Пол Стретерн
Ницше за 90 минут
пер. с англ Бариновой Н.Г.
На заре христианской эры философия погрузилась в глубокий сон. Схоластика, в основу которой легло учение Аристотеля и догматы церкви — вот порождение этого сна.
В XVII веке, с появлением Декарта, провозгласившего знаменитое «Cogito ergo sum» (Мыслю, следовательно существую), философия пробудилась от средневековой дремы. Наступила эпоха Просвещения. С этих пор познание основывалось на разуме.
Однако Декарт разбудил не только схоластов, но еще и английских мыслителей, которые вскоре отозвались на его требование рациональности настойчивым утверждением того, что наше зна ние основывается не столько на разуме, сколько на опыте. Своим усердием эти британские эмпирики, сами того не желая, разрушили представление о главенстве разума, сведя процесс познания к серии постепенно ослабевающих ощущений.
Философия была в опасности. И тогда, в середине XVIII века, от догматического сна пробудился Кант, создав еще более усыпляющую философскую систему, чем та, которая способствовала схоластическому коллапсу. Философия словно бы стремилась уподобиться легендарному Рипу ван Винклю.
Гегель отреагировал на это созданием своей собственной фундаментальной системы. Шопен гауэр решил дополнить ее, привив кантианству бесчувственность восточной философии, что привело к пробуждению молодого Ницше.
Ницше принял вызов, отныне его оригиналь ная, но лишенная системы философия была при звана тормошить дремлющее человеческое созна ние еще долгие годы.
С появлением Ницше философия вновь стала опасной, но уже по-другому. В предшествующие века она была опасна лишь для философов, с приходом Ницше она стала нести в себе опасность для всех.
Ницше окончил потерей рассудка, на его последние работы нездоровье уже наложило свою печать. Опасные идеи, однако, возникли много раньше и не имеют ничего общего с медицинским диагнозом. Они оказались предвестниками того массового безумия, которое имело ужасающие последствия для Европы первой половины XX века и которое угрожает нам и сегодня.
Поздние философские идеи Ницше как нельзя более точно соответствуют своим названиям — идет ли речь о сверхчеловеке, о вечном возвращении (идея того, что на протяжении вечности мы проживаем свои жизни снова и снова) или о единственном предназначении цивилизации (создавать «великих людей», таких как Гете, Наполеон и он сам). Используемое им понятие воля к власти в качестве универсального толкования либо упрощено, либо бессмысленно-даже монизм Фрейда является более искусным, а менее специфичная идея Шопенгауэра — более убедительной.
Как и всякая другая хорошо законспирированная теория, учение Ницше о всепроникающей воли к власти, кажется, содержит обычный элемент паранойи. Но подлинная философия Ницше настолько непревзойденна, убедительна и проницательна, как никакая другая из существовавших до нее или возникших после. Читая его, вы понимаете, что философия действительно воздействует на умы (и это одна из причин того, почему она опасна). Использование понятия воля к власти исключительно в качестве аналитического инструмента позволяет обнаружить составляющие элементы человеческих побуждений, прежде не принимавшиеся в расчет. Это позволило Ницше разоблачить те ценности, которые как раз и создавали эти побуждения в человеке, и проследить эволюцию этих ценностей на обширном историческом материале, освещая истинные основания нашей цивилизации и культуры.
Несмотря на то что Ницше не был полностью свободен от упреков по поводу опасного вздора, необходимо отметить, что большая часть этих упреков искажает смысл того, что философ действительно имел в виду. Современные Ницше протофашисты не вызывали у него никаких чувств, кроме презрения, антисемитизм глубоко возмущал его, а идея создания государства расово чистых германцев не порождала ничего, кроме насмешки. Если бы он дожил (и сохранил свое здравомыслие) до 30-х годов, когда ему исполнилось бы 80 лет, он, подобно некоторым немецким философам того времени, объявившим себя его наследниками, безусловно, не смог бы не отреагировать на происходившие в Германии абсурднейшие события.
Фридрих Вильгельм Ницше родился 15 октября 1844 года в Саксонии, которая к тому вре мени была провинцией набирающего силу королевства Пруссии. Происходил он из древнейшего купеческого рода, но уже его дед и отец были лютеранскими пасторами. Отец Ницше был патриотом, глубоко уважающим короля, Фридриха Вильгельма IV, поэтому нет ничего удивительного в том, что своего первенца, появившегося на свет в день рождения короля, Людвиг Ницше не мог назвать как-нибудь иначе. По странному совпадению, все трое окончили свою жизнь сумасшедшими.
Первым был Людвиг, который умер в 1849.
Ему поставили диагноз «размягчение мозга».
Вскрытие показало, что четверть его мозга была поражена этим самым «размягчением». И хотя эта точка зрения не слишком популярна среди медиков, наиболее знаменитые биографы Ницше убеждены в том, что умопомешательство Ницшестаршего не было унаследовано его сыном.
Ницше воспитывался в Наумбурге, в доме, полном «святых женщин», включая мать, младшую сестру, бабушку по материнской линии и двух слегка сумасшедших незамужних теток. Это повлияло на его отношение к женщинам на про тяжении всей жизни. Привитая с детства религиозность сделала из юного, изнеженного Ницше «маленького пастора». Однако он был настолько выдающимся подростком, что не мог не прийти к самопознанию самостоятельно, и с 18 лет уже начал сомневаться в своей вере. Будучи проницательным мыслителем, он не мог не заметить, что в мире, окружающем его, люди находятся не на своих местах. Символично, что эта мысль не была ему кем-то навязана: он дошел до нее сам.
На протяжении всей своей жизни Ницше не испытывал интеллектуального давления ни со стороны своих современников, ни со стороны давно покинувших этот мир мыслителей: он был глубоко оригинальным философом.
В возрасте 13 лет он был определен в пансион соседнего города Форта, один из самых престижных пансионов Германии, а в 19 поступил в Боннский университет, чтобы изучать теологию и классическую филологию. Его судьба была заранее распланирована «святыми женщинами», но в нем уже зрело бессознательное стремление к бунту, в дальнейшем наложившее свой отпечаток на формирование его характера. Прибыв в Бонн, замкнутый школьник неожиданно стал общительным студентом. Он вступил в модную студенческую организацию, приобрел привычку выпивать с товарищами и даже дрался на дуэли (обычный показной поступок, в результате которого он получил свой почетный шрам — на носу, обычно скрываемый дужкой очков). Но этот период был необходим. К этому времени Ницше уже решил, что «Бог умер». (Это замечание, сейчас так тесно ассоциируемое с Ницше и его философией, было высказано еще Гегелем за 20 лет до рождения Фридриха Вильгельма.) Дома во время каникул он отказался от конфирмации, заявив, что не будет посещать церковь. На следующий год Ницше перевелся в Лейпцигский университет, где собирался оставить свои занятия теологией и сосредоточиться на классической филологии.
Ницше прибыл в Лейпциг в октябре 1865 года, в том же месяце, в котором он отмечал свой двадцать первый день рождения. Примерно в это же время произошли еще два события, перевернувшие его жизнь. Во время экскурсиило Колонгу он побывал в публичном доме. По словам самого Ницше, этот визит был ненамеренный. Он попросил прохожего провести его к ресторану, а тот привел его в бордель. Вот как позже Ницше описывал этот визит другу: «Неожиданно меня окружило полдюжины призраков в мишуре и блестящей ткани, выжидающе вглядывающихся в меня. На какое-то время я потерял дар речи. Затем я инстинктивно набросился на единственный сентиментальный предмет, находящийся в этом месте: фортепиано. Я сыграл несколько аккордов, которые вывели меня из оцепенения, и я убежал».
Дело в том, что мы располагаем только свидетельством самого Ницше относительно этого маловероятного эпизода. Невозможно точно сказать, был ли этот визит случайным, и ограничился ли Ницше только ласканием клавиш фортепиано.
Можно лишь утверждать, что Ницше на тот период был все еще девственен. Необычайно тонко чувствующий юноша, он в то же время был совершенно неопытен и неуклюж во многих мирских делах. (Однако, несмотря на свой небогатый сексуальный опыт, он искренне убеждал своего друга в том, что удовлетворить его смогут лишь три женщины одновременно.) Позже Ницше должен был признать, что в том борделе он был пленен чем-то большим, чем просто пианино. Он все-таки вернулся туда, и почти точно можно сказать, что совершил еще несколько визитов в подобные заведения уже в Лейпциге. Вскоре он обнаружил, что заражен. Его лечащий врач не сказал ему, что он болен сифилисом (в то время врачи не сообщали своим пациентам о том, что они неизлечимо больны). В результате Ницше стал воздерживаться от сексуальных контактов с женщинами, но, несмотря на это, в течение всей своей жизни он продолжал делать ошеломляющие, а порой и саморазоблачительные заявления о них в своих книгах. «Вы собираетесь пойти к женщине? Не забудьте свой хлыст». (Хотя возможно именно вследствие посещения того самого первого в своей жизни борделя он считал исключительно справедливым, что мужчинам следовало бы всегда быть готовым к столкновению.) Второй эпизод, изменивший его жизнь, произошел с ним тогда, когда он посетил букинистический магазин и случайно наткнулся на книгу Шопенгауэра «Мир как воля и представление». «Я взял в руки незнакомую книгу и начал листать страницы. И какой-то демон шепнул мне на ухо:
«Возьми эту книгу домой». Так, вопреки своему принципу никогда не покупать книгу сразу, я все же купил ее. Вернувшись домой, я тут же очутил ся на своей кровати с моим новым сокровищем и позволил мрачному гению завладеть моим разу мом… Я заглянул в зеркало, со вселяющим ужас великолепием отражающее мир, жизнь и меня самого… Здесь я увидел болезнь и здоровье, из гнание и приют, Ад и Рай».
Испытав эти воистину пророческие чувства, Ницше стал поклонником Шопенгауэра. В это время, когда Ницше ни во что не верил, ему были просто необходимы пессимизм и отрешенность Шопенгауэра. Согласно Шопенгауэру, мир — это просто представление, поддерживаемое всепроникающей злой волей. Эта воля слепа и не знает ни малейшего снисхождения к мелким и суетным заботам человечества, навязывая людям жизнь, полную страданий, вынуждая их непрерывно бороться за существование. Единственно разумное, что мы можем сделать, — это попытаться уменьшить силу этой воли внутри себя, живя аскетичной жизнью.
Пессимизм Шопенгауэра не совсем соответствовал натуре Ницше, но он тотчас же признал его мощь и правдивость. С этого момента ему требовалось немало усилий, чтобы не зависеть от этого пессимизма. Дальнейший путь шел через Шопенгауэра.
Более того, шопенгауэровская концепция основополагающей роли, которую играет воля, имела для Ницше решающее значение. В конце концов она трансформировалась в ницшеанскую волю к власти.
В 1867 Ницше был призван на год государственной службы в рядах прусской армии. Властей явно сбили с толку большие военные усы, которые Ницше отрастил, и он был отправлен в кавалерию. Это была ошибка. Ницше обладал огромной решимостью, но у него была хрупкая, неустойчивая психика. Однажды, во время верховой езды, он пережил довольно серьезный несчастный случай, после чего опять сел на лошадь и поехал как ни в чем не бывало, в лучших прусских традициях. Вернувшись в казармы, он вынужден был месяц пролежать в больнице. После чего Ницше было присвоено звание ефрейтора, и он был отправлен домой.
Ницше вернулся в Лейпцигский университет, один из профессоров которого назвал его своим лучшим студентом за последние 40 лет. Однако к этому времени Ницше уже освободился от чар филологии и своего «безразличия по отношению к истине и актуальным жизненным проблемам».
Он не знал, что делать. В отчаянии он даже думал было заняться химией или сбежать на год в Париж, где «восхитительный канкан и желтый яд под названием абсент». Но однажды он руководил обеспечением безопасности на музыкальном представлении композитора Рихарда Вагнера, тайно прибывшего в Лейпциг. (Вагнер был изгнан из города за свою революционную деятельность двадцатью годами раньше, и приговор этот оставался неизменным, несмотря на трансформацию его экстремистских политических взглядов с левых на правые.) Вагнер родился в том же году, что и отец Ницше и, без сомнений, имел с ним поразительное сходство. Ницше же испытывал острую, но по большей степени бессознательную необходимость в отце. Он никогда раньше не встречал ни знаменитого артиста, ни человека, чьи взгляды соответствовали его собственным. За время их первого короткого разговора Ницше узнал о глубокой увлеченности Вагнера Шопенгауэром. Вагнер, польщенный вниманием молодого философа, пустил в ход свое обаяние, которое незамедлительно подействовало на Ницше. Он был потрясен этим человеком и композитором, чей яркий характер был, по меньшей мере, равен его блистательным операм.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента