Андрей Столяров
АРМАГЕДДОНА НЕ БУДЕТ
Почему мы все-таки существуем?
Сравнительно-антропологические исследования по внутривидовой агрессии, проведенные в 70-х годах XX века, выявили удивительный факт. Вопреки широко распространенному мифу о том, что «человек – это самое жестокое животное на земле», выяснилось, что в процентном отношении, то есть к численности популяции, львы, гиены и прочие крупные хищники убивают друг друга чаще, чем люди [1].
Еще любопытней оказалась сделанная недавно статистика жертв войн и бытового насилия, начиная с XVI – XVII веков и по настоящее время. Оказалось, что несмотря на непрерывно возраставшую мощь оружия, позволявшего людям истреблять друг друга с гораздо большей легкостью, чем в прежние времена, несмотря на постоянно увеличивавшуюся концентрацию населения, особенно в городах, – фактор, который обычно способствует повышению агрессивности, – количество жертв военных и социальных конфликтов (опять-таки в процентном отношении ко всему населению) не только пропорционально не возросло, как следовало бы ожидать, но осталось примерно тем же, колеблясь в определенных пределах, а возможно, за последние четыреста лет даже немного уменьшилось [1].
На первый взгляд, это противоречит здравому смыслу. История, по крайней мере в том виде, как мы ее знаем, представляет собой сплошную цепь военных и социальных конфликтов, масштаб и интенсивность которых наращивались с каждым столетием. Экзистенциальная плата, взимаемая за прогресс, просто не могла оставаться на одном и том же уровне. Тем не менее, это так.
Само бытие человечества, вопреки всем мрачным пророчествам, дожившего до настоящего времени, свидетельствует о том, что существует в его природе некая сила, некий внутренний механизм, предохраняющий вид homo sapiens от самоубийственного истребления.
Для объяснения данного парадокса А. П. Назаретяном была предложена гипотеза техно-гуманитарного баланса, которая в самом общем виде формулируется так: «чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы сдерживания агрессии необходимы для сохранения общества» [2].
Как видно из самого названия гипотезы, фактором, сдерживающим агрессию, А. П. Назаретян считает культуру. Он полагает, что каждый раз, когда инструментальные, то есть технические, возможности человечества начинают превышать адаптивные свойства культуры, разражается кризис, иногда глобальных масштабов, выход из которого обеспечивается лишь повышением ее (культуры) компенсаторного потенциала. В частности, уже первый известный нам кризис такого рода, связанный с появлением у первобытных людей орудий охоты и, следовательно, нападения, которые, будучи не адаптированными инновациями, привели к нарушению «естественного» равновесия морали и силы, был преодолен за счет создания надинстинктивных, социальных методов регуляции, явившимися, в свою очередь, инновациями в сфере культуры. Нашим предкам удалось выжить, потому что они создали зачатки общества – социум, ограничивающий индивидуальную агрессивность.
Точно также первая «революция городов», происходившая в V – III тысячелетиях до нашей эры, то есть образование крупных поселенческих агломератов, связанных со строительством ирригационных систем, вызвала к жизни письменность и правовое законодательство, которое начало регламентировать жизнь и деятельность больших человеческих коллективов [3].
Обращаясь уже к нашему времени, можно добавить, что появление во второй половине XX века ядерного оружия, способного уничтожить все человечество, тоже вызвало к жизни соответствующие компенсаторные механизмы: международные договоры об ограничениях его производства, испытания, распространения, а также – системы оповещений, «горячие линии», декларации о неприменении такого оружия первыми.
Разумеется, можно считать, что мир тогда спасся чудом. Фантастика, то есть литература по сути своей занимающаяся художественным прозрением будущего, рисовала в те годы многочисленные варианты ядерного безумия: человечество либо полностью выгорало в пламени гигантского катаклизма, либо сохранялось только в виде слабых, агонизирующих, примитивных культур, стиснутых со всех сторон радиоактивными пустошами.
Такое восприятие мира было вполне естественным. Если вспомнить острейший Карибский кризис 1962 г., разразившийся из-за попытки СССР установить ядерные ракеты на Кубе, откуда они могли бы за считанные минуты достигнуть территории США, кризис, который действительно поставил мир на грань глобальной войны, то приходится лишь удивляться, что мы все-таки существуем.
Однако мы все-таки существуем, и это, видимо, лучшее доказательство, что инстинкт самосохранения у человечества успевает срабатывать. В критические периоды истории, в эпохи сумерек, когда в зарницах надвигающегося апокалипсиса встает вопрос – быть или не быть, спасительное решение, возможно, в самый последний момент, найти удается.
Нет, однако, гарантий, что так будет всегда.
Обращаясь к той же проблеме в современных координатах, мы вынуждены представить картину гораздо более пессимистичную.
Еще любопытней оказалась сделанная недавно статистика жертв войн и бытового насилия, начиная с XVI – XVII веков и по настоящее время. Оказалось, что несмотря на непрерывно возраставшую мощь оружия, позволявшего людям истреблять друг друга с гораздо большей легкостью, чем в прежние времена, несмотря на постоянно увеличивавшуюся концентрацию населения, особенно в городах, – фактор, который обычно способствует повышению агрессивности, – количество жертв военных и социальных конфликтов (опять-таки в процентном отношении ко всему населению) не только пропорционально не возросло, как следовало бы ожидать, но осталось примерно тем же, колеблясь в определенных пределах, а возможно, за последние четыреста лет даже немного уменьшилось [1].
На первый взгляд, это противоречит здравому смыслу. История, по крайней мере в том виде, как мы ее знаем, представляет собой сплошную цепь военных и социальных конфликтов, масштаб и интенсивность которых наращивались с каждым столетием. Экзистенциальная плата, взимаемая за прогресс, просто не могла оставаться на одном и том же уровне. Тем не менее, это так.
Само бытие человечества, вопреки всем мрачным пророчествам, дожившего до настоящего времени, свидетельствует о том, что существует в его природе некая сила, некий внутренний механизм, предохраняющий вид homo sapiens от самоубийственного истребления.
Для объяснения данного парадокса А. П. Назаретяном была предложена гипотеза техно-гуманитарного баланса, которая в самом общем виде формулируется так: «чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы сдерживания агрессии необходимы для сохранения общества» [2].
Как видно из самого названия гипотезы, фактором, сдерживающим агрессию, А. П. Назаретян считает культуру. Он полагает, что каждый раз, когда инструментальные, то есть технические, возможности человечества начинают превышать адаптивные свойства культуры, разражается кризис, иногда глобальных масштабов, выход из которого обеспечивается лишь повышением ее (культуры) компенсаторного потенциала. В частности, уже первый известный нам кризис такого рода, связанный с появлением у первобытных людей орудий охоты и, следовательно, нападения, которые, будучи не адаптированными инновациями, привели к нарушению «естественного» равновесия морали и силы, был преодолен за счет создания надинстинктивных, социальных методов регуляции, явившимися, в свою очередь, инновациями в сфере культуры. Нашим предкам удалось выжить, потому что они создали зачатки общества – социум, ограничивающий индивидуальную агрессивность.
Точно также первая «революция городов», происходившая в V – III тысячелетиях до нашей эры, то есть образование крупных поселенческих агломератов, связанных со строительством ирригационных систем, вызвала к жизни письменность и правовое законодательство, которое начало регламентировать жизнь и деятельность больших человеческих коллективов [3].
Обращаясь уже к нашему времени, можно добавить, что появление во второй половине XX века ядерного оружия, способного уничтожить все человечество, тоже вызвало к жизни соответствующие компенсаторные механизмы: международные договоры об ограничениях его производства, испытания, распространения, а также – системы оповещений, «горячие линии», декларации о неприменении такого оружия первыми.
Разумеется, можно считать, что мир тогда спасся чудом. Фантастика, то есть литература по сути своей занимающаяся художественным прозрением будущего, рисовала в те годы многочисленные варианты ядерного безумия: человечество либо полностью выгорало в пламени гигантского катаклизма, либо сохранялось только в виде слабых, агонизирующих, примитивных культур, стиснутых со всех сторон радиоактивными пустошами.
Такое восприятие мира было вполне естественным. Если вспомнить острейший Карибский кризис 1962 г., разразившийся из-за попытки СССР установить ядерные ракеты на Кубе, откуда они могли бы за считанные минуты достигнуть территории США, кризис, который действительно поставил мир на грань глобальной войны, то приходится лишь удивляться, что мы все-таки существуем.
Однако мы все-таки существуем, и это, видимо, лучшее доказательство, что инстинкт самосохранения у человечества успевает срабатывать. В критические периоды истории, в эпохи сумерек, когда в зарницах надвигающегося апокалипсиса встает вопрос – быть или не быть, спасительное решение, возможно, в самый последний момент, найти удается.
Нет, однако, гарантий, что так будет всегда.
Обращаясь к той же проблеме в современных координатах, мы вынуждены представить картину гораздо более пессимистичную.
Между Харибдой и Сциллой
Любая цивилизация, если рассматривать ее не в статике, а в динамике, может быть представлена как совокупность физических (производящих) и гуманитарных (управляющих) технологий [4].
Физические технологииоперируют с физическим пространством-временем, материей и объективными смыслами. В совокупности с вещественными результатами производства они образуют материальное пространство цивилизации – техносферу.
Гуманитарные технологииработают с информационными сущностями, внутренним временем и субъективными смыслами. Они образуют информационное пространство цивилизации – инфосферу.
Специфика объединения инфосферы и техносферы, осуществляемое человеком (который, заметим, является одновременно и субъектом, и объектом обеих технологических оболочек), синтезирует социосферу, то есть порождает атрибутивные, характерологические признаки как каждой цивилизации, так и каждой фазы ее развития.
Немного поясним сказанное.
Способ издания книги является физической технологией. Он может быть описан в виде совокупности последовательных физических операций: набора, макетирования, корректуры, изготовления пленок, печати в типографии, брошюровки. Причем, результат этих процессов, собственно книга, не зависит от личности/коллектива изготовителей. Он может быть получен любым человеком или группой людей, владеющих материалами, оборудованием и определенными техническими навыками.
Напротив, технология перевода на русский язык книги Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» – это технология гуманитарная. Она сопряжена с бесконечностью языкового континуума, который к тому же непрерывно меняется, и потому не может быть описана в виде последовательности рациональных процессов. Результат здесь всегда будет авторским: перевод, сделанный Н. Демуровой, отличается от переводов, сделанных Б. Заходером, А. Щербаковым или В. Орлом, хотя в основе их всех – один и тот же английский текст.
Конечно, издание книги в известной мере субъективизировано: вид ее будет зависеть от способностей художника, дизайнера, изготавливающего макет, выбора издательского формата, шрифтов, бумаги, материала обложки, точно так же, как в известной мере объективизирован перевод: несмотря на все различия в изложении, его внутреннее содержание – сюжет, антураж, герои – останется неизменным.
И вместе с тем, разница очевидна. Физические технологии зависят от фундаментальных свойств материи, гуманитарные – от свойств сознания. Они всегда таковы, каков человек.
Авторский характер гуманитарных технологий наглядно иллюстрируется отличиями мировых религий. Будучи глобальными, фактически, матричными технологиями, о чем мы подробней скажем несколько позже, онтологизируя, то есть переводя в социальные императивы, одну и ту же предельную трансценденцию, все они, тем не менее, несут отпечаток личности своих создателей: Моисея, Будды, Конфуция, Христа, Мухаммеда, что, в свою очередь, приводит к возникновению в потоке истории разных цивилизаций.
Особенно хорошо это видно на примере протестантизма, где в отличие от католической версии трансцендирования, навязывающей верующему единый смысловой и обрядовый механизм общения с богом, траффик осуществляется напрямую, минуя какие-либо промежуточные инстанции. Любой протестант может толковать слово божье так, как он его понимает, основывать собственную конфессию, становясь таким образом главой новой церкви, делать «перевод» с небесного языка на земной в соответствие со своими представлениями о боге. Отсюда – лютеранство, кальвинизм, цвинглианство, евангелизм, баптизм, адвентизм и великое множество иных конфессиональных ветвлений.
Так же разведены и назначения обеих цивилизационных механик. Главной функцией физических технологий является согласование человека и мира. Создавая вещественную, материальную оболочку цивилизации, своего рода демпфер, амортизирующий интервал между безличным и личностным бытием, эти технологии обеспечивают выживание человека в меняющейся природной среде, продвигая ее по пути все большей и большей антропоморфности. В свою очередь, гуманитарные технологии отвечают за согласование человека и техносферы, мира искусственного и его творца, обеспечивая их взаимную адаптацию.
Иными словами, физические технологии заключают в себе объективные возможности природы/истории и, формируя пространство тенденций, отвечают за то, чтопроисходит (не может не произойти), в то время как гуманитарные технологии, заключая в себе субъективный/человеческий фактор, образуют пространство решений и управляют реализацией конкретных тенденций. Они отвечают за то, какэто все происходит.
Физические технологии устанавливают диапазон возможного будущего. Гуманитарные технологии отвечают за то, какая из версий в этом диапазоне будет реализована.
В норме физические и гуманитарные технологии сбалансированы: возможности формировать историообразующие тенденции и управлять реализацией этих тенденций взаимно сопряжены. Цивилизация движется в интервале динамического равновесия. Ее внутренние колебания не выходят за границы устойчивости. Однако из-за неравномерности развития культуры и техносферы, из-за нарастания диспропорций, вызванных, в свою очередь, накоплением флуктуаций, неизбежно образуется расхождение обеих составляющих цивилизации. Причем, расхождение это может проявлять себя как в хронической, так и в острой форме.
Хронический дисбаланс между физическим и гуманитарным потенциалами обычно преодолевается за счет развития новой управляющей или производственной технологии. Такой дисбаланс, конечно, снижает эффективность цивилизации: в богатых обществах он оказывается одним из источников чрезмерной инфляции, в бедных, как правило, повышает социальную энтропию, однако самому существованию цивилизации не угрожает. Так, например, энергетический кризис конца 1970-х годов вызвал к жизни концепции Римского клуба, названные «пределами роста», а они – индуктивно – породили комплекс ресурсосберегающих технологий, предоставивших западной индустриальной цивилизации дополнительное пространство развития.
В свою очередь, острый дисбаланс внутренних компонентов цивилизации приводит ее к неразрешимому системному кризису. Зазор между гуманитарной и технической сферами оказывается слишком велик, и напряженность противоречий начинает превосходить устойчивость текущей исторической фазы. На практике это означает обреченность базисных жизнеобеспечивающих структур, а в перспективе предвещает их масштабную деконструкцию.
Данный процесс можно интерпретировать как пересечение цивилизацией своих функциональных границ: предела сложности и предела простоты.
Предел сложности, как мы уже говорили, возникает при дефиците принципиально необходимой на данном технологическом уровне гуманитарной (управляющей) технологии и представляет собой ту степень структурной переизбыточности цивилизации, при которой ее целостность (связность) резко ослабевает, а совокупность физических технологий теряет системные свойства. Это приводит к рассогласованию человека как с техносферой, так и с социосферой, результатом чего является нарастание динамики катастроф.
Можно предполагать, что демонтаж Римского мира в конце античной эпохи был вызван прежде всего потерей такой технологической связности: христианство как гуманитарная технология, которая могла бы вывести Древний Рим на новый системный уровень, то есть в индустриальную фазу, возникло на пятьсот – семьсот лет позднее, чем аналогичные мировые религии, индустриальный барьер, препятствовавший восхождению, не был преодолен, произошло катастрофической обрушение всей громоздкой цивилизационной структуры.
Физические технологииоперируют с физическим пространством-временем, материей и объективными смыслами. В совокупности с вещественными результатами производства они образуют материальное пространство цивилизации – техносферу.
Гуманитарные технологииработают с информационными сущностями, внутренним временем и субъективными смыслами. Они образуют информационное пространство цивилизации – инфосферу.
Специфика объединения инфосферы и техносферы, осуществляемое человеком (который, заметим, является одновременно и субъектом, и объектом обеих технологических оболочек), синтезирует социосферу, то есть порождает атрибутивные, характерологические признаки как каждой цивилизации, так и каждой фазы ее развития.
Немного поясним сказанное.
Способ издания книги является физической технологией. Он может быть описан в виде совокупности последовательных физических операций: набора, макетирования, корректуры, изготовления пленок, печати в типографии, брошюровки. Причем, результат этих процессов, собственно книга, не зависит от личности/коллектива изготовителей. Он может быть получен любым человеком или группой людей, владеющих материалами, оборудованием и определенными техническими навыками.
Напротив, технология перевода на русский язык книги Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» – это технология гуманитарная. Она сопряжена с бесконечностью языкового континуума, который к тому же непрерывно меняется, и потому не может быть описана в виде последовательности рациональных процессов. Результат здесь всегда будет авторским: перевод, сделанный Н. Демуровой, отличается от переводов, сделанных Б. Заходером, А. Щербаковым или В. Орлом, хотя в основе их всех – один и тот же английский текст.
Конечно, издание книги в известной мере субъективизировано: вид ее будет зависеть от способностей художника, дизайнера, изготавливающего макет, выбора издательского формата, шрифтов, бумаги, материала обложки, точно так же, как в известной мере объективизирован перевод: несмотря на все различия в изложении, его внутреннее содержание – сюжет, антураж, герои – останется неизменным.
И вместе с тем, разница очевидна. Физические технологии зависят от фундаментальных свойств материи, гуманитарные – от свойств сознания. Они всегда таковы, каков человек.
Авторский характер гуманитарных технологий наглядно иллюстрируется отличиями мировых религий. Будучи глобальными, фактически, матричными технологиями, о чем мы подробней скажем несколько позже, онтологизируя, то есть переводя в социальные императивы, одну и ту же предельную трансценденцию, все они, тем не менее, несут отпечаток личности своих создателей: Моисея, Будды, Конфуция, Христа, Мухаммеда, что, в свою очередь, приводит к возникновению в потоке истории разных цивилизаций.
Особенно хорошо это видно на примере протестантизма, где в отличие от католической версии трансцендирования, навязывающей верующему единый смысловой и обрядовый механизм общения с богом, траффик осуществляется напрямую, минуя какие-либо промежуточные инстанции. Любой протестант может толковать слово божье так, как он его понимает, основывать собственную конфессию, становясь таким образом главой новой церкви, делать «перевод» с небесного языка на земной в соответствие со своими представлениями о боге. Отсюда – лютеранство, кальвинизм, цвинглианство, евангелизм, баптизм, адвентизм и великое множество иных конфессиональных ветвлений.
Так же разведены и назначения обеих цивилизационных механик. Главной функцией физических технологий является согласование человека и мира. Создавая вещественную, материальную оболочку цивилизации, своего рода демпфер, амортизирующий интервал между безличным и личностным бытием, эти технологии обеспечивают выживание человека в меняющейся природной среде, продвигая ее по пути все большей и большей антропоморфности. В свою очередь, гуманитарные технологии отвечают за согласование человека и техносферы, мира искусственного и его творца, обеспечивая их взаимную адаптацию.
Иными словами, физические технологии заключают в себе объективные возможности природы/истории и, формируя пространство тенденций, отвечают за то, чтопроисходит (не может не произойти), в то время как гуманитарные технологии, заключая в себе субъективный/человеческий фактор, образуют пространство решений и управляют реализацией конкретных тенденций. Они отвечают за то, какэто все происходит.
Физические технологии устанавливают диапазон возможного будущего. Гуманитарные технологии отвечают за то, какая из версий в этом диапазоне будет реализована.
В норме физические и гуманитарные технологии сбалансированы: возможности формировать историообразующие тенденции и управлять реализацией этих тенденций взаимно сопряжены. Цивилизация движется в интервале динамического равновесия. Ее внутренние колебания не выходят за границы устойчивости. Однако из-за неравномерности развития культуры и техносферы, из-за нарастания диспропорций, вызванных, в свою очередь, накоплением флуктуаций, неизбежно образуется расхождение обеих составляющих цивилизации. Причем, расхождение это может проявлять себя как в хронической, так и в острой форме.
Хронический дисбаланс между физическим и гуманитарным потенциалами обычно преодолевается за счет развития новой управляющей или производственной технологии. Такой дисбаланс, конечно, снижает эффективность цивилизации: в богатых обществах он оказывается одним из источников чрезмерной инфляции, в бедных, как правило, повышает социальную энтропию, однако самому существованию цивилизации не угрожает. Так, например, энергетический кризис конца 1970-х годов вызвал к жизни концепции Римского клуба, названные «пределами роста», а они – индуктивно – породили комплекс ресурсосберегающих технологий, предоставивших западной индустриальной цивилизации дополнительное пространство развития.
В свою очередь, острый дисбаланс внутренних компонентов цивилизации приводит ее к неразрешимому системному кризису. Зазор между гуманитарной и технической сферами оказывается слишком велик, и напряженность противоречий начинает превосходить устойчивость текущей исторической фазы. На практике это означает обреченность базисных жизнеобеспечивающих структур, а в перспективе предвещает их масштабную деконструкцию.
Данный процесс можно интерпретировать как пересечение цивилизацией своих функциональных границ: предела сложности и предела простоты.
Предел сложности, как мы уже говорили, возникает при дефиците принципиально необходимой на данном технологическом уровне гуманитарной (управляющей) технологии и представляет собой ту степень структурной переизбыточности цивилизации, при которой ее целостность (связность) резко ослабевает, а совокупность физических технологий теряет системные свойства. Это приводит к рассогласованию человека как с техносферой, так и с социосферой, результатом чего является нарастание динамики катастроф.
Можно предполагать, что демонтаж Римского мира в конце античной эпохи был вызван прежде всего потерей такой технологической связности: христианство как гуманитарная технология, которая могла бы вывести Древний Рим на новый системный уровень, то есть в индустриальную фазу, возникло на пятьсот – семьсот лет позднее, чем аналогичные мировые религии, индустриальный барьер, препятствовавший восхождению, не был преодолен, произошло катастрофической обрушение всей громоздкой цивилизационной структуры.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента