Надежда Тэффи
Звонари
* * *
Обещал дяденька приехать в субботу к вечеру, чтобы вместе потом разговляться, да разлив удержал, и поспел он только к четвертому дню праздника.
Приехал веселый.
Дом куропеевский встретил его радостно. Все двенадцать окон, что выходили на соборную площадь, сверкали на солнце свежевымытыми стеклами, звенели, отражая колокольный звон, и празднично сквозили на них синеподкрахмаленные занавески.
Забрал свои кульки, вылез из тарантаса.
Дернул за звонок. Еще и еще. Что-то долго не отпирали.
Высунулась девка, какая-то точно одурелая.
– Ась?
– Не ась, а здравствуйте.
– Ась?
– Ваши-то дома?
– Ась? Дома, дома. Пройдите в зальце.
Дяденька расчесал бороду. Вошел.
Навстречу ему выплыла сестрица Анна Егоровна с Нюточкой. У обеих уши завязаны, и из повязки вата торчит.
– Здравствуй, голубчик… – чмок-чмок, – воистину… Ась? Чего долго не ехал? Что? Чего?
– Да что вы – распростудились тут все, что ли?
– Чего? Ты громче говори. Да пойдем на ту сторону, ко мне в спаленку. Там все-таки легче.
– А сам-то где? – спрашивал дяденька.
Но Анна Егоровна только щурилась, жмурилась и вела его по комнатам. Нюточка за ними.
Пришли в спаленку.
Анна Егоровна развязала платок, вынула из ушей вату и паклю.
– О-ох! О-ох! Сам-то под периной, и две подушки сверху навалены. Иди, Нюточка. Растолкай папеньку.
– И где вас тут угораздило простудиться-то?
– О-ох! О-ох! И не простужены мы, а звон нас донял. Четверо суток с утра до вечера гудет! Везде на Святой любителям звонить разрешается, ну эдакого, как в нашем городе, – нигде нет. Сапожник Егоров и трубочист Гвоздев. Один гудит, другой очереди ждет. И как у них головы не треснут! Житья от них нет, хоть из дому беги!
Приехал веселый.
Дом куропеевский встретил его радостно. Все двенадцать окон, что выходили на соборную площадь, сверкали на солнце свежевымытыми стеклами, звенели, отражая колокольный звон, и празднично сквозили на них синеподкрахмаленные занавески.
Забрал свои кульки, вылез из тарантаса.
Дернул за звонок. Еще и еще. Что-то долго не отпирали.
Высунулась девка, какая-то точно одурелая.
– Ась?
– Не ась, а здравствуйте.
– Ась?
– Ваши-то дома?
– Ась? Дома, дома. Пройдите в зальце.
Дяденька расчесал бороду. Вошел.
Навстречу ему выплыла сестрица Анна Егоровна с Нюточкой. У обеих уши завязаны, и из повязки вата торчит.
– Здравствуй, голубчик… – чмок-чмок, – воистину… Ась? Чего долго не ехал? Что? Чего?
– Да что вы – распростудились тут все, что ли?
– Чего? Ты громче говори. Да пойдем на ту сторону, ко мне в спаленку. Там все-таки легче.
– А сам-то где? – спрашивал дяденька.
Но Анна Егоровна только щурилась, жмурилась и вела его по комнатам. Нюточка за ними.
Пришли в спаленку.
Анна Егоровна развязала платок, вынула из ушей вату и паклю.
– О-ох! О-ох! Сам-то под периной, и две подушки сверху навалены. Иди, Нюточка. Растолкай папеньку.
– И где вас тут угораздило простудиться-то?
– О-ох! О-ох! И не простужены мы, а звон нас донял. Четверо суток с утра до вечера гудет! Везде на Святой любителям звонить разрешается, ну эдакого, как в нашем городе, – нигде нет. Сапожник Егоров и трубочист Гвоздев. Один гудит, другой очереди ждет. И как у них головы не треснут! Житья от них нет, хоть из дому беги!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента