Успенский Михаил
Пол-Германии проехал, даже в Турции бывал
Михаил Успенский
ПОЛ-ГЕРМАНИИ ПРОЕХАЛ, ДАЖЕ В ТУРЦИИ БЫВАЛ
"Наш вояж"
Отец до Берлина не дошел - их дивизия свернула сперва в Прибалтику, а потом в Финляндию. Так что расписаться на Рейхстаге ему не пришлось. А теперь нельзя. Хотя весь остальной город разукрашен граффити самых разных цветов и содержания - места живого нет. Либо власти устали с этим бороться, либо решили, что эти росписи хоть как-то оживят, расцветят город.
Потому что он серый. Это отмечали все туристы во все времена.
На станции "Ваннзее" меня встретил Свен Арнольд - активист Литературного коллоквиума. Русского он не знал вообще, и что-то говорил мне по-английски. Было понятно только, что проявляет заботу, на что я находчиво отвечал "Олл райт" и "Донт ворри". Дескать, не у мачехи рос, как-нибудь управлюсь.
Здание коллоквиума - роскошный особняк с башенкой - находилось в двух шагах от станции. Верандой оно выходило на озеро Ваннзее, озеро было еще подо льдом. По случаю крепкой зимы берлинцы бросились туда с коньками на холявный каток и были даже несчастные случаи, потому что лед там много тоньше нашего.
Целендорф - район аристократический, и вдоль улицы "Ам Зандвердер" (по-нашему сказать - на песках) тянулись различные роскошные дома, либо подчеркнуто современные, либо старинные. Говорят, что чуть ли не половина из них принадлежит "новым русским". Не знаю. Пройти вдоль улицы с криком: "Эй, землячки, есть кто из Красноярска?" я как-то не решился. Уж больно тихая улица. Никаких магазинов, никаких увеселительных заведений. По обоим сторонам улицы припаркованы дорогие автомобили. Все колеса и зеркала заднего вида на месте. Думаю, что, когда я вдоль них проходил, из многих окон смотрели с тревогой - чужих здесь явно не бывает.
Но это потом, а сперва Свен вручил мне ключ. Ключ открывал калитку в невысокой железной ограде, входную дверь и мою комнату. Комната была аскетической, исключительно для работы, поскольку здание это служит чем-то вроде Дома творчества. Полки для бумаг и прочего уходили под потолок такой высокий, что до верхних не всякая стремянка достала бы.
Был субботний вечер, и, поскольку все торговые заведения были закрыты, Свен показал мне огромную кухню, микроволновую печь и холодильник, набитый пиццей и разнообразными напитками.
Пиццу я терпеть не могу, поэтому, не мудря, пошел в станционную забегаловку и взял пару жареных сосисок с кучей всяких гарниров. С удивлением обнаружил, что настоящие-то сосиски, оказывается, вкусные!
Вдоль маленьких привокзальных пивных и кондитерских шатался единственный увиденный мной немецкий пьяный. Он что-то орал и требовал от продавщиц, пел и сильно махал руками, никого при этом не задевая. Кельнерши отгоняли его тряпками - видно, привыкли. В полицию его тоже никто не тащил, и я решил, что он тут просто работает местной достопримечательностью.
Вообще отношение немцев к алкоголю я для себя сформулировал так: "Физиологически немец вполне способен выпить столько же, сколько русский, да кто ж ему даст?"
В особняке стояла тишина. Иногда подъезжала машина, кто-то бесшумно проходил по коридору. У нас на литературном мероприятии обязательно собрались бы все в одну комнату, горланили, курили без передыху, искали недостающую посуду. А тут все молчком, тишком. Если буду когда-нибудь сочинять детектив, обязательно опишу это таинственное и даже несколько зловещее здание, скрип калитки, легкие шаги по двору, обрывки разговоров за окном...
Многие знаменитости побывали в этом доме, их снимки были развешены по стенам в конференц-зале. К стыду своему, я сумел узнать только Андрея Донатовича Синявского, Царство ему небесное, да замечательного итальянского писателя-ученого Умберто Эко. Не посчастливилось ему встретиться со мной.
Утром после фуршетного завтрака, раскланиваясь с незнакомыми людьми ("Морген, морген!") я встретился со своей берлинской переводчицей, обговорил с ней все детали выступления и попросил наладить меня в центр города. Она любезно усадила меня в вагон Эс-бана (У-бан проходит под землей) и велела ехать до станции Цоо.
Когда-то это был непрестижный район, в котором селилась русская эмиграция. Здесь обитали Алексей Толстой, Ремизов, Шкловский. Теперь это фактический центр города, живущий довольно бурной, по германским меркам, жизнью.
Пока не забыл, о немецком метро. Оно не такое красивое, как у нас, но очень удобное. Все-таки 132 станции надземной и подземной дороги, так что можно добраться практически до любого района, не пересаживаясь с автобуса на автобус.
Я-то сдуру собрался заняться шопингом, но никто не предупредил меня, что с половины Субботы и на все воскресенье все магазины закрыты. Работают лишь культурные учреждения (как раз там находится "Цоо палас", где проходит Берлинский кинофестиваль) да, как бы у нас сказали, предприятия общественного питания.
Чтобы я не заблудился, герр Арнольд заботливо снабдил меня картой города. По-моему, она выполнена в масштабе 1:10, потому что на полу моего кабинета не помещается. Но я все равно опасался заплутать, и поэтому ограничился небольшим районом поисков.
Слева от меня располагался музей эротического искусства, впереди знаменитый, уникальный Цоо - самый старый и самый богатый в мире зоопарк.
Справедливо рассудив, что эротики сейчас и в России навалом, а на экзотических животных я не любовался с детства, я сделал выбор в пользу зоопарка.
Билет недешев - по-нашему тысяч семьдесят. Ладно, думаю, там же не Машу Распутину мне покажут, которая берет за билет еще дороже, а вполне приличных существ.
Как немцы умудрились восстановить это чудо после войны? До того ли тогда было? А все же восстановили да еще расширили чуть не вдвое. Теперь там содержится 15 400 животных и обитателей моря, 1800 видов. Немудрено, что я снова остался "без ног". Пока все обойдешь... Скальные массивы и озера, пруды и речушки, в которых плещутся либо пингвины, либо ярко-оранжевые карпы, мавританский павильон, населенный жирафами, совершенно жуткие белые медведи, время от времени затевающие драки между собой, тигр, охраняющий неизвестно от кого вход в свою пещеру, морж величиной с хорошую корабельную шлюпку... Мудрые колобусы в обезьяннике, размышляющие над чем-то, свесив длинные белые и пушистые хвосты... Южноамериканская морская свинка капибара величиной с настоящую свинью...
И все это можно разглядывать часами. И все это прибрано, ухожено, вылизано. Только от носорогов идет страшная вонь, но это у них уж природа такая. Никто не пытается кормить зверей - коль скоро написано "ферботен", значит, "ферботен".
Здесь я впервые услышал и голоса соотечественников. По обезьяннику ходила семья - громадный негр, похожий на боксера Холифилда, его жена-немка и сын-мулатик на руках у негра. Мулатик, покидая очередную вольеру, приветливо махал обезьянкам шоколадной ручкой. И тут раздается за спиной на великом и могучем: "С родней прощается!". Какие, однако, остроумные эти русские! Твое счастье, думаю, что негр по-нашему не понимает.
Аквариум же описать вообще невозможно. Поезжайте сами и смотрите. Короче, хватило мне зоопарка на целый день. Там и поесть опять же можно.
Понедельник посвятил делам: поехал в издательство "Фольк унд вельт", расположенное в Восточном Берлине. Оно уже давно специализируется на русской литературе. Там нашлось с кем поговорить, установить кое-какие контакты. Если найдется псих, который согласится меня перевести на язык Шиллера и Гете, может, дело и сладится.
На прощание мне сказали - тут у нас одни турки, но ты не бойся, они мирные.
В самом деле, район под названием Кройцберг сплошь турецкий. Их там аж триста тысяч на четырехмиллионный Берлин. Все вывески на турецком, и даже настенная писанина. Говорят, что Кройцберг - самый большой турецкий город за пределами Турции. Здесь, конечно, погрязнее, победнее, но и повеселее. Чернявые ребята что-то привозят, разгружают, копают, моют - и все улыбаются. Но эта улыбка не похожа на стандартное американское "Чииз!". Она просто от полноты жизни. От радости, что ты молод, здоров, что у тебя есть работа...
Виктор Петрович Астафьев не раз говорил об исторической усталости русского народа, надорвавшегося в многовековых испытаниях. Так вот в немцах я заметил то же самое. Да, они сыты, одеты, довольны, заняты своими делами и даже нашими - но нет в них какой-то живой искры, а есть какая-то размеренная вялость... Видно, и для них война не прошла даром.
В общем-то, не хотелось бы здесь говорить о войне. Посреди Берлина торчит, как обломок гнилого зуба, полуразрушенный собор. Дескать, помним.
И со своими немецкими собеседниками я не говорил о войне. В них этот комплекс сидит до сих пор, и ничего с этим не поделаешь.
Но война о себе все же напомнила в тот же день на вокзале в Цоо: подъехали два фургона, и дюжие ребята в камуфляже и касках стали вытаскивать откуда-то, немилосердно лупцуя дубинками, сопляков со свастикой на рукавах. Гитлерюгендов мигом побросали в "воронки" и увезли. Больше я берлинских полицейских не видел ни разу. Кстати, кадры для неонацистов поставляет сейчас в основном бывшая ГДР.
Случаются и более серьезные столкновения. Но всегда против свастики выходит множество людей (как раньше бы сказали, простых немцев). Это у нас в Питере нацисты могут целыми днями тусоваться у Исаакиевского собора. Видимо, у нас демократии больше...
Плюнул я, и пошел обходить роскошные торговые центры на Курфюрстендамм. Особенно запомнился оружейный отдел, где были даже самурайские доспехи. Велико было искушение купить настоящий золингеновский нож, пусть и очень для меня дорогой, да вдруг он понравится московскому таможеннику?
Выступление прошло нормально, потом всем разливали рейнвейн, красный и белый. В светских беседах я принимать участие не мог, засиживаться в застолье (без малейшей закуски) тоже, поскольку рано утром был самолет.
Веселья не было, было только удовлетворение от добросовестно проделанной работы.
После этой поездки я сделал для себя два вывода:
а) самые красивые женщины живут в Красноярске;
б) путешествовать все-таки надо в молодости.
На этом и заканчиваю свои путевые заметки, а то люди скажут - ты смотри-ка, всего лишь в Германию съездил, а расписался, будто на Марсе побывал.
ПОЛ-ГЕРМАНИИ ПРОЕХАЛ, ДАЖЕ В ТУРЦИИ БЫВАЛ
"Наш вояж"
Отец до Берлина не дошел - их дивизия свернула сперва в Прибалтику, а потом в Финляндию. Так что расписаться на Рейхстаге ему не пришлось. А теперь нельзя. Хотя весь остальной город разукрашен граффити самых разных цветов и содержания - места живого нет. Либо власти устали с этим бороться, либо решили, что эти росписи хоть как-то оживят, расцветят город.
Потому что он серый. Это отмечали все туристы во все времена.
На станции "Ваннзее" меня встретил Свен Арнольд - активист Литературного коллоквиума. Русского он не знал вообще, и что-то говорил мне по-английски. Было понятно только, что проявляет заботу, на что я находчиво отвечал "Олл райт" и "Донт ворри". Дескать, не у мачехи рос, как-нибудь управлюсь.
Здание коллоквиума - роскошный особняк с башенкой - находилось в двух шагах от станции. Верандой оно выходило на озеро Ваннзее, озеро было еще подо льдом. По случаю крепкой зимы берлинцы бросились туда с коньками на холявный каток и были даже несчастные случаи, потому что лед там много тоньше нашего.
Целендорф - район аристократический, и вдоль улицы "Ам Зандвердер" (по-нашему сказать - на песках) тянулись различные роскошные дома, либо подчеркнуто современные, либо старинные. Говорят, что чуть ли не половина из них принадлежит "новым русским". Не знаю. Пройти вдоль улицы с криком: "Эй, землячки, есть кто из Красноярска?" я как-то не решился. Уж больно тихая улица. Никаких магазинов, никаких увеселительных заведений. По обоим сторонам улицы припаркованы дорогие автомобили. Все колеса и зеркала заднего вида на месте. Думаю, что, когда я вдоль них проходил, из многих окон смотрели с тревогой - чужих здесь явно не бывает.
Но это потом, а сперва Свен вручил мне ключ. Ключ открывал калитку в невысокой железной ограде, входную дверь и мою комнату. Комната была аскетической, исключительно для работы, поскольку здание это служит чем-то вроде Дома творчества. Полки для бумаг и прочего уходили под потолок такой высокий, что до верхних не всякая стремянка достала бы.
Был субботний вечер, и, поскольку все торговые заведения были закрыты, Свен показал мне огромную кухню, микроволновую печь и холодильник, набитый пиццей и разнообразными напитками.
Пиццу я терпеть не могу, поэтому, не мудря, пошел в станционную забегаловку и взял пару жареных сосисок с кучей всяких гарниров. С удивлением обнаружил, что настоящие-то сосиски, оказывается, вкусные!
Вдоль маленьких привокзальных пивных и кондитерских шатался единственный увиденный мной немецкий пьяный. Он что-то орал и требовал от продавщиц, пел и сильно махал руками, никого при этом не задевая. Кельнерши отгоняли его тряпками - видно, привыкли. В полицию его тоже никто не тащил, и я решил, что он тут просто работает местной достопримечательностью.
Вообще отношение немцев к алкоголю я для себя сформулировал так: "Физиологически немец вполне способен выпить столько же, сколько русский, да кто ж ему даст?"
В особняке стояла тишина. Иногда подъезжала машина, кто-то бесшумно проходил по коридору. У нас на литературном мероприятии обязательно собрались бы все в одну комнату, горланили, курили без передыху, искали недостающую посуду. А тут все молчком, тишком. Если буду когда-нибудь сочинять детектив, обязательно опишу это таинственное и даже несколько зловещее здание, скрип калитки, легкие шаги по двору, обрывки разговоров за окном...
Многие знаменитости побывали в этом доме, их снимки были развешены по стенам в конференц-зале. К стыду своему, я сумел узнать только Андрея Донатовича Синявского, Царство ему небесное, да замечательного итальянского писателя-ученого Умберто Эко. Не посчастливилось ему встретиться со мной.
Утром после фуршетного завтрака, раскланиваясь с незнакомыми людьми ("Морген, морген!") я встретился со своей берлинской переводчицей, обговорил с ней все детали выступления и попросил наладить меня в центр города. Она любезно усадила меня в вагон Эс-бана (У-бан проходит под землей) и велела ехать до станции Цоо.
Когда-то это был непрестижный район, в котором селилась русская эмиграция. Здесь обитали Алексей Толстой, Ремизов, Шкловский. Теперь это фактический центр города, живущий довольно бурной, по германским меркам, жизнью.
Пока не забыл, о немецком метро. Оно не такое красивое, как у нас, но очень удобное. Все-таки 132 станции надземной и подземной дороги, так что можно добраться практически до любого района, не пересаживаясь с автобуса на автобус.
Я-то сдуру собрался заняться шопингом, но никто не предупредил меня, что с половины Субботы и на все воскресенье все магазины закрыты. Работают лишь культурные учреждения (как раз там находится "Цоо палас", где проходит Берлинский кинофестиваль) да, как бы у нас сказали, предприятия общественного питания.
Чтобы я не заблудился, герр Арнольд заботливо снабдил меня картой города. По-моему, она выполнена в масштабе 1:10, потому что на полу моего кабинета не помещается. Но я все равно опасался заплутать, и поэтому ограничился небольшим районом поисков.
Слева от меня располагался музей эротического искусства, впереди знаменитый, уникальный Цоо - самый старый и самый богатый в мире зоопарк.
Справедливо рассудив, что эротики сейчас и в России навалом, а на экзотических животных я не любовался с детства, я сделал выбор в пользу зоопарка.
Билет недешев - по-нашему тысяч семьдесят. Ладно, думаю, там же не Машу Распутину мне покажут, которая берет за билет еще дороже, а вполне приличных существ.
Как немцы умудрились восстановить это чудо после войны? До того ли тогда было? А все же восстановили да еще расширили чуть не вдвое. Теперь там содержится 15 400 животных и обитателей моря, 1800 видов. Немудрено, что я снова остался "без ног". Пока все обойдешь... Скальные массивы и озера, пруды и речушки, в которых плещутся либо пингвины, либо ярко-оранжевые карпы, мавританский павильон, населенный жирафами, совершенно жуткие белые медведи, время от времени затевающие драки между собой, тигр, охраняющий неизвестно от кого вход в свою пещеру, морж величиной с хорошую корабельную шлюпку... Мудрые колобусы в обезьяннике, размышляющие над чем-то, свесив длинные белые и пушистые хвосты... Южноамериканская морская свинка капибара величиной с настоящую свинью...
И все это можно разглядывать часами. И все это прибрано, ухожено, вылизано. Только от носорогов идет страшная вонь, но это у них уж природа такая. Никто не пытается кормить зверей - коль скоро написано "ферботен", значит, "ферботен".
Здесь я впервые услышал и голоса соотечественников. По обезьяннику ходила семья - громадный негр, похожий на боксера Холифилда, его жена-немка и сын-мулатик на руках у негра. Мулатик, покидая очередную вольеру, приветливо махал обезьянкам шоколадной ручкой. И тут раздается за спиной на великом и могучем: "С родней прощается!". Какие, однако, остроумные эти русские! Твое счастье, думаю, что негр по-нашему не понимает.
Аквариум же описать вообще невозможно. Поезжайте сами и смотрите. Короче, хватило мне зоопарка на целый день. Там и поесть опять же можно.
Понедельник посвятил делам: поехал в издательство "Фольк унд вельт", расположенное в Восточном Берлине. Оно уже давно специализируется на русской литературе. Там нашлось с кем поговорить, установить кое-какие контакты. Если найдется псих, который согласится меня перевести на язык Шиллера и Гете, может, дело и сладится.
На прощание мне сказали - тут у нас одни турки, но ты не бойся, они мирные.
В самом деле, район под названием Кройцберг сплошь турецкий. Их там аж триста тысяч на четырехмиллионный Берлин. Все вывески на турецком, и даже настенная писанина. Говорят, что Кройцберг - самый большой турецкий город за пределами Турции. Здесь, конечно, погрязнее, победнее, но и повеселее. Чернявые ребята что-то привозят, разгружают, копают, моют - и все улыбаются. Но эта улыбка не похожа на стандартное американское "Чииз!". Она просто от полноты жизни. От радости, что ты молод, здоров, что у тебя есть работа...
Виктор Петрович Астафьев не раз говорил об исторической усталости русского народа, надорвавшегося в многовековых испытаниях. Так вот в немцах я заметил то же самое. Да, они сыты, одеты, довольны, заняты своими делами и даже нашими - но нет в них какой-то живой искры, а есть какая-то размеренная вялость... Видно, и для них война не прошла даром.
В общем-то, не хотелось бы здесь говорить о войне. Посреди Берлина торчит, как обломок гнилого зуба, полуразрушенный собор. Дескать, помним.
И со своими немецкими собеседниками я не говорил о войне. В них этот комплекс сидит до сих пор, и ничего с этим не поделаешь.
Но война о себе все же напомнила в тот же день на вокзале в Цоо: подъехали два фургона, и дюжие ребята в камуфляже и касках стали вытаскивать откуда-то, немилосердно лупцуя дубинками, сопляков со свастикой на рукавах. Гитлерюгендов мигом побросали в "воронки" и увезли. Больше я берлинских полицейских не видел ни разу. Кстати, кадры для неонацистов поставляет сейчас в основном бывшая ГДР.
Случаются и более серьезные столкновения. Но всегда против свастики выходит множество людей (как раньше бы сказали, простых немцев). Это у нас в Питере нацисты могут целыми днями тусоваться у Исаакиевского собора. Видимо, у нас демократии больше...
Плюнул я, и пошел обходить роскошные торговые центры на Курфюрстендамм. Особенно запомнился оружейный отдел, где были даже самурайские доспехи. Велико было искушение купить настоящий золингеновский нож, пусть и очень для меня дорогой, да вдруг он понравится московскому таможеннику?
Выступление прошло нормально, потом всем разливали рейнвейн, красный и белый. В светских беседах я принимать участие не мог, засиживаться в застолье (без малейшей закуски) тоже, поскольку рано утром был самолет.
Веселья не было, было только удовлетворение от добросовестно проделанной работы.
После этой поездки я сделал для себя два вывода:
а) самые красивые женщины живут в Красноярске;
б) путешествовать все-таки надо в молодости.
На этом и заканчиваю свои путевые заметки, а то люди скажут - ты смотри-ка, всего лишь в Германию съездил, а расписался, будто на Марсе побывал.