Стайн Роберт Лоуренс. Смертельный урок музыки

Роберт Лоуренс Стайн
Смертельный урок музыки

1

   На самом деле я не хотел переезжать. Я думал, что сразу возненавижу наш новый дом. Но все получилось очень даже весело.
   Я замечательно прикололся над родичами.
   Может быть, это была не совсем удачная шутка, но мне понравилось.
   Впрочем, все по порядку.
   Мама с папой застряли в холле с грузчиками. Распоряжались, куда нести мебель и все коробки. И пока они там возились, я отправился на разведку И нашел очень даже симпатичную комнату рядом со столовой.
   Это был здоровенный зал в два окна. Окна выходили на задний двор. Солнечный свет озарял зал, и поэтому здесь было гораздо светлее и веселее, чем в других комнатах старого дома. Там, надо сказать, было слегка мрачновато.
   Я сразу подумал, что здесь надо будет устроить семейную комнату отдыха. Ну, знаете, с телевизором, стереопроигрывателем и, может быть, даже со столом для пинг-понга и прочими интересными штуками. Я уже представлял себе, как все это будет. Но пока в комнате было пусто.
   Только в углу одиноко катались два серых шарика пыли.
   Они-то и подали мне идею.
   Посмеиваясь про себя, я присел на корточки и слепил шарики пыли в два тугих комочка. Потом я вскочил и принялся орать дурным голосом:
   – Мыши! Мыши! Спасите! Там мыши!
   Родичи ворвались в комнату с таким видом, как будто меня тут резали. У них челюсти поотвисали, когда они заметили в углу двух серых мышек из пыли. Я продолжал вопить:
   – Мыши! Мыши!
   Я изо всех сил старался изобразить панический страх. Якобы жутко боюсь мышей.
   Мама остановилась в дверях. Она так и стояла с открытым ртом. Я даже испугался, как бы у нее зубы не выпали!
   Вообще-то мама у нас – само спокойствие. А вот папа вечно паникует и напрягается. Он схватил прислоненную к стене швабру и принялся бешено колотить ею по бедным, ни в чем не повинным пылевым мышкам.
   Я больше уже не мог сдерживаться.
   Я ржал, как взбесившийся бегемот.
   Папа ошалело уставился на шарик пыли, прилипший к швабре. И тут наконец до него дошло, что это был просто прикол. Он аж побагровел. А я испугался, что у него глаза выскочат из-под очков.
   – Очень смешно, Джером, – спокойно проговорила мама, страдальчески закатив глаза. (Вообще-то все меня называют Джерри. Но когда мама сердится, она называет меня Джеромом). – Мы с папой ценим твою заботу о нас. Конечно, с твоей стороны очень мило напугать нас до полусмерти, когда мы оба устали и все на нервах из-за этого переезда. Мы очень рады, что ты развлекаешься, пока мы стараемся тут все устроить.
   Мама всегда так язвит. Наверняка свое чувство юмора я унаследовал от нее.
   Папа задумчиво почесал лысину на затылке.
   – Они были в точности как мыши, – пробормотал он.
   Я понял, что он не сердится. Он уже привык к моим шуточкам. Они оба привыкли. Мама покачала головой:
   – Ты ведешь себя как ребенок!
   – А я и есть ребенок, – гордо заявил я. – Ведь мне двенадцать. По-моему, самый что ни на есть подходящий возраст для того, чтобы куролесить, прикалываться над родичами и выдумывать всякие штуки.
   – Не умничай, – насупился папа. – И вообще… Знаешь, Джерри, тут работы непочатый край. Мы с мамой уже умотались. Мог бы помочь, между прочим.
   Он попытался всучить мне швабру. Но я отскочил, выставив руки перед собой, как будто защищался от страшной опасности.
   – Папа, ну ты же знаешь! У меня аллергия!
   – Аллергия на пыль? – язвительно уточнил он.
   – Нет. На работу!
   Я думал, что родичи рассмеются, но они вместо этого пулей вылетели из комнаты, чертыхаясь себе под нос.
   – Хотя бы за Плюшкой присмотри! – крикнула мне мама из коридора. – Чтобы она не вертелась у грузчиков под ногами.
   – Ага, присмотрю! – крикнул я в ответ.
   Плюшка – это наша кошка. Вот уж точно приплюснутое животное. Абсолютно рехнувшийся зверь. За ней присматривать – себе дороже. Все равно, если ей что-то втемяшится в голову, ее ничто не остановит.
   Я хочу сразу сказать, что у нас с Плюшкой не самые теплые отношения. На самом деле я стараюсь держаться подальше от этой придурочной кошки.
   Вообще-то считается, что кошки – это милые домашние звери. Вот только Плюшка об этом не знает. Ей никто этого не объяснил. Наоборот. Она ощущает себя маленьким, но кровожадным тигром. Или летучей мышью-вампиром.
   Ее любимое развлечение – забраться повыше, к примеру на спинку кресла или на книжную полку, и сигануть оттуда тебе на плечо. Обязательно выпустив когти. Без когтей – это уже не развлечение. Я давно перестал считать, сколько футболок она мне изодрала. Между прочим, хороших футболок. И сколько крови я потерял.
   Это не кошка, а просто стихийное бедствие.
   Она вся-вся черная. Только на лбу одно белое пятнышко и второе – вокруг правого глаза. Родичи обожают ее до беспамятства. Вечно сюсюкаются: «Хорошая киса, славная киса…» Постоянно берут ее на руки, чешут за ушком и говорят, какая она вся из себя замечательная. Обычно Плюшка кусает их и царапается до крови. Но они почему-то ничему не учатся на своих ошибках.
   Когда мы переезжали сюда, я очень надеялся, что Плюшка потеряется где-нибудь по дороге. Не тут-то было. Мама лично проследила за тем, чтобы Плюшка села в машину первой. На заднем сиденье, рядом со мной.
   И конечно же, эту притыренную кошатину стошнило.
   Вы когда-нибудь встречали кошку, которую укачивает в машине?! Она сделала это нарочно. Просто из вредности.
   В общем, как вы понимаете, мамину просьбу насчет присмотреть за Плюшкой я с чистой совестью пропустил мимо ушей. Вместо этого я пошел на кухню и открыл заднюю дверь в надежде, что Плюшка убежит на улицу и все-таки потеряется.
   Потом я снова пошел на разведку.
   Наш прежний дом был совсем-совсем маленьким. Зато новым. А этот дом был ужасно старым. Древним, можно сказать. Здесь все скрипело и трещало. Половицы, оконные рамы, двери… Как будто это сам дом вздыхал и кряхтел от старости.
   Но в то же время он был огромным. Я обнаружил множество разных комнат, кладовых и чуланов. Один чулан на втором этаже был размером с мою старую комнату.
   Моя новая комната располагалась в самом дальнем конце коридора на втором этаже. Здесь было еще три комнаты и ванная. Интересно, а что мама с папой собирались делать с тремя остальными комнатами?
   Я хотел предложить, чтобы одну из них оборудовали под домашний зал видеоигр. Здесь можно будет поставить большой телевизор и подключить к нему игровую приставку. Я обожаю видеоигры. Могу часами играть. И как было бы круто заиметь собственный игровой зал! Надо будет уговорить родичей. Обязательно.
   Настроение у меня понемногу улучшалось. Не то чтобы оно было совсем уж плохим… Но мне все-таки было как-то грустно. Переезжать всегда грустно. И особенно в другой город, где ты никого не знаешь.
   Я вообще-то никогда не реву. Но честно сказать, когда узнал, что мы навсегда уезжаем из Седарвилля, то едва не расплакался. Мне действительно было грустно, когда я прощался с друзьями.
   И особенно с Шоном. Шон – классный парень. Родичам он не очень нравится. Потому что он шумный и громко рыгает за столом. Но все равно Шон – мой лучший друг.
   То есть он был моим лучшим другом.
   Здесь, в Нью-Гошене, у меня пока не было никаких друзей.
   Мама сказала, что Шон может приехать к нам летом и погостить пару недель. С ее стороны это был настоящий подвиг. Особенно если учесть, как ее бесит, когда Шон рыгает за столом.
   Но настроение у меня все равно было кислым.
   Однако сейчас я немного приободрился. Мне ужасно понравился новый дом. Я решил, что в соседней с моей комнате можно будет устроить спортивный зал. Я буду не я, если не уговорю папу с мамой купить несколько тренажеров – из тех, что всегда рекламируют по телевизору.
   Я не мог пойти к себе в комнату, потому что там были грузчики. Они как раз заносили мебель. Поэтому направился в самый дальний конец коридора. Там была еще одна дверь. Наверное, в очередную кладовку. Однако за дверью я обнаружил узкую деревянную лестницу. Возможно, на чердак.
   Подумать только, чердак!
   Раньше у нас никогда не было чердака. Видимо, там полно всяких старых вещей… А среди старого хлама иногда попадаются очень классные штуки. А вдруг те люди, которые жили тут прежде, оставили на чердаке свою коллекцию старых комиксов?!
   Я устремился наверх, подпрыгивая от восторга.
   Когда я был уже на середине лестницы, снизу раздался папин голос:
   – Джерри, куда ты идешь?
   – Наверх, – отозвался я.
   Хотя и так было ясно, куда я иду.
   – Не стоит тебе подниматься туда одному, – сказал папа.
   – Почему? Там что, привидения водятся?
   Я был уже наверху. Папа поднялся следом. Деревянные ступеньки натужно скрипели под его ногами.
   – Ну и жара здесь! – Папа поправил очки на носу. – Духота.
   Он потянул за цепочку, свисающую с потолка. Зажегся свет.
   Лампочка явно была не из самых мощных, но все равно стало хоть что-то видно.
   Я огляделся. Это была здоровенная комната с низким скошенным потолком. Я вообще-то не очень высокий, но, встав на цыпочки, даже я сумел дотянуться до потолка.
   Здесь были и окна – по одному крошечному круглому окошку на передней и задней стене. Но они были такие пыльные, что совершенно не пропускали света.
   – Здесь пусто, – пробормотал я, ужасно разочарованный.
   А вот папа, наоборот, воодушевился:
   – Вот сюда-то мы и отнесем весь ненужный хлам, который жалко выбрасывать.
   – Эй, посмотри… что это там?
   У дальней стены я разглядел что-то большое и темное. Я пошел туда. Старые половицы отчаянно скрипели.
   Что там такое? Действительно, что-то большое, накрытое серым мятым покрывалом. Может, что-нибудь наподобие сундука с сокровищами?
   Воображение у меня богатое. Сам иногда удивляюсь.
   Я попытался стянуть покрывало. Тяжелое, черт… Пришлось взяться за него обеими руками.
   Я даже зажмурился в предвкушении того, что я сейчас увижу.
   Но чего я действительно не ожидал найти, так это черное сияющее пианино.
   А это было именно пианино.
   – Ничего себе! – Папа даже присвистнул от удивления.
   Он подошел ко мне и встал рядом, почесывая лысину на затылке. Это у него такая привычка. Когда папа чем-нибудь недоволен или удивлен, он всегда чешет лысину.
   – Ничего себе! Почему, интересно, его здесь оставили?
   Я пожал плечами.
   – С виду оно совсем новое. – Я на пробу постукал по клавишам указательным пальцем. – И звучит хорошо.
   Папа тоже потюкал по клавишам.
   – Вполне нормальное пианино, – заметил он. – Очень хорошее пианино. Даже странно. Зачем его затащили сюда на чердак?…
   – Здесь какая-то страшная тайна, – объявил я замогильным голосом.
   Тогда я еще не знал, что это действительно страшная тайна.
   В ту ночь я не мог заснуть. Не то чтобы мне не хотелось спать – просто что-то все время мешало.
   Я лежал на своей старой кровати из бывшего дома. Но кровать стояла головой не в том направлении. И не у той стены. И свет от фонаря на заднем крыльце у соседей падал прямо в окно. Окно дребезжало на ветру. А по потолку пробегали тени. Туда-сюда. Туда-сюда.
   Я долго ворочался и наконец понял, что никогда не смогу заснуть в этой новой комнате.
   Здесь было все по-другому.
   Она была слишком большой.
   И даже немножечко жутковатой…
   Очевидно, спать я не буду уже никогда в своей жизни.
   Я лежал, глядя на тени, пляшущие на потолке.
   И наконец расслабился и даже, кажется, задремал… Но тут я услышал музыку.
   Кто-то играл на пианино.
   Сначала я решил, что музыка доносится с улицы. Но потом до меня дошло, что звук идет сверху. С чердака!
   Я сел на постели и прислушался. Да, кто-то там наверху играл на пианино. Какую-то классическую музыку.
   Я отшвырнул одеяло и опустил ноги на пол. Интересно, кому взбрело в голову подняться на чердак и играть на пианино посреди ночи?! Это точно не папа. Папа и ноты-то правильно не сыграет. А мама умеет играть только «Собачий вальс», да и то с пятого на десятое.
   Может быть, это Плюшка?
   Я встал с кровати и замер, прислушиваясь. Кто-то там наверху продолжал играть. Очень тихо. Но я все равно различал мелодию. Каждую ноту.
   Я направился к двери и в темноте налетел на коробку с вещами, которую еще не успели распаковать. И больно ударился большим пальцем.
   – У-я!
   Я схватился руками за ушибленную ногу и держал ее так, пока боль не прошла.
   Я знал, что родичи меня не услышат. Их спальня была на первом этаже.
   Я снова прислушался, затаив дыхание. Музыка наверху продолжала звучать.
   Я вышел из комнаты в коридор. Теперь я старался идти осторожно, чтобы во что-нибудь не врезаться опять. У меня под ногами тихонько поскрипывали половицы. Пол был холодным как лед. А я был босиком. Но я не стал возвращаться за тапками.
   Я осторожно приоткрыл дверь на чердак и заглянул в темноту.
   Музыка доносилась сверху.
   Такая печальная музыка. Очень тихая. Очень грустная.
   – Кто… кто там? – выдавил я.

2

   Музыка продолжала играть. Казалось, она плывет сквозь кромешную тьму вниз по лестнице – плывет прямо ко мне.
   – Кто там? – повторил я уже смелее, хотя у меня все равно дрожал голос.
   Но мне снова никто не ответил. Я встал на нижнюю ступеньку лестницы и задрал голову, вглядываясь в темноту.
   – Мама, это ты? Папа?
   В ответ ни слова… Только музыка плыла в темноте, тихая и печальная.
   Я и сам толком не понял, как так получилось, что я стал подниматься по лестнице. Я понял это, лишь услышав гулкий скрип ступеней у себя под ногами.
   Наконец я поднялся наверх.
   Здесь было жарко и очень душно.
   Теперь музыка окружала меня со всех сторон. Казалось, что она доносилась отовсюду.
   – Кто здесь?
   Я очень старался, чтобы мой голос звучал спокойно, но у меня не очень-то получилось. Я и сам не узнал свой голос – таким он был жалким и тоненьким. Наверное, мне было немножечко страшно. Самую малость.
   – Кто здесь?
   Что-то холодное прикоснулось к моему лицу.
   Я аж подскочил на месте.
   И только потом до меня дошло, что это цепочка выключателя.
   Я потянул за цепочку. Зажегся свет – совсем тусклый.
   Но все-таки лучше, чем ничего.
   Музыка оборвалась.
   – Кто здесь?
   Я прищурился, чтобы лучше разглядеть пианино у дальней стены. Никого.
   Вообще никого. За пианино никто не сидел. Я сделал шаг вперед. Тишина. Только противный скрип половиц у меня под ногами.
   Я подошел к пианино и встал, не сводя глаз с клавиш.
   Сам не знаю, чего я высматривал и чего ожидал увидеть. Я хочу сказать… ведь кто-то же играл на пианино. И прекратил играть в тот момент, когда я включил свет. Так куда же он делся? В воздухе растворился?
   Я нагнулся и заглянул под пианино.
   Понимаю, это глупо. Под пианино и Плюшка бы не пролезла. Но тогда я вообще ничего уже не соображал. Сердце у меня билось так, что казалось, сейчас разорвется. А в голову лезли всякие сумасшедшие мысли. Одна другой нелепее.
   Я склонился над клавишами и очень внимательно их осмотрел. А что, если это такое старинное механическое пианино… ну знаете… которое играет само по себе. Пианола, кажется, называется. В мультфильмах такие бывают. И в старых фильмах.
   Но ничего особенного я не заметил. Пианино как пианино. Самое что ни на есть обычное. Я присел на табурет. И тут же вскочил как ужаленный. Табурет был теплым! Как будто на нем только что сидели!
   – Что? Как?
   Я в изумлении уставился на табурет. Потом потрогал его рукой. Да. Точно, теплый.
   Но тут я сообразил, что на чердаке вообще очень жарко. Гораздо теплее, чем в доме. Нас в школе учили, что теплый воздух поднимается наверх. Наверное, он поднимается сюда, на чердак, и здесь и скапливается.
   Я снова присел на табурет и стал дожидаться, пока у меня не успокоится пульс.
   «Что здесь происходит?» – думал я, не отрывая взгляда от пианино. Его черная отполированная поверхность была такой гладкой, что я видел свое отражение. Даже при тусклом свете единственной лампочки.
   И мое отражение выглядело встревожено и испуганно.
   Я опустил глаза и несколько раз тюкнул пальцем по клавишам.
   Еще пару минут назад кто-то играл на пианино.
   Кто-то прикасался пальцами к тем же клавишам.
   И куда же он делся потом? Ведь когда я включил свет, здесь уже не было никого…
   Я снова ударил по клавише. Потом еще по одной. И еще… В пустом помещении каждая нота отдавалась долгим звенящим эхом.
   И тут раздался громкий треск. Снизу. Откуда-то с лестницы.
   Я оторвал руки от клавиш и замер.
   Снова послышался треск.
   Шаги.
   Я встал с табурета. Ноги дрожали.
   Я так напряженно прислушивался, что, казалось, улавливал движение воздуха.
   Шаги приближались.
   Кто-то поднимался по лестнице. Сюда, на чердак.
   Ко мне.

3

   Ступени трещали.
   Кто-то ко мне поднимался.
   Кто-то большой.
   У меня перехватило дыхание. Мне казалось, что я сейчас задохнусь.
   Я замер на месте, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Но укрыться тут было негде.
   Ступени трещали все громче.
   Над ступенями уже показалась чья-то темная голова. Я мало что соображал от ужаса. Но мне все же хватило ума дождаться, пока темная фигура не выступит на свет.
   – Папа! – радостно завопил я.
   – Джерри, что ты тут делаешь?
   Вид у отца был прикольный. Его редеющие темные волосы стояли на голове дыбом. Пижамные штаны задрались до колен. Он был без очков и смотрел на меня прищурившись и смешно сморщив нос.
   – Папа… а я думал… я думал… – промямлил я.
   Да. Я знаю, что выглядел со стороны как полнейший придурок. Но и вы меня тоже поймите. Я был напуган до полусмерти.
   – Знаешь, сколько сейчас времени? – Папа сердито дернул рукой и хотел было посмотреть на часы. Но часы он забыл в спальне. – Уже первый час ночи, Джерри!
   – Да, папа. Я знаю.
   Я потихонечку отходил. Теперь я уже и сам не понимал, чего так сильно перепугался. Я подошел к папе.
   – Я услышал, что кто-то играет на пианино. И я подумал…
   – Что ты сказал? – Папа вытаращился на меня, как на умалишенного.
   – Я услышал, как кто-то играет на пианино, – повторил я терпеливо. – Здесь, на чердаке. Поэтому я поднялся сюда и…
   – Джерри! – Папа страдальчески закатил глаза. Его лицо побагровело и стало похоже на свеклу. – Опять твои шуточки! Я все понимаю, но не в первом же часу ночи!
   – Но, папа… – начал было я, но он не дал мне договорить:
   – Мы с мамой едва доползли до кровати. Мы столько всего переделали за сегодняшний день! Мебель двигали, разбирали вещи. Весь день провозились. – Он устало вздохнул. – Наверное, можно было бы сообразить, что нам сейчас не до веселья. Тебе, конечно, не приходило в голову, что мне завтра с утра на работу идти. И что мне хотелось бы выспаться.
   – Прости, пожалуйста, папа, – пробормотал я.
   Я уже понял, что доказывать ему что-либо бесполезно. Он все равно мне не поверит.
   – Я знаю, что ты возбужден переездом. – Папа положил руку мне на плечо и повел меня к лестнице. – Но давай мы сейчас пойдем спать. Тебе, кстати, тоже надо отдохнуть.
   Я оглянулся на пианино. Оно тускло поблескивало в рассеянном свете лампы. Как будто дышало.
   Как будто было живым.
   Мне представилось, как оно подбирается ко мне. Как несется за мной по ступенькам…
   Я тряхнул головой. Бред какой-то. Совсем крыша съехала.
   Наверное, я действительно слишком перевозбудился за сегодняшний день.
   – А ты не хотел бы научиться на нем играть? – вдруг спросил папа.
   – Что? – Я даже растерялся. Его вопрос застал меня врасплох.
   – Хочешь, найдем тебе учителя? Будешь с ним заниматься, научишься играть на пианино. Пианино поставим в гостиной. Там места много.
   – Ну… может быть, – протянул я. – Да. Наверное, это будет прикольно.
   Папа убрал руку с моего плеча. Одернул задравшиеся пижамные штаны. И пошел вниз по лестнице.
   – Я поговорю с мамой. Уверен, ей будет приятно. Ей всегда очень хотелось, чтобы у нас в семье кто-то играл на каком-нибудь инструменте. Не забудь выключить свет, ага?
   Я послушно дернул за цепочку, выключил свет… и невольно вздрогнул. Вообще-то я не боюсь темноты. Но когда свет погас, меня окружила полная чернота. Я поспешил следом за папой.
   Когда я снова лег в постель, то натянул одеяло до самого подбородка. В комнате было прохладно. За окном завывал зимний ветер. Окно тряслось и дрожало под ветром, как будто в ознобе.
   Я думал о том, что действительно было бы круто научиться играть на пианино. Только не эту нудную и заунывную классику, а настоящую рок-музыку.
   Может быть, через три-четыре урока я упрошу родичей купить мне синтезатор. И две-три разные клавиатуры, которые подключаются к компьютеру.
   Тогда я смогу сам сочинять и записывать разные композиции.
   Может, найду ребят и сколочу с ними рок-группу.
   Вот это будет действительно круто.
   Я закрыл глаза.
   Окно снова задребезжало. Где-то раздался протяжный скрип, как будто это стонал сам дом.
   «Ну, ничего, – сказал я себе. – Со временем я привыкну к этому старому дому. Ко всем этим странным звукам. Еще две-три ночи, и я вообще перестану их слышать».
   Я уже засыпал, когда снова услышал музыку.
   Всё ту же тихую и печальную.
   Кто-то вновь играл на пианино.

4

   На следующий день, в понедельник, я проснулся очень рано. Мои настенные часы в виде пузатого кота с маятником-хвостом и вращающимися глазами были еше не распакованы. Но, судя по бледному, серому свету в окне, было действительно очень рано.
   Я быстро оделся. Взял чистые джинсы и темно-зеленый пуловер, который был не особенно мятым. Сегодня мой первый день в новой школе. Я даже немножечко волновался.
   И с волосами я провозился дольше, чем обычно. Волосы у меня темные. Очень густые и очень кудрявые. А я ненавижу кудрявые волосы. Я люблю, когда они гладко прилизаны. Вот поэтому мне и приходится каждый день их мочить водой и распрямлять.
   Наконец я управился с волосами и вышел в коридор.
   В доме было темно и тихо.
   Я направился было к главной лестнице, но тут заметил, что дверь на чердак распахнута настежь.
   Разве я вчера ее не затворил, когда мы с папой спустились вниз?
   Ну, нет. Я же помню, как я ее закрывал. И вот теперь она была открыта.
   По спине пробежал холодок.
   Я подошел, захлопнул дверь и даже специально послушал, чтобы она щелкнула.
   «Не сходи с ума, Джерри, – сказал я себе. – Может быть, замок слабый. Возможно, эта дверь постоянно распахивается сама собой. Ведь это совсем старый дом».
   Ночная музыка никак не шла у меня из головы. Но, наверное, и этому было какое-то объяснение. Может быть, струны у пианино дрожали от ветра или что-нибудь в этом роде…
   Вероятно, там в окне есть какая-то дырка. И туда задувает ветер, от которого и возникают звуки, похожие на музыку. И поэтому кажется, что на пианино кто-то играет.
   Мне очень хотелось поверить в то, что печальная, тихая музыка, которую я слышал ночью, это просто какое-то непонятное явление. Скорее всего, из-за ветра. Я просто принял это на веру.
   Я еще раз подергал дверь, чтобы убедиться, что она закрыта плотно, и пошел вниз на кухню.
   Мама с папой еще возились у себя в спальне. Я слышал, как они одеваются.
   В кухне было темно и прохладно. Я хотел включить обогреватель, но не нашел, где находится термостат.
   Вчера родичи не успели все распаковать. Коробки с посудой и прочей кухонной утварью так и стояли в углу.
   Я услышал шаги в коридоре.
   У холодильника стояла большая пустая коробка. Она-то и подала мне идею. Посмеиваясь про себя, я забрался в коробку и прикрыл ее.
   Я ждал, затаив дыхание.
   Шаги приближались к кухне. Я так и не смог разобрать, кто это был: папа или мама?
   Я боялся дышать. Я знал, что если я сделаю вдох, то просто не выдержу и рассмеюсь.
   Кто-то вошел в кухню. Прошел мимо моей коробки. Остановился у раковины. Я услышал шум воды. Тот, кто вошел, наполнял чайник.
   Потом он подошел к плите.
   Я не мог больше ждать.
   – Сюрприз! – заорал я и выскочил из коробки.
   Папа испуганно вскрикнул и уронил чайник. Чайник упал ему на ногу, отскочил и покатился по полу.
   Вода, естественно, пролилась. Папа стоял прямо посреди лужи и выл дурным голосом, держась обеими руками за ушибленную ногу.
   Я хохотал, как безумный. Надо было видеть папину физиономию, когда я выскочил из коробки! Такого я даже в мультиках не видел.
   Мама влетела в кухню, застегивая на ходу пуговицы на рукавах.
   – Что здесь такое?! – завопила она с порога.
   – Джерри снова решил пошутить, – прорычал папа.
   – Джером, – укоризненно проговорила мама, глядя на лужу на линолеуме. – Может быть, сделаешь перерыв на пару дней? Мы как раз отдохнем от твоих приколов.
   – Просто хотел помочь вам проснуться, – расплылся я в улыбке.
   Мама с папой еще побурчали немного. Но это так, для порядка. Они давно уже привыкли к моему извращенному чувству юмора.
   В ту ночь я снова услышал музыку.
   Это явно был не ветер. Я узнал ту же самую мелодию.
   И она доносилась сверху.
   С чердака, где было пианино.
   И на нем явно кто-то играл. Кто бы это мог быть?
   Я собрался было встать и пойти посмотреть. Но в комнате было холодно. И потом, я действительно очень устал. Ведь это был мой первый день в новой школе.
   Поэтому я натянул одеяло на голову, чтобы не слышать музыки. И уснул как убитый.
   – Ты ничего не слышала ночью? – спросил я у мамы за завтраком. – Кто-то играл на пианино.
   – Ешь свои кукурузные хлопья, – сказала мама.
   Я недовольно помешал ложкой в миске:
   – А почему кукурузные хлопья?
   – Ты знаешь правила, – нахмурилась мама. – Сладкие хлопья только по воскресеньям.
   – Глупое правило, – буркнул я. – Кукурузные хлопья – это те же самые сладкие хлопья. Только невкусные.
   – Прекрати ныть. – Мама сморщилась и потерла руками виски. – У меня голова болит. Все утро.
   – Может быть, это из-за того, что всю ночь кто-то играл на пианино? – спросил я.
   – Какое еще пианино? – раздраженно проговорила мама. – Чего ты все про пианино талдычишь? Кто там на нем играл?
   – А ты разве не слышала? Пианино на чердаке. Ночью кто-то на нем играл.
   Мама резко встала из-за стола:
   – Джерри, я тебя очень прошу: прекрати надо мной издеваться. У меня голова болит.
   – О чем разговор? – Папа вошел в кухню, держа под мышкой утреннюю газету. – О пианино, я слышу? Я уже договорился. Сегодня после обеда придут рабочие и перенесут его в гостиную. – Он улыбнулся мне: – Будешь разминать пальцы, Джерри.
   Мама подошла к стойке и налила себе чашку кофе.
   – Ты действительно хочешь учиться играть на пианино? – Она скептически прищурилась. – Будешь сидеть, заниматься часами и все такое?
   – Ну да, – отозвался я. – Может быть.
   Когда я вернулся домой из школы, рабочие уже были у нас. Я думал, придут этакие здоровенные дяди. Но они были не такими уж и крупными. Зато сильными.