Уинтерсон Дженет
Первое рождество О'Брайен
Дженет Уинтерсон
Первое рождество О'Брайен
Перевод с английского Ольги Варшавер
Посмотришь вверх - и сразу видно: "Торгуем 27 дней до Рождества". Буквы крупные, красные, следом - свита пляшущих Санта-Клаусов и сонм ангелочков с трубами.
Универмаг огромный. Если выложить все, что здесь продают, в непрерывную цепочку, начиная с шелковых чулок и кончая пупсом Христом, можно опоясать весь мир. Недра магазина воистину неисчерпаемы. Даже сейчас, в предрождественской горячке, с продленными часами работы, полки по-прежнему ломятся от товаров.
О'Брайен работает в отделе домашних животных. Мимо нее вереницей катятся тележки и плывут корзинки с лосьонами для рук и лица, завернутыми в глянцевую оберточную бумагу с оленьими упряжками. Покупательницы - с виду вполне вменяемые женщины - дружно накидываются на пирамиды кремов для торта, упакованных в коробки с изображением кошары и Вифлеемской звезды. Нанести пирамидам ощутимый урон просто невозможно, они тут же вырастают вновь. Этот феномен, по соображениям О'Брайен, означает только одно: двадцать пятого декабря две трети минимально состоятельных людей или обжираются сладкой клейковиной, или размазывают ее по собственному телу.
О'Брайен открывает лосьон и коробку с кремом. Один к одному! Где-то в Богом забытой дыре стоит фабрика, производящая желтоватую густую массу, оттуда ее рассылают, безымянную, по городам и весям, а посредники, торгующие исключительно под Рождество, фасуют эту гадость во что хотят.
О'Брайен Рождество не любит. Каждый год она просит Бога о чуде, обыкновенном чуде, которое избавило бы ее от роя старых тетушек с неизменными шерстяными носками в подарок и расспросами о ее ухажерах. А у нее ухажера нет. Живет одна, работает в секции домашних животных. Могла бы и себе завести зверька, причем с большой скидкой, в тридцать пять процентов, но ее квартирная хозяйка, убежденная "научная христианка", терпеть не может живность или, как она говорит, "бродячие молекулы".
- Шерсть и волосы - переносчики инфекции. А что может быть волосатее животных?
Поэтому О'Брайен снова встречает Рождество в одиночестве.
Солидарность рождественских покупателей сродни единению, которое - судя по мемуарам - ощущали люди во время войны. Никто не толкается и не распихивает ближних локтями, как случается в иные пики торгового ажиотажа. Напротив, люди пропускают друг друга вперед и болтают о снегопаде, который неминуемо грянет на днях.
- Под Рождество должен выпасть снег! Как же иначе?!
Разумеется! Иначе и быть не может. Вдоволь подарков, вдоволь денег, искусственные дрова в камине - чтоб горели точь-в-точь как настоящие. И снег для детей.
О'Брайен берет газету и проглядывает раздел "Одинокие сердца". К Рождеству таких объявлений печатают не колонку, а аж несколько страниц. К Рождеству всего больше. Столбец за столбцом: умные, жаждущие любви, стройные мужчины и женщины, без видимых дефектов... Неужели все они справляют Рождество в одиночестве? Неужели счастливых пар, обманчиво заполнивших магазин, все-таки меньшинство?
Она позвонила однажды по объявлению и отправилась ужинать со щуплым молодым человеком, специалистом по ремонту органных труб. Он предложил пожениться в тот же вечер по особому разрешению. О'Брайен отказалась, сославшись на то, что скоропалительный брак с непривычки ее утомит. Все равно, что записаться на курс аэробики для продвинутых, когда сам не можешь и пяти минут высидеть на велосипеде-тренажере. А почему, собственно, он так торопится?
- У меня слабое сердце.
Ага, значит, аэробика вспомнилась не зря.
После этого она записалась в фотоклуб, где мужики наперебой предлагали помощь в темной камере, где они проявляли пленку, но у них у всех были волосатые лапищи, напоминавшие горилл из магазинов, где продаются разные шутливые прибамбасы.
- Не поднимай планку чересчур высоко! - наставляют ее тетушки.
Но она поднимает. До самых звезд. Ее планка витает меж созвездий ревущего Льва и бодливого Тельца. И в декабре, когда звезды разгораются особенно ярко, она представляет себя в иной, счастливой жизни.
- У человека должна быть мечта, - говорит она щенку-ньюфаундленду, которому тоже предстоит стать подарком на Рождество. - Но я не знаю, чего хочу. Просто плыву по течению.
Считается, что у мужчин все обстоит иначе: и мечты имеются, и цель в жизни. Она спросила об этом у Клайва, старшего менеджера на их этаже.
- Я бы открыл "Мак-дональдс". Не забегаловку, а настоящий большой ресторан с полным меню, с залом для разных праздников.
Как О'Брайен ни старается, вдохновиться такой мечтой трудновато. Все равно, что мечтать о пылесосе: мощность мощностью, но где же праздник?
Вечером О'Брайен застает хозяйку за серьезным делом: она прилаживает над входной дверью рождественский веночек.
- Сама понимаешь, для жильцов стараюсь, не для себя. Потом еще в холле бумажные гирлянды повешу.
Хозяйка всегда говорит очень медленно: она урожденная венгерская графиня. А такие особы и говорят особо.
Так и не сняв свое красное пальтишко с начесом, О'Брайен уже стоит с концом гирлянды в руках, а хозяйка, кряхтя, лезет по скрипучей стремянке, зажав в зубах шесть крошечных гвоздиков.
- Скоро Рождество, - говорит О'Брайен. - Торжественно клянусь в Новом году переменить свою жизнь. Иначе какой в ней смысл?
- В жизни смысла нет, - говорит хозяйка. - А тебе надо выйти замуж или записаться на какие-нибудь вечерние занятия. Я, к примеру, последние семь лет делаю копии мемориальных досок.
В холле холодно. Гирлянда слишком короткая. Советов О'Брайен слушать не хочет. Извинившись, идет к себе наверх. Хозяйка в неожиданном порыве жалости предлагает ей на ужин банку сардин.
- Не в томате, а в оливковом масле!
Но у О'Брайен другие планы.
У себя в комнате она составляет список того, о чем принято мечтать: замужество, дети, карьера, путешествия, дом, вдоволь денег... В Рождество эти столпы жизни высвечиваются особенно ярко. Если они у тебя есть, пусть не все, пусть хоть несколько, двенадцать праздничных дней ты блаженно пируешь в кругу семьи. А если нет, в Рождество их отсутствие гнетет особенно остро. Ты изгой, сторонний наблюдатель. Даже странно, что отмечая самое аскетичное рождение на свете, люди предаются такому чревоугодию. О'Брайен в теологии не специалист, но тут что-то явно нечисто.
Она потихоньку осознает, что ее замечательный список совершенно не похож на ту жизнь, которую она воображает, глядя на звезды. Ей становится стыдно. Да кто она такая, чтобы рассчитывать на что-то особенное, что другим и не снится?
- Спуститься с небес на землю и выйти замуж, - говорит она вслух. - Чем плохо?
- Ничем, - войдя без стука, с порога подтверждает хозяйка. - Это абсолютно нормально. Норма необходима всем. - Она ставит на буфет банку с сардинами и исчезает.
- Норма необходима всем... - мысленно повторяет О'Брайен. - А что необходимо мне?
Полночи она лежит без сна, слушает по радио песенки и рождественские шутки. Хочется остаться в тепле, под одеялом, навсегда и смотреть, как горит точно настоящее - электрическое бревно. Вспоминается сказка про принцессу, которую пригласили на бал. Отец-король предложил ей на выбор больше двухсот нарядов, но все они ей не годились, а перешивать было слишком сложно. В конце концов она отправилась на бал в своем любимом шелковом платьице, даже не успев подобрать волосы, и все равно оказалась там первой раскрасавицей.
- Надо быть собой, - говорит О'Брайен, не вполне понимая, что она, собственно, имеет в виду.
Потом она все-таки засыпает, а проснувшись в кромешной тьме в самый глухой ночной час, понимает: она в комнате не одна. И точно: в ногах кровати сидит молодая женщина в пышной балетной пачке.
Пугаться О'Брайен не намерена. Гостьи ее непутевой соседки частенько ошибаются дверью.
- Вики живет в соседней комнате, - говорит она. - Вам включить свет?
- Я - рождественская фея, - представляется незнакомка. - Желание будешь загадывать?
Ну вот, еще пьяных среди ночи не хватало!
- Может, вас проводить?
- Я нахожусь именно там, куда меня послали. Пришла точно по адресу. Так тебе любви, приключений или чего-нибудь другого? Денег не даем.
О'Брайен призадумалась. А вдруг это новый вид поздравительной телеграммы? Надо бы подыграть, чтобы понять, кто прислал это странное поздравление.
- И что же вы предлагаете?
Незнакомка извлекает откуда-то альбом с фотографиями.
- Здесь собраны все доступные мужчины Лондона. Каталог в алфавитном порядке. Хочешь усатых, смотри на "у". На эту же букву найдешь уродов.
О'Брайен листает альбом. Но на ум все время лезет серия благотворительных открыток "Солнечная улыбка" - она покупала их когда-то, чтобы помочь сиротам. Заметив, что О'Брайен не воодушевилась, незнакомка подсовывает ей второй альбомчик.
- Здесь все доступные женщины. Нравятся - бери. Мне все едино.
- А разве вам не положено петь? - резко меняет тему О'Брайен.
- Почему? Тебе наскучила беседа?
- Нет. Но вы ведь - поющая телеграмма.
- Я не поющая телеграмма. Я - фея. Так чего ты желаешь?
О'Брайен отчаянно хочется спать.
- Ладно, - говорит она. - Я желаю стать блондинкой.
После этого она, похоже, сразу засыпает, проваливается куда-то до самого утра, до будильника. Он звенит, но она снова засыпает, потом вскидывается, понимает, что опоздала, раз-два, напяливает на себя красное пальтишко и бегом в суету улиц, запруженных озабоченными покупателями.
На работе, поднимаясь в свою секцию, она встречает Джанис из "женского белья".
- Потрясающие волосы! Я тебя не сразу узнала.
О'Брайен смущена. Она и причесаться-то на успела. Волосы, небось, дыбом стоят. Она идет в туалет, смотрит в зеркало. Блондинка.
- Тебе идет, - говорит Кэтлин из отдела тканей. - Только теперь надо побольше макияжа.
- Побольше?.. - Обычно она вовсе не красится.
Не вернуться ли домой? Но в лифте, по пути к выходу, она встречает актера, который приехал в универмаг играть Санта-Клауса...
- У вас в гроте, где сцена, такая духота, - сочувственно говорит О'Брайен. - Все из полистрина. Для легких - сущий кошмар.
- Послушайте, - говорит Санта, - в подвале меня ждут две дюжины резиновых гномов. Я должен их надуть. Если поможете - угощу обедом.
Впервые в жизни О'Брайен отдается хаосу, не задумываясь о последствиях. Да и чем можно удивить девушку, которую в ночи посетила поющая телеграмма, и наутро она проснулась блондинкой. Надувать гномов - это же как глоток свежего воздуха...
- У тебя красивые волосы, - произносит ряженый Санта.
- Спасибо. Только покрасила.
В вегетарианском кафе, поедая пирожки с чечевицей, украшенные веточками остролиста, Санта приглашает О'Брайен на рождественский ужин.
- Жареный труп не обещаю.
- Ну и ладно, - говорит О'Брайен. - Я не вегетарианка, но мяса не ем.
- Значит, вегетарианка.
- А разве они не члены каких-то клубов или групп?
- Нет, - говорит Санта. - Надо быть самим собой.
О'Брайен улыбается своему отражению в зеркале. Как, оказывается, здорово быть самой собой. На работу она в тот день не вернулась. Пошла, как все люди, по магазинам. Купила новую одежду, кучу еды, гирлянду разноцветных лампочек. А потом уличный торговец предложил ей елку с большой скидкой, и О'Брайен взвалила ее на плечо и потащила домой. Только открыла дверь - хозяйка тут как тут.
- Ты сегодня рано, - медленно говорит она. - И намерена усеять иглами мой ковер.
- Спасибо за сардины! Возьмите, пожалуйста, пакетик с мандаринами, угощайтесь!
- У тебя совсем другие волосы! Что-то произошло?
- Да. Но это секрет.
- Надеюсь, причина - не мужчина?
- Нет. Женщина.
Хозяйка немеет. А очухавшись, говорит:
- Сейчас по радио будут передавать Евангелие от Луки. Я иду слушать.
О'Брайен сует картошку в духовку и вешает на окно гирлянду с лампочками. Небо усыпано звездами.
В восемь приходит Санта, промокший, замерзший, все в том же красном костюме с колпачком. О'Брайен зажигает свечи и спрашивает:
- У тебя есть рождественское желание?
- Быть здесь с тобой.
- А если бы я не была блондинкой?
- Да будь ты хоть лысой!
- Счастливого Рождества! - говорит О'Брайен.
Первое рождество О'Брайен
Перевод с английского Ольги Варшавер
Посмотришь вверх - и сразу видно: "Торгуем 27 дней до Рождества". Буквы крупные, красные, следом - свита пляшущих Санта-Клаусов и сонм ангелочков с трубами.
Универмаг огромный. Если выложить все, что здесь продают, в непрерывную цепочку, начиная с шелковых чулок и кончая пупсом Христом, можно опоясать весь мир. Недра магазина воистину неисчерпаемы. Даже сейчас, в предрождественской горячке, с продленными часами работы, полки по-прежнему ломятся от товаров.
О'Брайен работает в отделе домашних животных. Мимо нее вереницей катятся тележки и плывут корзинки с лосьонами для рук и лица, завернутыми в глянцевую оберточную бумагу с оленьими упряжками. Покупательницы - с виду вполне вменяемые женщины - дружно накидываются на пирамиды кремов для торта, упакованных в коробки с изображением кошары и Вифлеемской звезды. Нанести пирамидам ощутимый урон просто невозможно, они тут же вырастают вновь. Этот феномен, по соображениям О'Брайен, означает только одно: двадцать пятого декабря две трети минимально состоятельных людей или обжираются сладкой клейковиной, или размазывают ее по собственному телу.
О'Брайен открывает лосьон и коробку с кремом. Один к одному! Где-то в Богом забытой дыре стоит фабрика, производящая желтоватую густую массу, оттуда ее рассылают, безымянную, по городам и весям, а посредники, торгующие исключительно под Рождество, фасуют эту гадость во что хотят.
О'Брайен Рождество не любит. Каждый год она просит Бога о чуде, обыкновенном чуде, которое избавило бы ее от роя старых тетушек с неизменными шерстяными носками в подарок и расспросами о ее ухажерах. А у нее ухажера нет. Живет одна, работает в секции домашних животных. Могла бы и себе завести зверька, причем с большой скидкой, в тридцать пять процентов, но ее квартирная хозяйка, убежденная "научная христианка", терпеть не может живность или, как она говорит, "бродячие молекулы".
- Шерсть и волосы - переносчики инфекции. А что может быть волосатее животных?
Поэтому О'Брайен снова встречает Рождество в одиночестве.
Солидарность рождественских покупателей сродни единению, которое - судя по мемуарам - ощущали люди во время войны. Никто не толкается и не распихивает ближних локтями, как случается в иные пики торгового ажиотажа. Напротив, люди пропускают друг друга вперед и болтают о снегопаде, который неминуемо грянет на днях.
- Под Рождество должен выпасть снег! Как же иначе?!
Разумеется! Иначе и быть не может. Вдоволь подарков, вдоволь денег, искусственные дрова в камине - чтоб горели точь-в-точь как настоящие. И снег для детей.
О'Брайен берет газету и проглядывает раздел "Одинокие сердца". К Рождеству таких объявлений печатают не колонку, а аж несколько страниц. К Рождеству всего больше. Столбец за столбцом: умные, жаждущие любви, стройные мужчины и женщины, без видимых дефектов... Неужели все они справляют Рождество в одиночестве? Неужели счастливых пар, обманчиво заполнивших магазин, все-таки меньшинство?
Она позвонила однажды по объявлению и отправилась ужинать со щуплым молодым человеком, специалистом по ремонту органных труб. Он предложил пожениться в тот же вечер по особому разрешению. О'Брайен отказалась, сославшись на то, что скоропалительный брак с непривычки ее утомит. Все равно, что записаться на курс аэробики для продвинутых, когда сам не можешь и пяти минут высидеть на велосипеде-тренажере. А почему, собственно, он так торопится?
- У меня слабое сердце.
Ага, значит, аэробика вспомнилась не зря.
После этого она записалась в фотоклуб, где мужики наперебой предлагали помощь в темной камере, где они проявляли пленку, но у них у всех были волосатые лапищи, напоминавшие горилл из магазинов, где продаются разные шутливые прибамбасы.
- Не поднимай планку чересчур высоко! - наставляют ее тетушки.
Но она поднимает. До самых звезд. Ее планка витает меж созвездий ревущего Льва и бодливого Тельца. И в декабре, когда звезды разгораются особенно ярко, она представляет себя в иной, счастливой жизни.
- У человека должна быть мечта, - говорит она щенку-ньюфаундленду, которому тоже предстоит стать подарком на Рождество. - Но я не знаю, чего хочу. Просто плыву по течению.
Считается, что у мужчин все обстоит иначе: и мечты имеются, и цель в жизни. Она спросила об этом у Клайва, старшего менеджера на их этаже.
- Я бы открыл "Мак-дональдс". Не забегаловку, а настоящий большой ресторан с полным меню, с залом для разных праздников.
Как О'Брайен ни старается, вдохновиться такой мечтой трудновато. Все равно, что мечтать о пылесосе: мощность мощностью, но где же праздник?
Вечером О'Брайен застает хозяйку за серьезным делом: она прилаживает над входной дверью рождественский веночек.
- Сама понимаешь, для жильцов стараюсь, не для себя. Потом еще в холле бумажные гирлянды повешу.
Хозяйка всегда говорит очень медленно: она урожденная венгерская графиня. А такие особы и говорят особо.
Так и не сняв свое красное пальтишко с начесом, О'Брайен уже стоит с концом гирлянды в руках, а хозяйка, кряхтя, лезет по скрипучей стремянке, зажав в зубах шесть крошечных гвоздиков.
- Скоро Рождество, - говорит О'Брайен. - Торжественно клянусь в Новом году переменить свою жизнь. Иначе какой в ней смысл?
- В жизни смысла нет, - говорит хозяйка. - А тебе надо выйти замуж или записаться на какие-нибудь вечерние занятия. Я, к примеру, последние семь лет делаю копии мемориальных досок.
В холле холодно. Гирлянда слишком короткая. Советов О'Брайен слушать не хочет. Извинившись, идет к себе наверх. Хозяйка в неожиданном порыве жалости предлагает ей на ужин банку сардин.
- Не в томате, а в оливковом масле!
Но у О'Брайен другие планы.
У себя в комнате она составляет список того, о чем принято мечтать: замужество, дети, карьера, путешествия, дом, вдоволь денег... В Рождество эти столпы жизни высвечиваются особенно ярко. Если они у тебя есть, пусть не все, пусть хоть несколько, двенадцать праздничных дней ты блаженно пируешь в кругу семьи. А если нет, в Рождество их отсутствие гнетет особенно остро. Ты изгой, сторонний наблюдатель. Даже странно, что отмечая самое аскетичное рождение на свете, люди предаются такому чревоугодию. О'Брайен в теологии не специалист, но тут что-то явно нечисто.
Она потихоньку осознает, что ее замечательный список совершенно не похож на ту жизнь, которую она воображает, глядя на звезды. Ей становится стыдно. Да кто она такая, чтобы рассчитывать на что-то особенное, что другим и не снится?
- Спуститься с небес на землю и выйти замуж, - говорит она вслух. - Чем плохо?
- Ничем, - войдя без стука, с порога подтверждает хозяйка. - Это абсолютно нормально. Норма необходима всем. - Она ставит на буфет банку с сардинами и исчезает.
- Норма необходима всем... - мысленно повторяет О'Брайен. - А что необходимо мне?
Полночи она лежит без сна, слушает по радио песенки и рождественские шутки. Хочется остаться в тепле, под одеялом, навсегда и смотреть, как горит точно настоящее - электрическое бревно. Вспоминается сказка про принцессу, которую пригласили на бал. Отец-король предложил ей на выбор больше двухсот нарядов, но все они ей не годились, а перешивать было слишком сложно. В конце концов она отправилась на бал в своем любимом шелковом платьице, даже не успев подобрать волосы, и все равно оказалась там первой раскрасавицей.
- Надо быть собой, - говорит О'Брайен, не вполне понимая, что она, собственно, имеет в виду.
Потом она все-таки засыпает, а проснувшись в кромешной тьме в самый глухой ночной час, понимает: она в комнате не одна. И точно: в ногах кровати сидит молодая женщина в пышной балетной пачке.
Пугаться О'Брайен не намерена. Гостьи ее непутевой соседки частенько ошибаются дверью.
- Вики живет в соседней комнате, - говорит она. - Вам включить свет?
- Я - рождественская фея, - представляется незнакомка. - Желание будешь загадывать?
Ну вот, еще пьяных среди ночи не хватало!
- Может, вас проводить?
- Я нахожусь именно там, куда меня послали. Пришла точно по адресу. Так тебе любви, приключений или чего-нибудь другого? Денег не даем.
О'Брайен призадумалась. А вдруг это новый вид поздравительной телеграммы? Надо бы подыграть, чтобы понять, кто прислал это странное поздравление.
- И что же вы предлагаете?
Незнакомка извлекает откуда-то альбом с фотографиями.
- Здесь собраны все доступные мужчины Лондона. Каталог в алфавитном порядке. Хочешь усатых, смотри на "у". На эту же букву найдешь уродов.
О'Брайен листает альбом. Но на ум все время лезет серия благотворительных открыток "Солнечная улыбка" - она покупала их когда-то, чтобы помочь сиротам. Заметив, что О'Брайен не воодушевилась, незнакомка подсовывает ей второй альбомчик.
- Здесь все доступные женщины. Нравятся - бери. Мне все едино.
- А разве вам не положено петь? - резко меняет тему О'Брайен.
- Почему? Тебе наскучила беседа?
- Нет. Но вы ведь - поющая телеграмма.
- Я не поющая телеграмма. Я - фея. Так чего ты желаешь?
О'Брайен отчаянно хочется спать.
- Ладно, - говорит она. - Я желаю стать блондинкой.
После этого она, похоже, сразу засыпает, проваливается куда-то до самого утра, до будильника. Он звенит, но она снова засыпает, потом вскидывается, понимает, что опоздала, раз-два, напяливает на себя красное пальтишко и бегом в суету улиц, запруженных озабоченными покупателями.
На работе, поднимаясь в свою секцию, она встречает Джанис из "женского белья".
- Потрясающие волосы! Я тебя не сразу узнала.
О'Брайен смущена. Она и причесаться-то на успела. Волосы, небось, дыбом стоят. Она идет в туалет, смотрит в зеркало. Блондинка.
- Тебе идет, - говорит Кэтлин из отдела тканей. - Только теперь надо побольше макияжа.
- Побольше?.. - Обычно она вовсе не красится.
Не вернуться ли домой? Но в лифте, по пути к выходу, она встречает актера, который приехал в универмаг играть Санта-Клауса...
- У вас в гроте, где сцена, такая духота, - сочувственно говорит О'Брайен. - Все из полистрина. Для легких - сущий кошмар.
- Послушайте, - говорит Санта, - в подвале меня ждут две дюжины резиновых гномов. Я должен их надуть. Если поможете - угощу обедом.
Впервые в жизни О'Брайен отдается хаосу, не задумываясь о последствиях. Да и чем можно удивить девушку, которую в ночи посетила поющая телеграмма, и наутро она проснулась блондинкой. Надувать гномов - это же как глоток свежего воздуха...
- У тебя красивые волосы, - произносит ряженый Санта.
- Спасибо. Только покрасила.
В вегетарианском кафе, поедая пирожки с чечевицей, украшенные веточками остролиста, Санта приглашает О'Брайен на рождественский ужин.
- Жареный труп не обещаю.
- Ну и ладно, - говорит О'Брайен. - Я не вегетарианка, но мяса не ем.
- Значит, вегетарианка.
- А разве они не члены каких-то клубов или групп?
- Нет, - говорит Санта. - Надо быть самим собой.
О'Брайен улыбается своему отражению в зеркале. Как, оказывается, здорово быть самой собой. На работу она в тот день не вернулась. Пошла, как все люди, по магазинам. Купила новую одежду, кучу еды, гирлянду разноцветных лампочек. А потом уличный торговец предложил ей елку с большой скидкой, и О'Брайен взвалила ее на плечо и потащила домой. Только открыла дверь - хозяйка тут как тут.
- Ты сегодня рано, - медленно говорит она. - И намерена усеять иглами мой ковер.
- Спасибо за сардины! Возьмите, пожалуйста, пакетик с мандаринами, угощайтесь!
- У тебя совсем другие волосы! Что-то произошло?
- Да. Но это секрет.
- Надеюсь, причина - не мужчина?
- Нет. Женщина.
Хозяйка немеет. А очухавшись, говорит:
- Сейчас по радио будут передавать Евангелие от Луки. Я иду слушать.
О'Брайен сует картошку в духовку и вешает на окно гирлянду с лампочками. Небо усыпано звездами.
В восемь приходит Санта, промокший, замерзший, все в том же красном костюме с колпачком. О'Брайен зажигает свечи и спрашивает:
- У тебя есть рождественское желание?
- Быть здесь с тобой.
- А если бы я не была блондинкой?
- Да будь ты хоть лысой!
- Счастливого Рождества! - говорит О'Брайен.