Валя Петров сам пришел ко мне сообщить об этом. Он стянул с головы
берет, пригладил волосы и сказал:
- Ну вот, Саня, все решено.
Он сел в низкое кресло у стола и вытянул свои длинные ноги. Он
посмотрел на меня и улыбнулся. Я спросил:
- Когда?
- Через декаду. - Он вертел в пальцах, складывал и разглаживал
берет, - Все-таки назначили меня. Я было совсем потерял надежду.
- Нет, почему же, - сказал я. - Ведь ты опытный межпланетник.
- Здесь это не имеет значения.
Я достал из холодильника лимонный сок и мед. Мы смешали и выпили.
- Стартуем с "Цифэя", - объявил он.
- Где это?
- Внеземная станция. Спутник Луны.
- Вот как, - сказал я. - Я думал, Цифэй - это созвездие.
- Созвездие - это Цефэй, - пояснил он. - А "цифэй" по китайски
значит "старт". Собственно, это стартовая площадка для фотонных кораблей.
Он поставил бокал на стол, надел берет, встал, протянул руку.
- Ладно, - сказал он.
- Я пойду.
- А Ружена? Ружена уже знает?
- Нет. Она еще не знает. Я еще не говорил ей.
Он снова сел в кресло. Мы помолчали.
- Это надолго? - спросил я.
Я знал, что это навсегда.
- Нет, не очень, - ответил он. - Собственно, мы рассчитываем
вернуться через двести лет. Или двести пятьдесят. Ваших, земных, конечно.
Очень большие скорости. Почти круглое "це". Ладно... Мне надо идти. Но он
не поднимался.
- Выпьем вина, - предложил я.
- Давай.
Мы чокнулись, выпили по бокалу золотистой "Явы".
- Знаешь, - сказал он, - даже не верится. Что ж, перед нами
стартовал Горбовский, а перед Горбовским - Быков. Я третий. Готовятся еще
две экспедиции. И будет, наверное, еще несколько. Ведь для нас это
пустяки. Десять лет рейса, от силы пятнадцать.
- Да-да, конечно, - пробормотал я. - Эйнштейновское сокращение
времени и все такое...
Он встал.
- Пойду... Ты будешь провожать меня?
Я кивнул. Он поправил берет и пошел к двери. У дверей остановился.
- Спасибо, Саня, - сказал он.
Я не ответил. Просто не мог сказать ни слова. С Петровым на
"Муромце" уходили еще пять человек. Троих я знал: Ларри Ларсена, Сергея
Завьялова и Сабуро Микими. Ларсен даже был моим другом, хотя и не таким
близким, как Валя. Провожавших было человек десять. Когда до старта
осталось около часа, все расселись в кают-компании "Цифэя". На "Цифэе" не
было тяжести, и нас обули в ботинки с магнитными подковами. Ружена и Валя
держались за руки. Ружена сильно изменилась за это время. Она похудела,
глаза ее стали еще больше, и она все время покусывала нижнюю губу. Она
была очень красива, я даже не думал, что женщина может быть такой
красивой. Валя держал ее за руку и улыбался. Мне показалось, что мысленно
он уже со страшной скоростью несется среди отдаленных звезд. Он и Ружена
молчали. Только один раз она что-то сказала вполголоса, и он погладил ее
по руке.
Остальные тоже молчали. Молоденькая девушка в оранжевом, провожавшая
межпланетника, которого я не знал, время от времени всхлипывала. Он
краснел и похлопывал ее по плечу ладонью. Я испытывал удивление и
недоверие. Мне не раз приходилось провожать людей в Пространство. Другим,
наверное, тоже. Но сейчас все было по-другому. С этими шестерыми мы
прощались навсегда. Я подумал, что они вернутся, когда никого из нас не
останется в живых - ни меня, ни Ружены, ни девочки в оранжевом. Их
встретят наши потомки. Может быть, даже их собственные потомки. Через
столетия Валя Петров познакомится с девушкой, по фамилии Петрова.
"Собственно, я знал одного Петрова, - скажет Валя. - Он был начальником
Третьей звездной экспедиции. Мы были друзьями детства. Может быть, вы его
внучка?" - "Кажется, - ответит девушка. - Только не внучка, а
пра-пра-пра-пра..."
- Ты не огорчайся, - сказал Валя громко.
- Я не огорчаюсь, - ответила Ружена.
- Это ведь очень нужно.
- Я понимаю.
- Нет, - сказал Петров, - ты не понимаешь, Руженка! Ты совсем ничего
не понимаешь. Вот и Александр не понимает. Сидит Александр и думает: "Ну
зачем им это нужно?" Верно, Саня?
Он смеялся. Нет, он не угадал, о чем я думаю. Я знал Валентина с
детства и очень любил его. Но он был совсем не такой, как я. Мне всегда
казалось, что он издевается надо мной. Он принадлежал к другой породе
людей. Он был немножко фанфарон и позер. И он был необыкновенный
смельчак. Мало кто решался на штуки, которые он позволял себе, а те, кто
решался, отступали или гибли. Но ему все удавалось. Он с улыбочкой шел
над пропастями. Наверное, он очень любил себя такого - веселого,
небрежного и неуязвимого. Другие тоже любили его. И Ружена любила его. Но
что ему? Он и в двадцать четвертый век войдет, наверное, так же - весело
улыбаясь и постукивая себя по изношенному ботинку тросточкой, вырезанной
бог знает на какой планете.
В кают-компанию вполз беловолосый загорелый юноша и сказал:
- Пора, товарищи.
Мы встали. Девушка в оранжевом громко всхлипнула. Я поглядел на
Ружену и Петрова. Они обнялись, и он зарылся носом в ее волосы.
- Все, - сказал он. - Прощай, ласонька.
Ружена молчала.
- Не огорчайся, - сказал он.
Она отстранилась от него и попыталась поправить прическу. Волосы не
ложились.
- Иди, - попросила она. - Иди. Я не могу больше. Пожалуйста, иди. -
У нее был низкий, непривычно ровный голос. - Прощай!
Он поцеловал ее и, не спуская с нее глаз, попятился к выходу. Он
пятился, щелкая по полу магнитными подковами, и глядел на нее не
отрываясь, словно боялся, что она выстрелит ему в спину. Лицо у него было
белым, и губы тоже были белыми, но он улыбался. У люка его заслонили
широкий Ларри Ларсен, незнакомый межпланетник, которого провожала девушка
в оранжевом, затем другой незнакомый межпланетник, затем Сережа Завьялов.
- До свидания, Руженка! - крикнул Петров.
Я только позже вспомнил, что он сказал "до свидания", и подумал, что
он оговорился.
Когда они вышли и люк за ними захлопнулся, беловолосый юноша нажал
какие-то кнопки в стене. Оказалось, что сферический потолок кают-компании
служил чем-то вроде стереотелеэкрана. Мы увидели "Муромца". "Муромец" был
первоклассным кораблем с прямоточным фотонным приводом на аннигиляции. Он
захватывал и сжигал в реакторе космический газ и пыль и еще что-то, что
бывает в Пространстве, и имел неограниченный запас хода. Скорость у него
тоже была неограниченной - в пределах светового барьера, конечно. Он был
огромных размеров, что-то около полукилометра в длину. Но нам он казался
серебряной игрушкой, повисшей в центре экрана на фоне частых звезд.
Мы глядели на него, как завороженные. Потом кто-то громко
высморкался, кажется девушка в оранжевом. Экран осветился. Свет был очень
яркий, как молния, белый с лиловым. Этот свет ослепил меня. А когда
разноцветные пятна уплыли из глаз, на экране остались только звезды.
- Стартовали! - крикнул беловолосый юноша. По-моему, он завидовал.
- Улетел... - прошептала Ружена.
Она подошла ко мне, неуклюже переставляя ноги в подкованных ботинках,
и положила руку на мой рукав. У нее дрожали пальцы.
- Мне очень тоскливо, Саня. Я боюсь.
- Если позволишь, я буду возле тебя, - сказал я.
Но она не позволила. Мы вернулись в Новосибирск и расстались. Я сел
за поэму. Мне хотелось написать большую поэму о людях, которые уходят к
звездам, и о женщине, которая осталась на прекрасной зеленой Земле. Как
она стоит перед уходящим другом и говорит низким, ровным голосом: "Иди. Я
не могу больше. Пожалуйста, иди". А он улыбается белыми губами.
Через полгода рано утром Ружена позвонила мне. Она была такой же
бледной и большеглазой, как тогда на "Цифэе". Но я подумал, что в этом
виноват сиреневый оттенок, какой иногда бывает у видеоэкрана.
- Саня, - сказала Ружена. - Я жду тебя на аэродроме, стратоплан
ЛТ-347. Приезжай немедленно.
Я ничего не понял и спросил, что произошло. Но она повторила: "Жду
тебя", и повесила трубку.
На ближайшей площади я сел в вертолет и помчался на аэродром. Утро
было ясное и прохладное. Это немного успокоило меня. На аэродроме меня
проводили к большому пассажирскому стратоплану, готовому к отлету.
берет, пригладил волосы и сказал:
- Ну вот, Саня, все решено.
Он сел в низкое кресло у стола и вытянул свои длинные ноги. Он
посмотрел на меня и улыбнулся. Я спросил:
- Когда?
- Через декаду. - Он вертел в пальцах, складывал и разглаживал
берет, - Все-таки назначили меня. Я было совсем потерял надежду.
- Нет, почему же, - сказал я. - Ведь ты опытный межпланетник.
- Здесь это не имеет значения.
Я достал из холодильника лимонный сок и мед. Мы смешали и выпили.
- Стартуем с "Цифэя", - объявил он.
- Где это?
- Внеземная станция. Спутник Луны.
- Вот как, - сказал я. - Я думал, Цифэй - это созвездие.
- Созвездие - это Цефэй, - пояснил он. - А "цифэй" по китайски
значит "старт". Собственно, это стартовая площадка для фотонных кораблей.
Он поставил бокал на стол, надел берет, встал, протянул руку.
- Ладно, - сказал он.
- Я пойду.
- А Ружена? Ружена уже знает?
- Нет. Она еще не знает. Я еще не говорил ей.
Он снова сел в кресло. Мы помолчали.
- Это надолго? - спросил я.
Я знал, что это навсегда.
- Нет, не очень, - ответил он. - Собственно, мы рассчитываем
вернуться через двести лет. Или двести пятьдесят. Ваших, земных, конечно.
Очень большие скорости. Почти круглое "це". Ладно... Мне надо идти. Но он
не поднимался.
- Выпьем вина, - предложил я.
- Давай.
Мы чокнулись, выпили по бокалу золотистой "Явы".
- Знаешь, - сказал он, - даже не верится. Что ж, перед нами
стартовал Горбовский, а перед Горбовским - Быков. Я третий. Готовятся еще
две экспедиции. И будет, наверное, еще несколько. Ведь для нас это
пустяки. Десять лет рейса, от силы пятнадцать.
- Да-да, конечно, - пробормотал я. - Эйнштейновское сокращение
времени и все такое...
Он встал.
- Пойду... Ты будешь провожать меня?
Я кивнул. Он поправил берет и пошел к двери. У дверей остановился.
- Спасибо, Саня, - сказал он.
Я не ответил. Просто не мог сказать ни слова. С Петровым на
"Муромце" уходили еще пять человек. Троих я знал: Ларри Ларсена, Сергея
Завьялова и Сабуро Микими. Ларсен даже был моим другом, хотя и не таким
близким, как Валя. Провожавших было человек десять. Когда до старта
осталось около часа, все расселись в кают-компании "Цифэя". На "Цифэе" не
было тяжести, и нас обули в ботинки с магнитными подковами. Ружена и Валя
держались за руки. Ружена сильно изменилась за это время. Она похудела,
глаза ее стали еще больше, и она все время покусывала нижнюю губу. Она
была очень красива, я даже не думал, что женщина может быть такой
красивой. Валя держал ее за руку и улыбался. Мне показалось, что мысленно
он уже со страшной скоростью несется среди отдаленных звезд. Он и Ружена
молчали. Только один раз она что-то сказала вполголоса, и он погладил ее
по руке.
Остальные тоже молчали. Молоденькая девушка в оранжевом, провожавшая
межпланетника, которого я не знал, время от времени всхлипывала. Он
краснел и похлопывал ее по плечу ладонью. Я испытывал удивление и
недоверие. Мне не раз приходилось провожать людей в Пространство. Другим,
наверное, тоже. Но сейчас все было по-другому. С этими шестерыми мы
прощались навсегда. Я подумал, что они вернутся, когда никого из нас не
останется в живых - ни меня, ни Ружены, ни девочки в оранжевом. Их
встретят наши потомки. Может быть, даже их собственные потомки. Через
столетия Валя Петров познакомится с девушкой, по фамилии Петрова.
"Собственно, я знал одного Петрова, - скажет Валя. - Он был начальником
Третьей звездной экспедиции. Мы были друзьями детства. Может быть, вы его
внучка?" - "Кажется, - ответит девушка. - Только не внучка, а
пра-пра-пра-пра..."
- Ты не огорчайся, - сказал Валя громко.
- Я не огорчаюсь, - ответила Ружена.
- Это ведь очень нужно.
- Я понимаю.
- Нет, - сказал Петров, - ты не понимаешь, Руженка! Ты совсем ничего
не понимаешь. Вот и Александр не понимает. Сидит Александр и думает: "Ну
зачем им это нужно?" Верно, Саня?
Он смеялся. Нет, он не угадал, о чем я думаю. Я знал Валентина с
детства и очень любил его. Но он был совсем не такой, как я. Мне всегда
казалось, что он издевается надо мной. Он принадлежал к другой породе
людей. Он был немножко фанфарон и позер. И он был необыкновенный
смельчак. Мало кто решался на штуки, которые он позволял себе, а те, кто
решался, отступали или гибли. Но ему все удавалось. Он с улыбочкой шел
над пропастями. Наверное, он очень любил себя такого - веселого,
небрежного и неуязвимого. Другие тоже любили его. И Ружена любила его. Но
что ему? Он и в двадцать четвертый век войдет, наверное, так же - весело
улыбаясь и постукивая себя по изношенному ботинку тросточкой, вырезанной
бог знает на какой планете.
В кают-компанию вполз беловолосый загорелый юноша и сказал:
- Пора, товарищи.
Мы встали. Девушка в оранжевом громко всхлипнула. Я поглядел на
Ружену и Петрова. Они обнялись, и он зарылся носом в ее волосы.
- Все, - сказал он. - Прощай, ласонька.
Ружена молчала.
- Не огорчайся, - сказал он.
Она отстранилась от него и попыталась поправить прическу. Волосы не
ложились.
- Иди, - попросила она. - Иди. Я не могу больше. Пожалуйста, иди. -
У нее был низкий, непривычно ровный голос. - Прощай!
Он поцеловал ее и, не спуская с нее глаз, попятился к выходу. Он
пятился, щелкая по полу магнитными подковами, и глядел на нее не
отрываясь, словно боялся, что она выстрелит ему в спину. Лицо у него было
белым, и губы тоже были белыми, но он улыбался. У люка его заслонили
широкий Ларри Ларсен, незнакомый межпланетник, которого провожала девушка
в оранжевом, затем другой незнакомый межпланетник, затем Сережа Завьялов.
- До свидания, Руженка! - крикнул Петров.
Я только позже вспомнил, что он сказал "до свидания", и подумал, что
он оговорился.
Когда они вышли и люк за ними захлопнулся, беловолосый юноша нажал
какие-то кнопки в стене. Оказалось, что сферический потолок кают-компании
служил чем-то вроде стереотелеэкрана. Мы увидели "Муромца". "Муромец" был
первоклассным кораблем с прямоточным фотонным приводом на аннигиляции. Он
захватывал и сжигал в реакторе космический газ и пыль и еще что-то, что
бывает в Пространстве, и имел неограниченный запас хода. Скорость у него
тоже была неограниченной - в пределах светового барьера, конечно. Он был
огромных размеров, что-то около полукилометра в длину. Но нам он казался
серебряной игрушкой, повисшей в центре экрана на фоне частых звезд.
Мы глядели на него, как завороженные. Потом кто-то громко
высморкался, кажется девушка в оранжевом. Экран осветился. Свет был очень
яркий, как молния, белый с лиловым. Этот свет ослепил меня. А когда
разноцветные пятна уплыли из глаз, на экране остались только звезды.
- Стартовали! - крикнул беловолосый юноша. По-моему, он завидовал.
- Улетел... - прошептала Ружена.
Она подошла ко мне, неуклюже переставляя ноги в подкованных ботинках,
и положила руку на мой рукав. У нее дрожали пальцы.
- Мне очень тоскливо, Саня. Я боюсь.
- Если позволишь, я буду возле тебя, - сказал я.
Но она не позволила. Мы вернулись в Новосибирск и расстались. Я сел
за поэму. Мне хотелось написать большую поэму о людях, которые уходят к
звездам, и о женщине, которая осталась на прекрасной зеленой Земле. Как
она стоит перед уходящим другом и говорит низким, ровным голосом: "Иди. Я
не могу больше. Пожалуйста, иди". А он улыбается белыми губами.
Через полгода рано утром Ружена позвонила мне. Она была такой же
бледной и большеглазой, как тогда на "Цифэе". Но я подумал, что в этом
виноват сиреневый оттенок, какой иногда бывает у видеоэкрана.
- Саня, - сказала Ружена. - Я жду тебя на аэродроме, стратоплан
ЛТ-347. Приезжай немедленно.
Я ничего не понял и спросил, что произошло. Но она повторила: "Жду
тебя", и повесила трубку.
На ближайшей площади я сел в вертолет и помчался на аэродром. Утро
было ясное и прохладное. Это немного успокоило меня. На аэродроме меня
проводили к большому пассажирскому стратоплану, готовому к отлету.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента