Сорокин Владимир Георгиевич. Свободный урок

Сорокин Владимир
Свободный урок

   Владимир Сорокин
   Свободный урок
   Черныш догнал хохочущего Геру у раздевалки, схватил за ворот и поволок назад:
   - Пошли... пошли... не рыпайся... ща все ребятам расскажу...
   Гера, не переставая смеяться, вцепился в деревянный барьерчик:
   - Караул! Грааабят!
   Его пронзительный голос разнесся по пустому школьному коридору.
   - Пошли... - шипел Черныш, срывая с барьера испачканные в чернилах руки Геры. - Ща Сашку позову... стырил и рад...
   - Ка-ра-ул!
   Гера запрокинулся, тюкнул затылком Черныша по подбородку и захохотал.
   - Во, гад... - Черныш оторвал его от раздевалки и поволок.
   Темно-синий форменный пиджак полез Гере на голову, ботинки заскребли по кафелю:
   - Ладно, хватит, Черный... хорош... слышишь...
   - Не рыпайся...
   Сзади послышались звонкие шаги.
   - Чернышев! - раздалось по коридору.
   Черныш остановился.
   - Что это такое? - Зинаида Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Геры. - Что это?! Я тебя спрашиваю!
   Отпущенный Гера поднялся, одернул пиджак.
   Чернышев шмыгнул носом, посмотрел в стену.
   Гера тоже посмотрел туда.
   - Почему вы не на занятиях? - Зинаида Михайловна сцепила руки на животе.
   - А у нас это... Зинаид Михална... ну, отпустили... свободный урок...
   - У кого это? У пятого Б?
   - Да.
   - А что такое? Почему свободный урок?
   - Светлана Николаевна заболела.
   - Ааа... да. Ну и что? Можно теперь на головах ходить? Герасименко! Что это такое? Почему вы орете на всю школу?
   Гера смотрел в стену.
   - Нам Татьяна Борисовна задачи задала и ушла.
   - Ну и что? Почему же вы носитесь по школе? А?
   - А мы решили, Зинаид Михална...
   - А домашние уроки? У вас нет их? Нет? Где вы находитесь?
   Ребята молчали.
   Зинаида Михайловна вздохнула, взяла Чернышева за плечо:
   - Герасименко, иди в класс. Чернышев, пошли со мной...
   - Ну, Зинаид Михална...
   - Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб не шумели. Я скоро зайду к вам.
   Гера побежал прочь.
   Завуч с Чернышевым пошли в противоположную сторону.
   - Идем, Чернышев. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера с Большовой, сегодня Герасименко по полу возит...
   - Зинаид Михална, ну я не буду больше...
   - Иди, иди. Не упирайся. Вчера Большова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашел ко мне вчера после уроков? А? Я же просила тебя?
   - Ну, я зашел, Зинаид Михална, а вас не было.
   - Не было? Ты и врешь еще нагло. Молодец.
   Зинаида Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:
   - Заходи.
   Чернышев медленно вошел.
   Зинаида Михайловна вошла следом, прикрыла дверь:
   - Вот. Даже здесь я слышала, как вы кричали. По всей школе крик стоял.
   Она бросила ключи на стол, села, кивнула Чернышеву:
   - Иди сюда.
   Он медленно побрел к столу и стал напротив.
   Зинаида Михайловна сняла очки, потерла переносицу и устало посмотрела на него:
   - Что мне с тобой делать, Чернышев?
   Чернышев молчал, опустив голову. Мятый пионерский галстук съехал ему на плечо.
   - Тебя как зовут?
   - Сережа.
   - Сережа. Ты в пятом сейчас. Через каких-то два года - восьмой... А там куда? С таким поведением, ты думаешь, мы тебя в девятый переведем? У тебя что по поведению?
   - Тройка...
   - А по алгебре?
   - Четыре.
   - Слава богу... а по литературе?
   - Тройка.
   - А по русскому?
   - Три...
   - Ну вот. Ты в ПТУ нацелился, что ли? Чего молчишь?
   Чернышев шмыгнул носом:
   - Нет. Я учиться дальше хочу.
   - Не видно по тебе. Да и мы тебя с такими оценками не допустим. С поведением таким.
   - Зинаид Михална, но у меня по геометрии пять и по рисованию...
   Зинаида Михайловна уложила очки в футляр:
   - Поправь галстук.
   Чернышев нащупал узел, сдвинул его на место.
   - Кто у тебя родители?
   - Папа инженер. А мама продавец. В универмаге "Москва"...
   - Ну? Так в чем же дело? Ты что, решил с Куликова пример брать? Но он-то в детдоме воспитывался, а у тебя и папа и мама. Ему подсказать некому, а тебе-то? Неужели родителям все равно, как ты учишься?
   - Нет, не все равно...
   - Отец дневник твой смотрит?
   - Смотрит.
   - Ну и что?
   - Ругает...
   - А ты?
   - Ну... я не буду больше так себя вести, Зинаид Михална...
   - Ну что ты заладил, как попугай! Ты же пионер, взрослый человек! Дело не в том, будешь ты или не будешь, а в том, что из тебя получится! Понимаешь?
   - Понимаю... я исправлюсь...
   Зинаида Михайловна вздохнула:
   - Не верю я тебе, Чернышев.
   - Честное слово...
   - Да, эти честные слова твои... - усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полными плечами. - Что у тебя вчера с Большовой вышло?
   Чернышев замялся:
   - Ну... я просто...
   - Что, просто? Просто обидел девочку? Так просто - взял и обидел!
   - Да я не хотел... просто мы догоняли друг друга... - играли...
   - Игра, Чернышев, слезами не кончается...
   - Но я не хотел, чтоб она плакала.
   - Поэтому ты ей юбку задирал?
   - Да я не задирал... просто...
   Зинаида Михайловна подошла к нему:
   - Ну, зачем ты это сделал?
   - Ну она щипала меня, Зинаид Михална, по спине била...
   - А ты юбку задрал? Ты, пионер, задрал юбку?! Чернышев? Если бы уличный хулиган вроде Куликова задрал бы, я б не удивилась. Но - ты?! Ты же в прошлом году на городскую олимпиаду по геометрии ездил! И ты - юбку задирал?
   - Но я один раз...
   - Но зачем? Зачем?
   - Не знаю...
   - Но цель-то, цель-то какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?
   - Да нет...
   - Ну а зачем тогда задирал?
   - Не знаю...
   - Сказка про белого бычка! Зачем же задирал? Что, нет смелости сознаться? Будущий комсомолец!
   - Но я просто...
   - Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!
   - Да...
   Зинаида Михайловна засмеялась:
   - Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?
   - Ну, трусы...
   - У девочек - тоже трусы. А ты что думал - свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы?
   - Знаю... знал...
   - А если знал, зачем же задирал?
   - Ну, она ущипнула меня...
   - Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой!
   Чернышев молчал.
   Зинаида Михайловна покачала головой:
   - Чернышев, Чернышев... Зачем же ты врешь мне. Не стыдно?
   - Я не вру, Зинаид Михална.
   - Врешь! Врешь! - она наклонилась к нему. - Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!
   Чернышев еще ниже опустил голову.
   Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
   - Вот, вот, что тебя интересовало!
   - Нет... нет... - бормотал Чернышев.
   - И стыдно не это, не это. Это, как раз, естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
   - Да я могу... могу...
   - Нет, не можешь!
   - Могу...
   - Тогда скажи сам.
   Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
   Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
   - Ну я...
   - Без ну!
   - Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
   Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
   - Сколько тебе лет, Чернышев?
   - Двенадцать.
   - Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
   - Нет.
   Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
   - Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?!
   - Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
   - Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
   Чернышев опустил голову.
   - Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
   Он кивнул.
   Зинаида Михайловна улыбнулась:
   - Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь, или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
   Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
   Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
   - Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
   - Ага...
   - Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
   - Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
   - Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
   - Нет. Нет...
   Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
   - Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
   С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
   - Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
   Чернышев повернулся к ней.
   Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
   Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
   Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
   Чернышев отвернулся.
   - Стой! Стой же, дурак! - придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. - Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
   Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
   - Смотри! Кому говорю! Чернышев!
   Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
   - Смотри! Смотри! Смотри!
   Она надвигалась на него, растопырив ноги.
   Губы Чернышева искривились, он захныкал.
   - Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
   Она выше подняла юбку.
   Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
   - Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
   Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
   - Садись. Садись и успокойся.
   Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
   Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
   - Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
   Она обняла его за плечи.
   - Хватит. Слышишь? Ну, что ты - девочка? Первоклашка?
   Чернышев продолжал плакать.
   - Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
   Она тряхнула его.
   Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
   - Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
   Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
   Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
   - Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
   - Не знаю...
   - Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
   - Верю...
   - Чего ж испугался?
   - Не знаю...
   - И сейчас боишься? Неужели боишься?
   - Не боюсь... - всхлипнул Чернышев.
   Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
   - Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое - честное партийное!
   - Ну... знаю...
   - Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
   - Ну... верю...
   - Не - ну, верю! А - верю, Зинаида Михайловна.
   - Верю, Зинаида Михайловна.
   - Не будешь реветь больше?
   - Не буду.
   - Обещаешь?
   - Обещаю.
   - Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
   - Честное пионерское.
   - Что, честное пионерское?
   - Не буду реветь и никому не скажу...
   - Ну вот. Ты наверное думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? - тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
   - Немного... - пробормотал Чернышев и улыбнулся.
   - Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
   - Неа... ни одна...
   - И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
   - Неа...
   - А хотел бы посмотреть? Честно скажи - хотел бы?
   Чернышев пожал плечами:
   - Не знаю...
   - Не ври! Мы же на чистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
   - Ну... хотел...
   Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
   - Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
   Чернышев посмотрел исподлобья.
   Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
   - Смотри. Наклонись поближе и смотри...
   Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
   - Ну, видишь?
   - Вижу...
   - А что же сначала испугался? А?
   - Не знаю... Зинаид Михална... может не надо...
   - Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
   Чернышев молча смотрел.
   - Тебе видно хорошо? - наклонилась она к нему. - А то я встану вот так...
   Она встала перед ним.
   Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
   - Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
   Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
   - Потрогай сам... ну... потрогай...
   Чернышев потрогал мохнатый холмик.
   - Ведь нет же ничего странного, правда? - улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. - Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
   Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
   - Нет.
   - Тогда потрогай еще.
   Чернышев поднял руку и снова потрогал.
   - Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
   Она шире развела дрожащие ноги.
   Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
   - Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
   Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
   - Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
   Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
   - Потрогай сзади... ну, потрогай...
   Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
   - Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
   Чернышев потрогал спереди.
   - Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
   Чернышев просунул палец во влагалище.
   - Вот. Нашел... видишь... дырочка... - шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. - Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
   Чернышев встал.
   - Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
   Он стал трогать обеими руками.
   - Вот так. А хочешь и я у тебя потрогаю? Хочешь?
   - Не знаю... может не надо...
   - А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
   Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
   - Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
   Зазвенел звонок.
   - Ну хватит... - она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. - Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
   - Нет, не скажу...
   - Честное пионерское?
   - Честное пионерское.
   - Ведь это наша тайна, правда?
   - Ага.
   - И ребятам не скажешь?
   - Не скажу.
   - И маме?
   - И маме.
   - Поклянись. Подними руку и скажи - честное пионерское.
   Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
   - Честное пионерское.
   Зинаида Михайловна повернулась к висящему над столом портрету Ленина:
   - Честное партийное...
   Звонок снова зазвенел.
   - Это что, на перемену или на урок? - пробормотала завуч, трогая ладонью свою пылающую щеку.
   - На перемену... - подсказал Чернышев.
   Зинаида Михайловна подошла к окну, отдернула шторы, потом повернулась к Чернышеву:
   - Я не очень красная?
   - Да нет...
   - Нет? Ну, беги, тогда. И постарайся больше не хулиганить...
   Она стала отпирать дверь:
   - Беги... постой! Ширинку застегни.
   Отвернувшись, он застегнул ширинку.
   - У вас что щас?
   - Природоведение...
   - В восемнадцатой?
   - Да, наверху там...
   - Ну иди.
   Она распахнула дверь.
   Чернышев шагнул за порог и побежал прочь.