Второй день среди лесов по его следам шли волки, и вот они снова
приближались. Оглянувшись через плечо, парень увидел их тени: лохматые,
неуклюжие серые смутные очертания, снующие между черными стволами
деревьев, с глазами, горящими как красные угли в сгущающемся мраке. На
этот раз, он знал это, он не сможет победить их так, как до этого.
Он не мог далеко видеть, потому что вокруг него вставали, как
молчаливые солдаты какой-то заколдованной армии стволы миллионов черных
елей. Во мраке падал снег, белые клочья устилали северные склоны холмов,
но журчание тысяч ручейков тающего снега и льда служили предзнаменованием
прихода весны. Это был темный молчаливый мрачный мир даже в разгаре лета и
сейчас по мере того, как тусклый свет исчезал с наступлением сумерек, мир
казался еще более жутким, чем обычно.
Юнец побежал по густо заросшему склону, как он уже бежал в течение
двух дней с тех пор, когда он проложил себе путь на свободу из
гиперборейского загона для рабов. Несмотря на то, что он был чистокровным
киммерийцем, он был одним из банды всадников-асов, тревожившей границы
гиперборейцев. Тощие воины с соломенными волосами той мрачной земли
заманили в ловушку и разбили наголову отряд всадников, и Конану в первый
раз в своей жизни пришлось отведать горечь от цепей и плети, что было
нормальным для большинства рабов.
Однако, он долго не оставался в рабстве. Работая по ночам, когда
остальные спали, он подпиливал одно звено своей цепи, пока он не стало
настолько слабым, чтобы можно было его перекусить. Затем, во время
ужасного ливня он резко дернул и разорвал ее. Раскручивая четырехфутовую
тяжелую цепь, он убил своего надсмотрщика и солдата, который вскочил,
пытаясь преградить ему дорогу и исчез в потоках ливня. Дождь, который
спрятал его от взглядов также помешал собакам погони, посланной за ним,
взять его след.
Уже свободный, юноша понял, что между ним и его родной Киммерией
простирается половина неприятельского королевства. Поэтому он бежал на юг
в дикую гористую местность, которая отделяла северные пограничные области
Гипербореи от плодородных равнин Британии и Туранских степей. Там, где-то
на юге, как он слышал, лежало сказочное королевство Замора, Замора с его
черноволосыми женщинами и башнями, полных тайн паучьих богов. Там высились
известные города: столица Шадизар, называемая Городом Зла, воровской город
Аренжун и Йезуд, город паучьего бога.
Годом раньше Конан впервые почувствовал вкус цивилизации, когда одним
из воинов кровожадной киммерийской орды, которая ворвалась в Венариум, он
принял участие в грабеже аквилонского аванпоста. Этот вкус разжег его
аппетит. У него не было ясного стремления или программы действия, ничего,
кроме смутных мечтаний об отчаянных приключениях на богатых землях Юга.
Видения сверкающего золота и драгоценных камней, еда и питье без
ограничений и горячие объятия прекрасных женщин благородного рождения как
награда за доблесть, проносились в его наивном молодом мозгу. На Юге, где,
как он думал, его рост и сила как-нибудь смогут принести ему славу среди
городских слабаков. Итак он держал путь на юг - искать свою судьбу, владея
лишь потертой изодранной туникой и длинной цепью.
И вот волки почуяли его запах. Обычно энергичный, деятельный человек
не очень боится волков. Но это был конец зимы, волки, изголодавшиеся после
неудачного сезона, были готовы на любой отчаянный шаг.
В первый раз, когда они догнали его, Конан орудовал своей цепью с
такой яростью, что один серый остался выть и корчиться от боли на снегу с
переломанной спиной, а второй - с раздробленной головой. Алая кровь
обрызгала тающий снег. Голодная стая улизнула от парня со свирепыми
глазами и ужасной цепью, свистящей как вихрь. Волки вернулись пировать над
своими убитыми собратьями, а молодой киммериец побежал дальше на юг. Но
вскоре они снова показались на его пути.
Вчера на заходе солнца, они догнали его на льду замерзшей реки возле
границ Британии. Он сражался с ними на скользком льду, размахивая
окровавленной цепью пока один облысевший волк не сжал железные звенья цепи
своими зловещими челюстями, вырывая цепь из онемевших рук. В этот момент
подтаявший лед треснул, - то ли от ярости схватки, то ли от веса стаи.
Конан задыхался, с трудом переводя дыхание, в ледяном потоке. Несколько
волков упали вместе с ним, и кроме воспоминаний о волках атакующих, он
получил краткое впечатление о волке, наполовину погруженном в воду, бешено
царапающем передними лапами край льдины, но скольким из них удалось
выкарабкаться, а скольких унес под лед быстрый поток, Конан не узнает
никогда.
Стуча зубами, он выполз на лед на другой стороне, оставив завывающую
стаю позади. Всю ночь и весь день он бежал на юг через холмы, поросшие
деревьями, полуголые, полузамерзшие. И сейчас волки настигли его снова.
Холодный горный воздух горел в его напряженных легких, каждый вдох
был как порыв ветра из какой-то адовой печи. Ничего не чувствующие ноги,
словно налитые свинцом, двигались, как у автомата. С каждым шагом его
сандалии погружались в напитанную водой землю и вырывались оттуда с
чавкающими звуками.
Он знал, что с голыми руками у него мало шансов выстоять против
дюжины лохматых убийц. Поэтому он бежал, не останавливаясь. Его
киммерийская кровь не позволяло ему сдаться даже перед лицом явной смерти.
Опять повалил снег. Большие влажные хлопья падали со слабым, но
слышным свистом и покрывали влажную черную землю и возвышающиеся ели
мириадами белых пятен. Там и тут огромные валуны высовывались из земли,
покрытой ковром игл, местность становилась все более гористой и скалистой.
И здесь, подумал Конан, должен быть его единственный шанс выжить. Он может
стать спиной к скале и драться с волками, как только они будут подходить к
нему. Это был слабый шанс, он прекрасно знал быстроту их худых жилистых
стофунтовых тел, но лучше не было ничего.
По мере того, как склон становился круче, лес редел. Конан побежал
вприпрыжку к гигантской массивной скале, которая выступала вперед как вход
в похороненный замок. Как только он это сделал, волки выскочили из-за
границы толстых деревьев и помчались за ним, завывая как алые демоны Ада,
когда они тащат и бросают осужденную душу.
Через белое пятно кружащегося вихрем снега парень увидел зияющую
черноту между двумя мощными кусками скалы и бросился туда. Волки бежали по
пятам, ему казалось, он слышит их горячее, зловонное дыхание на своих
обнаженных ногах, когда он бросился в черную расселину, зияющую перед ним.
Он втиснулся в проем как раз тогда, когда ближайший волк прыгнул на него.
Волчьи челюсти щелкнули в воздухе, Конан был спасен.
Но надолго ли?
Пригибаясь, Конан двигался в темноте, ощупывая шершавый каменный пол
и ожидая появления еще какого-нибудь неясного объекта для сражения из
воющей стаи. Он слышал, как они мягко переступают по свежему снегу
снаружи, как их когти царапают по камню. Как и он, они тяжело дышали. Они
жалобно скулили в жажде крови. Но ни один не появился в проеме - смутном
сером разрезе на фоне черноты. И это было странно.
Конан понял, что он находится в узкой комнате вырубленной в скале,
абсолютно черной кроме неясного света сумерек, пробивающегося через
ущелье. На полу пещеры были в беспорядке рассыпаны занесенные ветром,
птицами или животными сухие листья, иглы ели, ветки, несколько
разбросанных костей, голыши и осколки скалы. В этом хламе не было ничего,
что могло бы послужить оружием.
Встав в полный рост, - шесть футов и несколько дюймов - парень начал
ощупывать стену вытянутой вперед рукой. Вскоре он нашел еще одну дверь. По
мере того, как он продвигался ощупью дальше, его ищущие пальцы нащупали на
камне отметки от долота, складывающиеся в знаки неизвестного письма.
Неизвестного по крайней мере необученному юноше из варваров северных
земель, который не умел ни читать, ни писать и считал эти умения
цивилизованного человека проявлением женоподобности.
Ему пришлось согнуться вдвое, чтобы пробраться во внутреннюю дверь,
но за ней он смог снова распрямиться. Он остановился, настороженно
прислушиваясь. Хотя тишина была абсолютной, какое-то чувство предупреждало
его, что в этой комнате он не один. Он ничего не видел, не слышал, не
чувствовал никакого запаха, но было чувство присутствия, не похожее ни на
что другое.
Его чувствительный натренированный в лесу слух, слышащий эхо,
подсказывал ему, что внутренняя комната намного больше, чем внешняя. Место
пахло древней пылью и летучими мышами. Его шаркающие по полу ноги
обнаружили какие-то предметы, разбросанные на полу. Он не мог видеть, что
это за предметы, но они не казались лесной подстилкой, укрывшей ковром
примыкающую комнату. Это были вещи, сделанные человеком.
Быстрыми шагами он прошел вдоль стены и остановился над одни таким
предметом в темноте. Он почувствовал, как под его весом эта вещь с треском
раскололась. Сучок поломанного дерева оцарапал его кожу, добавив еще один
порез к тем, которые остались от иголок елей и когтей волков. Ругаясь, он
в темноте нащупал вещь, которую сломал. Это оказался стул, дерево, из
которого он был сделан, сгнило, и поэтому он легко поломался под весом
юноши.
Он продолжил более внимательно свои исследования. Еще ощупывающие
руки наткнулись на другой, больший предмет, который он определил как
колесницу. Колеса были разрушены, спицы сгнили, так что сама колесница
лежала на полу среди кусков спиц и обода.
Ищущие руки Конана наткнулись на что-то холодное и металлическое.
Осязание подсказало ему, что это, вероятно, проржавевшая железная арматура
колесницы. Эта находка подала ему хорошую мысль. Развернувшись, он нащупал
дорогу обратно ко входу в комнату, который он мог еле различить в
сгустившийся темноте. С пола соседней комнаты он собрал горсть пыли,
сухого мусора и несколько осколков камня. Вернувшись во внутреннюю
комнату, он сложил мусор в кучу и ударил камнем о железо. После нескольких
неудачных попыток, он нашел камень, который при ударе о железо давал яркий
сноп искр.
Скоро у него был маленький, дымящий и шипящий огонек, в который он
подбрасывал сломанные перекладины стула и куски колес колесницы. Теперь он
мог расслабиться, отдохнуть от ужасного бега через страну и согреть
окоченевшее тело. Свет живого огня отпугнет волков, которые все еще
бродили возле входа, не пожелавшие преследовать его в темноте пещеры, но и
желающие терять свою добычу.
От огня шло тепло, желтый свет танцевал на стенах из грубого камня.
Конан осмотрелся. Комната была квадратной и даже большей, чем она ему
показалась с первого впечатления. Высокий потолок терялся в густых тенях и
был покрыт паутиной. Еще несколько стульев были расставлены у стены вместе
с развалившимися ящиками, так что было видно их содержимое. Это была
одежда и оружие. Огромная каменная комната пахла смертью - древние вещи
были давно похоронены.
И вдруг волосы на голове Конана стали дыбом, и парня начала бить
крупная дрожь. В дальнем углу комнаты на большом каменном стуле сидела
огромная фигура обнаженного человека с обнаженным мечом, лежащим на
коленях. Пустые глазницы лица-черепа смотрели на Конана сквозь мерцающий
свет костра.
Как только Конан увидел обнаженного гиганта, он понял, что тот мертв,
мертв долгие столетия. Кожа на трупе была коричневой и высохшей. Мясо на
его гигантском торсе ссохлось, и потрескалось до такой степени, что висело
лохмотьями на неприкрытых ребрах.
Это открытие, однако, не смирило дрожь ужаса у юноши. Бесстрашный в
битвах, уставший за свои годы от сражений, способный встретиться в битве
на равных с любым человеком или животным, парень не боялся ни боли, ни
смертельного врага. Но он был варваром с северных холмов Киммерии. Как и
все варвары он ощущал сверхъестественный страх перед могилами и темнотой,
со всеми ее страхами и демонами и монстрами Старой Ночи и Хаоса, которыми
населена темнота за пределами круга их костра для всех примитивных
народов. Конану легче было бы снова встретить голодных волков, чем
оставаться здесь, рядом с мертвецом, смотрящим на него со своего каменного
трона, в то время, как колеблющиеся огоньки костра создавали видимость
жизни на высохшем лице-черепе и двигали тени в высохших глазницах, как
будто бы там были темные горящие глаза.
Хотя кровь застыла у него в жилах и волосы на макушке стояли торчком,
парень яростно затряс головой. Проклиная кошмары, он зашагал на негнущихся
ногах через склеп, чтобы ближе рассмотреть давно умершего. Троном служил
квадратный зеркально отполированный черный камень, грубо вырезанный
наподобие стула на помосте высотой в фут. Обнаженный человек или умер на
нем, или был посажен уже после смерти. Вся одежда, которая была на нем,
рассыпалась на кусочки. Бронзовые пуговицы и обрывки кожи его амуниции
лежали у него под ногами. Ожерелье из необработанных золотых самородков
висело у него на шее, неограненные драгоценные камни мерцали с золотых
колец, надетых на его когтистые руки, все еще сжимающие оружие. Бронзовый
шлем, покрытый зеленой, восковой патиной, красовался на голове над
высохшим коричневым лицом.
С натянутыми как струна нервами Конан заставил себя вглядеться в эти
съеденные временем черты лица. Глаза ввалились, оставив две черные ямы.
Кожа на высохших губах была содрана, выставляя напоказ желтые клыки,
оскаленные в безрадостной усмешке.
Кто он был, этот мертвец? Воин древних времен, какой-нибудь великий
главарь, которого боялись при жизни и усадили на трон после смерти? Никто
не может ответить на эти вопросы. Сотни народов бродили и правили этими
гористыми землями с тех пор, как Атлантида погрузилась в изумрудные волны
Западного океана восемь тысяч лет назад. Судя по шлему, мертвец мог быть
главой ванов или асов, или примитивным королем какого-нибудь забытого
Гиборейского племени, давно исчезнувшего в тени времени и похороненного
под пылью веков.
Взгляд Конана упал на огромный меч, лежащий на костлявый бедрах
трупа. Это было страшное оружие: широкий меч с клинком более ярда в длину.
Он был сделан из голубоватой стали, не меди или бронзы, как можно было
ожидать от его явной древности. Должно быть, это было одно из первых
железных оружий, сделанных руками человека. Легенды соотечественников
Конана вспоминали дни, когда люди рубили и кололи красноватой бронзой, и
производство железа не было известно. Много битв выдел этот меч в своем
смутном прошлом, его широкое лезвие, хотя еще острое, было во многих
местах в зазубринах. Звеня, оно встречало другие клинки меча или топора в
ударе наотмашь или парируя удары. В пятнах от времени и крапинках ржавчины
это все еще было оружие, которого стоит бояться.
Юноша почувствовал, как колотиться его сердце. Кровь рожденного для
войны бурлила в нем. О, Крон, что за меч! С таким клинком он не только
сможет защитить себя от голодных волков, визжащих и ждущих его снаружи.
Когда он дотронулся нетерпеливой рукой до рукоятки меча, он не заметил
предостерегающий блеск, появившийся в пустых глазницах лица-черепа
древнего воина.
Конан взял клинок. Он оказался тяжелым как свинец - меч древних
времен. Возможно, какие-то легендарные короли-герои древности носили его -
например, полубог Кулл из Атлантиды, король Валузии, правивший в те века,
когда Атлантида еще не погрузилась в беспокойное море.
Юноша взмахнул мечом, чувствуя, как его мускулы наливаются силой и
сердце начинает биться быстрее от гордости обладания. О, боги, что за меч!
С таким клинком никакой подарок судьбы не будет слишком богатым для воина,
который стремиться к нему! С таким мечом, как этот, даже полуобнаженный
юный варвар из глухой дикой Киммерии может прорубить свой путь в этом
мире, перейти вброд реки крови и занять место среди величайших правителей
Земли.
Он стоял спиной к трону, рубил воздух клинком, ощущая закаленную
веками рукоять в своей твердой руке. Острый меч свистел в дымном воздухе,
и мерцающий свет огня отражался лучами искр от поверхности лезвия на
грубые каменные стены, разбрасывая по комнате маленькие золотые метеоры. С
таким могучим факелом в его руках, он может встретить лицом к лицу не
только голодных волков, - целый мир воинов!
Юноша распрямил грудь и выкрикнул боевой клич своего народа. Эхо
громом прошло по комнате, потревожив древние тени и старую пыль. Конан не
задумался о том, что такой вызов в таком месте может пробудить вещи
посерьезней теней и пыли, вещи, которые по всем правилам должны спать
беспробудно все будущие века.
Он остановился, замерший на полушаге, потому что со стороны трона
раздался звук - неописуемый сухой треск. Обернувшись, он глянул... и
почувствовал, что сердце его замерло. Волосы поднялись у него на голове и
кровь застыла в его жилах. Все его суеверные страхи и детские ночные ужасы
поднялись с воем, заполнили его разум тенями безумия и ужаса. Потому что
мертвец был жив.
Медленно, толчками кадавр поднялся со своего величественного
каменного кресла и пристально посмотрел на него черными пустыми
глазницами, где сейчас, казалось, сверкают холодные злобные живые глаза.
Как, с помощью какой первобытной магии, жизнь вдруг затеплилась в высохшей
мумии давно умершего короля, молодой Конан не знал. Челюсти вдруг
зашевелились и захлопнулись в ужасной пантомиме речи. Но единственный
звук, который слышал Конан, был скрип, как будто ссохшиеся мускулы и
сухожилия сухо терлись друг об друга. Для Конана эта молчаливая имитация
речи была намного страшнее, чем тот факт, что мертвец ожил и начал
двигаться.
Скрипя, мумия сошла с помоста, на которой стоял древний трон, и
повернула свой череп в сторону Конана. Как только безглазый взгляд
остановился на мече в руке Конана, в пустых глазницах сверкнули мрачные
колдовские огни. Неуклюже подкрадываясь, мумия приближалась к Конану, как
тень безымянного ужаса из кошмара сумасшедшего. Она раздвинула свои
костлявые когтистые руки, чтоб выхватить меч из молодых сильных рук
Конана.
Оцепеневший от суеверного ужаса, Конан пятился шаг за шагом. Огонь
костра рисовал на стене за мумией кошмарную тень. Тень рябила на грубом
камне стены. Кроме треска костра, в котором разваливались на куски остатки
древней обстановки, шороха и скрипа высохший мышц кадавра, которые
сопровождали каждый его неуверенный шаг по комнате, и тяжелого дыхания
юноши - ему не хватало воздуха в хватке ужаса, кроме этих звуков, в склепе
стояла тишина.
Мертвец прижал Конан к стене и рывком выбросил вперед коричневую
клешню. Реакция парня была автоматической: инстинктивно он взмахнул мечом.
Лезвие просвистело в воздухе и ударило по вытянутой руке, которая
хрустнула как поломанный сучок. Хватая пустой воздух, отрубленная рука с
сухим стуком упала на пол, из раны не вытекло ни капли крови.
Ужасная рана, которая бы остановила любого живого воина, даже не
замедлила движений трупа. Он просто отдернул обрубок и протянул другую
руку.
Конан отскочил от стены, широко размахивая клинком. Один взмах задел
бок мумии. Ребра лопнули как ветки под ударом, и кадавр с грохотом упал.
Конан стоял, тяжело дыша в центре комнаты, сжимая видавшую виды рукоять
меча потной ладонью. Широко раскрытыми глазами он увидел, как медленно, с
хрустом мумия снова поднимается на ноги и, механически волоча ноги,
двигается вперед к нему, протягивая оставшуюся руку.
Они медленно кружили по комнате. Конан живо уворачивался но шаг за
шагом отступал перед непрестанным напором мертвеца, который придвигался
все ближе и ближе.
Конан пропустил удар мумии, который та нанесла, рванувшись за
взмахнувшим мечом, и, не успел Конан еще прийти в себя, она уже была почти
над ним. Ее когтистая рука рванулась к нему, поймав полу туники, сорвав
полусгнившую материю с тела, оставляя его только в сандалиях и набедренной
повязке.
Конан отскочил назад и взмахнул мечом, целясь в голову мумии. Мумия
быстро наклонила голову, уходя от удара, и снова Конану пришлось
вырываться из ее хватки. Наконец он нанес сокрушительный удар по голове,
снеся верхушку шлема. От следующего удара сам шлем с лязгом отлетел в
угол. И еще удар в сухой коричневый череп. Клинок на мгновенье прилип, и в
это мгновенье юноша, чья кожа уже была исцарапана черными ногтями мумии,
бешено дернув, высвободил свое оружие.
Снова меч попал в ребра мумии, застрял на мгновенье в позвоночнике, и
снова Конан рывком высвободил его. Казалось, ничто не может остановить
мумию. Мертвая, она уже не может быть повреждена. Волоча ноги и
пошатываясь, она шла на него, неутомимо и уверенно, хотя в ее теле были
такие раны, которые заставили бы дюжину воинов стонать в грязи.
Как можно убить то, что уже мертво? Этот вопрос отдавался эхом в
мозгу Конана. Он возвращался снова и снова, и Конан думал, что скоро
сойдет с ума от этого бесконечного повторения. Его грудь тяжело
вздымалась, сердце стучало так, что казалось оно скоро выскочит. Удары и
уколы, - казалось ничто не не может даже замедлить мертвеца, который с
шарканьем шел на него.
Его удары стали гораздо искуснее. Поняв, что если мертвец не сможет
двигаться, то он не сможет и преследовать его, Конан, он направил жуткий
удар по коленям мумии. Кости треснули, и мумия рухнула, извиваясь на
пыльном резном полу. Но в ее высохшей груди горела неестественная жизнь.
Она, шатаясь, поднялась на ноги, и, накренясь, двинулась за юношей, таща
за собой покалеченную ногу.
Снова Конан нанес удар, и нижней части лица мумии как не бывало:
челюсть с грохотом отлетела в тень. Но кадавр не останавливался. Низ его
лица было просто кучей торчащих белых костей, над которыми горели два огня
из пустых глазниц, но он тащился за своим врагом в безустанной
механической погоне. Конану начало казаться, что лучше бы ему было остался
снаружи, с волками, чем найти приют в этом проклятом склепе, где то, что
должно было умереть тысячи лет назад, все еще подкрадывается, чтоб убить.
Вдруг что-то схватило его за лодыжку. Потеряв равновесие, он во весь
рост растянулся на грубом каменном полу, бешено пытаясь освободиться от
мертвой хватки. Он глянул вниз и почувствовал, как застыла его кровь,
когда он увидел, что отрубленная рука трупа сжимает его ногу. Когти
костлявой руки впивались в его тело.
Над ним замаячила страшные очертания кошмара ужаса и безумия.
Искалеченное, искромсанное лицо трупа злобно смотрело на него сверху, а
одна его лапа тянулась к его горлу.
Конан среагировал инстинктивно. Со всей силы двумя ногами он двинул в
сморщенный живот мертвеца, наклонившегося над ним. Взлетев в воздух,
мертвец с грохотом свалился за ним, как раз в огонь.
Конан схватил отрубленную руку, которая все еще сжимала его ногу. Он
рванул ее, отодрал от ноги и швырнул в огонь, туда, куда полетела вся
мумия. Он сжал свой меч и развернулся к огню. Но битва была окончена.
Высушенная чередой бесчисленный столетий, мумия горела в огне как
сухое дерево. Неестественная жизнь в ней еще была, потому что она пыталась
выпрямиться, в то время как языки пламени лизали ее высохшее тело,
перескакивая с одной части тела на другую и превращая ее в живой факел.
Она почти выкарабкалась из огня, когда ее покалеченная нога отлетела, и
мумия превратилась в массу ревущего огня. Одна пылающая рука вывалилась из
огня, судорожно дергаясь. Из углей выкатился череп. Через минуту мумия
была полностью уничтожена, и от нее остались только несколько горящих
углей и почерневшие кости.
Конан перевел дыхание с глубоким вздохом, потом вздохнул еще раз.
Напряжение спадало, оставляя слабость во всех членах тела. Он отер
холодный пот страха с лица и пригладил рукой взъерошенные волосы. Мумия
мертвого воина наконец-то была действительно мертва, и великолепный меч
был теперь его, Конана. Он сжал его снова, ощущая его вес и мощь.
На мгновение он задумался о том, не провести ли ему ночь в этой
могиле. Он смертельно устал. Снаружи его ждали волки и холод, и даже его
врожденное чувство ориентации дикаря не могло помочь ему в выборе
направления в беззвездную ночь на этой странной земле.
Но внезапно его охватило волнение. Наполненная дымом комната была
зловонной не только от пыли веков, но и от горящей давно мертвой
человеческой плоти, - странный запах, ноздри Конана никогда еще не
чувствовали ничего подобного, вызывал отвращение. Пустой трон, казалось,
злобно глядит на него. Чувство присутствия еще кого-то, которое Конан
ощутил когда впервые вошел в комнату, крепко держало его. По его спине
поползли мурашки, когда он подумал о том, чтобы лечь спать в этой комнате.
И теперь с новым мечом, он был полон уверенности. Его грудь
распрямилась, и его меч описал несколько свистящих кругов в воздухе.
Мгновением позже, одетый в старый меховой плащ и держащий факел в
одной руке и меч в другой, он выскользнул из пещеры. Не было никакого
признака, говорящего о присутствии волков. Один взгляд наверх, и стало
ясно, что небо очистилось. Конан изучил звезды, сверкавшие между клочьями
облаков, и снова направился на юг.
приближались. Оглянувшись через плечо, парень увидел их тени: лохматые,
неуклюжие серые смутные очертания, снующие между черными стволами
деревьев, с глазами, горящими как красные угли в сгущающемся мраке. На
этот раз, он знал это, он не сможет победить их так, как до этого.
Он не мог далеко видеть, потому что вокруг него вставали, как
молчаливые солдаты какой-то заколдованной армии стволы миллионов черных
елей. Во мраке падал снег, белые клочья устилали северные склоны холмов,
но журчание тысяч ручейков тающего снега и льда служили предзнаменованием
прихода весны. Это был темный молчаливый мрачный мир даже в разгаре лета и
сейчас по мере того, как тусклый свет исчезал с наступлением сумерек, мир
казался еще более жутким, чем обычно.
Юнец побежал по густо заросшему склону, как он уже бежал в течение
двух дней с тех пор, когда он проложил себе путь на свободу из
гиперборейского загона для рабов. Несмотря на то, что он был чистокровным
киммерийцем, он был одним из банды всадников-асов, тревожившей границы
гиперборейцев. Тощие воины с соломенными волосами той мрачной земли
заманили в ловушку и разбили наголову отряд всадников, и Конану в первый
раз в своей жизни пришлось отведать горечь от цепей и плети, что было
нормальным для большинства рабов.
Однако, он долго не оставался в рабстве. Работая по ночам, когда
остальные спали, он подпиливал одно звено своей цепи, пока он не стало
настолько слабым, чтобы можно было его перекусить. Затем, во время
ужасного ливня он резко дернул и разорвал ее. Раскручивая четырехфутовую
тяжелую цепь, он убил своего надсмотрщика и солдата, который вскочил,
пытаясь преградить ему дорогу и исчез в потоках ливня. Дождь, который
спрятал его от взглядов также помешал собакам погони, посланной за ним,
взять его след.
Уже свободный, юноша понял, что между ним и его родной Киммерией
простирается половина неприятельского королевства. Поэтому он бежал на юг
в дикую гористую местность, которая отделяла северные пограничные области
Гипербореи от плодородных равнин Британии и Туранских степей. Там, где-то
на юге, как он слышал, лежало сказочное королевство Замора, Замора с его
черноволосыми женщинами и башнями, полных тайн паучьих богов. Там высились
известные города: столица Шадизар, называемая Городом Зла, воровской город
Аренжун и Йезуд, город паучьего бога.
Годом раньше Конан впервые почувствовал вкус цивилизации, когда одним
из воинов кровожадной киммерийской орды, которая ворвалась в Венариум, он
принял участие в грабеже аквилонского аванпоста. Этот вкус разжег его
аппетит. У него не было ясного стремления или программы действия, ничего,
кроме смутных мечтаний об отчаянных приключениях на богатых землях Юга.
Видения сверкающего золота и драгоценных камней, еда и питье без
ограничений и горячие объятия прекрасных женщин благородного рождения как
награда за доблесть, проносились в его наивном молодом мозгу. На Юге, где,
как он думал, его рост и сила как-нибудь смогут принести ему славу среди
городских слабаков. Итак он держал путь на юг - искать свою судьбу, владея
лишь потертой изодранной туникой и длинной цепью.
И вот волки почуяли его запах. Обычно энергичный, деятельный человек
не очень боится волков. Но это был конец зимы, волки, изголодавшиеся после
неудачного сезона, были готовы на любой отчаянный шаг.
В первый раз, когда они догнали его, Конан орудовал своей цепью с
такой яростью, что один серый остался выть и корчиться от боли на снегу с
переломанной спиной, а второй - с раздробленной головой. Алая кровь
обрызгала тающий снег. Голодная стая улизнула от парня со свирепыми
глазами и ужасной цепью, свистящей как вихрь. Волки вернулись пировать над
своими убитыми собратьями, а молодой киммериец побежал дальше на юг. Но
вскоре они снова показались на его пути.
Вчера на заходе солнца, они догнали его на льду замерзшей реки возле
границ Британии. Он сражался с ними на скользком льду, размахивая
окровавленной цепью пока один облысевший волк не сжал железные звенья цепи
своими зловещими челюстями, вырывая цепь из онемевших рук. В этот момент
подтаявший лед треснул, - то ли от ярости схватки, то ли от веса стаи.
Конан задыхался, с трудом переводя дыхание, в ледяном потоке. Несколько
волков упали вместе с ним, и кроме воспоминаний о волках атакующих, он
получил краткое впечатление о волке, наполовину погруженном в воду, бешено
царапающем передними лапами край льдины, но скольким из них удалось
выкарабкаться, а скольких унес под лед быстрый поток, Конан не узнает
никогда.
Стуча зубами, он выполз на лед на другой стороне, оставив завывающую
стаю позади. Всю ночь и весь день он бежал на юг через холмы, поросшие
деревьями, полуголые, полузамерзшие. И сейчас волки настигли его снова.
Холодный горный воздух горел в его напряженных легких, каждый вдох
был как порыв ветра из какой-то адовой печи. Ничего не чувствующие ноги,
словно налитые свинцом, двигались, как у автомата. С каждым шагом его
сандалии погружались в напитанную водой землю и вырывались оттуда с
чавкающими звуками.
Он знал, что с голыми руками у него мало шансов выстоять против
дюжины лохматых убийц. Поэтому он бежал, не останавливаясь. Его
киммерийская кровь не позволяло ему сдаться даже перед лицом явной смерти.
Опять повалил снег. Большие влажные хлопья падали со слабым, но
слышным свистом и покрывали влажную черную землю и возвышающиеся ели
мириадами белых пятен. Там и тут огромные валуны высовывались из земли,
покрытой ковром игл, местность становилась все более гористой и скалистой.
И здесь, подумал Конан, должен быть его единственный шанс выжить. Он может
стать спиной к скале и драться с волками, как только они будут подходить к
нему. Это был слабый шанс, он прекрасно знал быстроту их худых жилистых
стофунтовых тел, но лучше не было ничего.
По мере того, как склон становился круче, лес редел. Конан побежал
вприпрыжку к гигантской массивной скале, которая выступала вперед как вход
в похороненный замок. Как только он это сделал, волки выскочили из-за
границы толстых деревьев и помчались за ним, завывая как алые демоны Ада,
когда они тащат и бросают осужденную душу.
Через белое пятно кружащегося вихрем снега парень увидел зияющую
черноту между двумя мощными кусками скалы и бросился туда. Волки бежали по
пятам, ему казалось, он слышит их горячее, зловонное дыхание на своих
обнаженных ногах, когда он бросился в черную расселину, зияющую перед ним.
Он втиснулся в проем как раз тогда, когда ближайший волк прыгнул на него.
Волчьи челюсти щелкнули в воздухе, Конан был спасен.
Но надолго ли?
Пригибаясь, Конан двигался в темноте, ощупывая шершавый каменный пол
и ожидая появления еще какого-нибудь неясного объекта для сражения из
воющей стаи. Он слышал, как они мягко переступают по свежему снегу
снаружи, как их когти царапают по камню. Как и он, они тяжело дышали. Они
жалобно скулили в жажде крови. Но ни один не появился в проеме - смутном
сером разрезе на фоне черноты. И это было странно.
Конан понял, что он находится в узкой комнате вырубленной в скале,
абсолютно черной кроме неясного света сумерек, пробивающегося через
ущелье. На полу пещеры были в беспорядке рассыпаны занесенные ветром,
птицами или животными сухие листья, иглы ели, ветки, несколько
разбросанных костей, голыши и осколки скалы. В этом хламе не было ничего,
что могло бы послужить оружием.
Встав в полный рост, - шесть футов и несколько дюймов - парень начал
ощупывать стену вытянутой вперед рукой. Вскоре он нашел еще одну дверь. По
мере того, как он продвигался ощупью дальше, его ищущие пальцы нащупали на
камне отметки от долота, складывающиеся в знаки неизвестного письма.
Неизвестного по крайней мере необученному юноше из варваров северных
земель, который не умел ни читать, ни писать и считал эти умения
цивилизованного человека проявлением женоподобности.
Ему пришлось согнуться вдвое, чтобы пробраться во внутреннюю дверь,
но за ней он смог снова распрямиться. Он остановился, настороженно
прислушиваясь. Хотя тишина была абсолютной, какое-то чувство предупреждало
его, что в этой комнате он не один. Он ничего не видел, не слышал, не
чувствовал никакого запаха, но было чувство присутствия, не похожее ни на
что другое.
Его чувствительный натренированный в лесу слух, слышащий эхо,
подсказывал ему, что внутренняя комната намного больше, чем внешняя. Место
пахло древней пылью и летучими мышами. Его шаркающие по полу ноги
обнаружили какие-то предметы, разбросанные на полу. Он не мог видеть, что
это за предметы, но они не казались лесной подстилкой, укрывшей ковром
примыкающую комнату. Это были вещи, сделанные человеком.
Быстрыми шагами он прошел вдоль стены и остановился над одни таким
предметом в темноте. Он почувствовал, как под его весом эта вещь с треском
раскололась. Сучок поломанного дерева оцарапал его кожу, добавив еще один
порез к тем, которые остались от иголок елей и когтей волков. Ругаясь, он
в темноте нащупал вещь, которую сломал. Это оказался стул, дерево, из
которого он был сделан, сгнило, и поэтому он легко поломался под весом
юноши.
Он продолжил более внимательно свои исследования. Еще ощупывающие
руки наткнулись на другой, больший предмет, который он определил как
колесницу. Колеса были разрушены, спицы сгнили, так что сама колесница
лежала на полу среди кусков спиц и обода.
Ищущие руки Конана наткнулись на что-то холодное и металлическое.
Осязание подсказало ему, что это, вероятно, проржавевшая железная арматура
колесницы. Эта находка подала ему хорошую мысль. Развернувшись, он нащупал
дорогу обратно ко входу в комнату, который он мог еле различить в
сгустившийся темноте. С пола соседней комнаты он собрал горсть пыли,
сухого мусора и несколько осколков камня. Вернувшись во внутреннюю
комнату, он сложил мусор в кучу и ударил камнем о железо. После нескольких
неудачных попыток, он нашел камень, который при ударе о железо давал яркий
сноп искр.
Скоро у него был маленький, дымящий и шипящий огонек, в который он
подбрасывал сломанные перекладины стула и куски колес колесницы. Теперь он
мог расслабиться, отдохнуть от ужасного бега через страну и согреть
окоченевшее тело. Свет живого огня отпугнет волков, которые все еще
бродили возле входа, не пожелавшие преследовать его в темноте пещеры, но и
желающие терять свою добычу.
От огня шло тепло, желтый свет танцевал на стенах из грубого камня.
Конан осмотрелся. Комната была квадратной и даже большей, чем она ему
показалась с первого впечатления. Высокий потолок терялся в густых тенях и
был покрыт паутиной. Еще несколько стульев были расставлены у стены вместе
с развалившимися ящиками, так что было видно их содержимое. Это была
одежда и оружие. Огромная каменная комната пахла смертью - древние вещи
были давно похоронены.
И вдруг волосы на голове Конана стали дыбом, и парня начала бить
крупная дрожь. В дальнем углу комнаты на большом каменном стуле сидела
огромная фигура обнаженного человека с обнаженным мечом, лежащим на
коленях. Пустые глазницы лица-черепа смотрели на Конана сквозь мерцающий
свет костра.
Как только Конан увидел обнаженного гиганта, он понял, что тот мертв,
мертв долгие столетия. Кожа на трупе была коричневой и высохшей. Мясо на
его гигантском торсе ссохлось, и потрескалось до такой степени, что висело
лохмотьями на неприкрытых ребрах.
Это открытие, однако, не смирило дрожь ужаса у юноши. Бесстрашный в
битвах, уставший за свои годы от сражений, способный встретиться в битве
на равных с любым человеком или животным, парень не боялся ни боли, ни
смертельного врага. Но он был варваром с северных холмов Киммерии. Как и
все варвары он ощущал сверхъестественный страх перед могилами и темнотой,
со всеми ее страхами и демонами и монстрами Старой Ночи и Хаоса, которыми
населена темнота за пределами круга их костра для всех примитивных
народов. Конану легче было бы снова встретить голодных волков, чем
оставаться здесь, рядом с мертвецом, смотрящим на него со своего каменного
трона, в то время, как колеблющиеся огоньки костра создавали видимость
жизни на высохшем лице-черепе и двигали тени в высохших глазницах, как
будто бы там были темные горящие глаза.
Хотя кровь застыла у него в жилах и волосы на макушке стояли торчком,
парень яростно затряс головой. Проклиная кошмары, он зашагал на негнущихся
ногах через склеп, чтобы ближе рассмотреть давно умершего. Троном служил
квадратный зеркально отполированный черный камень, грубо вырезанный
наподобие стула на помосте высотой в фут. Обнаженный человек или умер на
нем, или был посажен уже после смерти. Вся одежда, которая была на нем,
рассыпалась на кусочки. Бронзовые пуговицы и обрывки кожи его амуниции
лежали у него под ногами. Ожерелье из необработанных золотых самородков
висело у него на шее, неограненные драгоценные камни мерцали с золотых
колец, надетых на его когтистые руки, все еще сжимающие оружие. Бронзовый
шлем, покрытый зеленой, восковой патиной, красовался на голове над
высохшим коричневым лицом.
С натянутыми как струна нервами Конан заставил себя вглядеться в эти
съеденные временем черты лица. Глаза ввалились, оставив две черные ямы.
Кожа на высохших губах была содрана, выставляя напоказ желтые клыки,
оскаленные в безрадостной усмешке.
Кто он был, этот мертвец? Воин древних времен, какой-нибудь великий
главарь, которого боялись при жизни и усадили на трон после смерти? Никто
не может ответить на эти вопросы. Сотни народов бродили и правили этими
гористыми землями с тех пор, как Атлантида погрузилась в изумрудные волны
Западного океана восемь тысяч лет назад. Судя по шлему, мертвец мог быть
главой ванов или асов, или примитивным королем какого-нибудь забытого
Гиборейского племени, давно исчезнувшего в тени времени и похороненного
под пылью веков.
Взгляд Конана упал на огромный меч, лежащий на костлявый бедрах
трупа. Это было страшное оружие: широкий меч с клинком более ярда в длину.
Он был сделан из голубоватой стали, не меди или бронзы, как можно было
ожидать от его явной древности. Должно быть, это было одно из первых
железных оружий, сделанных руками человека. Легенды соотечественников
Конана вспоминали дни, когда люди рубили и кололи красноватой бронзой, и
производство железа не было известно. Много битв выдел этот меч в своем
смутном прошлом, его широкое лезвие, хотя еще острое, было во многих
местах в зазубринах. Звеня, оно встречало другие клинки меча или топора в
ударе наотмашь или парируя удары. В пятнах от времени и крапинках ржавчины
это все еще было оружие, которого стоит бояться.
Юноша почувствовал, как колотиться его сердце. Кровь рожденного для
войны бурлила в нем. О, Крон, что за меч! С таким клинком он не только
сможет защитить себя от голодных волков, визжащих и ждущих его снаружи.
Когда он дотронулся нетерпеливой рукой до рукоятки меча, он не заметил
предостерегающий блеск, появившийся в пустых глазницах лица-черепа
древнего воина.
Конан взял клинок. Он оказался тяжелым как свинец - меч древних
времен. Возможно, какие-то легендарные короли-герои древности носили его -
например, полубог Кулл из Атлантиды, король Валузии, правивший в те века,
когда Атлантида еще не погрузилась в беспокойное море.
Юноша взмахнул мечом, чувствуя, как его мускулы наливаются силой и
сердце начинает биться быстрее от гордости обладания. О, боги, что за меч!
С таким клинком никакой подарок судьбы не будет слишком богатым для воина,
который стремиться к нему! С таким мечом, как этот, даже полуобнаженный
юный варвар из глухой дикой Киммерии может прорубить свой путь в этом
мире, перейти вброд реки крови и занять место среди величайших правителей
Земли.
Он стоял спиной к трону, рубил воздух клинком, ощущая закаленную
веками рукоять в своей твердой руке. Острый меч свистел в дымном воздухе,
и мерцающий свет огня отражался лучами искр от поверхности лезвия на
грубые каменные стены, разбрасывая по комнате маленькие золотые метеоры. С
таким могучим факелом в его руках, он может встретить лицом к лицу не
только голодных волков, - целый мир воинов!
Юноша распрямил грудь и выкрикнул боевой клич своего народа. Эхо
громом прошло по комнате, потревожив древние тени и старую пыль. Конан не
задумался о том, что такой вызов в таком месте может пробудить вещи
посерьезней теней и пыли, вещи, которые по всем правилам должны спать
беспробудно все будущие века.
Он остановился, замерший на полушаге, потому что со стороны трона
раздался звук - неописуемый сухой треск. Обернувшись, он глянул... и
почувствовал, что сердце его замерло. Волосы поднялись у него на голове и
кровь застыла в его жилах. Все его суеверные страхи и детские ночные ужасы
поднялись с воем, заполнили его разум тенями безумия и ужаса. Потому что
мертвец был жив.
Медленно, толчками кадавр поднялся со своего величественного
каменного кресла и пристально посмотрел на него черными пустыми
глазницами, где сейчас, казалось, сверкают холодные злобные живые глаза.
Как, с помощью какой первобытной магии, жизнь вдруг затеплилась в высохшей
мумии давно умершего короля, молодой Конан не знал. Челюсти вдруг
зашевелились и захлопнулись в ужасной пантомиме речи. Но единственный
звук, который слышал Конан, был скрип, как будто ссохшиеся мускулы и
сухожилия сухо терлись друг об друга. Для Конана эта молчаливая имитация
речи была намного страшнее, чем тот факт, что мертвец ожил и начал
двигаться.
Скрипя, мумия сошла с помоста, на которой стоял древний трон, и
повернула свой череп в сторону Конана. Как только безглазый взгляд
остановился на мече в руке Конана, в пустых глазницах сверкнули мрачные
колдовские огни. Неуклюже подкрадываясь, мумия приближалась к Конану, как
тень безымянного ужаса из кошмара сумасшедшего. Она раздвинула свои
костлявые когтистые руки, чтоб выхватить меч из молодых сильных рук
Конана.
Оцепеневший от суеверного ужаса, Конан пятился шаг за шагом. Огонь
костра рисовал на стене за мумией кошмарную тень. Тень рябила на грубом
камне стены. Кроме треска костра, в котором разваливались на куски остатки
древней обстановки, шороха и скрипа высохший мышц кадавра, которые
сопровождали каждый его неуверенный шаг по комнате, и тяжелого дыхания
юноши - ему не хватало воздуха в хватке ужаса, кроме этих звуков, в склепе
стояла тишина.
Мертвец прижал Конан к стене и рывком выбросил вперед коричневую
клешню. Реакция парня была автоматической: инстинктивно он взмахнул мечом.
Лезвие просвистело в воздухе и ударило по вытянутой руке, которая
хрустнула как поломанный сучок. Хватая пустой воздух, отрубленная рука с
сухим стуком упала на пол, из раны не вытекло ни капли крови.
Ужасная рана, которая бы остановила любого живого воина, даже не
замедлила движений трупа. Он просто отдернул обрубок и протянул другую
руку.
Конан отскочил от стены, широко размахивая клинком. Один взмах задел
бок мумии. Ребра лопнули как ветки под ударом, и кадавр с грохотом упал.
Конан стоял, тяжело дыша в центре комнаты, сжимая видавшую виды рукоять
меча потной ладонью. Широко раскрытыми глазами он увидел, как медленно, с
хрустом мумия снова поднимается на ноги и, механически волоча ноги,
двигается вперед к нему, протягивая оставшуюся руку.
Они медленно кружили по комнате. Конан живо уворачивался но шаг за
шагом отступал перед непрестанным напором мертвеца, который придвигался
все ближе и ближе.
Конан пропустил удар мумии, который та нанесла, рванувшись за
взмахнувшим мечом, и, не успел Конан еще прийти в себя, она уже была почти
над ним. Ее когтистая рука рванулась к нему, поймав полу туники, сорвав
полусгнившую материю с тела, оставляя его только в сандалиях и набедренной
повязке.
Конан отскочил назад и взмахнул мечом, целясь в голову мумии. Мумия
быстро наклонила голову, уходя от удара, и снова Конану пришлось
вырываться из ее хватки. Наконец он нанес сокрушительный удар по голове,
снеся верхушку шлема. От следующего удара сам шлем с лязгом отлетел в
угол. И еще удар в сухой коричневый череп. Клинок на мгновенье прилип, и в
это мгновенье юноша, чья кожа уже была исцарапана черными ногтями мумии,
бешено дернув, высвободил свое оружие.
Снова меч попал в ребра мумии, застрял на мгновенье в позвоночнике, и
снова Конан рывком высвободил его. Казалось, ничто не может остановить
мумию. Мертвая, она уже не может быть повреждена. Волоча ноги и
пошатываясь, она шла на него, неутомимо и уверенно, хотя в ее теле были
такие раны, которые заставили бы дюжину воинов стонать в грязи.
Как можно убить то, что уже мертво? Этот вопрос отдавался эхом в
мозгу Конана. Он возвращался снова и снова, и Конан думал, что скоро
сойдет с ума от этого бесконечного повторения. Его грудь тяжело
вздымалась, сердце стучало так, что казалось оно скоро выскочит. Удары и
уколы, - казалось ничто не не может даже замедлить мертвеца, который с
шарканьем шел на него.
Его удары стали гораздо искуснее. Поняв, что если мертвец не сможет
двигаться, то он не сможет и преследовать его, Конан, он направил жуткий
удар по коленям мумии. Кости треснули, и мумия рухнула, извиваясь на
пыльном резном полу. Но в ее высохшей груди горела неестественная жизнь.
Она, шатаясь, поднялась на ноги, и, накренясь, двинулась за юношей, таща
за собой покалеченную ногу.
Снова Конан нанес удар, и нижней части лица мумии как не бывало:
челюсть с грохотом отлетела в тень. Но кадавр не останавливался. Низ его
лица было просто кучей торчащих белых костей, над которыми горели два огня
из пустых глазниц, но он тащился за своим врагом в безустанной
механической погоне. Конану начало казаться, что лучше бы ему было остался
снаружи, с волками, чем найти приют в этом проклятом склепе, где то, что
должно было умереть тысячи лет назад, все еще подкрадывается, чтоб убить.
Вдруг что-то схватило его за лодыжку. Потеряв равновесие, он во весь
рост растянулся на грубом каменном полу, бешено пытаясь освободиться от
мертвой хватки. Он глянул вниз и почувствовал, как застыла его кровь,
когда он увидел, что отрубленная рука трупа сжимает его ногу. Когти
костлявой руки впивались в его тело.
Над ним замаячила страшные очертания кошмара ужаса и безумия.
Искалеченное, искромсанное лицо трупа злобно смотрело на него сверху, а
одна его лапа тянулась к его горлу.
Конан среагировал инстинктивно. Со всей силы двумя ногами он двинул в
сморщенный живот мертвеца, наклонившегося над ним. Взлетев в воздух,
мертвец с грохотом свалился за ним, как раз в огонь.
Конан схватил отрубленную руку, которая все еще сжимала его ногу. Он
рванул ее, отодрал от ноги и швырнул в огонь, туда, куда полетела вся
мумия. Он сжал свой меч и развернулся к огню. Но битва была окончена.
Высушенная чередой бесчисленный столетий, мумия горела в огне как
сухое дерево. Неестественная жизнь в ней еще была, потому что она пыталась
выпрямиться, в то время как языки пламени лизали ее высохшее тело,
перескакивая с одной части тела на другую и превращая ее в живой факел.
Она почти выкарабкалась из огня, когда ее покалеченная нога отлетела, и
мумия превратилась в массу ревущего огня. Одна пылающая рука вывалилась из
огня, судорожно дергаясь. Из углей выкатился череп. Через минуту мумия
была полностью уничтожена, и от нее остались только несколько горящих
углей и почерневшие кости.
Конан перевел дыхание с глубоким вздохом, потом вздохнул еще раз.
Напряжение спадало, оставляя слабость во всех членах тела. Он отер
холодный пот страха с лица и пригладил рукой взъерошенные волосы. Мумия
мертвого воина наконец-то была действительно мертва, и великолепный меч
был теперь его, Конана. Он сжал его снова, ощущая его вес и мощь.
На мгновение он задумался о том, не провести ли ему ночь в этой
могиле. Он смертельно устал. Снаружи его ждали волки и холод, и даже его
врожденное чувство ориентации дикаря не могло помочь ему в выборе
направления в беззвездную ночь на этой странной земле.
Но внезапно его охватило волнение. Наполненная дымом комната была
зловонной не только от пыли веков, но и от горящей давно мертвой
человеческой плоти, - странный запах, ноздри Конана никогда еще не
чувствовали ничего подобного, вызывал отвращение. Пустой трон, казалось,
злобно глядит на него. Чувство присутствия еще кого-то, которое Конан
ощутил когда впервые вошел в комнату, крепко держало его. По его спине
поползли мурашки, когда он подумал о том, чтобы лечь спать в этой комнате.
И теперь с новым мечом, он был полон уверенности. Его грудь
распрямилась, и его меч описал несколько свистящих кругов в воздухе.
Мгновением позже, одетый в старый меховой плащ и держащий факел в
одной руке и меч в другой, он выскользнул из пещеры. Не было никакого
признака, говорящего о присутствии волков. Один взгляд наверх, и стало
ясно, что небо очистилось. Конан изучил звезды, сверкавшие между клочьями
облаков, и снова направился на юг.