Токарева Виктория Самойловна. Джентльмены удачи

Виктория Самойловна Токарева Джентльмены удачи

   По желтой среднеазиатской пустыне шагал плешивый верблюд. На верблюде сидели трое в восточных халатах и тюбетейках. За рулем (то есть у шеи) восседал главарь – вор в законе и авторитет по кличке Доцент. Между горбами удобно устроился жулик средней руки Хмырь, а у хвоста, держась за горб, разместился карманник Косой.
   Ехали молча, утомленные верблюжьей качкой.
   Навстречу жуликам повстречался старик узбек.
   – Салям алейкум! – заорал Косой, обрадовавшись новому человеку.
   – Алейкум салям, – отозвался старик.
   – Понял… – с удовлетворением отметил Косой.
   Старик продолжал свой путь, а жулики свой.
   – Хмырь, а Хмырь, – Косой постучал соседа по спине, – давай пересядем, а? У меня весь зад стерся. Доцент, а Доцент! Скажи ему!
   – Пасть разорву! – с раздражением отозвался Доцент.
   – Пасть, пасть, – тихо огрызнулся Косой.
   В песке торчал колышек, а на нем табличка в виде стрелы:

...

   «АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
   № 13. 2 км».

   Жулики спешились.
   – Уложи верблюда, – распорядился Доцент и стал карабкаться на вершину бархана.
   – Ляг! – приказал Косой верблюду. – Ложись, дядя!
   Верблюд не обратил на приказ никакого внимания. Он стоял, старый и высокомерный, перебирая губами.
   – Слышь? Кому говорят? Ложись, скотина. Пасть разорву!
   Верблюд оттопырил губу и плюнул в лицо Косому.
   – А-а!! – завопил Косой. – Ты что дурак, шуток не понимаешь?!
   – Тихо ты! – одернул Доцент с бархана. С высоты он оглядывал перспективу в полевой бинокль.
   До самого горизонта лежала пустыня, как застывшее море. Потом, приближенные биноклем, выступили какие-то древние развалины, палатки, люди…
   Стояла ночь. Над пустыней взошла луна.
   – Пора, – сказал Доцент.
   Он лег на живот и пополз по-пластунски. Хмырь тоже лег и пополз. Далее следовал Косой, а за ним безмолвно и преданно зашагал верблюд.
   – Доцент, а Доцент, – растерянно позвал Косой. – Верблюд…
   – Гони! – приказал Доцент, обернувшись.
   Косой встал, и его лицо оказалось вблизи от верблюжьей морды. Верблюд узнал Косого и оттопырил губу…
   – А ну тебя… – Косой махнул рукой и побежал догонять товарищей. Верблюд не отставал.
   Возле входа в древнюю усыпальницу дежурил сторож. Он сидел на камне, положив берданку на колени.
   За его спиной послышались шорохи. Сторож обернулся, но не успел ничего увидеть, потому что его схватили, повалили, связали и засунули в рот кляп…
   Сухо щелкнула в замке отмычка. Заскрипела дощатая дверь, наспех сколоченная археологами. Жулики ступили в усыпальницу.
   Жидкий свет фонарика выхватил из темноты каменный свод, гробницу, дощатый стол. На столе тускло мерцал золотом древний шлем…
   – Порядок, – тихо сказал Доцент.
   – У-у-уа! – вдруг прорезало тишину ночи.
   – Верблюд! – выдохнул Хмырь, цепенея от страха. – Заткни ему глотку! – приказал он Косому.
   – Да ну его! Он кусается!
   Из палатки археологов выглянул бородатый ученый, профессор Мальцев. Пошел по направлению к усыпальнице.
   – Кто тут? – крикнул он в темноту.
   Доцент выхватил нож и застыл, прижавшись к двери.
   – Доцент, а Доцент, спрячь перо! – испуганным шепотом умолял Косой. – Не было такого уговора…
   – Глаза выколю! – прохрипел Доцент.
   На полдороге профессор остановился.
   – Опять эти кошки… – пробормотал он и беззлобно припугнул: – Кыш!
   Евгений Иванович Трошкин – заведующий детским садом № 83 Черемушкинского района Москвы – стоял у себя дома в ванной комнате и брился электробритвой, вглядываясь в свое лицо.    Он привык к своему лицу, не находил в нем ничего выдающегося и, уж конечно, не мог знать, что как две капли воды похож на вора-рецидивиста по кличке Доцент. Только Трошкин в отличие от Доцента был лыс.
   Он кончил бриться и вышел на кухню. Здесь над тарелкой манной каши колдовали две женщины – мама и бабушка.
   Трошкин сел, подвинул к себе тарелку с кашей и развернул свежую газету. Мама и бабушка присели напротив и с благоговением смотрели на него.
   – Во! Опять насчет шлема, – сказал Трошкин, найдя что-то в газете, и прочел: – «Начальник археологической экспедиции профессор Мальцев Н.Г. предполагает, что пропавший шлем относится к четвертому веку до нашей эры и является тем самым шлемом Александра Македонского, который, по преданию, был утерян им во время индийского похода…»
   – Какое безобразие! – сказала мама.
   – Найдут, – успокоил Трошкин.
– Не найдут! – с жаром возразила бабушка. – Вон у Токаревых половичок пропал – нужная вещь, и то не нашли!…
   А во Всесоюзном угрозыске, в своем кабинете, полковник Верченко показал профессору письмо и отложил в сторону.    – Союз архитекторов, коллектив Тульского оружейного завода, отдел культуры ЮНЕСКО… Уже и ЮНЕСКО подключили?
   Мальцев кивнул.
   – Товарищ профессор! – взмолился Верченко. – Ну зачем вы все это организовываете?! Неужели вы думаете, что мы без этих писем не будем искать ваш шлем? Это же наша работа…
   – Да-да, понимаю, – согласился Мальцев.
   – Вот и хорошо, – умиротворенно похвалил полковник. – Давайте я вам отмечу пропуск, а то вас так не выпустят… Мы будем держать вас в курсе…
   – Спасибо, только один маленький вопросик… Я вчера говорил с профессором Лаусоном из Кембриджского университета. Он сказал, что, если понадобится, он может по своим каналам подключить к розыску Интерпол…
   Верченко нажал кнопку, сказал в селектор:
   – Славина ко мне! Вы бы лучше вместо того, чтобы звонить по Интерполам, охраняли свои находки как следует, а не бросали где попало! – упрекнул он Мальцева.
   – У нас сторож был…
   – Сторож! – передразнил полковник. – Это для вас шлем – историческая ценность. А для жуликов это просто кусок золота… Они могут его переплавить, распилить, наконец, продать за границу…
   – О-о-о! – застонал профессор.
   Вошел лейтенант Славин, белобрысый, подтянутый, и положил на стол папку.
   – Личности преступников установлены. – Полковник достал из папки снимки. – Ермаков, Шереметьев, – на стол легли тюремные фото Косого и Хмыря, – Белый. – Он показал фотографию Доцента. – Рецидивист, очень опасный преступник…
   – Можно? – Мальцев взял у полковника снимок, вгляделся. – Отвратительная рожа… – чуть не плача от ненависти, сказал он. – Вы их поймаете?
   – Безусловно, – заверил Верченко.
   – Спасибо, – благодарно кивнул Мальцев и встал, но тут же вкрадчиво предложил: – А может, Глебу Иванычу позвонить?
   – А что Глеб Иванович?! – раздражаясь, воскликнул полковник. – Я, конечно, очень уважаю Глеба Ивановича, но он тоже не Господь Бог и не гончая собака!
   Зазвонил телефон. Полковник схватил трубку.
   – Верченко слушает! – казенно и раздраженно отозвался он, и вдруг лицо его переменилось и голос стал приветливым. Он даже встал: – Да, Глеб Иваныч… Ну конечно, Глеб Иваныч!… Так точно, Глеб Иваныч!…
   Профессор на цыпочках вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь…
В проходной он отдал пропуск, вышел на заснеженную московскую улицу и, увидев подходивший к остановке автобус, бросился за ним…
   В автобусе сдавленный со всех сторон современниками профессор еле вытащил из кармана пятак.    – Передайте, пожалуйста, – вежливо постучал он в спину впереди стоящего гражданина.
   Гражданин обернулся, и рука Мальцева застыла в воздухе: прямо перед ним в пыжиковой шапке стоял его злейший враг – Доцент!
   Грабитель взял из пальцев профессора пятак, передал дальше.
   – Полундра! – предупредил себя ошеломленный Мальцев.
   Автобус остановился, дверцы разомкнулись, грабитель вышел. Мальцев ринулся за ним.
Профессор преследовал, как заправский детектив, теряясь в толпе, пытаясь остаться незамеченным, хотя преследуемый не обращал на него никакого внимания. Он свернул в переулок и скрылся за оградой. На воротах была вывеска:

...

   ДЕТСКИЙ САД № 83

   Мальцев прижался носом к стеклу. В окне были видны бандит, застегивающий пуговицы белого халата, и женщина в белой шапочке. Она что-то говорила, и он рассеянно посмотрел в окно.
   Мальцев моментально присел, боясь быть увиденным.
   – Плохо едят! – жаловалась Трошкину молодая воспитательница Елена Николаевна.    Трошкин вошел в столовую. За столиками дети скучали над манной кашей. Оглядев ребят, Трошкин громко объявил:
   – Товарищи! Завтрак в детском саду сегодня отменяется!
   – Ура-а-а! – восторженно закричали «товарищи».
   – …Мы совершим полет на космической ракете на Марс. Командором назначается Дима. Дима, ты сегодня командор. Прошу взять в руки космические ложки. Подкрепитесь основательно. До обеда ракета не вернется на Землю.
   Дети судорожно схватили ложки и стали запихивать в рот «космическую» манную кашу.
   – Гениально! – прошептала Елена Николаевна.
   В это время дверь в столовую приотворилась, заглянул участковый милиционер.
   – Евгений Иванович, можно вас на минуточку? – виноватым шепотом попросил он.
   – Здравствуй, Петя, – поздоровался Трошкин. – Ты извини, я сейчас занят.
   – Вот тут гражданин настаивает, – виновато сказал Петя, и в тот же момент из двери на середину столовой с такой стремительностью, будто им выстрелили, вылетел Мальцев.
   Он схватил Евгения Ивановича за горло и заорал:
   – Попался!
   – Пустите! Вы что, с ума сошли?! – пытался вырваться Трошкин.
– Отдавай шлем, подлец! Ты Доцент, а я профессор!…
   В подмосковном дачном поселке за низким заборчиком стоял летний садовый домик, заваленный до окон снегом. Оттуда доносилась песня:
   Стучат колеса, и поезд мчится,
   Стучат колеса на ветру-у…
   И всю дорогу мне будет сниться
   Шикарный город на южном берегу.
   Хмырь и Косой пировали за дощатым столом. Перед ними стояла начатая бутылка «Московской» и лежали соленые огурцы на газетке.    – За Доцента! – Косой поднял стакан.
   – Да, это тебе не мелочь по карманам тырить, – авторитетно заметил Хмырь. – Теперь тысяч по сто каждому обломится.
   Они чокнулись и выпили.
   – А что ты с ними будешь делать? – поинтересовался Косой.
   Хмырь не ответил, усмехнулся снисходительно – было ясно, что он найдет деньгам достойное применение.
– А я машину куплю с магнитофоном, – размечтался Косой, – пошью костюм с отливом и – в Ялту! – Во все горло он запел:
   Я-я-ялта, где растет голубой виноград.
   Ялта, где цыгане ночами не спят,
   Ялта, там, где мы повстречались с тобой,
   Там, где море шумит о прибрежный гранит,
   Поет прибой…
   В ворсистом пальто и каракулевой шапке пирожком, со спортивной сумкой в руках Доцент медленно шел по тропинке среди заснеженных сосен. Поселок дышал тишиной и покоем, и Доцент, казалось, был покоен и тих, но все до последней клеточки было напряжено в нем…    У калитки он остановился, постоял несколько секунд, потом вдруг резко обернулся: никого…
   Доцент быстро вошел в домик.
   – Ну? – встрепенулся Хмырь.
   – Толкнул? – спросил Косой.
   – Толкнул… грузовик с откоса, – пробурчал Доцент, зачем-то отодвигая комод. – Рыбу я ловил.
   – Рыбу? – удивился Хмырь. – Какую рыбу? Где?
   – На дне. В проруби у лодочной станции…
   Доцент достал из-за комода пистолет и сунул его за пояс.
   – Пушка! – вытаращил глаза Косой. – Зачем она тебе?
   – Ты, Косой, плавать умеешь? – спросил Доцент.
   – Куда плавать?
   – Ну нырять…
   – Это щас, что ли? В такую холодину? Не было такого уговора! Пусть Хмырь ныряет!
   – Засекли нас, – серьезно сказал Доцент.
   – С чего ты взял? – испугался Хмырь.
   – Чувствую. Я всегда чувствую. Расходиться надо. – Он подошел к столу. – Встретимся завтра в семь у Большого театра…
   Он взял бутылку и стал пить прямо из горлышка.
   – Ни с места! – раздался отчетливый приказ.
– Все! Кина не будет, электричество кончилось! – отозвался Косой и первым поднял руки.
   Нам не страшен серый волк,
   Серый волк, серый волк! 
   – пели три «поросенка» в костюмах и масках: в детском саду № 83 шла подготовка к Новому году.    Дети сидели на стульчиках, как зрители, аккомпанировал на рояле Евгений Иванович Трошкин.
   – Хорошо, – похвалил он и похлопал в ладоши. Дети тоже захлопали. – Теперь Серый Волк!
Из-за занавеси вышел худенький и робкий Серый Волк и тоненьким голосом затянул:
   Я злой и страшный Серый Волк,
   Я в поросятах знаю толк…
   – Не так, Дима. Вот смотри… – сказал Трошкин, поднимаясь с места.    Он снял с Димы маску волка, надел ее на себя и, моментально преобразившись в волка, зарычал:
   – Р-р-р…
   В дверь заглянула воспитательница Елена Николаевна.
   – Евгений Иваныч, там этот… ненормальный пришел…
   Профессор Мальцев ждал Трошкина в кабинете заведующего.
   – Здравствуйте, дорогой товарищ Трошкин. Садитесь, – любезно предложил он. Трошкин сел напротив Мальцева.
   – Грабителей я поймал! – сообщил профессор.
   – Поздравляю.
   – Не с чем. Шлема при них не оказалось – я там все перерыл. А где он, они не говорят. Молчат.
   – Продали, наверное, – предположил Трошкин.
   – Может быть. А может, и спрятали. Теперь это можете выяснить только вы!
   – Я? – удивился Трошкин. – Каким образом?
   – А вот каким… – Мальцев достал из портфеля фотографию, спрятал за спину. – Закройте глаза! – потребовал он.
   – Зачем?
   – Закройте, не бойтесь!
   – А я и не боюсь.
   Трошкин зажмурился. Мальцев быстро вытащил из-за спины портрет Доцента, закрыл ладонью его лоб, чтобы скрыть челку, и скомандовал:
   – Можно!
   Трошкин открыл глаза.
   – Кто это? – спросил профессор.
   – Не знаю, – пожал плечами Трошкин.
   – Это вы!
   – Да, вроде я… – неуверенно согласился Трошкин.
   – Ага! – обрадовался Мальцев. – А это вовсе и не вы!
   Он убрал ладонь, открывая доцентовскую челку.
   – Да, не я… – еще больше удивился Трошкин.
   – Так вот, дорогой мой, я вам приклеиваю парик, рисую татуировки и сажаю в тюрьму! Согласны?
   – Зачем? – растерялся Трошкин.
   – Родная мать не отличит, кто есть кто! – Профессор забегал по кабинету. – Это моя идея! – похвастал он.
   – Ничего не понимаю, – сказал хмуро Трошкин.
   – Суд уже был, – сообщил Мальцев. – Тем двоим дали по четыре года. Они так, мелочь… А этому, – профессор ткнул в портрет, – восемь! Отвратительная личность, мародер! У него еще и пистолет был… Так те двое сидят в Средней Азии, а этот под Москвой. Теперь ясно?
   – Нет! – отрезал Трошкин.
   – Господи! – развел руками Мальцев. – Я сажаю вас к этим. – Он указал на дверь, вероятно, подразумевая под дверью Среднюю Азию. – Они думают, что вы – он! – Профессор ткнул в портрет. – И вы узнаете у них, где шлем! Татуировки сделаем ненастоящие, я договорился с НИИ лакокраски, мне обещали несмывающиеся! Согласны?
   – Не согласен.
   – Почему? – растерялся Мальцев, не ожидавший такого поворота.
   – У меня работа, дети. Елка на носу. Пусть милиция этим занимается, пусть еще раз у них спросит. И вообще… – Трошкин поморщился. – Не получится это у меня. Да и неэтично…
   – Этично – неэтично! – передразнил профессор. – У нас вот с ними цацкаются, перевоспитывают, на поруки берут. А надо как в Турции в старину поступали: посадят вора в чан с дерьмом – так, что только голова торчит, – и возят по городу. А над ним янычар с мечом. И через каждые пять минут он ка-ак вж-жж-жик!… мечом над чаном, – Мальцев с удовольствием полоснул ладонью воздух, – так что, если вор не нырнет – голова с плеч! Вот он весь день в дерьмо и нырял!
– Так то Турция, там тепло… – неопределенно ответил Трошкин, глядя на сугробы за окном.
   А через год попал я в слабосилку.
   Все оттого, что ты не шлешь посылку, —
   пел Трошкин доцентовским голосом, стоя в ванной комнате перед зеркалом.    Он выключил электробритву, подвинул лицо к зеркалу, изучая, и вдруг, сделав свирепые глаза, выкинул вперед два пальца.
   – У-у… Глаза выколю!
   Он вышел в комнату, где бабушка укладывала чемодан.
   – Брюки от нового костюма я положила в чемодан. А пиджак надень – меньше помнется.
   – Ладно.
   – Наш Женечка будет самый красивый на симпозиуме! – крикнула бабушка маме.
   – Мама! – позвала мама из кухни. – У тебя пирожки горят!
Бабушка устремилась на кухню, а Трошкин, воспользовавшись моментом, быстро вытащил из чемодана брюки, схватил пиджак и, приподняв сиденье дивана, сунул костюм туда…
   Поезд шел, подрагивая на стыках рельсов, равнодушно стуча колесами. Трошкин и лейтенант Славин сидели друг против друга в купе международного вагона.    Славин экзаменовал Трошкина, тот нехотя отвечал, глядя из-под бандитской челочки на проплывающий за окном среднеазиатский пейзаж.
   – Убегать? – спрашивал Славин.
   – Канать, обрываться.
   – Правильно… Сидеть в тюрьме?
   – Чалиться.
   – Квартирная кража?
   – Срок лепить. Статья 145-я.
   – Ограбление?
   – Гоп-стоп. Статья 26-я.
   – Девушка?
   – Маруха, шалава, шмара.
   – Нехороший человек?
   – Падла.
   – Хороший человек?
   Трошкин задумался, достал из кармана записную книжку.
– Сейчас… – Он нашел в книжке нужное слово. – Зараза, – прочитал он и удивился: – Да, точно, зараза!
   По улочкам небольшого среднеазиатского городка ехал милицейский «газик».    – Очень похож! – говорил в машине начальник тюрьмы майор Бейсембаев, с восхищением глядя на Трошкина.
   – Поработали, – похвастал Славин. – А волосы?
   – А что волосы? – не понял Бейсембаев.
   – Парик! – торжествующе сказал Славин.
   – Можно? – спросил майор.
   – Можно, – без особой охоты разрешил Трошкин.
   Бейсембаев взялся за челку и осторожно потянул.
   – Да вы сильней дергайте, – сказал Славин. – Спецклей! Голову мыть можно!
   – Очень натурально, – опять похвалил майор.
   – Скажите, Хасан Османович, – спросил Славин, – вы Белого хорошо знаете? И вот если б вас не предупредили, догадались бы вы, что перед вами не Доцент?
   – Да как вам сказать… – Майор уклончиво улыбнулся. – Можно догадаться…
   – Почему? – встревожился Славин.
   Бейсембаев еще раз внимательно поглядел на Трошкина и сказал:
   – Этот добрый, а тот злой…
Раздвинулись массивные ворота, и «газик» въехал в тюремный двор.
   – Вот ваша «палата». – Славин отпер дверь и пропустил в пустую камеру Трошкина.    – А где моя кровать? – спросил Лжедоцент, оглядываясь по сторонам. Чувствовалось, что ему здесь не понравилось.
   – Нары! – поправил Славин. – Вы должны занять лучшее место.
   – А какое здесь лучшее?
   – Я же вам говорил – возле окна! Вот здесь…
   – Но тут чьи-то вещи.
   – Сбросьте на пол. А хозяин придет, вот тут-то вы ему и скажете: «Канай отсюда, рога поотшибаю…» Помните?
   – Помню, – с тоской сказал Трошкин.
   Во дворе ударили в рельс.
   – Ну все! – заторопился Славин. – Сейчас они вернутся с работы. – Оглядев в последний раз Трошкина, он пригладил ему челку и пошел из камеры, но возле двери остановился. – Если начнут бить – стучите в дверь…
   Оставшись один, Трошкин снял чужие вещи с нар и аккуратно сложил на полу. Стянув рубашку, он сел на нары, закрыл глаза и стал шептать, как молитву:
   – Ограбление – гоп-стоп. Сидеть в тюрьме – чалиться. Хороший человек – зараза…
   В коридоре послышались топот, голоса. Загремел засов, дверь распахнулась, и в камеру ввалились заключенные. И тут Косой и Хмырь застыли: на нарах возле окна, скрестив руки и ноги, неподвижный и величественный, как языческий бог, сидел их великий кормчий – Доцент! Рубашки на нем не было, и все – и руки, и грудь, и спина были синими от наколок.
   Трошкин грозно смотрел на жуликов, выискивая среди них знакомые по фотографиям лица Ермакова и Шереметьева.
   От группы отделился хозяин койки, широкоплечий носатый мужик со сказочным именем Али-Баба.
   – Эй, ты! Ты зачем мои вещи выбросил?!
   – Ты… это… того… – забормотал Трошкин, к ужасу своему обнаружив, что забыл все нужные слова и выражения.
   – Чего – «того»? – наступал Али-Баба.
   – Не безобразничай, вот чего…
   – Это ж Доцент! – вскричал Косой очень своевременно, а Хмырь кинулся на Али-Бабу. – А ну канай отсюда!…
   – Канай! – обрадованно закричал Трошкин, вспомнив нужный термин. – Канай отсюда, падла, паршивец, а то рога поотшибаю! Так, что ни одна шалава, маруха, чувиха не узнает!! Всю жизнь на лекарства работать будешь, Навуходоносор!
   – Так бы и сказал… – проворчал Али-Баба и поплелся в угол.
   Трошкин слез с нар и небрежно протянул Косому и Хмырю свои вялые пальцы.
   – Мальчик, – раздался вдруг сиплый голос, – а вам не кажется, что ваше место у параши?…
   Трошкин медленно и нехотя обернулся. Перед ним шагах в десяти стоял здоровенный рябой детина со шрамом через все лицо.
   – Это Никола Питерский, – шепотом предупредил Трошкина Хмырь. – Пахан. Вор в авторитете.
   Заключенные замерли в напряженном ожидании.
   – Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил!! – вдруг завопил Трошкин. Подпрыгнув, он изогнулся, как кот, и двинулся на Николу Питерского…
   – Ну ты чего, чего… – забеспокоился Никола, пятясь к двери.
   – Р-р-р-р! – свирепо зарычал Трошкин так, как рычал в детском саду, когда изображал волка, и снова подпрыгнул, выкинул вперед два пальца на уровне глаз жертвы. – Р-р-р!
   – Помогите! – заорал Никола, его нервы не выдержали, и он отчаянно забарабанил в дверь локтями и пятками. – Спасите! Хулиганы зрения лишают!
   И в ту же секунду распахнулась дверь: за нею стояло все тюремное начальство во главе с Бейсембаевым.