Андрей Столяров
МАСТЕР ПО СВЕТУ
Ничего не знаю о них. Ей лет тридцать, может быть, тридцать пять, вряд ли больше. Возраст, когда вновь начинают сниться детские сны: куда-то летишь, вздрагиваешь, как после падения. Ему, наверное, около сорока. Не старость еще, но уже открывается впереди безрадостное нагорье. Где-то там, за туманом – спуск в бездну. Я, впрочем, могу ошибаться. Передо мной, на столе – раскрытые книги по экономике. Страницы отражаются в оконном стекле. Видна сквозь них набережная, две лужи, ступеньки к темной воде. Мокрый от знобливого дождя парапет. Зачем они тут стоят? Ведь все же ясно. У него – неутешительное подведение первых итогов: в какой-то конторе, без перспектив, новые времена, новые люди, ничего этого не понять, хорошо еще, что вообще что-то платят. Сорок лет пережевано до полной неразличимости вкуса. А ведь, наверное, чего-то хотел… Странная маята в сердце… Шуршание крови… Будто осыпается невидимые чешуйки… Зачем все это, зачем?.. И потому время от времени, когда, зажатый в тусклом метро, он едет по направлению, ну скажем, к «Технологическому институту», ему хочется протолкаться к выходу, подняться по эскалатору и, оторвавшись от людского потока, пойти неизвестно куда. Вдоль изгибов канала, в сырой серый воздух. Вот там – жизнь, а здесь – что?.. «В сорок лет служба только по-настоящему и начинается»?.. Иллюзии, которые рассеиваются по ночам… И у нее, наверное, то же самое. Все какое-то законопаченное, набитое недотыкомками. Слабыми расплывчатыми тенями скользят годы. Скапливается под глазами усталость: дочь пошла в пятый класс – что дальше? Выходила замуж – будто нырнула под воду. Сейчас вынырнула, отдышалась, где она, жизнь? Существо в круглых очках, как земноводное, выползшее из тины, потеет на кухне. Все тоже – переговорено, сжевано до последнего волоконца. Уже ни капли не выжать. И тоже – зачем, зачем? Ради чего все это? Как дурной кисель, который руками не разведешь. Хочется иногда вздохнуть – нет воздуха. Только в груди, под легкими, так – мелко, мелко покалывает… С ума можно сойти… И вот, наверное, такой случай. Дурацкая вечеринка, куда попадаешь по какому-то капризу судьбы. Мог бы и не пойти. Могла бы и отказаться: нет-нет, занята, как-нибудь в другой раз. Или, быть может, совсем не так. Значения не имеет. Квартирная духота, запах водки, жирные от майонеза салаты, полузнакомые лица, галдеж, провороты бессмысленного веселья. Выглядишь среди этого законченным идиотом. И вдруг (изредка выпадает такая карта), вдруг – рядом, тепло от колена, обтянутого золотистым ажуром. Снова – немыслимая прихоть судьбы. Пуговички на платье – до горла, такие трогательные, сиреневые. За ними – горячая телесная дрожь. А ведь при других обстоятельствах, чуть-чуть иначе сложись, мог бы ее вдохнуть. Или уже вдохнул? Ничего не понять. Спрашивает, вероятно, о чем-то. Она ему отвечает. От неловкости, от сомнений, от всего сразу голос немного дрожит. Вот так бывает в этом танце случайностей: сместится голос, сверкнет крохотная былинка в луче, и сразу же все иначе. Будто зажглись софиты; будто мучительная теснота вдруг озаряется волшебством. Наверное, танцы в соседней комнате. Прикосновение, запах волос, у него опять дрожит голос. И у нее, впрочем, тоже немного дрожит. Нет-нет, дрожь – внутри, а голос – будто не она говорит… Стеснительный жар на щеках, льющаяся с выдуманных небес музыка… Ни слова не разобрать… Вот так – буквально из ничего, из воздуха, из бессмысленных междометий, из недомолвок, из паутинок небытия, которые начинают порхать между ними… Медленное головокружение… Где мы?.. Кто мы?.. Зачем так горит кровь по всему телу?.. И потом, когда идет ее провожать, то же самое. Редко, неумолимо, как приговор, бухает сердце. У нее в глазах – влажный блеск. Жизнь бормочет на языке ничего не значащих пустяков. К тому же – вечная петербургская ворожба: ход черных вод, осень, растворяющая в себе реальность, звездные отражения, подсвеченные фонарями причудливые листья на набережной, мостики в никуда, зыбкая, точно из ртути, луна в канале…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента