Надежда Тэффи
Взамен политики
Конст . Эрбергу
Сели обедать.
Глава семьи, отставной капитан, с обвисшими, словно мокрыми усами и круглыми, удивленными глазами, озирался по сторонам с таким видом, точно его только что вытащили из воды и он еще не может прийти в себя. Впрочем, это был его обычный вид, и никто из семьи не смущался этим.
Посмотрев с немым изумлением на жену, на дочь, на жильца, нанимавшего у них комнату с обедом и керосином, заткнул салфетку за воротник и спросил:
– А где же Петька?
. – Бог их знает, где они валандаются, – отвечала жена. – В гимназию палкой не выгонишь, а домой калачом не заманишь. Балует где-нибудь с мальчишками.
Жилец усмехнулся и вставил слово:
– Верно, все политика. Разные там митинги. Куда взрослые, туда и они.
– Э нет, миленький мой, – выпучил глаза капитан. – С этим делом, слава Богу, покончено. Никаких разговоров, никакой трескотни. Кончено-с. Теперь нужно делом заниматься, а не языком трепать. Конечно, я теперь в отставке, но и я не сижу без дела. Вот придумаю какое-нибудь изобретение, возьму патент и продам, к стыду России, куда-нибудь за границу.
– А вы что же изволите изобретать?
– Да еще наверное не знаю. Что-нибудь да изобрету. Господи, мало ли еще вещей не изобретено! Ну, например, скажем, изобрету такую какую-нибудь машинку, чтобы каждое утро, в положенный час, аккуратно меня будила. Покрутил с вечера ручку, а уж она сама и разбудит. А?
– Папочка, – сказала дочь, – да ведь это просто будильник.
Капитан удивился и замолчал.
– Да, вы действительно правы, – тактично заметил жилец. – От политики у нас у всех в голове трезвон шел. Теперь чувствуешь, как мысль отдыхает.
В комнату влетел краснощекий третьеклассник гимназист, чмокнул на ходу щеку матери и громко закричал:
– Скажите: отчего гимн-азия, а не гимн-африка.
– Господи, помилуй! С ума сошел! Где тебя носит! Чего к обеду опаздываешь? Вон и суп холодный.
– Не хочу супу. Отчего не гимн-африка?
– Ну, давай тарелку: я тебе котлету положу.
– Отчего кот-лета, а не кошка-зима? – деловито спросил гимназист и подал тарелку.
– Его, верно, сегодня выпороли, – догадался отец.
– Отчего вы-пороли, а не мы-пороли? – запихивая в рот кусок хлеба, бормотал гимназист.
– Нет, видели вы дурака? – возмущался удивленный капитан.
– Отчего бело-курый, а не черно-петухатый? – спросил гимназист, протягивая тарелку за второй порцией.
– Что-о? Хоть бы отца с матерью постыдился?!…
– Петя, постой, Петя! – крикнула вдруг сестра. – Скажи, отчего говорят д-верь, а не говорят д-сомневайся? А?
Гимназист на минуту задумался и, вскинув на сестру глаза, ответил:
– А отчего пан-талоны, а не хам-купоны! Жилец захихикал.
– Хам-купоны… А вы не находите, Иван Степа-ныч, что это занятно? Хам-купоны!…
Но капитан совсем растерялся.
– Сонечка! – жалобно сказал он жене. – Выгони этого… Петьку из-за стола! Прошу тебя, ради меня.
– Да что ты, сам не можешь, что ли? Петя, слышишь? Папочка тебе приказывает выйти из-за стола. Марш к себе, в комнату! Сладкого не получишь!
Гимназист надулся.
– Я ничего худого не делаю… у нас весь класс так говорит… Что ж, я один за всех отдувайся!…
– Нечего, нечего! Сказано – иди вон. Не умеешь себя вести за столом, так и сиди у себя!
Гимназист встал, обдернул курточку и, втянув голову в плечи, пошел к двери.
Встретив горничную с блюдом миндального киселя, всхлипнул и, глотая слезы, проговорил:
– Это подло – так относиться к родственникам,… Я не виноват… Отчего вино-ват, а не пиво-ват?!…
Несколько минут все молчали. Затем дочь сказала:
– Я могу сказать, отчего я вино-вата, а не пиво-хлопок.
– Ах, да уж перестань хоть ты-то! – замахала на нее мать. – Слава Богу: не маленькая…
Капитан молчал, двигал бровями, удивлялся и что-то шептал.
– Ха-ха! Это замечательно, – ликовал жилец. – А я тоже придумал: отчего живу-зем, а не помер-зем. А? Это, понимаете, по-французски. Живузем. Значит «я вас люблю». Я немножко знаю языки, то есть сколько каждому светскому человеку полагается. Конечно, я не специалист-лингвист…
– Ха-ха-ха! – заливалась дочка. – А почему Дубровин, а не осина-одинакова?…
Мать вдруг задумалась. Лицо у нее стало напряженное и внимательное, словно она к чему-то прислушивалась.
_ Постой, Сашенька! Постой минутку. Как это…
Вот опять забыла…
Она смотрела на потолок и моргала глазами.
– Ах, да! Почему сатана… нет… почему дьявол… нет, не так!…
Капитан уставился на нее в ужасе.
– Чего ты лаешься?
– Постой! Постой! Не перебивай. Да! Почему говорят чертить, а не дьяволить?
– Ох, мама! Мама! Ха-ха-ха! А отчего «па-почка», а не…
– Пошла вон, Александра! Молчать! – крикнул капитан и выскочил из-за стола.
* * *
Жильцу долго не спалось. Он ворочался и все придумывал, что он завтра спросит. Барышня вечером прислала ему с горничной две записочки. Одну в девять часов: «Отчего обни-мать, а не обни-отец?» Другую – в одиннадцать: «Отчего руб-ашка, а не девяносто девять копеек-ашка?»
На обе он ответил в подходящем тоне и теперь мучился, придумывая, чем бы угостить барышню завтра.
– Отчего… отчего… – шептал он в полудремоте. Вдруг кто-то тихо постучал в дверь.
Никто не ответил, но стук повторился. Жилец встал, закутался в одеяло.
– Ай-ай! Что за шалости! – тихо смеялся он, отпирая двери, и вдруг отскочил назад.
Перед ним, еще вполне одетый, со свечой в руках стоял капитан. Удивленное лицо его было бледно, и непривычная напряженная мысль сдвинула круглые брови.
– Виноват, – сказал он. – Я не буду беспокоить… Я на минутку… Я придумал…
– Что? Что? Изобретение? Неужели?
– Я придумал: отчего чер-нила, а чер-какой-ни-будь другой реки? Нет… у меня как-то иначе… лучше выходило… А впрочем, виноват… Я, может быть, обеспокоил… Так – не спалось, – заглянул на огонек…
Он криво усмехнулся, расшаркался и быстро удалился.