана! давай гусей! яиц, масла,
молока, хлеба!" (А потом и - полотенца, простыни, сапоги.) Но и этим ещ
рады были бы крестьяне отделаться, да только, отгуляв в деревне день
два, продотрядники сгоняли понурый обоз из тех же крестьян с их зерном,
мясом, маслом, м дом, холстами - навывоз, в дар пролетарской власти,
никогда не поделившейся с крестьянами ни солью, ни мылом, ни железом. (В
иной сельский магазин вдруг присылали ш лковые дамские чулки или
лайковые перчатки, или керосиновые лампы без горелок и без керосина.) И
так подгребали зерно по амбарам подряд - нередко не оставляли мужикам ни
на едево, ни на семена. "Ч рными" звали их крестьяне - то ли от ч рта,
то ль оттого, что нерусских было много. Надо всей Тамбовской губернией
гремел неистовый губпродкомиссар Гольдин, не считавший человеческих
жизней, не меривший людского горя и бабьих сл з, страшный и для своих
продотрядников. Не многим мягче его был и борисоглебский уездный
продкомиссар Альперович. (Достойными кличками власть окрещала и сама
себя: ещ существовал и НАЧПОГУБ Вейднер - даже Эктов долго не мог
вникнуть, что это страшное слово значило: начальник политического отдела
губернии.)
Отначала крестьяне поверить не могли: что ж это такое вершится?
Солдаты, вернувшиеся с германского фронта, из запасных полков и из плена
(там их сильно обделывали большевицкой пропагандой), приезжали в свои
деревни с вестью, что теперь-то и наступит крестьянская власть,
революция сделата ради крестьян: крестьяне и есть главные хозяева на
земле. А это что ж: городские насылают басурманов и обидят трудовое
крестьянство? Свой хлеб не сеяли - на наше добро позарились? А Ленин
говорил: кто не пахал, не сеял - тот пусть и не ест!
И пот к по деревням ещ и такой слух: произошла измена! Ленина в
Кремле подменили!
Сердце Павла Васильевича, всю жизнь нераздельное с крестьянскими
бедами, их жизненным смыслом и расч тливой бережливостью (в церковь - в
сапогах, по селу - в лаптях, а пахать босиком), изболелось от этого
безумного деревенского разорения: тамбовскую деревню большевики грабили
напрокат догола (ещ ж дограбливал и каждый приезжий пустой ревизор или
инструктор). Увидишь ли теперь прежнюю сытую мирную картину: вечерний
медленный возврат добротного многосотенного скота в село, кой-где
ребятишки с хворостинами, заворачивать своих, взвешенное стоячее облако
прозрачной пыли в закатных лучах и скрип колодезных журавлей,
предвестников пойки перед обильной дойкой? И на ночь теперь не
засвечивались избяные окна: без дела стояли керосиновые лампы и еле
светили внутри жирники - плошки из бараньего жира.
А между тем - гражданская война кончалась, и упущено было для
тамбовских крестьян соединяться и с белыми. Однако и терп ж их уже
переш л через край, взбуривало народ. Осенью 1919 крестьяне убили
предгубисполкома Чичканова во время его поездки по губернии. Ответ
власти был - сильным карательным отрядом (венгры, латыши, финны, китайцы
- кого только не было в карателях) и многими снова расстрелами.
Той ограбленной зимой крестьянский гнев ещ подбывал, копился. С
весны, как стаяло, Павел Васильич поехал на телеге знакомого мужика
запастись продуктами: из Каравайнова в хорошо знакомый ему угол, где
сливаются Мокрая Панда и Сухая Панда, а дальше текут в Ворону. Знал он
там Грушевку, Гвозд вку, Трескино, Курган, Калугино. Грушевку - с е
обильными сенокосами прямо на задах деревни, в июне всю в запахах
мятлика, костера и клевера; Трескино с е странным храмом - тр хэтажным
кубом, а барская церковь в Никитине облицована сине-коричневой плиткой,
и крыша е под чешуйчатой выкладкой; Курган - с насыпным курганом
татарских врем н; и саблевидное Калугино с беспорядочно разбросанными
куренями по голой балке Сухой Панды. А пойма извилистой Мокрой Панды -
вся в густой траве, с боем перепелов, приволье ребятишек, рыболовов,
гусей и уток, - хотя и ребятишкам там купанье по пояс, однако и коровы
на дневную дойку вылезают из реки же. Лес большой там был - сразу за
Грушевкой и Гвозд вкой; да и близ Никитина, с е множеством садов, -
несколько лесистых балок.
Ту весну мужики встречали в большой тревоге, и многие даже не хотели
сеять: ведь вс уйд т зазря, отымут? но и самим-то как без прокорма?
Ватажились в лесках и оврагах. Толковали, как себя защитить.
Но трудно крестьянам разных с л - сговориться, соединиться,
решиться, да ещ ж и выбрать момент, когда перейти черту большой войны.
А между тем гольдинские продотряды вс так же наваливались на с ла
грабить, и вс так же сами пировали на стоянках. (А были случаи: велели
подавать им на ночь заказанное число женщин - и подавало село, а куда
денешься? легче, чем расстрелы.) И вс так же отряды из Губдезертира -
расстреливали для примера изловленных. (Призывали сразу три возраста -
18-20-летних. А вступающие в РКП(б) освобождались от общего призыва.)
И в августе Двадцатого само собою вспыхнуло в Каменке Тамбовского
уезда: пришедший продотряд крестьяне перебили и взяли их оружие. И в тех
же днях в Трескино: близ волостного правления продотряд созвал собрание
активистов - вдруг побежала по улице сила мужиков с вилами, лопатами,
топорами. Продотряд стал в них стрелять - но нахлынувшей волной порубали
отрядников два десятка, ещ и нескольких ж н коммунистов заодно. (Убили
и маленького мальчика из толпы: он признал одного из повстанцев: "дядя
Петя, ты меня узнал?" - и тот убил, чтобы мальчик его потом не выдал.) А
в Грушевке так озлобились за вс отымаемое - повалили продотрядчика и,
как по бревну, перепилили ему шею пилой.
Трудно, трудно русских мужиков стронуть, но уж как попр т народная
опара - так и не удержать в пределах рассудка. Из Княже-Богородицкого,
Тамбовского же уезда, освяч нная порывом справедливости крестьянская
толпа в лаптях - пошла "брать Тамбов" с топорами, кухонными рогачами,
вилами - ВИЛЬНИКИ, как ходили в татарское время - потекли под
колокольный звон попутных с л, нарастая в пути, - и так шли к
губернскому городу, пока в Кузьминой Гати их, беспомощных, не посекли
пулем тными заставами, остальных рассеяли.
И - как пожар по соломенным крышам - понеслось восстание по всему
уезду сразу, захватив и Кирсановский и Борисоглебский: повсюду
перебивали местных коммунистов (и бабы резали их, серпами), громили
сельсоветы, разгоняли совхозы, коммуны. Уцелевшие коммунисты и активисты
- бежали в Тамбов.
Коммунисты нахожие - понятно откуда приходили. Но откуда набрались
местные? По разным сельским случаям Павел Васильич это осмыслил, да кой
кого он и раньше знал сам. При первых советских выборах волостных и
сельских должностных лиц крестьяне ещ не разбирались, какая этим новым
выпадет всеразмерная власть, им мнилось - ничтожная, ведь теперь для
всех наступила СЛОБОДА, и не выборы главное, а хватать помещичью землю.
И какой порядочный мужик оторв тся от своего хозяйства, чтоб исправлять
какую-то там должность по выбору? И потекли на те должности - крестьяне
лишь по рождению, а не по труду, озорные, бесшабашные, бездельники,
голь, да кто с отрочества болтался чернорабочими при городах да на
постройках, там успел лизнуть революционных лозунгов, да ещ все
дезертиры с фронта Семнадцатого года, кто торопился на граб ж. Вот все
эти - и стали сельские коммунисты, активисты, власть.
Павел Васильевич всем своим воспитанием и гуманистической традицией
был всегда всей душой против всякого кровопролития. Но теперь, особенно
после этого святого народного похода на Кузьмину Гать, соотношение
бессильной правоты и неумолимого насилия проступило столь явно, что и
правда же: не оставалось крестьянам ничего иного, как поднять оружие. (А
много винтовок, патронов, шашек, гранат оставалось ещ , привезенных с
германской войны и разбросанных после мамонтовского прорыва - у кого
спрятано, у кого закопано.)
И Эктов не увидел и для себя, народника, народолюбца, иного выхода,
как идти туда же и в то же. Хотя: кончилась большая гражданская война -
и какие надежды были теперь у мужицкого восстания? Но несомненно, что
крестьяне будут лишены грамотного связного руководства. Пусть никакой не
военный, лишь кооператор, да грамотный и смышл ный человек, - Эктов
пригодится где-то там.
Но - жена, Полина, сердце мо неотрывное! и Мариночка, крошка
пятилетняя, глазки васильковые! - как оставить вас? и - на какие
испытания? на какие опасности? даже просто на голод? Вот оно, наше самое
трепетное - оно и высшее наше счастье, оно и наша слабость.
Полина - в острой тревоге, но и посильно крепясь, отпустила его: ты
- прав. Да... прав... Иди.
И осталась она с дочуркой на их городской квартире, со скудными
запасами провизии и дров на будущую зиму, - но и что-то же заработает,
учительница.
А Павел Васильич уехал из Тамбова, отправился искать предполагаемый
центр восстания.
И наш л его - в передвижном состоянии - малую кучку вокруг
Александра Степановича Антонова, по происхождению кирсановского
мещанина, в 1905 году - эсера-экспроприатора (не закрыть глаз: значит, и
вперемежку с уголовщиной?), в 1917 вернувшегося из сибирской ссылки, до
большевицкого переворота начальника кирсановской милиции, потом
набравшего много оружия разоружением чехословацких эшелонов, проходивших
через Кирсанов, - и уже летом 1919 с небольшой дружиной перебивал
нал тами местные комячейки там и здесь - когда сама партия эсеров вс
никак не решалась сопротивляться большевикам, чтобы этим не помочь
белым. Действовал Антонов и теперь не от эсеров, а от самого себя.
Губчека ловила его всю зиму с 19-го года на 20-й - и не поймала. Антонов
не кончил и уездного училища, образование никакое, но - отчаянный,
решительный и смекалистый.
В нарождающемся штабе Антонова, который и штабом назвать ещ было
нельзя, - не состояло даже хоть одного офицера со штабным опытом. Был
местный самородок, из крестьян села Иноковки 1-й, П тр Михайлович
Токмаков: унтер царской армии, он на германском фронте выслужился в
прапорщики, затем и в подпоручики, и вояка был превосходный, но всего
три класса церковно-приходской. Ещ был боевой и буйный прапорщик, тоже
из унтеров, распирающей энергии, Терентий Чернега, - в Семнадцатом
примкнувший к большевикам, два года служил им, даже и в ЧОНе, а всего
насмотрясь - переш л на крестьянскую сторону. И ещ был унтер,
артиллерист, Арсений Благодар в, - из той самой Каменки, где вс
началось, он и был из начинателей. Все эти трое дальше получили в
командование по партизанскому полку, Токмаков потом - бригаду из четыр х
полков, - но ни один же из них и близко не был способен к штабной
работе. И адъютантом Антонова был вовсе не военный, а учитель Старых из
Калугина на Сухой Панде.
И когда Эктов представился Антонову - так и приш лся он пока самый
подходящий "начальник штаба": лишь бы грамотный сообразительный человек
да умел бы топографическую карту читать. Спросил Антонов фамилию.
Странно, но Эктов не запасся. Уже начал: "Эк...", и тут же прохватило:
нельзя называть! И горло само перешло на:
- а... га...
Антонову послышалось:
- Эгов?
А что? Псевдоним, и неплохой. Ответил уже ч тко:
- Эго. Пусть так.
Ну, так и так, Антонов и не допытывался.
И скоро все его знали как "Эго", тоже Павел, только Тимофеевич. И
вскоре признали за ним авторитет "начальника штаба" (сам себе
удивлялся), впрочем он только чуть и связывал, соединял их общие дела, -
а и сам Антонов и его партизанские начальники чаще вели отряды своим
порывом, никого не спрашивая, да и по внезапности обстоятельств.
Тамбовский уезд не так-то был и удобен для партизанской войны: как и
бОльшая часть губернии - малолесен, равнина, небольшие холмы, правда
много глубоких балок и оврагов ("яруг"), дающих и коннице укрытие от
степного прозора. И сеть прос лков с наезженной коле й, да скакала
конница и попер к поля.
А что это была за конница! Стремена - вер вочные, вместо с дел у
большинства - подушки (и на ходу вь тся пух из-под всадника...). Кто в
солдатской од жке, а кто в крестьянской (на шапке - красная ленточка
наискось: они - за революцию, тоже красные! и обращение, когда не по
деревенским кличкам: "товарищ"). Зато - повстанцы всегда на свежих
конях, беспрепятственно меняют их у крестьян (хоть и не без крестьянской
обиды: НАШИ-то ребята наши, так ведь и лошадь МОЯ...). Понасобирали
берданок, двустволок, винтовочных обрезов (их легче прятать, а меткость
вблизи не намного меньше), трофейных с войн Гра и Манлихеров. Начинали -
с по пять патронов к винтовке, потом отбивали у продотрядов, у чоновцев,
и даже захватывали целые оружейные склады, а раз была и такая смелая
антоновская операция: захватили у красных целый поездной эшелон
боеприпасов, в поспешке развезли телегами по деревням, подальше прочь от
ЖЕЛЕЗКИ, которой лишнего часа не удержишь.
Впрочем, из-за многолюдства повстанцев, вс равно сильно не хватало
оружия, даже и шашек, - и по набату вс ещ бежали из деревень с вилами.
(Был и такой сигнал у повстанцев: при появлении большевицкого отряда -
останавливаются в том селе мельничные крылья, либо - с другого конца
села тут же ускакивает вестовой, оповещать соседей.)
Радость успешных набегов, да и успешных уходов - взбадривала и
изумляла Эктова: и как же это вс уда тся? ведь прямо - из ничего!
Так и жили - сперва недели, потом и месяцы: дн м работали как
крестьяне, а при тревоге и просто с вечера - садились на коня и в набег.
Через буераки гонялись отряды друг за другом, и те и эти. При разгроме -
повстанцы разлетались, прятали оружие, и не у себя во дворах, а по
яругам.
...После прол та боя лежит убитый, головой в ручье. А лошадь -
печально стоит, часы, возле м ртвого хозяина... А по травам
перескакивает трясогузка...
Любимое место укрытия антоновской конницы было - низменность по реке
Вороне. Там - и поляны в просторном кольце как бы расставленных дубов,
вязов, осин, ив. Измученные верховики сваливались полежать на полянах,
заросших мятликом да конским щавелем, и лошади тут же щиплют, медленно
перебраживая. К тем местам - заброшенные полудороги, а дальше -
непродорная ур ма - низкое густое переплетенное лесо-кустье, высоченная
трава, в ней и гадюки двухаршинные с ч рно насеченной спиной. (Одно из
самых недоступных мест так и зов тся - "Змеиное болото".)
В сентябре вспыхнуло восстание и в Пахотном Углу, много северней
Тамбова, к Моршанску: там сколотили коммунисты год назад "образцовую
коммуну" - а теперь те образумленные коммунисты стали отдельной, но
крепкой группировкой повстанцев.
Так множились повстанцы, что, осмелев, в начале октября пошли
атаковать с юга Каменку, выручать е от ставшего там красного гарнизона.
Те ответили пушками и в контратаку кроме конницы послали и пехоту.
Повстанцы спешились и - в первый и единственный раз - вырыли окопы,
привычное дело с войны, но то для них была ошибка: не выдержали
регулярного двухсуточного боя, бросили окопы, отступили к Туголукову,
изобильному лошадьми, - и из Туголукова много крестьян, сев на лошадь и
добавив ещ заводную, уходили вместе с ПАРТИЗАНТАМИ.
Район восстания был опасно охвачен треугольником железных дорог
Тамбов - Балашов - Ртищево, и постоянные гарнизоны стояли на крупных
станциях. Эти пути надо было портить при каждом случае. И несколько раз
антоновцы, налетев, местами разбирали пути, лошадиной тягой гнули рельсы
в дугу.
Зато железнодорожные служащие, особенно телефонисты и телеграфисты,
в массе своей сочувствовали повстанцам и иные задерживали в передаче
распоряжения красных, или теряли, искажали, а то и передавали партизанам
- и большевики не могли над жно использовать свои линии связи. А
железнодорожники ртищевского узла даже избрали делегацию к повстанцам,
на поддержку, но чекисты успели арестовать делегатов, а на вс Ртищево
объявили чрезвычайное положение.
Повстанцев становилось вс больше - и один за другим формировались
партизанские ПОЛКИ, по полторы и по две тысячи человек, уже переваливало
число полков за десяток, у полков появились и свои знам на и пулем ты -
Максима и Льюиса. Командирами становились и бывшие унтеры и ефрейторы, с
опытом германской войны, и просто крестьяне от сохи. И смышл но же
командовали.
В ноябре Антонов с главными силами пош л и на сам Тамбов, вызвав
большой переполох у тамбовских властей (те пилили-валили вековые дубы на
завалы дорог к городу, расставляли пулем ты на городских колокольнях).
Эктов верить не мог: неужели, вот, хоть на короткий час и сам туда, и
выхватит, увез т семью?.. (До Сердобска бы дов з, а там у Полины
двоюродная сестра, у не б и прикрылась.)
Нет, в двадцати верстах от Тамбова, в Подосклей-Рождественском,
после крупного боя, пришлось повстанцам отступить.
Вандея? Но отметная была разница: наше православное духовенство, не
от мира сего, не сливалось с повстанцами, не вдохновляло их как боевое
католическое, а осторожно сидело по приходам, по своим домам, хотя и
знали: красные придут - вс равно могут голову размозжить. (Как в
Каменке попа Михаила Молчанова застрелили ни за что на ступеньках своего
дома.)
Вандея? Иногда и не без насилия: приходил красноармеец в отпуск в
свою деревню, а у него односельчане уничтожали документы - и куда ему
после того деваться? выхода нет, как в партизаны. И из отряда
партизанского уж и вовсе не уйти, хоть и задумал бы: свои ж не дадут
жить в селе с семь й. Или какая баба замечена, что проболтала красным о
передвижениях повстанцев, - секли е по голому заду прилюдно, на площади
перед церковью.
Тамбовским мирным мужикам теперь гроза была со всех сторон: чтО не
так сделаешь - отомстят потом хоть красные, хоть повстанцы. Боятся и с
иными соседями просказываться. Один раз, в общем валу, сходил ВИЛЬНИКОМ
за десять в рст, пойман, а хоть и отпущен - впер д уже навек виноват
перед властями.
Стук в дверь: "Кто там?" - "Свои". - Чтоб не попасться, на всяк
случай: "Все вы, черти, свои, да житья от вас нет".
Одну бабу допрашивали красные, где е сын. Отреклась: "Нет у меня
никакого сына!" А потом его поймали, он назвался: сын такой-то. И его
расстреляли: мол, вр т.
В это мужицкое положение ставил Павел Васильич не раз и себя.
Извечная радость человека и извечная его уязвимость: семья! У кого
вместо сердца подкова железная, чтоб не дрогнуть за своих родных, что
затерзают их эти ч ртовы когти?
А бывало и такое: растрепали в деревне продотряд, двое из них -
китаец и финн - спрятались на задах у деда. Китайца заметили,
подстрелили, а финна дед пожалел и, головой рискуя, спрятал в сноп, а
ночью выпустил - и тот дал д ру, к своему гарнизону, в Чокино. (Для
следующей экспедиции?..)
Вандея? Эсеры Тамбовской губернии заколебались: и нельзя
поддерживать восстание против революции? и возглавить это восстание было
упущено, за ними уже не пойдут. Но и: теперь, когда кончилась
гражданская война, как не использовать народный напор против
коммунистов. Пристраивались к возникшим "советам трудового крестьянства"
и писать листовки, и приписать вс восстание эсеровской партии.
Да у повстанцев уже свои были лозунги: "Долой Советы!" (никак не
эсеровский, эсеры - за Советы); "Не платим разв рстки!"; "Да
здравствуют дезертиры Красной Армии!"
У Эктова оказалась пишущая машинка, захваченная в исполкоме, так он
и сам сочинял и усердно печатал прокламации: "Мобилизованные
красноармейцы! Мы - не бандиты! мы такие же крестьяне, как вы. Но нас
заставили бросить мирный труд и послали на своих братьев. А разве ваши
семейства не в таких же условиях, как наши? Вс убито Советами, на
каждом шагу озверелые коммунисты отбирают последнее зерно и
расстреливают людей ни за что. Раскалывают наши головы как горшки,
ломают кости - и на том обещают построить новый мир? Сбрасывайте с себя
коммунистическое ярмо и идите домой с оружием в руках! Да здравствует
Учредительное Собрание! Да здравствуют советы трудового крестьянства!"
Да повстанцы и сами, кто горазд, выписывали чернильными карандашами
на случайных листках бумаги: "Довольно слушать нахалов коммунистов,
паразитов трудового народа!" - "Мы пришли крикнуть вам, что власть
обидчиков и грабителей быть не должна!" И к нерешительным: "Мужики! У
вас забирают хлеб, скотину, а вы вс спите?"
Коммунисты отвечали большим тиражом типографских листовок со своей
обычной классовой долдонщиной или сатирическими картинками: Антонов в
кровавой шапке с кровавым ножом, а на груди, в виде орденов, - Врангель
и Керенский. "Мы, Антонов Первый, Поджигатель и Разрушитель Тамбовский,
Самодержец Всеворовской и Всебандитский..."
Это стряпал завагитпропа губкома Эйдман, никогда его тут, в Тамбове,
не слышали прежде. А в грозных распоряжениях чаще всего мелькали подписи
секретарей губкома Пинсона, Мещерякова, Райвида, Мейера,
предгубисполкома то Загузова, то Шлихтера, предгубчека Трасковича,
начальника политотдела Галузо - и этих тоже Тамбов не знал никогда, и
эти тоже были пришлые. А в составе их губ-губ властей мелькали и другие,
кто не подписывал грозных приказов, но решали-то все вместе: Смоленский,
Зарин, Немцов, Лопато и даже женщины - Коллегаева, Шестакова... И об
этих тоже Эктов не слышал прежде, только один среди них был точно
местный, всеизвестный оголтелый большевик Васильев, прохулиганивший в
городе весь Семнадцатый год, свистевший и топавший даже на чинных
собраниях в Нарышкинской читальне. Об остальных не слыхивал Эктов, а
ведь свора эта была - не из той же ли оппозиционной интеллигенции, что и
он сам? и несколько лет назад, до революции, встретились бы где-нибудь -
он пожимал бы им руки?..
Но пропаганда - пропагандой, а большевики подтягивали силы.
Установила антоновская разведка, что прибыл из Москвы полк Особого
назначения ВЧК, ещ эскадрон от тульской ЧК, ещ 250 сабель из Казани,
до сотни из Саратова. Ещ приш л из Козлова "коммунистический отряд" и
два таких отмобилизовались в Тамбове. Ещ появился у них и "автобоевой
отряд имени Свердлова" и отдельный железнодорожный батальон.
(Рискованную разведку вели и верная баба с махоткой молока и над жный
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента