Чужая планета среди звезд: огромный пятнистый красно-оранжевый серп,
неподалеку - два серпа поменьше, луны этой планеты.
Серп стремительно надвигается, тьма застилает экран, и
одновременно-механический, прерываемый помехами голос начинает монотонно
читать текст радиограммы.
ПЛАНЕТА САРАКШ БАЗА ПРОГРЕССОРОВ "СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС" ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ
ПРОИСШЕСТВИЕ ВЧЕРА ВЫЕЗДНОЙ ВРАЧ БАЗЫ ТРИСТАН ГУТЕНФЕЛЬД ВЫЛЕТЕЛ НА СВОЕМ
БОТЕ ДЛЯ РЕГУЛЯРНОГО МЕДИЦИНСКОГО ОСМОТРА ЛЬВА АБАЛКИНА ДЕЙСТВУЮЩЕГО В
РОЛИ ШИФРОВАЛЬЩИКА АДМИРАЛТЕЙСТВА ОСТРОВНОЙ ИМПЕРИИ К НАЗНАЧЕННОМУ
ВРЕМЕНИ НЕ ВЕРНУЛСЯ НА СВЯЗЬ НЕ ВЫХОДИЛ О ПРИБЫТИИ НА ТОЧКУ РАНДЕВУ НЕ
ДОКЛАДЫВАЛ...
Ночь, проливной дождь. Панически мечутся лучи прожекторов,
отвратительно воет тревожная сирена. Вспышки выстрелов, треск автоматных
очередей.
Грубо клепанный железный борт какого-то сооружения. Распахивается
люк, из него выскакивает рослый человек в пятнистом комбинезоне,
простоволосый, оскаленный от напряжения и ненависти. На плече у него
висит безжизненное тело, облаченное в обтягивающий блестящий черный
костюм.
Человек в комбинезоне огромными скачками несется сквозь дождь, тьму
и прожекторные сполохи. Под ногами у него бетонные плиты, проросшие на
стыках мелкой травкой, вокруг угадываются безобразные военные сооружения
- капониры, поворачивающиеся уши локаторов, сторожевые башни, с которых
вспыхивают прожектора и выстрелы.
Человек в комбинезоне бежит к громадному грузовику с трейлером. На
трейлере громоздится непривычного вида летательный аппарат, похожий на
большое яйцо тупым концом вниз. Около трейлера - несколько охранников в
мокрых плащах с капюшонами. Они стреляют из автоматов навстречу бегущему,
но попасть в него невозможно: он передвигается с невероятной скоростью
непредсказуемыми зигзагами, временами исчезая напрочь и вновь появляясь
там, где никто не ожидает его увидеть.
Он набегает на охранников - неожиданно сбоку. Плотные мужики в
плащах катятся по бетону, как пластмассовые кегли. Высоко в воздух
взлетает, болтая оборванным ремнем, выбитый из рук автомат.
А человек в комбинезоне уже на трейлере. Он пытается раскрыть дверцу
яйцеобразного аппарата. Дверца не открывается. Пули с визгом отлетают от
матовой брони. Человек в комбинезоне хватает вялую руку мертвеца и
прижимает мертвую ладонь к отпечатку пятерни рядом с дверцей, и тогда
дверца распахивается. Яйцеобразный аппарат абсолютно беззвучно взмывает в
мокрую тьму, сопровождаемый лучами прожекторов и трассами автоматных
очередей.
...СЕГОДНЯ НА ЕГО БОТЕ НА БАЗУ "СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС" ПРИБЫЛ ЛЕВ АБАЛКИН
ПО ЕГО СЛОВАМ ТРИСТАН ГУТЕНФЕЛЬД ПРИ НЕИЗВЕСТНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ БЫЛ
СХВАЧЕН И УБИТ КОНТРРАЗВЕДКОЙ ИМПЕРСКОГО АДМИРАЛТЕЙСТВА СПАСАЯ ТЕЛО
ГУТЕНФЕЛЬДА ЛЕВ АБАЛКИН БЫЛ ВЫНУЖДЕН РАСКРЫТЬ СЕБЯ ПРИ ПРОРЫВЕ ФИЗИЧЕСКИ
НЕ ПОСТРАДАЛ ОДНАКО НАХОДИТСЯ НА ГРАНИ ПСИХИЧЕСКОГО СПАЗМА ПО ЕГО
НАСТОЯТЕЛЬНОЙ ПРОСЬБЕ НАПРАВЛЯЕТСЯ НА ЗЕМЛЮ РЕЙСОВЫМ ШЕСТЬСОТ
ОДИННАДЦАТЬ...
Полюс чужой планеты. Ночь. Снежное безмолвие. Стремительно несутся
по экрану очертания торосов, снежных дюн, ледяного крошева.
И вдруг небольшой город встает из снегов. Светятся круглые окна
приземистых зданий, отсвечивает матовая броня яйцеобразных аппаратов,
рядами стоящих на площади перед главным зданием. В отдалении - странные
очертания массивных конусообразных сооружений. Это космические корабли.
Они кажутся мохнатыми живыми существами. Они словно покрыты длинной
черной шерстью, и по этой шерсти пульсациями идут волны - от вершины
конуса к основанию.
Яйцеобразный аппарат садится перед главным входом, человек в
комбинезоне с мертвым черным телом на руках тяжело спрыгивает в снег. Он
входит в здание, навстречу ему из света бегут люди в легких ярких
костюмах.
...ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ МЕДИЦИНСКОЕ ОБСЛЕДОВАНИЕ ТЕЛА ТРИСТАНА
ГУТЕНФЕЛЬДА ПОКАЗАЛО ЧТО СМЕРТЬ НАСТУПИЛА В РЕЗУЛЬТАТЕ НЕОБРАТИМОГО
РАЗРУШЕНИЯ КОРЫ ГОЛОВНОГО МОЗГА ВЫЗВАННОГО ВОЗДЕЙСТВИЕМ НЕИЗВЕСТНОГО
ТОКСИНА ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО РАСТИТЕЛЬНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ
НЕСОМНЕННЫМ ЧТО ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ТРИСТАН ГУТЕНФЕЛЬД БЫЛ ПОДВЕРГНУТ ЖЕСТОКИМ
ПЫТКАМ...
Один из псевдоживых конусов-звездолетов наливается вдруг красным
светом, беззвучно поднимается над снежным полем, делается оранжевым,
желтым... проходит через все цвета спектра до фиолетового, становится
прозрачным - серп местной луны просвечивает сквозь него - и исчезает
вовсе.
Голос Максима Каммерера:
- Экселенц вызвал меня к себе в полдень. Это был неожиданный вызов,
и я сразу понял, что это неспроста. Он был озабочен и недоволен. Что-то
произошло. Что-то чрезвычайное...
Максим вошел в кабинет Экселенца, и Экселенц, не поднимая на него
глаз, неприветливо произнес:
- Садись.
Максим сел в кресло у стола напротив него.
- Надо найти одного человека, - сказал Экселенц и замолчал. Надолго.
Максим подождал, потом спросил:
- Кого именно?
- Его зовут Лев Вячеславович Абалкин. Он агрессор. Отбыл позавчера
на Землю с полярной базы Саракша. На Земле не зарегистрировался. Надо его
найти.
Он опять замолчал. Поднял, наконец, глаза. Уставился на Максима.
- Есть основания предполагать, что Лев Абалкин скрывается... Ты его
найдешь и сообщишь мне. Никаких силовых контактов. Вообще никаких
контактов. Найти, установить наблюдение и сообщить мне.
Максим кивнул. Но Экселенц смотрел на него так пристально, что
Максим подобрался и повторил приказ:
- Я должен обнаружить его, взять под наблюдение и сообщить вам. Не
попадаться ему на глаза, не пытаться его задержать и не вступать с ним ни
в какие разговоры.
- Так, - сказал Экселенц. - Теперь следующее. Никто в КОМКОНе не
знает, что я интересуюсь этим человеком. И никто не должен знать.
Работать ты будешь один. Никаких помощников. Отчитываться будешь передо
мной и только передо мной. Никаких исключений.
Несколько ошеломленный Максим спросил:
- Что значит - никаких исключений?
- Никаких - в данном случае означает просто: никаких. В ходе поиска
тебе придется говорить со многими людьми. Каждый раз ты будешь
пользоваться какой-нибудь легендой. О легендах изволь позаботиться сам.
Без легенды будешь разговаривать только со мной. Только!
- Да, Экселенц, - сказал Максим смиренно.
- Далее, - продолжал Экселенц. Он полез в стол и извлек оттуда
толстую папку. - Видимо, тебе придется начать с его связей. Все, что мы
знаем о его связях, находится здесь. - Он постучал пальцем по папке. - Не
слишком много, но для начала достаточно. Возьми.
Максим принял папку. На верхней корочке ее было вытиснено кармином:
ЛЕВ ВЯЧЕСЛАВОВИЧ АБАЛКИН. А ниже - цифры: 07.
- Послушайте, Экселенц, - сказал Максим. - А почему в таком древнем
виде?
- Потому что в другом виде этих материалов нет, - холодно ответил
Экселенц. - Кстати, никакого копирования не разрешаю. Еще вопросы есть?
- Сроки?
- Пять суток. Не больше.
- Могу я быть уверен, что он т~о~ч~н~о на Земле?
- Можешь.
Максим поднялся, чтобы идти, но Экселенц еще не отпустил его. Он
смотрел на Максима снизу вверх и молчал. Потом сказал с нажимом:
- Я хочу, чтобы ты обязательно понял: это очень опасный объект. Ты
никогда в жизни не имел дела с таким опасным. Постарайся мне поверить.
Максим криво улыбнулся.
- Запугивать изволите, шеф? - произнес он.
- Иди работай, - сказал Экселенц.
У себя в кабинете Максим уселся за стол и положил папку перед собой.
Голос Максима:
- Так. Очень опасный объект. Лев Вячеславович Абалкин, прогрессор.
Признаюсь совершенно откровенно: я не люблю прогрессоров. И никто их не
любит. Почему, интересно? Потому что они опасны. Наверное, единственные
опасные люди в нашем безопасном мире...
Он раскрыл папку. Первое, что он увидел, - радиограмма о
чрезвычайном происшествии на Саракше.
...Значит, он был шифровальщиком имперского адмиралтейства. Я не
знаю более омерзительного государства, чем Островная империя на планете
Саракш... а имперское адмиралтейство, говорят, самое омерзительное
учреждение в этом государстве. Наши бедные прогрессоры из кожи лезут вон,
пытаясь сделать эту клоаку хоть немного лучше, но клоака остается
клоакой, а прогрессоры делаются хуже. Они становятся опасными...
Прогрессор, работавший имперским шифровальщиком и оказавшийся на грани
психического спазма, - да, пожалуй, это действительно опасно... Но не
настолько же опасно, чтобы напугать Экселенца! Впервые в жизни я видел
напуганного Экселенца...
Максим отложил радиограмму и принялся просматривать содержимое
папки. Там были фотографии, психосоциометрические таблицы, копии
медицинских и педагогических заключений, копии рабочих характеристик,
отзывы, отчеты, рапорты. Он внимательно разглядывал фотографии, быстро
пробегал глазами документы, а когда попадались твердые квадратики
видеоклипов, то вставлял их в настольный проектор и просматривал отснятые
кем-то видеоэпизоды, - иногда любительские, а иногда вполне
профессиональные, сделанные скрытой камерой.
...Так. Это его последняя фотография. Прошлый год... Странно,
знакомое лицо. Этого человека я уже где-то видел, только здесь он в форме
имперского офицера... Любопытно, где я с ним мог встречаться...
...Так. Родился шестого октября тридцать восьмого. Воспитывался в
двести сорок первой школе-интернате. Сыктывкар... Значит, здесь ему лет
десять... (На фотографии длинноволосый, дочерна загорелый мальчик, стоит,
положив руку на холку лосенку. Школьный сад. Жара. Такие же загорелые
ребятишки в отдалении.) Учителем у него был Сергей Павлович Федосеев. Что
ж, известный человек. Учитель у него был, прямо скажем, экстра-класс...
...Образование наш Абалкин получил в школе прогрессоров номер три.
Европа. Одна из старейших школ прогрессоров. Знаменитая школа. Видимо,
мальчик много обещал... Здесь он хорош, ничего не скажешь! (На фотографии
двадцатилетний Абалкин - в причудливом средневековом наряде - стоит с
прямыми мечами в руках в странной позе, видимо, разыгрывает какой-то
прогрессорский этюд. За столом справа несколько незнакомых землян
внимательно наблюдают за ним.) А наставником в школе был у него, между
прочим, сам Эрнст Юлий Горн. Лично! Ну и ну! Этот мальчик подавал
о~ч~е~н~ь большие надежды, с младых ногтей его ведут профессионалы
высочайшего класса...
...Вот что интересно. И в интернате, и в школе прогрессоров
профессиональные склонности: зоопсихология, театр, этнолингвистика. И
соответственно профессиональные показания: зоопсихология, теоретическая
ксенология. То есть парню с самого начала жизни хотелось заниматься
животными, и был у него к этому талант. Как же случилось, что его
определили в прогрессоры?..
...Позвольте, а это что такое? Это же голован! (На фотографии Лев
Абалкин в походном комбинезоне "следопыта" на фоне оплетенных зеленью
руин сидит на корточках рядом с огромной большеголовой пушистой собакой.
У собаки такой вид, словно ей не нравится, что ее фотографируют.) Это наш
Абалкин на планете Надежда, операция "Мертвый мир",.. Я помню эту
историю: впервые представитель разумных собак принимал участие в
экспедиции землян на другую планету... и - теперь я вспомнил, где я
встречал этого Абалкина... Это было на Саракше за Голубой Змеей... Они
прибыли туда изучать голованов: Комов, Раулингсон, Марта и этот угрюмый
парнишка-практикант... У него было тогда очень бледное лицо и длинные
прямые волосы, как у американского индекца... Я помню, все поражались,
как голованы приняли его. Они его полюбили. Голованы любить не умеют, но
этого парнишку они полюбили сразу... Тесен мир! Ладно, посмотрим, что с
ним стало дальше...
...А дальше его отправляют работать по специальности на Гиганду.
Первый опыт самостоятельного внедрения: псарь тамошнего маршала
Нагон-Гига, потом егермейстер герцога Алайского... Так выглядят
егермейстеры герцога Алайского - (На фотографии Лев Абалкин почти
неузнаваем - нелепый балахон, огромный пегий парик с буклями до пупа и с
какими-то торчащими перьями. На сворке у него причудливо изогнутые
неправдоподобные борзые герцога Алайского, тучного мужика, который
присутствует тут же, с брезгливыми губами, в низко надвинутой на брови
меховой шапке с ушами до земли.) Егермейстером он проработал два с
половиной года, а потом его отправили на курсы переподготовки, и в конце
семидесятого он оказался на Саракше, где и был внедрен. Замечательный
послужной список: заключенный концентрационного лагеря (четыре месяца без
связи), переводчик комендатуры концлагеря, солдат строительных частей,
старший солдат Береговой охраны, переводчик штаба частей Береговой
охраны, переводчик-шифровальщик флагмана второго подводного флота,
шифровальщик имперского адмиралтейства... Вчуже страшно...
На дрянной древней фотографии зафиксирован момент попойки имперских
офицеров: мундиры расстегнуты, волосы взлохмачены, морды красные, между
ними какие-то полуголые особы женского пола в аллегорических позах,
бутылки, воздетые бокалы, дым коромыслом, и посреди всего этого Лев
Абалкин в распахнутой сорочке, глаза бешеные, рот разинут не то в песне,
не то в крике.
...А это что такое? Похоже на букву "Ж". Похоже также на японский
иероглиф "сандзю", что означает число тридцать... Непонятно, что это и
зачем сюда положено... Так. Теперь врачи. В интернате - Ядвига Михайловна
Леканова... Ну, я уже устал удивляться. Конечно, у этого ребенка лечащим
врачом мог быть только действительный член Всемирной академии...
Спустилась с горных высот фундаментальной науки, дабы скромно обслуживать
мальчишку из Сыктывкарского интерната... Правда, в школе прогрессоров за
ним наблюдал Ромуальд Кресеску. Это имя я тоже слышал, но не более
того... Впрочем, вполне возможно, что у них, прогрессоров, он тоже звезда
первой величины. А вот погибший Тристан Гутенфельд - о нем я не слышал
никогда и ничего. А между тем он вел Льва Абалкина последние двадцать два
года, бессменно. Один. Он и только он. Что само по себе поразительно,
если учесть, что Лев Абалкин мотался по всему космосу... Что-то вроде
персонального врача... Здоровье нашего Льва Абалкина представляло такую
общественную ценность, что к нему был приставлен персональный врач...
...Родители. Абалкина Стелла Владимировна, Цюрупа Вячеслав
Борисович. Оказывается, он круглый сирота, ему года не было, как они
погибли...
...Ну что же, Лев Абалкин, теперь я уже могу начинать искать тебя. Я
знаю, кто твой учитель, я знаю, кто твой наставник, я знаю твоих
наблюдающих врачей... А вот чего я не знаю, так это зачем Экселенцу
понадобилось тебя искать. Ты, конечно, очень странный человек, Лев
Абалкин, и может быть, все дело в том, что ты очень ценный человек, Лев
Абалкин... Стоп, стоп, стоп! Меня это совершенно не касается. Приказано
искать - ищи. Почему он, вернувшись на Землю, не зарегистрировался, как
все нормальные люди? Психический спазм. Отвращение к своему делу.
Прогрессор на грани психического спазма возвращается на родную планету,
где он не был по меньшей мере пятнадцать лет. Куда он пойдет? Родителей
нет, значит, учитель? Или наставник? Это возможно. Это вполне вероятно.
Поплакаться в жилетку. Причем скорее учитель, чем наставник. Ведь
наставник как-никак твой коллега, а у тебя - отвращение к своему делу.
Прежде всего обратимся к информаторию и поищем адреса...
...Федосеев Сергей Павлович. Живет и здравствует на берегу Аятского
озера в своей усадьбе с предостерегающим названием "Комарики"... сейчас
ему уже за сто... Мало того что он великий учитель, он еще, оказывается,
и археолог. У него в "Комариках" личный музей по палеолиту Северного
Урала... Что же, это будет у меня номер первый.
...Ах, черт побери, какая жалость! Эрнст Юлий Горн вне пределов
досягаемости. Некая планета Лу, я даже никогда не слышал о такой. Ему сто
шестнадцать лет, а он продолжает работать. И никакие спазмы его не берут.
Впрочем, если очень понадобится, доберемся и до планеты Лу.
...А вот до Ромуальда Кресеску я уже не доберусь никогда. В
семьдесят втором году погиб на Венере, при восхождении на пик Строгова.
Значит, остается Ядвига Михайловна Леканова... Сейчас она, оказывается,
работает в передвижном институте земной этнологии в бассейне Амазонки.
Адреса нет, желающие могут установить с нею связь через стационар в
Манаосе. Что ж, и на том спасибо... хотя сомнительно, конечно, чтобы мой
клиент в своем нынешнем состоянии потащился плакать в жилетку к своему
детскому врачу, да еще в эти первобытные дебри...
...Да. Вот еще шанс, Голованы. Голованы любили Льва Абалкина, и Лев
Абалкин любил голованов. У него был друг -голован Щекн-Итрч. Они вместе
работали на планете Надежда. Они вообще вместе работали до тех пор, пока
умные дяди не определили прирожденного зоопсихолога Льва Абалкина
прогрессором на Гиганду... На Земле есть постоянная миссия голованов,
где-то в Канаде. Надобно иметь это в виду. Но начинать следует с
учителя...
Максим Каммерер вышел из здания КОМКОНа и по бульвару. Красных
Кленов направился к ближайшей будке нуль-транспортировки. К будке
стояла небольшая очередь, человек пять. Последним стоял долговязый юноша
с диковинным котом на плече.
Очередь двигалась быстро. Над входом загорался зеленый плафон,
человек входил, зеленый свет сменялся красным, потом желтым и снова
зеленым. Максим был уже вторым, когда к будке прямо сквозь кусты сирени
продрался какой-то запыхавшийся, потный человек с роскошными бакенбардами
и, прижимая к груди короткопалые ладони, умоляюще проговорил по-русски с
сильным акцентом:
- Очень прошу! Страшная срочность! Судьба!
Его, улыбаясь, пропустили, и он исчез за дверью будки.
Потом настала очередь Максима. Он вошел, закрыл за собой дверь,
набрал на клавишном пульте девятизначный код, вспыхнула лиловая лампа у
него над головой, зажглись зеленые огни на двери, и Максим вышел в
шумящий сосновый бор. От площадки, где стояла будка, разбегались тропинки
и дороги с указателями. Максим нашел глазами указатель "Комарики" и
двинулся по песчаной, усыпанной хвоей дорожке между соснами.
Усадьба "Комарики" стояла на высоком обрыве над самой водой,
открытая всем ветрам. Хозяин встретил Максима без особой радости, но
достаточно приветливо. Они расположились на веранде у овального
антикварного столика, на который поставлены были: туесок со свежей
малиной, кувшин молока и несколько стаканов.
- По профессии я зоопсихолог, - сказал Максим, накладывая себе
малины, - но сейчас выступаю в качестве писателя или, точнее сказать,
журналиста. Я собираю материал для книги. Я хочу написать о контактах
человека с голованами. Вы, Сергей Павлович, конечно, знаете, что в этих
контактах ученик ваш Лев Абалкин сыграл весьма заметную роль... Я, видите
ли, и сам был с ним знаком когда-то, но с тех пор все связи утратил и
сейчас всячески пытаюсь его разыскать, да все без толку. На Земле его
сейчас нет, когда вернется - неизвестно... А я, знаете ли, хотел бы как
можно больше выяснить насчет его детства, как у него все это начиналось,
почему так, а не иначе... Движение психологии исследователя - вот что
меня интересует в первую очередь. К сожалению, наставника его уже нет в
живых, друзей его я не знаю совсем, но зато, к счастью, имею возможность
(Максим слегка поклонился) побеседовать с вами, его учителем. Я лично
убежден, что в человеке все начинается с детства, причем с самого раннего
детства... Как вы полагаете?
Старик довольно долго молчал с лицом совершенно неподвижным. А потом
вдруг спросил:
- Кто, собственно, такие - эти голованы?
Максим удивился.
- Ну как же... Голованы - это разумная киноидная раса, возникшая на
планете Саракш в результате лучевых мутаций...
- Киноиды? То есть собаки?
- Да. Разумные собакообразные. У них, знаете ли, огромные головы.
Отсюда - голованы...
- Значит, Лева занимается собакообразными... Добился все-таки
своего...
- Видите ли, - возразил Максим. - Я совсем не знаю, чем занимается
Лева сейчас, однако двадцать лет назад он голованами занимался - и с
большим успехом...
- Он всегда любил животных, - сказал старик. - И более того,
животные любили его. Я был убежден, что ему следует стать зоопсихологом.
Когда по распределению направили его в школу прогрессоров, я протестовал
как мог, я говорил, что это ошибка, но меня не послушались... Вернее,
сделали вид, что послушались, а на самом деле... Впрочем, там все было
сложнее. Может быть, если бы я не стал протестовать... - Он оборвал себя
и налил гостю стакан молока. - Так что бы вы хотели узнать от меня
конкретно? - спросил он.
- Все! - ответил Максим быстро. - Каким он был. Чем увлекался. С кем
дружил. Чем славился в школе... Все, что вам запомнилось.
- Хорошо, - сказал старик без всякого энтузиазма. - Я попробую.
Он откинулся на спинку плетеного кресла и стал говорить, глядя мимо
Максима.
- Это был мальчик замкнутый. С самого раннего детства. Он ведь был
сирота, вы знаете... Замкнутость его была первая черта, которая бросалась
в глаза. Но замкнутость эта не была следствием чувства неполноценности,
ущербности или неуверенности в себе. Это была, если хотите, замкнутость
всегда занятого человека. Как будто он не хотел тратить время на
окружающих, как будто он был постоянно занят собственным миром. Мир этот,
казалось, состоял из него самого и всего живого вокруг, но за исключением
людей... Кстати, это не такое уж и редкое явление. Просто он был
ТАЛАНТЛИВ в этом. А удивляло в нем как раз другое. При всей своей
замкнутости он охотно и прямо-таки с наслаждением выступал на всякого
рода соревнованиях и в школьном театре. Особенно в театре. Правда, всегда
соло. В пьесах участвовать он отказывался категорически. Обычно он
декламировал, даже пел, с огромным вдохновением, с блеском в глазах, он
словно раскрывался на сцене, а потом, сойдя в партер, снова становился
уклончивым, молчаливым, неприступным... Я так и не сумел толком
разобраться, откуда в нем это. Предполагаю только, что его талант общения
с живой природой был настолько сильнее всех остальных движений его души,
что окружающие ребята, и учителя, и вообще все люди были ему просто
неинтересны. А может быть, все было гораздо сложнее. Может быть, эта
замкнутость, эта самопогруженность появились как следствие тысячи
микроскопических событий, которые остались за пределами моего поля
зрения. Я вспоминаю одну любопытную сцену... Был проливной дождь, а потом
Лева ходил по дорожкам парка, собирал червяков-выползков и бросал их
обратно в траву. Ребятам это показалось смешным, а среди них были и
такие, кто умел не только смеяться, но и жестоко высмеивать...
Разумеется, я, не говоря ни слова, присоединился к Леве и стая собирать
выползков вместе с ним... И вдруг я почувствовал, меня словно по глазам
хлестнуло: он мне не верит. Не верит он тому, что судьба червяков на
самом деле меня заинтересовала. У него было еще одно заметное качество:
абсолютная честность помню ни одного случая, чтобы он соврал. Даже в том
возрасте, когда дети врут охотно и бессмысленно, получая от этого чистое
и бескорыстное удовольствие. А он - не врал. И он презирал тех, кто
врет... Иногда казалось мне, что в его жизни был какой-то случай, когда
он впервые с ужасом и отвращением понял, что люди способны говорить
неправду. А я этот момент пропустил... Впрочем, вряд ли все это вам
нужно. Вам ведь интереснее узнать, как проклевывался в нем будущий
зоопсихолог..
- Не только это! - возразил Максим. - Мне все очень интересно... Что
же получается: друзей у него, значит, было совсем немного?
- Друзей у него не было вовсе. У него не было друзей. Много лет
спустя другие ребята из его группы говорили мне, что он с ними тоже не
встречается. Им было неловко рассказывать, но, как я понял, он попросту
уклонялся от таких встреч...
И вдруг его прорвало.
- Ну почему вас интересует именно Лев? Я выпустил в свет сто
семьдесят два человека! Почему вам из них понадобился именно Лев?
Поймите, я не считаю его своим учеником! Не имею права считать! Это моя
неудача! Единственная моя неудача! Десять лет подряд я пытался установить
с ним контакт, хотя бы тоненькую ниточку протянуть между нами... Я
выворачивался наизнанку ради него, но все, буквально все, что я
предпринимал, оборачивалось во зло...
- Сергей Павлович! - воскликнул Максим. - Что вы говорите? Из
Абалкина получился великолепный специалист, ученый самого первого класса!
Его работа с голованами...
- У меня прекрасная малина, - сказал старик. - Самая крупная малина
в регионе. Отведайте еще, прошу вас.
Максим осекся и принял блюдце с малиной, а старик проговорило
горечью:
- Голованы... Возможно, возможно. Однако я и сам знаю, что он
талантлив. Только вот моей-то заслуги никакой в этом нет. Наступила
неловкая пауза. Максим бросил в рот несколько ягод и сказал:
- Как жалко, что у него не было друзей. Я очень рассчитывал
встретиться хоть с одним его другом...
- Если хотите, я могу назвать вам его одноклассников. - Старик
помолчал и вдруг сказал: - Вот что. Попробуйте отыскать Майю Глумову.
Совершенно невозможно было представить, что именно он сейчас
вспомнил, какие ассоциации возникли у него в связи с этим именем, но
наверняка - самые неприятные. Он даже весь пошел бурыми пятнами.
- Школьная его подруга? - спросил Максим, чтобы скрыть неловкость.
- Нет, - сказал старик. - То есть она, конечно, училась в нашей
школе... Майя Глумова. Потом она стала историком.
У себя в кабинете Максим набрал серию кодов на пульте связи, и на
экране появилось полное миловидное лицо знаменитого педиатра и
социопсихолога, академика Ядвиги Михайловны Лекановой.
- Ядвига Михайловна, - сказал Максим, - извините, ради бога, что я
отрываю вас от работы. Меня зовут Максим Каммерер, я журналист, пишу
книгу о вашем бывшем пациенте, о Льве Вячеславовиче Абалкине. Я надеялся,
что, может быть, вы что-нибудь расскажете мне...
Ядвига Михайловна прищурилась, вспоминая, и сдвинула соболиные
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента